Текст книги "Пленница бунтаря"

Глава 9. Лобная застава

Даша

Уж не знаю, почему Тимофей гордо именовал это место Лобной заставой. У меня, правда, есть одна версия – на указателе после моста все надписи исцарапаны, остались видны только три буквы в середине некогда длинного названия населенного пункта – «…лоб…»

И стрелочка влево, милости просим в наш мирный уголок. Вампиры кусают только по средам, оборотни проездом.

Хотя дорога до первых домов была пустая, Мирон зачем-то предельно снизил скорость и велел открыть все окна в машине. Салон наполнился ароматами луговых трав и гомоном насекомых. Скоро я расслышала призывное ржание, вдоль трассы паслись лошади темно-коричневой окраски со странными горбиками на спинах, были там и шустрые жеребята. Умилительная картина. Настоящая сельская идиллия.

Когда мы поравнялись с табуном, лошади забеспокоились и вдруг рванули в небо, расправив большие кожистые крылья. Голенастая малышня отставала, родители грубовато подбадривали. Далеко за поселком сверкнула молния, а потом небо загрохотало как мостовая под ударами полсотни подков. Запахло дождем.

Все бы ничего, я настроилась принимать любые причуды чужой реальности, но улыбка замерзла на губах, а сердце ухнуло куда-то в коленки от подобного зрелища. Тут Мирон остановил машину, выпрыгнул на дорогу и метнулся в кусты с криком: «Врешь, золотце, не уйдешь!»

Первая мысль – он овцу хочет на ужин поймать. Наверно, местные овцы еще не научились летать, эволюционируют медленнее лошадей даже в условиях аномальной зоны. Тимохе тоже не сиделось спокойно, я не успела глазом моргнуть, как он стащил с себя футболку и встал перед пикапом на полусогнутых ногах, приготовившись помогать старшему живодеру. Футболку держал словно сеть.

Я потянула на себя дверную ручку и выбралась на свежий воздух. Можно попробовать спрятаться в зарослях ивы, но дальше куда? Скоро ночь, я не знаю обратный путь, а в лесу каждой твари по паре и более того. Пока вертела головой, на всякий случай запоминая местность, раздался торжествующий возглас Мирона и насмешливо утешающий говор Тимохи:

– Ягодка наша, куда ж тебя опять понесло на большак? Ведь кто-нибудь невзначай грохнет. Бабуля горевать станет, ведь любит тебя, проказницу.

В ответ кто-то обиженно засопел, потом раздался тонкий, противный хруст. Надеюсь, они не прямо сейчас начнут ее свежевать… Я сделала пару шагов к обочине, но не успела скрыться в зарослях, как на плечо легла тяжелая рука Мирона.

– Приспичило тебе в кустики? До дома не можешь подождать?

Я развернулась к нему, не сдерживая возмущения:

– А вы-то сами? Прямо на дороге животное решили забить. Изверги!

– Какое животное? – искренне изумился Мирон и даже отступил от меня на шаг, почесывая щетину на подбородке.

– Вон то…

Я ткнула пальцем в сторону машины и сразу забыла о необходимости моргать. Тимоха на полном серьезе беседовал с фарфоровой супницей. Он прижимал ее к груди и бережно вытирал футболкой. Я заметила на белом глянцевом боку посудины рисунок – кисточки спелой малины среди зеленых листиков. Вокруг широкой горловины золотой и на ручках золотой ободок. Тонкая фабричная работа.

Супница ворчала и вырывалась, требовала отпустить восвояси в родную Тверь, потому что «хозяйка скучная и держит пустой».

Оценив масштаб фарфоровых проблем, я закрыла лицо руками и замотала головой. Не могу представить подобного будущего через двадцать лет. Тоже хочу домой из этой жуткой параллели, где даже посуда права качает.

Мирон, видимо, посочувствовал моему горю, неуклюже погладил по спине и подтолкнул обратно к машине.

– Пошли, бабу Дору находкой обрадуем, она пирогов напечет. Ты с чем пироги любишь?

– С картошкой… с грибами…

Хотела еще упомянуть горячие беляши, но устыдилась. Минуту назад жалела гипотетическую овцу и уже мечтаю о мясной порции. Да я просто голодная и в голове каша, например, из перловки. Невпопад спросила Мирона:

– А люди здесь тоже летают?

