Текст книги "Под небом Индии"

Глава 18

Сита

«Махабхарата». 1927 год

Прошла неделя после визита во дворец, где Сита, пусть и ненадолго, ощутила вкус свободы, оказавшись в длинной, полной книг комнате и познакомившись с грациозными гепардами, прекрасными и одновременно опасными; они чувствовали себя в неволе так же неспокойно, как и она сама. Девочка пряталась от гувернантки и вдруг увидела, что к их дому подъезжает блестящий черный автомобиль.

Вернувшись из дворца, Сита лишь укрепилась в своем решении сбежать. Она растрачивала время на то, чтобы приобретать навыки, которые считала бесполезными, в то время как жизнь предлагала ей бесконечные возможности. Существование же с единственной перспективой: сменить одну тюрьму на другую – казалось Сите невыносимым.

Она отказывалась тратить свою жизнь на то, чтобы мечтать о большем, тосковать из-за своей участи, чувствовать досаду и злиться из-за того, что единственный побег туда, где лучше, она сможет совершить лишь мысленно. Она больше не станет мириться с этой ужасной унылой монотонностью. Свое будущее она построит сама.

Именно поэтому Сита сейчас лежала на животе возле пруда, к которому, как ей было известно, гувернантка не посмеет приблизиться – из-за мух, комаров и болотного запаха плесени, водорослей и застоявшейся воды. Сита обдумывала детали своего побега, который, как она решила, случится завтра, когда ее родители отправятся на светский раут, куда их дочь не была приглашена. Сумка была уже собрана и ждала свою хозяйку под кроватью. В ней лежало приданое Ситы – деньги, украденные из отцовского сейфа. А вот книги она, к сожалению, взять с собой не сможет: они были слишком тяжелыми. Впрочем, Сита пообещала себе, что, сбежав в новую жизнь, купит любые книги, какие только захочет.

На поверхности воды плавали лотосы. Лягушки, поднимая брызги, перепрыгивали с лилии на лилию и ловили языками мух.

Мэри это понравилось бы.

Сите отчаянно не хватало подруги, и она часто представляла жизнь Мэри в Англии. Как твои дела, Мэри? Думаешь ли ты обо мне? Действительно ли винишь меня в том, что случилось с твоими родителями?

Была вторая половина дня, это дурманящее, вызывающее апатию послеобеденное время, когда гувернантка спала, открыв рот; Сите она тоже посоветовала вздремнуть в душной комнате, расположенной рядом с кухней и служившей кабинетом. Там пахло обедом: алу гоби[15]15
  Индийский вариант картофеля со специями.


[Закрыть] и дала[16]16
  Индийский пряный суп-пюре из разваренных бобовых.


[Закрыть], рисом и чапати[17]17
  Распространенный в Южной Азии листовой хлеб.


[Закрыть], сладким молоком и топленым маслом. На кухне вполголоса болтали служанки, которые уже готовили закуски к чаепитию: нареза́ли лук, чистили картофель, кипятили очередную порцию молока с сахаром, доставали кешью и изюм для сладостей. То и дело какая-нибудь из них забывалась и начинала говорить громче. Остальные тут же шикали на нее, напоминая о том, что хозяева спят.

Обычно Сита, притворяясь спящей, подслушивала их разговоры. Таким образом она узнала, что одна из служанок влюблена в старшего сына поварихи Сави, но не может выйти за него замуж, ведь они принадлежат к разным кастам. Нарезая лук, служанка плакала, и Сита знала, что это были слезы несчастной любви.

Однако сегодня Сите захотелось выбраться из дома. Внутри ей было душно и тревожно – накануне запланированного на завтра побега. Поэтому, дождавшись, когда гувернантка заснет, Сита прокралась на цыпочках мимо кухонного окна, а затем бегом бросилась к пруду, зная, что там гувернантка ее искать не станет.

