Текст книги "Пожиратели тьмы: Токийский кошмар"

В откровениях Кая сквозило столько презрения, что мне было трудно воспринимать их всерьез. Не верилось, что девять из десяти хостес по собственному желанию занимаются проституцией. Да и другая статистика вызывала сомнение. Всеми этими рассуждениями он лишь прикрывал личную женоненавистническую концепцию: все хостес – шлюхи. С другой стороны, конечно, среди стриптизерок и работниц клубов Роппонги хватало и таких женщин, которых он описывал, – наркозависимых, переживших насилие, потерянных. Но отвращение Кая демонстрировало общую тенденцию. Миядзава в последнюю очередь имел право судить хостес, ведь он сам их нанимал. Однако, несмотря на лицемерие, в чем-то он выражал мнение большинства японцев.

Проведя немного времени в Роппонги, привыкаешь к его оттенкам и учишься отличать официантку от хостес, стриптизерку от «массажистки». Но для большинства различия неочевидны, да и непринципиальны.

– Некоторые хостес не считают себя частью «мидзу сёбай», потому что не предлагают секс, – рассказывала Мидзухо Фукусима, представительница японского парламента, борющаяся за права иностранок в Японии. – Но, по мнению обывателей, они все равно работают в секс-индустрии.

Энни Эллисон писала: «В профессии хостес есть нечто грязное, ведь она возбуждает клиентов и принадлежит миру „мидзу сёбай“. Грязь, связанная с сексом, в свою очередь, исключает работницу этой сферы из числа претенденток на законный брак, а позже и на материнство с законнорожденными детьми… В культуре, где материнство считается „естественным“ состоянием женщины, представительница „мидзу сёбай“ якобы идет против природы. За это ее презирают, но из-за этого же ее и хотят».

Люси хандрила с конца мая по начало июня. Ко второй неделе июня настроение у девушки поднялось, и она снова начала размышлять о будущем. «Я изо всех сил борюсь с этими ужасными ощущениями, – писала она. – Но сегодня чувствую себя нормально. Я вдруг поняла, что не хочу оставаться здесь до ноября или декабря. Мне нужен свежий воздух, больше простора. Я мечтаю об этом с самого приезда».

В пятницу девушки вышли из своего клуба и заглянули в «Уолл-стрит» встретиться с новым бойфрендом Луизы, французом по имени Ком («как окончание названия бренда „Ланком“», – объяснила Люси в письме Сэм), который обещал привести с собой друга для Люси. Бар был переполнен, мужчины опаздывали. «Их не оказалось, поэтому мы взяли напитки и сели за столик, – писала Люси Сэм. – А потом в бар ЗАШЕЛ СЕКС-БОГ ВЕКА! Луиза быстро его приманила, мы начали общаться, и он оказался просто милашкой. Его зовут Скотт, ему двадцать, он американец из Техаса, и у него такой акцент, что просто таешь. Голубые глаза, рост под два метра, широкие плечи, живот с „кубиками“, прямые русые волосы, классный зад, – он запросто мог бы стать моделью, но служит – ты не поверишь – в ВМС США!!! Ты представила его в форме?? Я тоже!» Девушка сразу придумала тактику поведения. «Я решила просто наслаждаться вечером, – писала она подруге. – Я не заискивала перед ним, как наверняка поступали многие, и не тащила его в постель, так что была в выигрышном положении. Держалась спокойно и уверенно – и он прилетел, как пчелка на мед».

Они отправились на старейшую дискотеку Роппонги «Лексингтон куин». Заказали шампанское, Люси и Скотт пошли танцевать. «Мы мгновенно поймали общий ритм. Он потрясающий танцор. Весь танцпол принадлежал нам, я была в восторге». Затем все четверо переместилась в третий бар под названием «Хайд аут». К тому времени уже начало светать. Ком безнадежно напился, и Луиза намеревалась проводить его домой. Скотт давно опоздал на электричку и не мог добраться до своего авианосца, поэтому Люси приняла непростое решение. Все еще помня о «Правилах», она выдала новому знакомому речь, которую про себя называла «отвальной», а потом пригласила к себе.

«Отвальную» речь она записала на отдельной странице дневника в разделе «Цитаты! Воспоминания о Токио»: «Слушай, ты красавчик, и наверняка сотни девушек мечтают затащить тебя в постель, но если ты ждешь того же от меня – ты ошибся адресом, так что отвали».

Добравшись до Сасаки-хауса, они поцеловались, но Люси не разрешила Скотту подняться в ее комнату. «Думаю, вначале он был немного разочарован, но ведь секса на одну ночь можно получить сколько угодно, тогда как каждому хочется любить и быть любимым. Так что благодаря сдержанности я определенно стала для него желаннее любой другой девушки. Я осыпала его нежными поцелуями, чтобы подразнить и удержать на крючке, подарила ему долгие теплые объятия… и это сработало!»

