Текст книги "Страсть в жемчугах"

Он сжал ее руку.

– Да, верно, картина… хорошо принята.

– Я чем-то смутила тебя? – У нее горло перехватило. – Скажи, Джозайя, может быть, твои друзья нашли меня дурно воспитанной или слишком грубой для своей компании? – Казалось, Элинор вот-вот расплачется.

– Нет-нет! – Джозайя опустился на колени в узком пространстве между сиденьями и прижал ее к груди. – Никогда, Элинор! Никогда меня не смутит твое общество. Даже если ты выльешь чашу пунша себе на голову и попытаешься выступать в опере.

– Тогда скажи, в чем дело. Скажи, из-за чего ты так разнервничался. И почему смотришь на меня так, словно у тебя нет ничего, кроме сожалений?

– Я не был в свете долгие недели, даже месяцы… Мои светские навыки почти утрачены. Похоже, я был… ревнив и глуп. Если бы мы остались, лучше не стало бы, поэтому я не видел другого выхода и решил ретироваться. – Он погладил ее по щеке. – Я прощен?

– Да, наверное. – Элинор прижалась лицом к его ладони. – Скажи, что ты хочешь больше всего. Скажи, что тебе нужно, Джозайя?

– Черт! Не спрашивай, Элинор. – У него дыхание перехватило, и он мысленно добавил: «Не спрашивай, потому что ответ – «ты». Но я не смогу заполучить тебя. Вот в чем все дело».

Его молчание ранило Элинор, но Джозайя больше ничего не мог сказать. Он ждал, что она оттолкнет его за жестокость, но вместо этого она наклонилась и поцеловала его. Сначала нежно, затем – долго и страстно, поглаживая по щеке.

И Джозайя почти тотчас же утратил над собой контроль. Знакомый огонь вожделения сжигал их обоих, лихорадочная страсть равно заразила их, и Элинор даже не пыталась сдерживаться.

Джозайя же старался игнорировать чувство вины, сплетавшееся с желанием обладать Элинор. Он не мог любить ее сильнее – это было просто невозможно. Но он оступался, совершал ошибки, терял время, которое у них оставалось, – и ненавидел себя за это.

Он целовал Элинор все более страстно словно мог страстью заглушить чувство вины, он пил из ее губ, словно пересек пустыню и только она одна могла утолить его жажду.

Замкнутое пространство кареты, казалось, добавляло силы их объятиям. Элинор скользнула руками под его рубашку, а потом вниз, к проступавшему сквозь ткань брюк фаллосу. Она расстегнула пуговицы и выпустила его на свободу; она хотела каким-то образом прорваться сквозь стену, которую Джозайя воздвиг вокруг своего сердца, но ей было позволено касаться только его тела.

Она поглаживала его, пока мужское достоинство Джозайи не стало твердым как железо. Ее удивляла собственная смелость, а мысль о том, что весь Лондон мелькает в дюймах от их тесного занавешенного мира, казалось, еще более возбуждала.

Элинор приподняла тяжелый бархат платья и шелковые нижние юбки, чтобы оседлать его, – раскованная женщина, не желавшая упускать шанса на удовольствие. Джозайя же мысленно нарисовал картину, которую являла собой Элинор: наездница в пурпуре поверх его черного костюма, – и его копье тотчас подскочило и еще больше налилось при первом же соприкосновении с лихорадочно горевшим шелком ее лона. Оно было уже влажным от ожидания, и Элинор резко опустилась на любовника, вскрикнув от роскошных ощущений.

И тотчас же Джозайя двинул бедрами вверх; прикрыв глаза, он изо всех сил старался сделать так, чтобы Элинор сама установила ритм. Положив одну руку ей на поясницу, чтобы помочь сохранить равновесие, другой он проник под юбку любовницы, нашел чувствительную почку и начал поглаживать ее в ритме их любовного танца.

А Элинор, вцепившись в подушки сиденья за его головой, стонала все громче, и казалось, что их соитие походило на своеобразную дуэль – никто не хотел взять больше, чем давал, и никто не хотел уступать.

– Еще! Пожалуйста, Джозайя… еще… – выдохнула Элинор в темноту.