Единственной радостью Ситы было подслушивание разговоров да побеги от гувернантки на несколько минут. Однако скоро этому придет конец.

Завтра я убегу в город, и, быть может, моего приданого хватит даже на то, чтобы купить билет на корабль, плывущий в Англию. Мэри, возможно, я приплыву, чтобы найти тебя!

Девочка открыла захваченный с собой томик. Это была ее любимая книга, «Махабхарата», украденная у брата. Раз уж предстояло оставить ее дома, Сита решила почитать ее в последний раз. Она перечитывала «Махабхарату» снова и снова, ей это никогда не надоедало. «Рамаяна», также украденная у брата, Сите тоже нравилась – не в последнюю очередь потому, что героиня этой книги была ее тезкой, – однако «Махабхарата» больше удовлетворяла ее страсть к приключениям.

У пруда росло склонившееся к воде дерево, ветви которого образовывали подобие гамака. Лежа в нем, девочка читала; ветер шелестел листьями у нее над головой, принося запах жары, пыли, послеполуденного времени и побега. В пруду ласково журчала вода, а в его заросших водорослями неподвижных глубинах то и дело мелькали рыбы и скользили водяные ужи.

Сита в который раз перечитывала историю о том, как братья Пандавы женились на царевне Драупади, и вдруг шум мотора вернул ее в настоящее. Девочка вздрогнула. Автомобиль сверкал в лучах солнца, и когда он проехал мимо нее, Сита поняла, что на нем был королевский герб.

Машина короля. Без всякого объявления о визите.

Сердце девочки сжалось от страха. Неужели младший принц и правда выполнил свою угрозу – пожаловался королю? Тогда ей придется бежать уже сегодня вечером. От мысли об этом охвативший Ситу страх превратился в панику.

По правде говоря, она нервничала, особенно после своего первого, неудавшегося побега. Именно поэтому Сита до сих пор тянула время. Она убежит, но… Что, если все сложится не так, как она себе представляла? Родители предупреждали ее, что мир за пределами дома опасен, и, несмотря на ее желание исследовать и познать этот мир, какая-то часть Ситы этого боялась. Что, если случится что-нибудь ужасное? Позволят ли ей вернуться домой?

Девочка смотрела, как автомобиль, поднимая клубы пыли, подъезжает к их дому. Она осознавала, что чувство голода, одолевавшее ее уже полчаса при мысли о чоле (турецком горохе с карри) и батуре (пончиках с пахтой), исчезло.

В воображении Сита вновь и вновь переживала свое приключение – прогулку по дворцу и знакомство с гепардами. Неужели это и правда произошло всего несколько дней назад? Грациозные и в то же время опасные животные являлись ей во снах. А еще Сите снился принц в красивом наряде, и его веселый смех делал видение еще более красочным.

Во время бесконечных «уроков хороших манер» девочка вновь и вновь возвращалась к воспоминаниям о том дне, о его запахах и обо всем, что ей довелось увидеть и услышать во дворце. Это помогало ей игнорировать жужжание гувернантки.

«Сита, сосредоточься! – увещевала она девочку сегодня утром. – Твоя мать убеждена, что ты все еще можешь стать приличной дамой, и она платит мне за то, чтобы я совершила это чудо».

Сита фыркнула:

«Удачи вам в этом деле!»

«Удачи твоему мужу».

«Я не выйду замуж».

Гувернантка хихикнула без намека на веселье:

«Тебе тоже удачи в этом деле».

«Вы ведь не замужем».

«Не по собственному выбору. У меня не было ни родителей, которые устроили бы мой брак, ни приданого, которое я бы могла принести хорошему жениху».

В ее голосе прозвучали тоска и горечь.

К своему удивлению, Сите захотелось обнять гувернантку или хотя бы пожать ей руку.

Однако та тут же убила это желание.