– Пока не встречал, – усмехнулся он уголками губ, и мне показалось, если его постричь, побрить и приодеть, будет выглядеть, как нормальный мужчина.

Но сейчас меня нервировал его голый торс. Вызывающе неприлично. Впрочем, я ему тоже не нравлюсь. Хотя бы в роли подружки Демида.

* * *

Село выглядело необитаемым, улицы заросли крапивой и вездесущим пыреем, некогда домашние клены, яблони и рябины выбрались из палисадников за ограду в стремлении захватить больше пространства для будущих поколений.

Баба Дора жила в старом деревянном доме возле речки – с резных наличников краска слезла, шифер крыши почернел, зато лужайка возле ворот скошена, по свежей муравке прогуливаются откормленные белые гуси.

Хозяйка у воды кликала уток в загон. Мы не стали ее отвлекать, скоро сама появится.

Тимоха упал задом на лавочку под окнами, блаженно вытянул ноги и поставил супницу рядом с собой.

– Больше не балуй! Чашку из Китая помнишь? Так и не склеили.

Я пристроилась по соседству на свободный конец бревна, приготовилась слушать новую душещипальную историю из посудно-походной жизни.

Мирон выгрузил из пикапа мешки и, проходя с ношей мимо нас, буркнул сурово:

– Чего расселись? Кто будет воду в баню таскать?

Тимоха замялся, нехотя начал вставать и меня дернуло заступиться:

– Ему надо отдохнуть, чтобы раны зажили быстрее.

Мирон сплюнул в сторону и с глухой ненавистью сказал:

– Дружок твой постарался – здорово парня отделал! Интересно, долго будешь плакать, когда придушу Демида.

Я покосилась на его ручищи и сразу поверила. Такой – придушит. Но Демид тоже не трусливый хиляк, он будет до последнего драться за жизнь, а, возможно, и за свою нечаянную гостью, то есть за меня.

– Пусть сначала отправит домой, как обещал, – неуверенно прошептала я.

– А меня ваш договор не касается. У меня с Буровым свои счеты.

– Я же вам все про себя рассказала…

– Я тоже умею сказки сочинять, – отрубил Мирон и чуть не споткнулся о желтый эмалированный таз, подкатившийся под ноги.

– Куда прешь без толку? Очи разуй, жестянка ржавая.

Ну, конечно, таз умел гораздо лучше за себя постоять, чем я. Он крутнулся вокруг мешка и подобострастно задребезжал:

– Зря обижаете, Мирон Петрович, состояние мое вполне удовлетворительно, если не считать комков присохшего варенья. Хозяйка опять забыла помыть. Безобразие, Мирон Петрович, хоть бы вы повлияли на бабушку. Должен заметить, в усадьбе назревает бунт. Рабочие инструменты уже свалили за реку к Ульяне Сергевне.

– Как она там? Все спокойно? Я завтра зайду.

– Не могу знать, за рекой не бывал, но слухи весьма заманчивые.

– Я бабе Доре помощницу привез, зовут Дарьей, легко запомните. Вот она вас и отмоет. Прямо сейчас начнем, – уже спокойней сказал Мирон.

– Водичку, пожалуйста, из колодца на эти нужды используйте, от речной у меня чешутся бока, – заюлил таз, предвкушая приятную перспективу.

Мирон выразительно посмотрел поверх моей головы и я бодренько пошлепала за ним в огород. Я прекрасно поняла, чего он добивается. Намерен из меня крепостную крестьянку сделать, бытовыми хлопотами нагрузить. Ничего, потерплю, присмотрюсь, насчет побега подумаю.

От ледяной колодезной воды у меня заломило пальцы, зато скоро таз заблестел эмалированными боками и благодарно задребезжал. У меня тоже настроение поднялось, впервые за последние сутки стало легко на душе.

«Хотела чудесных перемен в жизни – получай по полной программе! И даже без кроличьей норы обошлось».

Скрипнула калитка в огород и потянулась ко мне вереница обиженной грязной посуды: пузатая сахарница, в которой бесславно томилась мумия паука в обнимку с мухой, керамическая солонка под Гжель в виде уточки, винтажная масленка с отбитой шишечкой на крышке, большое красивое блюдо с присохшими крошками и заварочный чайник в трещинках с мутным от заварки нутром.