Он все быстрее и быстрее ласкал бугорок ее плоти, и вот наконец она громко закричала и выгнула спину. Джозайя тотчас убрал руку, вынужденный крепко держать Элинор на коленях, чтобы она в истоме не соскользнула на пол кареты.

Вскоре Элинор пришла в себя и снова начала двигаться, а Джозайя раз за разом входил в нее, и его собственный финал не отстал от ее агонии блаженства. Его копье, пульсируя, изливало семя так стремительно, что он застонал от этой неожиданной мощи.

Элинор ощутила эротический всплеск жара и снова вскрикнула, ухватившись за поручень, чтобы не упасть, когда опять достигла пика, – и она знала, что обожает Джозайю. Все иллюзии, которые она когда-либо питала относительно себя, разом исчезли. С этим мужчиной она не знала удержу.

Через несколько минут, разъединившись, они стали приводить в порядок одежду. И Джозайя старался найти черепаховые шпильки, которые она где-то потеряла. Оба молчали, но приглушенные звуки города все же проникали в карету, когда Джозайя привлек Элинор к груди. Ее голова легла ему на плечо, и он, поглаживая ее по щеке, старался не думать о том, что ждало их в будущем.

Элинор вздохнула, задаваясь вопросом, мучившим ее. Они были связаны страстью, но для нее все это гораздо больше, что страсть. Джозайя ревновал, в том не было сомнений. Она цеплялась за значимость их совместного выхода на публику. И точно знала, что любит его всеми фибрами души.

– Никаких сожалений, Элинор, – прошептал Джозайя в сумраке кареты.

– Хорошо. Поскольку у меня их нет, – тихо ответила она.

Глава 24

Утром Джозайя начал наводить порядок на рабочем месте и готовиться к появлению Элинор. Они расстались поздно вечером, и он ждал, что она появится только после ленча, но ему хотелось быть готовым, надумай она удивить его ранним появлением.

– Извините, сэр. – В дверях появился Эскер. – Сэр, у Крида внизу визитер. Джентльмен просит разрешения подняться. Его зовут Томас Келлер.

– Келлер? – Джозайя бросил на пол тряпку. – Что ж, он не опасен. Пусть мистер Крид пропустит его и направит сюда. Спасибо, Эскер.

– Как скажете. Надеюсь, лестница ему не страшна, сэр. Ведь это настоящее испытание для всех ваших друзей. Карабкаться вверх пять пролетов… – Эскер вздохнул и покачал головой. – Хорошо, я отправлю его наверх.

Старик ушел, и Джозайя улыбнулся, услышав, как его управляющий понимал свой долг: спустившись в собственную обитель, Эскер перегнулся через перила и крикнул Криду, что джентльмен может подняться в студию.

Джозайя продолжал наводить порядок, пока не услышал на лестнице тяжелые шаги.

– Мистер Хастингс? Ваш человек отправил меня наверх, и я… Какой у вас необычный дом, сэр. – Войдя в комнату, Келлер, старался отдышаться. – Я думал, это здание заброшено…

– Я необычный человек, мистер Келлер.

Скрестив на груди руки, Джозайя проклинал судьбу, которой именно сейчас надо было поставить серую кляксу там, где находилось лицо мистера Келлера, так что он видел лишь контур его головы.

– Чем могу служить? Если речь о заказе, то, боюсь, я сейчас не принимаю…

– Нет, мистер Хастингс. Я пришел совсем по другому делу. – Келлер осмотрелся и добавил: – Это касается мисс Бекетт.

Джозайя не шелохнулся.

– Да? И что же?

– Буду говорить прямо, мистер Хастингс. После знакомства с ней вчера вечером и вашего внезапного ухода я навел справки. О природе ваших отношений с мисс Бекетт ходят довольно непристойные сплетни и подозрения. Настолько неприличные, что опасаюсь за ее безопасность и нравственность. И я, как джентльмен, пришел попросить вас прекратить всякие отношения с ней.

Тон гостя был резкий, без тени иронии, и Джозайя заставил себя несколько раз медленно вдохнуть, чтобы удержать свой нрав в узде. Наконец он решил, что сможет ответить спокойно.