«Ты сама не знаешь, как тебе повезло: у тебя богатые родители, способные обеспечить тебя приданым, и очень красивое лицо, – сказала она. – Думаешь, будь у меня выбор, я стала бы учить капризных, испорченных девчонок вроде тебя?»

Сита проскользнула в дом через кухню. Там царила суета: служанки терли на терке кокосы, нареза́ли целые горы лука, имбиря, чеснока, кориандра и мяты, тушили карри, жарили уже нарезанный лук, заваривали чай, готовили кокосовые бурфи[18]18
  Индийский десерт, похожий на помадные конфеты.


[Закрыть] и ладду и выкладывали свежеобжаренный гулаб джамун[19]19
  Индийский десерт, представляющий собой шарики из сухого молока с добавлением небольшого количества муки; их обжаривают во фритюре и подают в сахарном сиропе.


[Закрыть], с которого стекало масло, на подносы. Его подадут в золотистом сиропе, который тоже уже готовился. Жарилось батуре, чоле выкладывалось на тарелки, измельчались и смешивались специи. Все это создавало на кухне настоящий букет сладковато-пряных запахов.

– Вот ты где! – прошептала повариха Сави.

– С чего такой пир? – спросила Сита, хотя, разумеется, уже знала ответ.

Машина…

– Прибыл посланник короля. Мы не можем отпустить его, не накормив.

– А…

Мать решила минимизировать ущерб, умаслив посланника короля угощением и сгладив таким образом последствия дерзкой выходки своей дочери. Впрочем, вероятно, ей уже ничто не поможет.

– Скорее проберись в дом и сделай вид, будто ты спала. Или скажи, что ходила на кухню попить воды.

Сави протянула девочке ладду и стакан с водой.

Из расположенного рядом с кухней кабинета доносился голос матери Ситы, отчитывавшей гувернантку. Отец тоже был там. Он расхаживал туда-сюда. Насколько помнила Сита, он никогда еще не благословлял эту комнату своим присутствием.

Как же я влипла!

Сжимая в руках предложенный Сави стакан, девочка попыталась успокоить свое бешено колотившееся сердце.

Я убегу, как только стемнеет. Нужно лишь набраться храбрости, чтобы выдержать их гнев.

– Что значит «она там была»?! – орала мать на гувернантку. – Она может быть где угодно! Мы что, за это вам платим?! Вы должны следить за ней все время!

Сита стояла у двери в комнату. Скоро она даст о себе знать и на нее обрушится гнев родителей на то, что она совершила худший из возможных проступков – огорчила принца. Какое наказание ожидало ее на этот раз?

Да какая разница? Я убегу и стану жить по-своему. Сама построю свое будущее.

– Она… она легла вздремнуть, – робко попыталась оправдаться заспанная гувернантка.

– Вы хотели сказать, что это вы легли вздремнуть.

– Я…

– Король отправил нам послание. Они… Она…

Что это? Неужели голос матери действительно задрожал? Похоже, она была в восторге. Но почему?

Пора показаться.

Сита встала в дверном проеме.

– Вот ты где, – произнесла гувернантка с почти осязаемым облегчением в голосе.

– Я проснулась, и мне захотелось попить. Поэтому я пошла на кухню за водой.

Сита показала стакан, который дала ей предусмотрительная Сави.

Мать обернулась. Сита ждала увещеваний, подозрений, ярости, неодобрения, обвинений. Однако вместо этого на лице матери заиграла улыбка.

Да что происходит?

В глазах гувернантки, стоявшей за спиной хозяйки, читались удивление и непонимание. В кои-то веки Сита оказалась с ней в равном положении.

– Моя дочь – принцесса!

Голос матери был непривычно мягким и преисполненным благоговения.

– Ма?

Ее мать что, заболела? Почему она ведет себя подобным образом?

Отец смотрел на Ситу со странным выражением, так, словно видел ее впервые.