– А до утра не потерпите, бедолаги? Скоро совсем стемнеет. Давайте я вас пока в тазу отмокать оставлю.

Я пожалела ветеранов и пошла в баню, надеясь, что вода в баке уже немного нагрелась, легче будет наводить чистоту. Хотела просто набрать ковшичек и вернуться к колодцу, но Мирон вошел следом, повернул лампочку в патроне и закрыл дверь. Баня тускло осветилась, испуганно заметались на окне мотыльки, зашуршало в углу под веником. Наверно, мыши.

Я приготовилась защищаться и горько пожалела, что в ковше у меня не крутой кипяток.

– Дайте пройти!

Мирон неопределенно фыркнул и коротко пояснил, что должен меня осмотреть на предмет отслеживающего устройства.

– А вы не поздно спохватились? Демид, наверно, скоро прибудет в Лобь, – с вызовом заявила я, отступая к стене.

– Хватит мне «выкать»! Уши режет. Стой спокойно, плохого не сделаю.

– Да-да… Демид тоже говорил: «Будешь умницей, отправлю домой».

– Если он за нами идет, здесь его встретят, как подобает, а мы дальше двинемся. Я тебя спрячу, никакая обученная псина не найдет. Но сначала надо убедиться…

Мирон шагнул ко мне, и я от страха плеснула ему в лицо теплую воду, а потом попыталась проскользнуть к дверям. Не успела. Он ухватил меня поперек талии, прижал спиной к себе и горячо задышал в ухо.

– Будешь вертеться, останутся синяки.

– Угу!

Он задрал на мне футболку и кончиками пальцев пробежался по животу, одновременно водя носом по плечу. Потом велел поднять руки и проверил подмышки, точнее обнюхал. Я умирала от стыда, но слушалась, как деревянная кукла, которую дергают за ниточки. И даже когда помог стянуть бесформенные штаны и стал колени ощупывать, не протестовала, боясь, что применит силу.

Наконец Мирон отпустил меня с разочарованным вздохом, утер мокрое лицо ладонью и задумчиво произнес:

– Ничего нет, как же он пропустил. Ладно… Сполоснись быстренько. И чтобы у меня без глупостей! Я Тимку пошлю проверить.

У порога он задержался и, глядя в пол, пробормотал себе под нос:

– А ты аппетитная штучка, ясно, почему Буров расстаться не мог.

Забившись в угол и натягивая футболку на голые ноги, я отрывисто выкрикнула:

– Это была случайность! Я вообще ему не нужна, у него на уме только ваши лесные разборки.

Зря подала голос. Мирон помедлил открывать дверь и теперь смотрел на меня очень заинтересованно. Потом вдруг схватил ведро холодной воды с лавки под окном и одним взмахом выплеснул на себя. Я взвизгнула от неожиданности и зажмурилась.

Показалось, что содержимое второго ведра сейчас полетит в мою сторону. Но когда рискнула поднять голову, оказалась, что сижу в бане одна. Неужели обошлось…

«А ты, Дашка, везу-у-учая!»

Не дыша, я подкралась к окну и тут же отскочила обратно к стене, Мирон стоял ко мне задом посреди огорода совершенно голый, выкручивал волосы. Вслух обругав его всяческими подходящими терминами, я тоже разделась, желая смыть с себя даже память об унизительном осмотре.

На крючке у порога нашлось полотенце и странный белый халат – похож на медицинский, правда, тонкий, как марля, застиранный, но чистенький с запахом сушеных травок. Не долго думая, нарядилась в него, затянула поясок. Уже хотела выходить, как под веником снова зашуршало и писклявый голос упрекнул:

– На первый разок прощаю, а придешь еще в потемках мыться – до икоты пужну. Выдумали на ночь баню топить! Житья от вас нет, только задремал.

– Простите! – с раскаянием пролепетала я. – Мы недавно приехали, с дороги очень устали.

– Поди вон, недотепа!

– И вам не хворать.

Я пулей выскочила в огород и побежала к колодцу, петляя меж грядками усерднее юной зайчихи. У забора меня встретил Тимоха, причесанный и переодетый он выглядел добрым деревенским парнем, выросшем на свежем молоке и парной телятинке. Увидел меня и заулыбался, протягивая горсть ягод:

– Малину будешь? В соседнем саду крупнющая и сладкая уродилась. А то у бабы Доры только смородина с вишней, я объелся уже.