– Ваши опасения беспочвенны, мистер Келлер.

– Но у нее нет родных, нет средств, так что вам очень легко воспользоваться своим преимуществом и скомпрометировать ее. Мне трудно поверить, что женщина, с которой я вчера познакомился, приняла бы катастрофическое решение позировать художнику, будь у нее выбор.

– Катастрофическое? Вы, сэр, начинаете действовать мне на нервы.

– Я сказал что-то не то? Она по доброй воле позировала вам? Эта блистательная идея принадлежит ей самой?

– Поверить не могу, что защищаюсь перед тем, кто частично ответствен за отсутствие выбора у мисс Бекетт. Не ваш ли отец обманом лишил ее состояния, которым вы с радостью пользуетесь? Легко рассуждать о морали и изображать святошу, когда ваш собственный родственник вершил грязные дела, чтобы воздвигнуть золотой пьедестал, на который вы взгромоздились. Скажите, когда ваш отец радовался удачному воровству и наполнял кошелек, вы читали ему лекцию о морали?

– Я не знал, что произошло! Я выяснил все недавно, после смерти отца. И предупреждаю вас: придерживайтесь уважительного тона! Я скоро исправлю ошибки отца! И начну с того, что прослежу, чтобы дочь его партнера не погубил волокита и прожигатель жизни!

В комнате воцарилась зловещая тишина; наконец Джозайя проговорил:

– Вы же не знаете меня, мистер Келлер.

– Вы, вероятно, правы. Но я знаю другое. Вы не член Королевской академии, и я никогда не видел ваши картины на публичных выставках. Не могу также припомнить каких-либо упоминаний о вас. За исключением колонок светской хроники, в которых, если память мне не изменяет, писали о вашем присутствии на балах и вашей репутации… Я даже припоминаю что-то о каком-то тайном клубе… «Отшельники», кажется, верно?

«Черт побери. Гейлен прав. С чего я тогда решил, что это хорошая шутка? И почему мы пребываем в заблуждении, думая, что наш тайный кружок остался тайной?»

– И каков ваш вывод?

– Полагаю, что вы, сэр, играете роль художника, чтобы охотиться на беззащитных женщин.

– Я ни на кого не охотился, Келлер. И не играю роль.

– Но вы предложили деньги женщине, оказавшейся на грани голода. Предложили деньги, чтобы она пошла на компромисс с моралью и позировала вам.

– Я не злодей, – заявил Джозайя. Но воспоминания об их с Элинор поездке по Лондону подорвали его уверенность в своей правоте. И вообще, где проходила черта, отделявшая злодея от героя? – Забирайте свои сплетни и глупые суждения и отправляйтесь беспокоить ими кого-нибудь другого.

– Тогда прямо опровергните мои слова, мистер Хастингс. Но сможете ли? Сколько вы ей предложили? Сколько в таких случаях требуется?

– Убирайтесь к дьяволу! Не ваше дело! Ни наш контракт, ни ее моральная безопасность, ни любой аспект моей жизни – ничего из этого не подпадает под вашу юрисдикцию. Вы вторглись туда, куда вас не приглашали, туда, где ваше появление неоправданно. Уходите, мистер Келлер, пока я не выставил вас вон.

– Я уйду. Но не раньше, чем доведу до вашего сведения, мистер Хастингс, что мисс Бекетт не нуждается ни в ваших грязных деньгах, ни в вашей дружбе. Соблюдая презумпцию невиновности, я притворюсь, что верю, будто вы проявили исключительно художественный интерес и старались улучшить ее ситуацию, а не ухудшить. Но поверю вам только в том случае, если вы отплатите за мое великодушие, поняв, что я пришел, чтобы просить хоть раз в жизни поступить правильно. Уверен, вы всю жизнь провели в эгоистических развлечениях и удовольствиях.

Джозайя на миг дар речи потерял.

– Вот как? Я поражен вашим пониманием моей жизни, сэр. По одной краткой встрече и гнусным пересудам неосведомленных людей вы сделали вывод обо всей моей жизни? Всей? В самом деле?

