Текст книги "Приз для принцев"

Глава 11
Высокий гость

Когда Ричард Стеттон обнаружил, что опять входит в свой номер отеля «Уолдерин», в его груди теснились самые разнообразные чувства.

Самыми сильными из них были облегчение от того, что он удачно отскочил от шпаги соперника, и ужас от того, как умер француз; но доминирующей все-таки была мысль об Алине и предсмертных словах Шаво.

Он крепко сомневался в них, хотя у него имелось некое, не очень, впрочем, убедительное подтверждение их правдивости: поднимая шпагу Шаво с того места, куда она откатилась, он увидал там, на эфесе, кусок красного шелкового витого шнура. Прежде чем вернуть шпагу месье Фраминару, он оторвал шнур и спрятал его в карман.

О смысле последних слов француза он никому не сказал.

Во-первых, он и сам не совсем был уверен в их справедливости. А во-вторых, коль скоро для него все кончилось благополучно, стоит ли вообще предавать огласке эту историю? Если Алина и виновата, она сумела так справиться с этим делом, что доказать ее вину невозможно. Да и сам рассказ Шаво выглядел настолько фантастически неправдоподобным, что его вполне можно было принять за бред агонизирующего и обремененного собственным преступлением человека.

Но что Алина?

Он поклялся отомстить ей… как он тогда выразился, «выставить ее из Маризи». Правда, стремление к мести почему-то притупилось в нем. Это его беспокоило и заставило снова громко поклясться отомстить.

Однако первым делом он должен ее увидеть. Зачем? Да хотя бы выяснить, насколько правдива история Шаво. Но главное – расстроить ее далеко идущие, связанные с Маризи планы раньше, чем сядет солнце.

Ричард Стеттон переоделся и съел горячий завтрак, но эта мысль не отпускала его. В десять часов он взял такси перед отелем и дал шоферу адрес мадемуазель Солини.

Возможно, все сомнения в виновности Алины у него отпали бы, если бы он увидел выражение ее лица, когда Чен доложил ей, что в библиотеке находится мистер Ричард Стеттон. Удивление и гнев плеснулись в ее глазах, когда она приказала Чену просить гостя подождать.

– Шаво предал меня, – пробормотала она себе под нос, – тем хуже для него.

Она колебалась, не зная, стоит ли ей встречаться со Стеттоном. Потом поднялась, подошла к письменному столу, выдвинула один из ящиков и пересчитала лежавшие там деньги… тридцать две тысячи франков, все, что осталось от ста тысяч франков Стеттона.

– Не много, – сказала она вслух с улыбкой. Потом задвинула и заперла ящик и, бегло взглянув на себя в зеркало, вышла для встречи с гостем.

Когда она вошла в библиотеку, где ждал Стеттон, тот поднялся и сдержанно поклонился. Надо сказать, перед ним стояла трудная задача, потому что никогда еще Алина не была так прекрасна. Голубое платье соблазнительно облегало ее формы, будто любовно ласкало ее теплое тело; золотые волосы, голубые глаза и белая кожа производили ошеломляющее впечатление белого снега, синего неба и золотого сияния солнечного света.

Молодой человек почувствовал, как заколотилось его сердце при взгляде на нее. Он с усилием взял себя в руки и холодно сказал:

– Вы, очевидно, удивлены тем, что видите меня, мадемуазель.

Алина подошла к креслу перед камином и жестом пригласила его сесть рядом.

– Признаюсь, немного удивлена, – ответила она. – После того, что произошло три дня тому назад, это естественно.

– Я говорю не о том, что произошло три дня назад.

– Нет? Тогда о чем?

– Обо мне… о том, что произошло сегодня утром.

– А-а. Вы имеете в виду…

– Мой поединок с месье Шаво.

– Но в таком случае почему я должна быть удивлена, увидев вас?

Стеттон смотрел ей прямо в глаза, когда отвечал вопросом на вопрос:

– Вы не знаете причины?

– Нет.

– Месье Шаво был превосходным фехтовальщиком.

Алина удивилась:

– Вы говорите «был»? Но значит… что…

– Месье Шаво умер, – холодно подтвердил Стеттон.