– Король отправил нам послание. Он спрашивает, согласимся ли мы выдать тебя замуж за его старшего сына, наследника престола, – прошептала мать так, словно сама не верила своим словам. – Если мы ответим «да», твой отец отправится во дворец с твоим гороскопом.

Отец улыбнулся Сите; такого на ее памяти еще не было.

Девушка так и стояла со стаканом воды в руке, ошеломленная одобрением родителей. Они ею гордились!

Гувернантка изумленно смотрела на Ситу, раскрыв рот. Девочка словно видела на ее лице отражение своих собственных чувств.

Сита уже открыла рот, чтобы сказать: «Я не хочу выходить замуж», однако в этот самый момент мать нежно похлопала ее по щеке.

Девочка утратила дар речи, и по всему ее телу начало распространяться шедшее от сердца тепло.

Всю свою сознательную жизнь Сита не уставала повторять себе, что не нуждается в одобрении родителей, что это для нее не важно. Однако теперь, почувствовав это, девочка поняла, что всю свою жизнь страстно желала его получить.

Она закрыла рот.

Часть 2
Чистый лист

Глава 19

Мэри

Грезы. 1936 год

– Простите, здесь не занято?

Вздрогнув, Мэри очнулась от грез. Она сидела на палубе, погрузившись в свои мысли и листая книги отца. Записи, сделанные на полях, позволяли девушке заглянуть в его разум, слушая песню морских волн.

Чем больше корабль удалялся на восток, тем теплее становилось. Теперь, чтобы не замерзнуть, достаточно было набросить на плечи шаль. Морской бриз навевал мысли о прошлом, о еще одном плавании, на запад; девушка вспоминала собственное ошеломление из-за того, что потеряла все, даже саму себя, превратившись из Мисси Бабы́ в мисс Мэри Бригам.

Мимо корабля проплывали киты и морские свиньи. Из воды, ослепительно сверкая на солнце чешуей, выпрыгивали летучие рыбы.

Мэри нервничала. Она боялась того, что ожидало ее впереди. Ее одолевали сомнения.

«Ты такая храбрая, Мэри, – повторили ее кузины, наверное, тысячу раз с тех пор, как она сообщила им о своем решении. – Отправиться в страну, расположенную на другом конце света, чтобы там работать…»

Храбрая. Это слово Мэри слышала много раз с тех пор, как случилась трагедия с ее родителями. «Теперь, когда твоих мамы и папы не стало, ты должна быть храброй», – твердили люди.

Было ли путешествие в Индию, предпринятое для того, чтобы почтить память ее давно погибших родителей, смелым поступком? Или просто глупостью? Действительно ли родители имели в виду именно это, говоря, что хотят, чтобы она брала от жизни все? Мэри очень на это надеялась.

С монахинями переписывалась не только Мэри, но и ее тетушка, желавшая убедиться, что в Индии о ее племяннице позаботятся как следует.

И все же, глядя на то, как кузины готовятся к сезону, который она вынуждена будет пропустить, Мэри едва не написала монахиням, что не приедет.

Но затем она подумала о своих родителях, о том, как загорелись их глаза, когда Сита сказала им: «Я хотела бы влиять на происходящее. Изменить мир».

Мэри так и не представился шанс продемонстрировать своим родителям, что она готова идти на риск, делать что-то по-настоящему важное. Но теперь она это докажет.

Однако сейчас, когда Мэри направлялась в страну, которую покинула еще ребенком, ее вновь терзали сомнения. Что, если Индия окажется не такой, какой она ее помнила? Что, если она просто создала в своей голове романтизированный образ, имевший очень мало общего с реальностью?

Тоска по Англии, по дому, по ощущению комфорта, которое давали ей правила приличия, и по кузинам была практически невыносимой.

«Но… но как же твой дебют при дворе? – спросила Роуз, когда Мэри объявила, что отправляется в Индию. – Ты же не собираешься пропустить его, правда? Ты так его ждала!»