– Вы питаете к ней чувства? – неожиданно спросил Келлер.

– Возможно. – Будь он проклят, если станет рассказывать этому мороженому окуню о том, как любит Элинор.

– Вы предложите ей брак?

– С чего бы это? Судя по вашим утверждениям, брак – это худшее, что я могу сделать. Ведь вы считаете, что я уже погубил ее и получил что хотел, да?

– А чего вы хотели?

Горькая досада и ярость отточили его слова, и сарказм Джозайи был острым как скальпель.

– Я хотел модель. Хотел прекрасную плоть, чтобы создать свой последний шедевр. Я хотел на нее смотреть, Келлер. Хотел немного цвета в этой комнате. Я нарисовал бы и судомойку, и шлюху, и королеву, если бы они меня вдохновили. Что значит для меня женщина, если не средство для достижения цели? Разница лишь в цене. Значение имеет только работа и образ, который я создаю на холсте.

Оба повернулись на звук упавшего подноса и разбившегося стекла. В дверях стояла бледная как призрак Элинор, и ее руки застыли в воздухе, словно она все еще предлагала чай и печенье, разлетевшиеся у ее ног.

– Мисс Бекетт, я… – Келлер умолк смутившись.

Джозайя же шагнул и тихо сказал:

– Элинор, ты должна поверить…

Она повернулась, словно хотела уйти, но не сделала ни шагу.

– Мистер Келлер, пожалуйста, уходите, – сказала она.

– Я подожду вас внизу, мисс Бекетт. – Томас тут же вышел, аккуратно обходя осколки, и оставил Джозайю и Элинор наедине.

Сделав долгий вдох, Джозайя с надеждой подумал о том, что Элинор не убежала, – это добрый знак. Но надежда прожила недолго.

– Ты однажды посоветовал мне доверять интуиции, Джозайя.

– Да, верно.

– И я игнорировала все предостережения и предупреждения, которые все время выкрикивал мой рассудок. Я позволила сердцу руководить моими действиями, разрешила страсти диктовать мне выбор. – Она все еще стояла спиной к нему, и Джозайя закрыл глаза – ему больно было видеть, что его обожаемая Элинор даже не способна посмотреть на него. – Я доверяла тебе, а ты…

– Келлер меня разозлил. Я говорил не то, что думал.

– Неужели? – прошептала она. – Так ты собираешься жениться на мне?

У поражения был вкус скипидара. Джозайя открыл глаза и всматривался в силуэт любимой. Он хотел умолять Элинор принять его, хотел бросить к ее ногам все свое состояние и заставить ее поверить ему. Но темная туча, наплывавшая на глаза, напомнила ему, что это будут фальшивые обещания. Ему понадобится нянька, а не жена, и понадобится весьма скоро. И хотя почти все слова, срывавшиеся с языка Келлера, были ложью, в одном он прав: Элинор заслуживала лучшей жизни.

Тут Элинор вновь заговорила:

– Я дурочка, Джозайя Хастингс. Потому что поверила, что нет правил, которые невозможно нарушить, если я люблю тебя. Поверила, что в конце концов все будет хорошо. Но я ведь ошибалась, верно?

Он покачал головой, но она этого не видела.

Ее голос сорвался, когда она добавила:

– Только слепой не видит этого, Джозайя.

Сказав это, она ушла.

Глава 25

Элинор не знала, как спустилась по лестнице: слезы жгли ей глаза, а боль в груди не давала дышать.

Когда же она, вся в слезах, одолела последний пролет, то увидела, что мистер Келлер ждал ее внизу – как и обещал.

– Мисс Бекетт, меня ждет карета. Пожалуйста, позвольте проводить вас домой.

– Я вас не знаю, мистер, и не уверен, что ваше предложение безопасно, – раздался позади них грубый голос. Роджер Крид выступил из тени, и даже в горе Элинор восхитилась, каким странно галантным и заботливым он был! – Я позабочусь о наемном экипаже. Мисс на четверках, с такими, как вы, сэр, не разъезжает.

– М-мистер Крид, вы… так добры… Мистер Келлер – друг нашей семьи, так что, пожалуйста, не беспокойтесь, – пролепетала Элинор.