Короткая вспышка – угрызения совести, жалость, сожаление, ненависть? – появилась и исчезла в глазах Алины.

– Вы убили его? – Это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Нет.

– Тогда что? – нетерпеливо воскликнула она. – Почему вы говорите загадками?

Не отвечая, Стеттон встал, полез в карман жилета и вытащил оттуда обрывок красного шелкового шнура.

– Вы узнаете это, мадемуазель? – спросил он, передавая его Алине.

Она едва заметно вздрогнула, потом, после некоторого колебания, взяла шнур и стала с любопытством разглядывать его.

– Что вы имеете в виду? – наконец спросила она. – Как я могу узнать кусок обыкновенного шелкового шнура?

– Я думаю, что можете, – ответил Стеттон, глядя на нее взглядом, который ему хотелось бы считать пристальным, – поскольку вы повязали его на шпагу месье Шаво.

Алина изумленно взглянула на него.

– Повязала на шпагу месье Шаво! – воскликнула она. – Вы, случайно, не сошли с ума, Стеттон?

– Вы это отрицаете?

– Такое даже отрицать глупо.

Стеттон снова сел.

– Возможно, вы измените свое мнение, – сказал он, – когда я расскажу вам то, что знаю. Я даже могу начать с самого начала.

И он рассказал ей историю дуэли, включая и описание подробностей смерти месье Шаво. На это Алина пожала плечами; а когда он рассказал ей о последних словах француза и его проклятиях в адрес мадемуазель Солини, ее лицо загорелось праведным гневом.

Затем Стеттон сообщил, как обнаружил доказательство в виде кусочка шнура на эфесе сабли, и закончил, строго спросив Алину, продолжает ли она считать его обвинения глупыми.

– Это не только глупо, – ответила она, – это и оскорбительно, и ужасно. Мне не хочется думать, что вы в это поверили, Стеттон. Кроме того, это невозможно.

Каким образом месье Шаво мог принести мне свою шпагу?

– Очень просто. Месье Фраминар рассказывал мне, что шпаги на ночь были оставлены в комнате Шаво.

И в этом не было ничего дурного, никакого нарушения правил.

Алина встала и с чувством собственного достоинства произнесла:

– Довольно, месье Стеттон. Если вы верите, что я способна на такие вещи… если верите, что я могу совершить такое…

– Я не говорю, что верю этому! – вскричал Стеттон, тоже поднимаясь.

– Вы, несомненно, намекаете на то, что убеждены.

– Вовсе нет; я просто спросил, отрицаете ли вы это.

– Я так и сказала.

– Это неправда?

– Нет.

– Вы не виделись прошлым вечером с месье Шаво и не ходили в его комнату?

– Нет. Подождите минутку. – Алина мгновение колебалась, потом продолжила: – Месье Стеттон, есть нечто, о чем, очевидно, я должна рассказать вам. Некоторые вещи вы поймете лучше, когда кое-что узнаете. Помните, три дня назад, когда вы задержались после званого обеда…

Стеттон кивнул, мог ли он забыть тот вечер!

– Ну вот, – продолжала Алина, – человек, которого вы приняли за генерала Нирзанна, на самом деле был месье Шаво. Нет, не прерывайте. Он в гостиной передал мне записку, в которой сообщил, что желает видеть меня наедине как можно скорее. Он никак не объяснил мне свою просьбу, кроме того только, что это крайне важно. Я разрешила ему вернуться, когда все уйдут, и приказала Кемпер, когда он придет, проводить его в мою комнату.

Стеттон хранил молчание, впитывая ее слова. Она продолжала:

– Я велела ему воспользоваться задней лестницей, потому что не желала, чтобы кто-нибудь видел, как он вернулся. Потом, когда пришли вы и были там, и… Остальное вы знаете сами. С тех пор я думала, что, возможно, именно поэтому он искал ссоры с вами, если только… Не было ли между вами чего-нибудь еще?

– Ничего не было.

– Значит, это все объясняет.

Было бы несправедливо сказать, что Стеттон проглотил этот рассказ целиком, но были моменты, которые привлекли его особое внимание.