Я отрицательно помотала головой, и Тима со смеху покатился, разглядывая мое одеяние.

– Ты во что вырядилась? Кого собралась лечить?

– Так ничего другого не нашлось в бане. Откуда здесь вообще этот халат?

– Баба Дора раньше санитаркой работала, наверно, с тех времен и сохранился.

Под ногами в траве закопошилась черная чугунная сковородка, пихнула в бок алюминиевую кастрюлю, та возмущенно дзенькнула крышкой и просипела, обращаясь ко мне:

– Извините, девушка, но у нас уже очередь образовалась. Когда начнете процедуры?

– С утра начнет, – выручил Тимоха. – Поест, отоспится и завтра намнет вам бока. То есть намоет.

Он взял меня под руку и повел к дому. Высоко в небе раздавалось прощальное ржание лошадей, в банное окошко изнутри кто-то стучал и бранился, на заборе рядом с литровыми банками сушились мокрые Мироновы штаны.

Сейчас бы чайку горяченького с пирожками и спать, спать, спать…

Глава 10. Ульяна

Вечером с бабой Дорой мы мало беседовали, я заснула почти за столом и меня уложили в дальнюю горницу на старинную кровать с железной сеткой. В комнате стоял уютный запах сушеной мяты, под подушкой я нашла прохудившийся мешочек, набитый травой.

А утром меня разбудил гусиный гогот на лугу за окошком, свежий ветер трепал марлевую сетку на форточке, звал прогуляться во двор, откуда доносились глухие удары топора. Наверно, Мирон дрова колет. Пора вставать, бабе Доре помочь по хозяйству.

Я протерла глаза и заметила на стуле возле кровати штапельное платье примерно моего размера – серое в мелкий цветочек, рукава-фонарики, оборочка по низу, пуговки малюсенькие на груди – такие носили в семидесятые годы прошлого века, я видела на фото родных. Взяла в руки, прижала к носу – пахнет сундуком и долгой «улежкой». К вороту с внутренней стороны приколота булавка, я сразу вспомнила старую бабушкину примету от сглаза красивой девушки.

Пришлось надеть и повертеться перед зеркалом трюмо – свободно немного, хорошо, что есть пояс. Смущало меня только отсутствие верхней детали женского белья, не привычно без нее расхаживать в мужском коллективе да еще в тонком платьице.

В кухне что-то загромыхало, раздались причитания хозяйки, я поспешила на выручку. Баба Дора жарила оладьи и уронила половник. Он под стол укатился и выдвинул требования по улучшению жилищных условий. Не хотел, видите ли, торчать на шестке, тараканов боялся. Просился в сервант к кокетливым рюмочкам. Те разделяли идею, звенели-подзуживали за стеклом.

– Да у меня отродясь тараканов не было, – оправдывалась баба Дора. – Даже мыши перевелись.

Жалко мне ее стало, старенькая совсем, девяносто лет стукнуло, а родная посуда бузит, в руки не дается. Я полезла под стол, ухватила половник за блестящую голову и без церемоний сунула под железный сосок умывальника. Пусть холодная водичка остудит, со мной не поспоришь.

Потом я сама допекла оладьи и заварила чай – индийский, если верить ржавой баночке со слоном. Баба Дора сидела на табурете с облупившейся коричневой краской (посередине дыра, чтобы удобней переносить), рассказывала свою историю. Как сын со снохой и внуками перевезли ее в город, и она скоро запросилась обратно.

– Шумно, душно у них, мочи нет. И сама я худой помощник, куда не сунусь – все не ладно выходит, неповоротлива стала и сору от меня много, внуки за глаза бабкой зовут, насмехаются. А здесь за мной соседка присмотрит, я ей с пенсии денежку уделю, она хлеба и молочка принесет, ягоды оберет, варенья наварит.

– Как же вы одни в селе оказались?

– Год выдался жаркий и сухой, совсем я обезножела, думала уже и не встану. Сил нет, дом запущен, одежа не стирана, Леня давно не приезжал, у соседки своих забот полно – гусей, телят завела, не до меня стало. И вот как-то лежу ночью, маюсь бессоницей, и вдруг на небе засияло и засвистело, думаю, может, смертушка моя грянула или хуже того – война началась. Люди забегали, закричали, а потом смолкло. Захотелось мне пить, сползла я с койки и на четвереньках добралась до кухоньки.