Мысль о том, от чего она отказывается, – о сезоне, о компании кузин, о планах на будущее, которое она представляла, не зная другой жизни, – наполняла ее грустью. Мэри даже положила в чемодан свое платье для дебюта и те наряды, которые тетушка заказала для нее (поскольку просто не могла с ними расстаться). Однако девушка сказала себе твердо: «Теперь я знаю, что есть и другая жизнь. Если я не примирюсь со своим прошлым, то так навсегда и останусь между двумя мирами, ощущая себя потерянной и лишенной части своего “я”».

Глядя на шепчущие волны, Мэри представляла, как при дворе в окружении кузин делает реверанс перед королем. Но, даже скучая по той девушке, беззаботной, невинной и уверенной в том, в каком направлении она будет двигаться, даже тоскуя по образу жизни, от которого она временно отказалась ради того, чтобы найти себя, Мэри жалела эту девушку, пребывавшую в блаженном неведении относительно того, какая волна должна была на нее вот-вот обрушиться, волна правды, которая полностью захлестнет ее, открыв ей ту часть самой себя, которую она так долго отвергала.

Мэри и вправду не хватало кузин, их веселых голосов, радостного возбуждения при мысли о новых платьях, балах, туфлях, прическах и мужчинах. С другой стороны, она чувствовала облегчение, оказавшись далеко от тети и дяди: Мэри все еще не могла простить им то, что они так долго скрывали от нее прошлое, позволяя все эти годы верить в ложь.

– Мисс?

Мэри подняла взгляд на обратившегося к ней мужчину. Он был высоким, красивым и темнокожим; на нем был костюм.

Она уже видела этого мужчину на борту корабля. Это был один из нескольких индусов, которые не входили в число обслуживающего персонала, а сами путешествовали первым классом.

– Простите, мои мысли были далеко. Здесь свободно.

Мэри взяла с соседнего стула книги и положила их себе на колени.

День выдался погожий, и на палубе было больше людей, чем обычно. Еще по пути сюда Мэри заметила, что другие стулья заняты.

Девушка нарочно села подальше от остальных, укрывшись от их взглядов в маленьком «алькове», который она обнаружила за день до этого, – он был расположен почти у самого края палубы и отделен от моря лишь веревочным ограждением. На Мэри то и дело падали теплые соленые брызги. Впрочем, ей это даже нравилось.

Поэтому девушка удивилась и даже немного обиделась из-за того, что этот мужчина знает о существовании места, которое она уже считала своим. Мэри занимала его с того самого момента, как обнаружила, делая перерывы лишь на то, чтобы поесть. Ей нравилось одиночество, то, что она не видела ни одной живой души. О существовании этого «алькова» знала лишь ее спутница, мисс Фрэнсис Грин. Мэри сообщила ей о нем на случай, если та будет достаточно хорошо себя чувствовать и сможет к ней присоединиться.

Фрэнсис плыла в Индию, чтобы работать гувернанткой, и, несмотря на то что ей было уже тридцать семь лет, рассчитывала выйти замуж. «Мужчина, который был любовью всей моей жизни, погиб на войне. Мы были помолвлены, – рассказывала она, и ее глаза сияли, несмотря на морскую болезнь, которой она страдала с того самого момента, как поднялась на борт. – После этого я много лет никого не хотела видеть и знать, хотя моя матушка, благослови ее Бог, все время уговаривала меня отбросить тоску и выйти за кого-нибудь. Теперь я готова. В Индии я надеюсь найти себе подходящего мужа. Я слышала, что мужчин там гораздо больше, чем женщин».

Мэри надеялась, что это действительно так. Поначалу ей не понравилась идея путешествовать с дуэньей – разве она недостаточно взрослая для того, чтобы вести себя разумно? – однако вскоре Мэри привязалась к этой женщине.