Ее версия происшедшего полностью избавила его от подозрений насчет генерала Нирзанна, объяснила и стремление Шаво к поединку, и причины, по которым Шаво даже на смертном одре пытался опорочить мадемуазель Солини. Стеттону так хотелось поверить Алине, что в конце концов он ей поверил, чему, конечно, способствовало свойственное ему легкомыслие и тщеславие.

Он посмотрел на Алину. Как прекрасна она была и как страстно желанна! А если она еще и любила его, хоть немного…

– Но почему вы не рассказали мне этого раньше? – спросил он тоном, который явно свидетельствовал, что он готов и отказаться от вопроса, если вопрос обижает ее.

Алина улыбнулась:

– Вы не дали мне такой возможности.

Его память напомнила, что он предоставил ей дюжину возможностей. Более того, он, можно сказать, умолял ее признаться, кто был тот человек и что он здесь делал. Но сейчас он воздержался от того, чтобы оказывать на нее давление. Настоящая причина, убеждал он себя, заключается в том, что у Алины независимый характер, а он был слишком властным с нею.

– Алина, – обратился он к ней, – я намерен сказать, что верю вам. Может быть, я глуп, но, по-моему, все наши неурядицы оттого, что вы хотите идти своим собственным путем, а я – своим. Пути наши не во всем совпадают, это верно. Но вам следовало бы уступить мне: выходите за меня замуж, и покинем Маризи. Поедем в Париж, Вену, куда угодно. Здесь мы провалили дело. Давайте уедем. Поедете?

– А как же Виви? – воскликнула Алина.

– Мы можем взять ее с собой.

Наступила тишина, потом Алина сказала:

– Нет, я этого не сделаю. Мой дорогой Стеттон, вы же так терпеливы! Дайте мне чуть больше времени. Двое из богатых молодых мужчин в городе уже заглотнули приманку; еще месяц, и мы можем ехать. В самом деле, вы должны потерпеть еще немного; смешно пускать на ветер все, чего я уже успела здесь добиться.

– Тьфу, пропасть, я и так уже жду слишком долго!

– Ну, это совсем еще не долго. Будьте терпеливы.

Возможно, вы думаете, что мне это промедление ничего не стоит. Так вот, я просто не хочу показывать вида, вот и все. Только, дорогой мой друг, вам следовало бы знать: такая женщина, как я, ничего не обещает мужчине, если не… если не…

– Так что ж, – нетерпеливо поторопил ее Стеттон, – если не…

– Если она не любит его.

Стеттон сразу подвинулся к ней поближе и обхватил ее руками.

– Скажите еще раз, – забормотал он, целуя ее.

– Я люблю вас, – вполголоса ласково сказала Алина.

– Еще, – приказал Стеттон.

– Я люблю вас.

– Ах, – вскричал молодой человек, затрепетав от радости, – и я люблю вас! Боже мой! Это заставляет меня сходить с ума при одном только взгляде на вас, а уж когда я, как сейчас, держу вас в своих объятиях… ах! – Его голос вдруг охрип. – И вы просите меня подождать! Ну как я могу?

– Это же легко, если вы любите меня.

– Вы ошибаетесь; есть кое-что, весьма затрудняющее ожидание. А вот вам в самом деле легко заставить меня делать все, что вам угодно.

– А разве я этого не достойна? – улыбнулась Алина, надежно заключенная в его объятия.

– Тысячу раз! – экстатически вскричал ослепленный молодой человек. Воистину, ее ласка сводила его с ума.

Когда она была в таком настроении, точнее сказать, позволяла себе быть такой, она возбуждала его каждым своим движением, даже простым прикосновением пальца. И ее замечательные голубые глаза, когда она, глядя на него, позволяла им светиться нежностью и обещанием любви, разжигали в нем пожар.

Они поговорили еще немого – разговор состоял по большей части из пылких восклицаний Стеттона и мелких нежностей со стороны Алины.

Мало-помалу, уладив таким образом вопрос будущего, она повернула разговор к настоящему. И вдруг – Стеттон в жизни не смог бы объяснить, как это вышло, – он обнаружил, что интересуется, не нужны ли ей деньги.