Роджер кивнул; его угрожающий взгляд не отрывался от лица Томаса.

– Никакого беспокойства. Тогда – доброго дня, мисс.

Элинор судорожно выдохнула и взглянула на Томаса.

– Мистер Келлер, я слишком расстроена, чтобы обсуждать что-либо.

– Тогда не обсуждайте, – ответил он и подал ей руку, чтобы проводить к экипажу.

Она не слишком хотела общаться с ним – хотела побыть в одиночестве, наедине со своим горем, которое грозило захлестнуть ее, – но карета Келлера ждала, и каждая секунда промедления казалась мукой, которую Элинор не в силах была вынести.

– Спасибо за заботу, сэр.

Карета была роскошной, но Элинор почти не замечала этого. Мистер Келлер сел напротив нее и спросил:

– Куда вас доставить, мисс Бекетт?

– В «Рощу», на Кинг-стрит, пожалуйста. – Элинор закрыла глаза, убийственная волна горя грозила поглотить ее. – Представить не могу, что вы должны думать обо мне, мистер Келлер.

– Я самого высокого мнения о вас, мисс Бекетт. Вы женщина с совестью, и хотя позирование мистеру Хастингсу, возможно, серьезная ошибка, я знаю, что к ней вас привели бедность и отчаяние. А вот мне следовало бы извиняться перед вами.

– Нет-нет, мистер Келлер. – Она поправила шаль и отвернулась, не желая даже смотреть на Томаса, боясь увидеть жалость в его глазах. – Пожалуйста, не надо об этом. Дела наших отцов – в прошлом. Я не могу… вновь переживать такое сегодня.

Несколько минут прошло в молчании, потом Томас снова заговорил:

– Я сожалею о том, что произошло, мисс Бекетт, но не могу не надеяться, что вы отпразднуете ваше освобождение от такого человека… если не сегодня, то, возможно, со временем. Он предложил вам слишком мало, мисс Бекетт.

Элинор закрыла лицо руками, стараясь не разрыдаться в присутствии этого человека.

– Сэр, вы не должны… так говорить.

– Думаю, вы заслуживаете лучшего, и если вы позволите мне…

– Нет! – Элинор уронила руки; новый приступ ярости накатил на нее. – Хватит предложений! Я не пойду от одного мужчины, пытавшегося проявить щедрость, к другому. Я не утопающая, Томас Келлер. Глупый или нет, но я сделала собственный выбор. И будь я проклята, если стану опираться на вашу руку, заливаться слезами и позволю вам думать, что я… – Элинор сделала глубокий вдох, не обращая внимания на струившиеся по лицу слезы. – Я хотела только одного – жить честно и не страдать от прихотей судьбы. Хоть мне крайне неприятна была голодная и полная лишений жизнь, я думала, что если останусь верной себе, то ничто меня не ранит. Увы, я ошиблась. Но, пожалуйста… не надо говорить о праздновании моей свободы.

«Я не хочу быть свободной! Я отдала сердце человеку, которому нужна была всего лишь фигура для живописи, плоть… временная муза. О Боже! Из его собственных уст услышать такое…»

Томас молча кивнул и отвел взгляд, чтобы дать ей возможность выплакаться. Когда же карета остановилась перед гостиницей, Элинор едва узнала «Рощу», смутно различимую сквозь слезы. Утирая щеки, она тихо спросила:

– Мистер Келлер, вы когда-нибудь переживали такое крушение, что сомневались в том, что способны дышать?

Он с сочувствием посмотрел на нее.

– Это не крушение, мисс Бекетт, и я настаиваю на том, что сказал раньше. Вы совестливая женщина, и я рад, что узнал вас.

– Приятно было с вами познакомиться, мистер Келлер. И я… Подождите! – Взявшись за ручку дверцы, она спросила: – Почему вы там были? Почему вы сегодня утром находились в студии?

Лицо Томаса стало почти страдальческим.

– Я боялся, что он дурно обращается с вами. Я пришел к нему… убедиться, что ошибался.

Элинор смотрела на Келлера, не зная, как реагировать на его признание.