«Вижу, ты любишь читать», – сказала Фрэнсис во время поездки к побережью, где их ожидал корабль, после того как увидела, что Мэри открывает книги своего отца (по правде говоря, Мэри делала это потому, что чувствовала себя неловко в компании этой странной женщины). – Я тоже искала утешение в книгах, когда мой Альфи погиб».

Скоро от застенчивости Мэри не осталось и следа. Как оказалось, Фрэнсис умела располагать к себе людей.

Оставшуюся часть поездки они провели за приятной беседой о книгах. Мэри вновь и вновь мысленно благодарила тетушку за то, что та выбрала ей спутницу, которая тоже любила читать.

«Мне очень жаль», – то и дело говорила Фрэнсис в первый вечер на борту в перерывах между приступами рвоты.

«Прошу тебя, не волнуйся. Я могу тебе чем-нибудь помочь?»

«Нет, спасибо. Я просто… Мне нужен отдых. Тебе повезло, что ты не страдаешь этим недугом».

Фрэнсис перепробовала все средства, любезно предложенные другими плывшими на корабле женщинами. Однажды вечером, когда она, казалось, вот-вот упадет в обморок, Мэри решила, что с ее спутницы довольно мучений; Фрэнсис нужен врач.

Девушка поговорила с капитаном, и тот сказал, что знает подходящего человека…

– Благодарю вас, – произнес мужчина. – Мне нравится сидеть здесь и смотреть, как садится солнце и из воды выпрыгивают летучие рыбы.

– Я думала, только я знаю об этом месте.

– Я думал точно так же и очень удивился, увидев здесь вас…

– Тогда нам придется побороться за эти места…

– Их два, – улыбнулся мужчина.

Мэри привыкла проводить бо́льшую часть времени на палубе; благодаря пилюлям доктору наконец удалось облегчить состояние Фрэнсис, однако теперь она почти все время спала. Каюта Мэри примыкала к каюте Фрэнсис, и всякий раз, когда девушка заглядывала внутрь, ее спутница лежала с закрытыми глазами. Доктор часто проведывал Фрэнсис. Мэри удивилась тому, что он был индусом, и тут же разозлилась на себя за свое удивление. Она заметила, что большинство белых пассажиров относятся к индусам как к людям второго сорта. Девушка подумала о Сите и Амине, своих лучших друзьях из той, другой жизни. О любимой матери, которая сама была наполовину индуской…

Теперь, вглядевшись в лицо мужчины повнимательнее, Мэри вспомнила, где видела его раньше. Он сидел, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза, и его похожие на веер длинные ресницы касались уже начинавших покрываться щетиной щек.

– Вы доктор.

Мужчина открыл глаза и улыбнулся ей.

– Большинство людей это шокирует. Слыша слово доктор, они точно не ожидают увидеть меня.

Он поднял бровь, словно бросая ей вызов.

Мэри покраснела.

– Меня не шокирует.

– Правда? Вы не согласны с теми, кто считает, будто мне не следует ехать первым классом и обедать с капитаном?

Мэри почувствовала, что вновь краснеет, смущенная проницательностью своего собеседника. Он в точности знал, что думают о нем люди. Желая скрыть смущение, она подняла бровь, так, как это делала Роуз, и, копируя игривый тон кузины, произнесла:

– Обедать с капитаном! Вижу, у вас влиятельные друзья.

Врач хохотнул.

– Видите ли, я его вылечил. Прошлым вечером ему было очень плохо из-за пищевого отравления.

– Что ж, это успокаивает. Страшно подумать, как бы наш корабль добрался до Индии под руководством больного капитана.

Доктор рассмеялся. Это был радостный, искренний смех, звук которого напоминал плеск морских волн.

Мэри пришло в голову, что сидеть вот так наедине с мужчиной – индийским мужчиной, – обмениваясь с ним шутками, неприлично. Привыкшая придерживаться правил девушка, которой она была до визита майора Дигби, в такой ситуации почувствовала бы стеснение. Однако теперь Мэри это, наоборот, возбуждало. Ей совсем не хотелось быть осторожной.