– Кто же задает женщине такие вопросы? – вскричала Алина, смеясь. – Глупый! Вы должны знать, – она похлопала его по щеке, – что нет такой женщины, – она похлопала его по другой щеке, – которая не нуждалась бы в деньгах.

Они оба засмеялись, и Стеттон опять обнял ее.

– Сумасбродным такое заявление не назовешь, – объявил он, целуя ее. – Я сегодня же пойду в банк и, если там еще что-нибудь осталось, пришлю вам.

Вскоре после этого в комнату вошла Виви, и Стеттон, поприветствовав ее поклоном, готов был уже удалиться.

Девушка в компании юных представителей городского общества собиралась покататься на коньках и санях с южных холмов Маризи. Щеки ее румянились, глаза блестели юностью и здоровьем. И Стеттон залюбовался ею.

Он даже остался еще чуть-чуть поговорить, прежде чем наконец ушел.

Не успела дверь за ним закрыться, как Алина вскочила на ноги с возгласом облегчения.

– Подойди, Виви, – крикнула она, – ты должна помочь мне. Уже полдень – у меня остался только час, – я думала, он никогда не уйдет.

– Тише, если ты собираешься выйти за него замуж… – улыбаясь, сказала Виви.

– О боже! Вот тогда и… Но пойдем, я не могу ждать ни минуты.

И она потащила девушку вверх по лестнице.

Судя по вниманию, проявленному к туалету, Алина готовилась к какому-то из ряда вон выходящему событию. Виви и Корри, новая горничная, сражались с копной золотых волос минут тридцать, прежде чем владелица их была удовлетворена.

Выбранное накануне платье, которое она собиралась надеть, лежало на постели. Это было творение Монсарда из черного шифона и бархата, с простыми эллинскими линиями, не скрывавшими, впрочем, и налет моды: такая тонкость встречается в одежде лишь немногих женщин, подчеркивая их личность. Наконец волосы были уложены. Алина послала Виви вниз, спросить Чена, точно ли выполнены ее инструкции относительно ленча.

– Скажи ему, если хоть что-нибудь не сделано, я сниму с него голову, – пригрозила мадемуазель Солини.

Когда пятнадцать минут спустя Виви вернулась, туалет был закончен.

– Как я выгляжу? – спросила Алина, поднимаясь со стула.

Ответ был ясен по глазам девушки, остановившейся на пороге. Целую минуту она глядела пристально и довольно придирчиво. После чего со всей серьезностью и откровенностью определила произведенное впечатление:

– Ты самая прекрасная женщина на свете.

Алина засмеялась, прошла по комнате и обняла Виви за талию.

– Позволь мне надеяться, что остальные подумают так же, – сказала она. – Это и в самом деле важно… для нас обеих.

Она начала расспрашивать девушку об утренних развлечениях и о тех, кто составлял ей компанию. Виви назвала двух или трех, но Алина неожиданно прервала ее:

– Молодой Потаччи там был?

Виви бросила на нее быстрый взгляд, потом отвела глаза и ответила:

– Да.

Алина улыбнулась:

– Он тебе не нравится?

– Нисколько.

– Он – лучшая партия в Маризи.

– Но он мне не нравится! Больше того, я боюсь его.

– Ну что ж, – сказала Алина, – посмотрим.

После паузы она заговорила снова, но была прервана звонком в дверь. В следующее мгновение они услышали, как Чен открыл двери и торжественным голосом приветствовал кого-то. Ему ответил другой голос, низкий и приятный. Минутой позже послышались шаги на лестнице, и появился Чен; остановившись в дверях будуара, он громко объявил:

– Принц Маризи в гостиной, мадемуазель.

Сразу стало понятно, что три дня назад, во время званого обеда Алина зря времени не теряла. Ленч tete-a-tete[6]6
  С глазу на глаз (фр.)


[Закрыть] с принцем Маризи – это было нечто такое, за что любая женщина города ничего бы не пожалела, хотя от нее в этом случае требовалась бы изрядная доля деликатности и благоразумия.