– Нельзя было вас оставлять без присмотра, – вздохнула я.

– Эх, Даша! А в доме воды-то ни капли. До колодца не дойти, вспомнила я, что в подполье у меня трехлитровая банка компота хранится с неведомых пор. Полезла туда в потемках, оступилась и полетала с лестницы, ударилась головой. А разбудили меня мамины печные чугунки, которые уж давно в подпол брошены за ненадобностью, загундели прямо в уши: «Федора, вставай!»

Я сперва не поняла, кто меня тревожит, смех и грех, посуда заговорила. Только чую, ноги ходят опять и руки слушаются. Покряхтела, выбралась наверх, обошла дом – никого. И время не знаю, день прошел или неделя.

Народ делся куда-то, забыли обо мне или не нашли второпях, вот и стала я одна копошиться. Потом Мирон с ребятами объявился, растолковали мне про камни с небес и эвакуацию, хотели увезти, так я наотрез отказалась. Где же лучше место искать? На кого добришко оставить?

Баба Дора посмеивалась, оглаживая свои сморщенные руки в темных пятнышках.

– Домочадцы шалят порой, бегают от меня по всему селу, но не бросают надолго. Баловство от скуки, я не сержусь. Когда Мирона долго не бывает, они тут как шелковые, варят и жарят сами, кормят меня, старуху, а при чужих кочевряжатся, характер показывают.

Я отчаянно моргала, сдерживая слезы. Румяные оладьи не лезли в рот. А баба Дора продолжила:

– Недавно Ульянушка поселилась за речкой, тоже меня навещает милая.

– Это бабушка Мирона? Тетя? – заинтересовалась я.

– Не-ет, Ульяна молоденькая, как ты, глазастая, бойкая. Вот бы у них сложилось с Мироном. И Антип того же хотел.

– А при чем здесь Антип?

– Так Ульяна его сестра.

Я вспомнила за что Антип особенно ненавидел Демида, аппетит окончательно пропал.

– Спасибо, баба Дора! Я во двор.

– Мальчишек завтракать позови. Стряпня стынет.

– Каких мальчишек… А-а, поняла, сейчас.

Опасливо пройдя мимо Мирона, я обратилась прямо к Тимохе, который сидел на свободном чурбаке и хрустел огурцом. Молодой, растущий организм всегда голоден, тем более у оборотня, если это, конечно, не сказки – страшилки про превращения.

Я передала Тимохе просьбу бабы Доры и направилась к колодцу, чтобы оценить фронт работ. На глаза попалась баня, и душу мою захлестнуло возмущение от вчерашней выходки Мирона. Намерения его были понятны и объяснимы, но можно ведь как-то деликатней со мной обращаться, а не хватать потными лапищами.

От волнения мне тоже захотелось найти в зарослях на высокой гряде свежий огурчик. Я раздвинула листья и выбрала самый аккуратный, ровненький, сполоснула в ведре и откусила кусочек. Тут же над огуречной грядкой пронесся испуганный шепоток. Азартно хрумкая водянистый овощ, я отошла в сторону и принялась ждать, что на тропинку выскочит заблудившаяся чашка или погнутая вилка.

Но шершавые огуречные листья вдруг повисли унылыми лохмотьями, а ломкие плети напротив зашевелились и поползли к моим ногам, словно злые змейки. От такого зрелища я попятилась к забору и, не доходя до него, уперлась во что-то твердое так неожиданно, что поперхнулась огурцом.

Вдобавок Мирон тряхнул меня за шиворот и с яростью заорал в лицо:

– Ты зачем при них ешь, кто тебе разрешал? Посмотри, что натворила!

Я не могла смотреть и тем более отвечать, потому что кусок огурца попал в дыхательную часть горла, грозя большими неприятностями для жизни. Я уперлась кулаком в живот Мирона и пыталась откашляться, рассеянно слушая ругань над головой.

Когда до Мирона дошло, что ситуация серьезная, я уже стояла на коленях и пыталась расстегнуть пуговки платья спереди, воздуха не хватало. Мирон просунул одну руку мне под грудь и с явным удовольствием шлепнул по спине второй, проблема немедленно решилась. Но и дальше не обошлось без упреков.

– Не смей трогать зеленцы!

– А что такого? Тима тоже сорвал. Жалко вам… их же много.