Люси познакомилась со Скоттом в пятницу 9 июня 2000 года. В последующие двадцать два дня ее ждали счастье и восторг. Влюбленные договорились встретиться снова в воскресенье вечером. Когда Люси собиралась на свидание, позвонил Алекс, бармен из Севеноукса. Всего пару дней назад его звонок стал бы лучшим событием недели, но теперь казался почти досадной помехой. «Как всегда, приятно с ним поболтать, – признавалась Люси в дневнике, – но я чувствую, что с каждым разом он все больше от меня отдаляется… Так что вернемся к Скотту».

На полчаса опоздав на свидание из-за Алекса, она вошла в «Элмонд», розовый кофешоп на перекрестке Роппонги: «Скотт был в джинсах и голубой футболке. Он сидел ко мне спиной и не видел, как я вошла. Я похлопала его по плечу, он обернулся – какой же он красивый! Его голубые глаза показались мне еще ярче, улыбка – еще теплее, а поцелуй – еще слаще».

Парочка поехала на поезде в Харадзюку, любимый район токийской молодежи, и прогулялась по Омотесандо, самой романтической улице Японии, – похожей на французский бульвар широкой зеленой аллее, которая мягко спускается ко входу в храм Мэйдзи. «Нам было очень хорошо вместе, – писала Люси. – Я совершенно его не стесняюсь и не стесняюсь самой себя, когда он рядом… Мы болтали обо всем на свете, но то и дело начинали смеяться от радости и теряли половину нитей разговора – просто чудесное ощущение. Я была как пьяная – все время хихикала. Но в то же время вела себя очень сдержанно».

Они поужинали в итальянском ресторане, потом пошли по длинному пешеходному мосту, который пересекал аллею над верхушками платанов. В июньском влажном зное шелестели сочно-зеленые листья. «На мосту мы начали целоваться, – писала Люси. – Уже стемнело, и повсюду, куда ни глянь, сияли огни Токио. На Омотесандо кипела жизнь, а мы целовались, и у меня перехватило дыхание и сердце чуть не выпрыгнуло из груди… Потом я отстранилась, и на меня нахлынуло небывалое умиротворение».

На последних страницах дневника Люси нарисовала картинку: поцелуй на мосту над красивой зеленой аллеей.

Девушка писала: «Наверное, сегодня я впервые, сколько себя помню, довольна жизнью – на все 100 %. Никогда еще такая малость не становилась для меня такой важной».

После знакомства со Скоттом часы полетели стремительно. «Обычный день и обычная ночь, – записала Люси в понедельник после первого свидания, – превратились в сплошную фантастику, я будто парю в воздухе». На следующее утро она поднялась рано, уставшая и с похмелья; она с Луизой и ее клиентом должна была ехать на восточную окраину города в токийский Диснейленд. «Шел препротивнейший дождь, и мы обе чувствовали себя препаршиво… Но когда мы доехали, я пришла в себя и мне стало по-настоящему радостно и весело». А вот утро среды не задалось: посмотревшись в зеркало, Люси обнаружила, что на губе высыпал герпес. В тот вечер она отменила свидание со Скоттом: «Я чувствовала себя ужасно и мерзко – не говоря уже о том, что мне было дико стыдно». Вместо этого она пошла на дохан с Кеном в «Джорджиан клаб»: «Красивее ресторана я в жизни не видела, сидела там, как настоящая принцесса».

По правилам хостес (некоторые клубы даже требуют от девушек подписать соответствующий документ), ни в коем случае нельзя рассказывать клиенту о бойфренде или любовнике на стороне. Но Кен и сам заметил, что интерес Люси к нему угас. Поддерживать иллюзию, за которую он платил с такой расточительностью, стало труднее. В письмах к Люси Кен начал проявлять нервозность, демонстрируя своего рода защитную реакцию.

«Тебе не нужно передо мной ни за что извиняться, – с показной легкостью писал он в середине июня. – Я понимаю, что работа хостес отнимает много сил, больше, чем ты могла себе представить… А еще я подумал, что твой бойфренд тоже приезжает в Японию, ха-ха-ха-ха-ха…»

Однако через несколько дней Кен снова преисполнился чувств и желания: «Я очень скучаю по тебе. Надеюсь, увидимся в воскресенье!» Выходные миновали, но ответа от Люси так и не последовало. В следующем письме слышится робкий укор: «Думаю, ты меня не совсем поняла. Я надеялся, что тебе захочется поуууууууужинать со мной. Что ж, буду признателен, если дашь мне знать, когда передумаешь».