Алина в глубине души чувствовала, что, возможно, ей следовало бы тактично отклонить эту честь или хотя бы отложить ее, поэтому она не упомянула о встрече с принцем даже своему хорошему другу графине Потаччи. Ведь для хорошей охоты нужны терпение и настойчивая погоня.

Когда мадемуазель Солини вошла в гостиную, принц поднялся с глубоким поклоном.

Приветствие носило оттенок формальности, и Алина ответила в той же манере. Принц приблизился.

– Видите, как я пунктуален, – сказал он, взяв ее за руку и сложив губы в улыбку, которая заставляла женщин забывать, что они разговаривают с принцем.

– В моей стране это не посчитали бы комплиментом, – ответила мадемуазель Солини. – Мы, русские, говорим: «Чем скорее начнешь, тем скорее закончишь».

– Так, кажется, говорит большинство людей, – возразил принц, – но это не относится к данному случаю.

Если бы я мог передумать, то никогда и не начал бы.

Моя пунктуальность порождена желанием.

– Любезность вашего высочества умело поддерживается вашим умом, – говорила Алина, провожая принца к креслу, – но я предупреждаю вас, будьте осторожны: чем более я слышу красивых речей, тем более мне хочется.

Но принц сел рядом с ней на диван, в его обращенном на Алину взгляде читалось изумление.

– Невозможно говорить вам красивые речи, мадемуазель, – внезапно объявил он. – Не знаешь, с чего начать.

Алина засмеялась – тихим, мелодичным, серебристым смехом.

– Осторожно, если вы будете смотреть слишком долго… – предупредила она с тайной надеждой.

– Едва ли это возможно, – твердо сказал принц.

– Что, найти повод для красивых речей?

– Нет, смотреть слишком долго.

– Зачем же! – вскричала Алина. – Это, ваше высочество, вы еще успеете, а пока что вас ждет ленч!

Словно каким-то волшебным образом услышав эти слова, в тот же миг в дверях появился Чен.

– Ленч подан, мадемуазель, – объявил он.

Алина поднялась:

– Пойдемте? – затем, когда принц встал рядом с ней и предложил ей руку, добавила: – Мы будем есть в столовой. Я думаю, вы знаете дорогу.

Как только они сели за стол, Алина решила взять на себя инициативу в беседе. Эта женщина, управлявшаяся со столь многочисленными мужчинами, вдруг обнаружила, что перед ней мужчина, который, как она опасалась, собирается управлять ею.

Голос принца, его взгляд, любое движение головы или плеч излучали такую мощную энергию, что, казалось, пожелай он ею воспользоваться, она смела бы все препятствия.

«Он опасен, – подумала Алина. – Я должна быть осмотрительна».

Она заговорила о домах в Маризи и о доме месье Анри Дюро в частности, который, как она заявила, слишком мал даже для семьи из двух человек.

– Очень раздражает, – призналась она, – когда приходится завтракать в гостиной. Это слишком – как бы это выразиться? – официально. В библиотеке – темновато. Впрочем, здесь, судя по всему, все дома такие.

– Я полагаю, в России они другие, – сказал принц, не выказывая никакого интереса к затронутой теме.

– Да, там все другое. Мне кажется, у нас больше помещения, больше воздуха, больше простора. А Европа словно бы задыхается.

– Я бы не решился хулить континент, – с улыбкой сказал принц.

– Это потому, что он ваш.

– Возможно. Но и другие находят, что здесь неплохо.

– Я тоже принадлежу к их числу. Но у нас чувствуется некая уверенность в жизни, какой здесь нет. Впрочем… боюсь я слишком много говорю о своем.

Мадемуазель Солини засмеялась, хотя в глазах стояла ледяная серьезность.

Резко изменив тему, Алина начала расспрашивать принца о его путешествиях. Как она слышала, он бывал в Америке, а она, признаться, всю жизнь испытывала любопытство к этой стране. Принц вздохнул, но любезно принялся рассказывать ей об этой земле свободы.

После этого они почему-то перешли к альянсу с турками; принц был немало удивлен познаниями мадемуазель Солини в политике. Время протекло быстро; оба они очень удивились, обнаружив, что прихлебывают кофе, и услышав, что в библиотеке часы пробили три.