– Он не рвал, а взял, что предложено – снулый экземпляр. А ты додумалась у них на глазах еще живой в рот совать.

– У кого это у них? – растерялась я.

– Они же все понимают, – для пущего воздействия слов Мирон стиснул меня сильнее, причем ладонь его уверенно переместилась на мою грудь и по-хозяйски там замерла.

В ответ я двинула его плечом и закричала:

– Откуда мне знать ваши дурацкие правила! Утащили из дома, всю ночь водили по болотам, пугали… приставали.

– Очень надо к тебе приставать, цыпленок тощий! Не за что и подержаться.

– Однако держишься… Убери руки. Не трогай меня!

Я вырывалась изо всех сил, боролась с ним, невзирая на жалобный треск старой материи бабушкиного платья, а Мирон только снисходительно ворчал, осознавая полную власть надо мной.

– Кто тебя сюда звал? За приключениями поехала – терпи.

Такая циничная оценка событий заставила меня прекратить сопротивление. Я прикусила нижнюю губу, чтобы остановить слезы, и тихо сказала:

– Баба Дора тебя хвалит, Тима тобой гордится открыто, а ты в людях вообще не разбираешься. Мне не очень везет по жизни, я хотела только дружбы и любви, а еще нормальную работу, чтобы родителям было легче. Демид со мной плохо поступил, и ты не лучше.

– Я помогаю своим на родной земле, а Демид зарится на чужое. Как нас можно сравнить?

– У меня было мало времени, чтобы разобраться. От вашего мира голова кругом идет. Дайте передохнуть.

Мы сидели на примятой свекольной грядке почти в обнимку, Мирон держал меня за плечи, а я смущенно теребила ворот, с которого отлетели пуговицы. Солнышко поднялось выше, роса высохла, огуречная грядка заметно приободрилась, узрев поражение врага.

Я кивнула в сторону листьев:

– Можно мне перед ними извиниться и как-то загладить вину?

– Будешь поливать и душевные песни петь, может, простят, они ребята отходчивые. Дольше помнят добро и ласку.

– Все ждут хорошего обращения, не только смышленые овощи в огороде, – заметила я, досадуя на свою робость.

В спокойном состоянии не могу смотреть ему прямо в глаза, а сегодня Мирон был чисто выбрит, казался моложе и привлекательней. Но его привычка разгуливать с голым торсом меня угнетает. Видимо, он думал о чем-то похожем.

– Надо тебе другую одежду раздобыть, – протянул он, расправляя оборочки на моих рукавах. Я хотела активно поддержать мысль, но у калитки в огород раздался молодой женский голос:

– Мне сказали, ты вернулся еще вчера. Ждала, думала, придешь в гости. А тут нашлись дела поважнее… И прямо с утра на грядках. Ты меня постоянно удивляешь, Мирон. Но не всегда приятно.

Девушка в красной майке была красива. Рыжевато-каштановые волосы высоко собраны надо лбом, вьются на висках. Глаза смелые, дерзкие. Я почему-то сразу догадалась, что это Ульяна. И она бешено ревнует ко мне главного бунтаря. Вряд ли сумеем подружиться.

Мирон торжественно вручил мне супницу, которую вчера поймал в кустах при дороге, и велел собирать малину на заброшенном соседском участке. В помощники и надсмотрщики дал Тимоху, а сам отправился выяснять отношения с недовольной подружкой. Я хорошо успела ее рассмотреть и почему-то выдохнула с облегчением.

Ульяна ничуть не фигуристей меня, зато выше ростом. Спортивная, худощавая, без явных женственных округлостей. Ей бы кепочку на макушку и волосы покороче – вылитый тинейджер. И стиль одежды подходящий – короткие шорты, майка и кроссовки. Ладно, не тинейджер, а теннисистка, не попавшая в финал. Взгляд у нее слишком колючий, неприязненный, победители смотрят добрее.

Если Демид жестоко обидел ее, начнет отыгрываться на мне, но ведь я ни в чем не виновата. Я сама пострадала от неосторожных обращений местных лихачей с «машиной времени». Попыталась развить эту тему с Тимохой, хватит ему лопать малину, так мы супницу до обеда не наполним, а бабе Доре на зиму пригодится варенье. Кстати, где они сахар берут…

– Тим, а как тут с продуктами фабричного производства? Сахар, соль, мука, крупы и прочее. Мельниц я в округе не встречала и заводов по выжиманию масла из рапса тоже. У вас даже поля заросли лютиком и ромашкой. Лес наступает.