– Вы ошиблись, мистер Келлер. Он никогда дурно со мной не обходился. – У нее горло перехватило от нахлынувших воспоминаний о нежных прикосновениях Джозайи.

– Он не таков, каким кажется, мисс Бекетт.

– К-как это?

– Всем известно, что много лет назад семья отказалась от него из-за того, что он выбрал такую… аморальную профессию. У него есть богатые друзья, но… Позвольте спросить: откуда у него состояние? Если он не слывет великим художником, если не слышно о его потрясающих успехах, то откуда средства, которыми он располагает? Кажется, никто этого не знает, мисс Бекетт. А вы?

Она покачала головой.

– Это… не моя забота. И не ваша.

– Он на несколько лет исчезает в Индии, потом внезапно появляется и сторонится почти всех, кого знал прежде. Хастингс не джентльмен, мисс Бекетт. Он притворщик и…

– Довольно! Вы черните собственную репутацию, когда говорите подобное, вы бесчестите себя, мистер Келлер. Я больше не стану говорить о нем. А если я обманулась, то хорошо это сознаю. Как ни странно, но я горжусь своим легковерием. Как и мой отец, я хочу верить в лучшее в людях и видеть в них те качества, которые мне дороги. И эту ошибку я исправлять не желаю. Всего доброго, мистер Келлер. – Элинор, не дожидаясь помощи, вышла из кареты и не оглядываясь направилась к гостинице.

Она была благодарна Томасу за заботу, но не сомневалась: он неправильно истолковал и характер Джозайи, и ее собственный. Он приписывал им роли злодея и беспомощной жертвы, но у нее сейчас не было сил с ним спорить. Элинор предполагала, что грубое поведение Джозайи у Уоллов ввело Келлера в заблуждение, а катастрофическая встреча сегодня только укрепила его в этих заблуждениях.

Что же касается состояния Джозайи, то это ее менее всего волновало.

Каковы бы ни были намерения Келлера, ей следовало проявить здравомыслие и держаться от него подальше… И Элинор надеялась, что больше не встретится с мистером Томасом Келлером.

Майкл Радерфорд стоял на лестничной площадке, когда Элинор в спешке, ничего не видя от слез, налетела на него и выбила у него из рук какие-то бумаги. Бумаги разлетелись, и она опустилась на колени, чтобы помочь собрать их.

– Извините, сэр.

– Пустяки. – Майкл опустился рядом с ней и потянулся за обрывками «Таймс» – Вы плачете? Что с вами?

– Я в полном порядке, мистер Радерфорд! – Элинор старалась не обращать на него внимания и сосредоточилась на рассыпавшихся бумагах.

Талли, должно быть почувствовав неладное, взбежал по лестнице, чтобы им помочь. К удивлению Элинор, реакция мистера Радерфорда на помощь оказалась довольно странной. Он стал быстрее собирать обрывки и даже вздрогнул, когда Талли протянул один обрывок Элинор, поскольку она оказалась ближе. Правила хорошего тона требовали тут же передать бумагу Майклу, но что-то заставило Элинор посмотреть на нее.

«Шакал» – это слово привлекло ее внимание, и она сквозь туман слез быстро прочитала: «Шакал согласен на «Чертополох». Пятница, в полночь».

Элинор покачала головой:

– Ну и ну, мистер Радерфорд. И часто «Отшельники» встречаются в таких местах?

На лице Майкла промелькнул ужас. Он выхватил бумагу у нее из рук и быстро спрятал в карман.

– Это не встреча. Талли, давай сюда остальное.

Мальчик с веселой улыбкой вручил ему обрывки газеты, кивнул и тотчас ретировался.

– Не встреча? – Ее щеки были все еще мокрыми от слез, но Элинор смотрела на Майкла с уничтожающей насмешкой. – Хоть кто-то из вас может быть честным, когда требуется? Скажите, мистер Радерфорд, хоть кто-то из вашей компании говорит правду? Ох, мужчины! Ничего не стоящие болваны, вот кто вы такие!

Она обошла его так, как герцогиня – кучу навоза, и захлопнула дверь своей комнаты.