Принц заявил, что совершенно невозможно поверить в такую стремительность времени: два часа пролетели как один миг.

– При таких темпах, – сказал он, – год с вами, мадемуазель, показался бы не больше, чем днем. Это не праздность, а удовольствие, которое ворует время.

– Значит, день не пропал зря, – отозвалась Алина, глядя на него поверх чашки. – Я могла бы предложить вам еще одну…

– Нет, нет! – вскричал принц, изобразив испуг. – Я не в состоянии отказаться, а мне нужно через час встретиться во дворце с делегацией ходатаев. Они должны были явиться к двум часам, но я отсрочил… из-за этого.

– Вот видите, ваше высочество! – смеясь, воскликнула Алина. – Я не только разбираюсь в политике, но и имею влияние.

– Действительно, имеете.

Что-то в тоне принца заставило Алину быстро взглянуть на него. Он смотрел на нее так, как смотрели многие, но было и отличие.

Он снова заговорил, глядя ей в глаза:

– Да, вы имеете влияние, мадемуазель.

– На политику?

– Нет, я говорю не о политике. Я привык быть откровенным. Могу я вам кое-что сказать?

По тому, как он смотрел на Алину, его вопрос в самом деле требовал ответа.

– Если вы нуждаетесь в моем разрешении, вы его имеете, – сказала она.

– Так вот, – сказал он тихо, – вы интересуете меня больше, чем любая другая женщина, какую я когда-либо знал. Для меня это очень много значит.

– Ваше высочество, вы очень добры.

– Я сказал, что откровенен.

– Если это правда, значит, я вознаграждена и польщена.

Алина сама почувствовала неловкость своих слова и, как ни странно, смущение. Ее целью в связи с принцем Маризи было нечто другое. Как же отвлечь его от этого?

– Нет сомнений, что ваше высочество интересует многих женщин, – сказала она.

– Нескольких. Это мое главное развлечение в жизни. Видите, мадемуазель, я откровенен.

Да уж, в самом деле по-царски! Такого у Алины было в избытке. Она не считала для себя возможным быть игрушкой и, надо отдать ей должное, игрушкой никогда и не была, но принц этого не знал. Она резко оттолкнула свое кресло и встала. Официальная часть ленча была закончена.

Они вернулись в гостиную. Принц, очевидно, почувствовал, что получил отпор: хотя его манеры остались такими же учтивыми и приветливыми, в его поведении тем не менее ощущалось некоторое его неудовольствие.

Алина улыбнулась и расслабилась; она поняла, что теперь держит дело в своих руках. Они поговорили еще несколько минут, потом принц поднялся и стал прощаться. Автомобиль ждал его перед домом.

– Мне не нужно говорить вам, ваше высочество, – сказала Алина, провожая его через приемную до дверей, – как я признательна вам за вашу любезность.

– Это не та признательность, которой я желал бы, – ответил принц. – На самом деле ни о какой признательности не может быть и речи. Я хочу поблагодарить вас за самый приятный ленч, мадемуазель. Au revoir.

Алина сквозь стеклянную дверь наблюдала, как он наклонился, усаживаясь в свой лимузин, дверцу которого придерживал лакей в желто-зеленой ливрее. Машина рванула с места и исчезла в конце улицы.

«Если его самолюбие задето, – сказала про себя Алина, – тем лучше».

Потом она, не отдавая себе отчета, что мыслит вслух, пробормотала:

– Принцесса Маризи.

Она прошла в библиотеку и, усевшись перед камином, погрузилась в раздумья.

С лестницы донесся быстрый легкий перестук, и от дверей послышался голос Виви:

– Алина, ты не трогала мою корзинку для рукоделия?

Мадемуазель Солини оглянулась:

– Что?

– Мой красный шелковый шнур, – объяснила Виви, – я нигде не могу его найти.

Алина слегка замялась, потом ответила:

– Он в моей комнате, я пользовалась им прошлым вечером. Ты найдешь его на моем туалетном столике.

– Спасибо, – отозвалась Виви, и на лестнице снова послышался звук ее быстрых шагов; мадемуазель Солини погрузилась в дальнейшие размышления.