– Держимся на старых запасах. В Темени остались склады. Ну, еще меняемся потихоньку с другими областями. А куда деваться? На западе третий год блокпосты, официально Сибирь считают зоной космического поражения. По их сводкам здесь толпы мутантов и вирусная инфекция. Если бы не ценное топливо, от нас бы давно отгородились искусственными горами.

– На что меняетесь?

– Фобий, – коротко бросил он, прежде чем закинуть в рот очередную пригоршню ягод. – Правда, ближайшую аномалию еще до раздела всю подчистую выгребли хапуги из Центра, но Мирон знает пару тайных местечек. Думаешь, Демид охотится за ним по политическим убеждениям? Вранье! Его боссам нужно уникальное вещество из космоса. Они хотят его за границу продать, а там оружие сделают и миру конец.

– Мирон у вас главный? Вроде сибирского Че Гевары, да? Сколотил отряд бунтарей и борется с правительственным режимом в лесах. Против чего он борется, объясни толком? Насчет фобия понятно, хочет оставить себе. А дальше?

Тимоха шмыгнул носом и часто заморгал, собираясь с мыслями.

– Ну, во-первых, чтобы нас уважали и не считали уродами. Ты и половины не видела, что тут творится. Даже замокиши обрели голос, требуют установить пропускную систему в лес.

– Зачем?

– Чтоб чужаки не мусорили и правильно тушили костры. И не куражились на охоте. Рыбу здесь раньше глушили взрывчаткой, в берлоги и норы запускали ядовитый газ. На телефоны свои зверства снимали и выкладывали в Сеть. Глумились, сволочи.

– А во-вторых? – напомнила я.

– Отдельное государство.

– Мирон в президенты пойдет? В князья? Или у вас будет военная диктатура?

– Разберемся без сопливых! Тебя не касается. Ты же хочешь вернуться к Демиду и свалить в Центр.

– Не веришь, что я из другого времени?

– Мирон не верит. Он вообще никому не верит.

– Волк-одиночка?

– Вроде того, – щедро оскалился Тимоха и утробно заворчал, приподнимая ветку с крупными ягодами.

– А что у него с Ульяной? – не унималась я.

– Росли по соседству. Друзья.

– Она его девушка?

– Разберутся. Хватит спрашивать, дай поесть, я сладенькое люблю, а сгущенка закончилась.

Пока я обдумывала его слова, к нам подошла Ульяна. Покусывая соломинку, задержала тяжелый взгляд на булавке, которой я сцепила платье вместо пуговиц и вдруг заявила прямо:

– Значит, ты и есть невеста Бурова? Ну-ну…

– Он меня замуж не звал, а я не напрашивалась.

– Просто кувыркались в одной кроватке, ага?

– Была неудачная попытка. Повторять не хочу, – отрапортовала я. «Вот же пристала, липучка костлявая!»

– А что случилось? Демидушка оплошал или ты ненасытная? – Ульяна выплюнула соломинку и уперлась языком в щеку. Наверно, намекала на что-то чересчур интимное.

Тогда я тоже решила огорошить ее по полной программе.

– Слушай, оставь насмешки, мне и так досталось за последние дни. Нервы на пределе. Помоги с одеждой, пожалуйста. Я тебе потом все, что хочешь про себя расскажу, мне скрывать нечего.

– Ладушки! Топай за мной, поболтаем.

Я бережно поставила супницу на землю и уже собиралась отправиться за новой знакомой, как меня остановил Тимофей.

– Вы чего, девчонки? Мирон приказал не пускать Дашу со двора.

– Со мной можно, я сейчас улажу, – процедила Ульяна.

– Тогда и меня берите! – радостно гаркнул Тимоха, заправляя футболку в штаны и приглаживая лохматую голову, будто на свидание торопился.

Я подхватила его веселый настрой, и Ульяна уже не казалась ехидной стервой, может, из женской солидарности подскажет, как держать себя в этой чудной компании. И развеет сомнения насчет оборотней. Я ведь до сих пор считаю, что это образное выражение. Не представляю Мирона в серой шкуре с когтями. Со страху бы умерла.