Покинув Англию и лишившись привычной защиты, которую давали ей правила и ограничения, решив быть бунтаркой, которой хотели ее видеть родители, и ввязавшись в авантюру, в которую никогда бы не ввязалась девушка, которой она была в Англии, Мэри чувствовала, что на смену стремлению уважать правила, подчиняться им и делать то, что от нее ожидают, приходит желание взбунтоваться и вырваться на свободу… Возможно, все дело в солоноватом, пахнущем водорослями восточном воздухе. А быть может, она, читая любимые книги отца, просто слышала в голове голоса своих родителей. «Мы хотим, чтобы ты была свободна от ограничений и жила так, как тебе хочется».

– Я не мог не заметить ваших книг, – сказал сидевший рядом с ней врач. – Простите, что из-за меня вам пришлось их убрать.

Он посмотрел на книги, лежавшие у Мэри на коленях.

Девушка по привычке сдвинула ноги, вспомнив слова гувернантки, которую тетушка наняла для своих дочерей и для нее самой: «Леди должны сидеть как подобает».

Однажды Мэри вмешалась в чрезвычайно некрасивую и шумную ссору, вспыхнувшую между кузинами, и попыталась их помирить. «А тебе-то что об этом известно, святоша?! – крикнула тогда на нее Роуз. – Ты за всю свою жизнь ни разу не поступила неправильно!»

Вспоминать об этом было вдвойне неприятно, ведь Роуз была права.

– Вам нравится научная литература?

– Эти книги принадлежали моему отцу. Но да, мне нравится наука. Я вообще читаю все подряд.

– Все подряд? – опять поднял бровь доктор.

Внезапно Мэри охватил гнев.

– Вы только что обвинили меня в предрассудках, доктор, однако они, похоже, есть и у вас. Вы считаете, что женщины не любят читать?

Что это на нее нашло? Возможно, гнев Мэри спровоцировало то, что этот человек, смотревший на нее, подняв бровь, нарушил ее мирное уединение.

Несмотря на темную кожу, было видно, что врач покраснел.

– Нет, я… я совсем не это имел в виду.

Собственная гневная вспышка смутила Мэри почти так же сильно, как ее слова, похоже, смутили доктора. И все же эта новая Мэри, занявшая место кроткой девушки, которой она была раньше, сказала:

– Теперь, когда мы с этим определились, ответьте: какие книги нравятся вам? Романы? Или вы вообще ничего не читаете?

Видела бы ты меня сейчас, Роуз!

На лице врача появилась улыбка; его глаза весело блеснули.

– А что, если бы я сказал «да»?

– В ответ на вопрос о том, читаете ли вы романы? В то, что вы не читаете вообще, я бы, учитывая вашу профессию, поверила с трудом.

Он вновь рассмеялся, и Мэри почувствовала, что ее тоже охватывает веселье.

Почувствовав на лице ласковое прикосновение сладковато-соленого бриза, девушка поняла, что счастлива. Все тревоги по поводу того, что ожидало ее впереди, и по поводу того, что она оставила в Англии, покинули ее. Она беседовала с интересным человеком, открывая ту пылкую себя, которую всегда хотели видеть ее родители.

Возможно, все дело в том, что корабль плыл на восток. А возможно, она разметала осколки своей души по океану, когда ей пришлось покинуть Индию, и теперь, когда Мэри плыла обратно, морской воздух лечил ее израненную душу, постепенно собирая ее по частям.

Отбросив приличия, которые всегда столько для нее значили, Мэри почувствовала себя странно свободной. Свобода… Любимое слово ее родителей. Мэри до самого ужина весело болтала с доктором о книгах, о медицине, о движении суфражисток, боровшихся за права женщин, а ветер, словно отцовская рука, ласково трепал ее волосы, унося прочь сомнения и тревоги.