Через два с половиной часа пришло еще одно сообщение с темой «Сайонара!»[19]19
  «Прощай!» (яп.)


[Закрыть]: «Мое маленькое сердечко наверняка снова будет разбито. Но ничего, моя юная леди! Я только хочу пожелать тебе по-настоящему повеселиться в Токио. Au revoir![20]20
  Прощай! (фр.)


[Закрыть]»

Люси, конечно же, провела выходные со Скоттом, все больше в него влюбляясь.

Накануне очередного свидания она проснулась еще до шести утра: «Внутри все переворачивается… и заснуть не удается, хотя глаза слипаются». Парочка встретилась после обеда, они сидели под деревом в парке Ёёги и «просто болтали, болтали, болтали». Пригревало солнце, люди валялись на траве или танцевали под музыку уличной группы. «Стало темнеть, и мы решили, что пора уходить, – писала Люси. – Скотт даже не догадывается, что дальше у нас состоялся один из самых потрясающих разговоров за все время наших отношений, который необыкновенно сблизил нас».

По выходным на площади между станцией «Харадзюку» и парком Ёёги собирались музыканты и уличные артисты. Люси со Скоттом заметили потрясающего жонглера и остановились на него посмотреть. Это привело к разговору о талантах и личных достоинствах, о тех, кто ими обладает или не обладает. Люси отмечала: «А потом он сказал, что больше всего его мучает собственная ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ и страх навсегда остаться никем. У меня подкосились ноги, и я еле удержалась от крика (иначе он счел бы меня слишком странной)».

Люси услышала из уст Скотта собственные мысли. «Мне даже не верилось, и я до сих пор (а прошла уже неделя) не в силах описать свои чувства. Пожалуй, главное – огромное облегчение и счастье, что человек, с которым у меня завязались отношения, чувствует то же самое, и теперь мне уже не страшно и не больно. Если бы он когда-нибудь увидел мой дневник, то наверняка подумал, что я чокнутая. Но, может быть, однажды я признаюсь, что меня мучают те же страхи, и его страдания тоже исчезнут».

Влюбленные поужинали в стейк-ресторане. Не удивительно, что Скотт «опоздал» на последний поезд домой и остался на ночь у Люси. «Прекрасный был день, – писала девушка. – Я счастлива, что устояла в ту самую первую ночь. Поразительно, как мельчайшие решения, которые мы принимаем каждый день, способны в одно мгновение изменить всю жизнь».

Лето 2000 года ознаменовалось политическим переполохом в Азии. В первый выходной день Люси в качестве хостес, 14 мая, умер японский премьер-министр Кейзо Обучи. Он скончался в больнице через шесть недель после внезапного инсульта. А 13 июня, когда подруги ездили в Диснейленд, лидеры Северной и Южной Кореи провели мирные переговоры – в первый раз со времен Корейской войны. По всей Японии к толпам взывали кандидаты на пост премьер-министра; в рамках всеобщей избирательной кампании из грузовиков с громкоговорителями раздавались партийные лозунги.

Однако ни одно из этих важных событий не затронуло Люси и ее мир.

Во вторник 2 июня она снова встретилась со Скоттом, чтобы вместе позавтракать и понежиться на солнце в парке Ёёги. «Мы подходим друг другу, как ключ к замку, – писала она. – Мои чувства крепнут с каждым днем, с каждым разом, когда я узнаю о его страхах, сомнениях, неуверенности».

В среду Люси пошла на дохан с инвестиционным банкиром по имени Сэйдзи. В следующий вечер – с сотрудником JVC по имени Шодзи. В пятницу вечером она сидела в «Касабланке» с мистером Кова, который говорил на превосходном английском, хотя слегка шепелявил. Луиза тоже провела с ними какое-то время. Клиент пил шампанское и коньяк, а перед уходом пообещал позвонить и договориться с Люси о дохане на следующей неделе.

В воскресенье состоялось голосование на всеобщих выборах Японии. Люси провела выходные со Скоттом, не замечая жалких писем от Кена.

Во вторник она пошла на тренировку в спортзал. В среду 28-го у нее был дохан с пожилым мистером Ватанабэ, «фотографом». Они договорились поужинать снова в следующий вторник.

В четверг Люси опять встречалась со Скоттом. К тому моменту она безнадежно не успевала делать записи в дневнике, но молодой человек позже вспомнил об их свидании.

– Она была безумно счастлива, – сообщил Скотт. – Я сказал ей, что люблю ее, и она обрадовалась, что я первым это сказал. Она призналась: «Я тоже люблю тебя. Просто обожаю». По словам Люси, от полноты чувств у нее бабочки порхают в животе и кружится голова. Она еле устояла на ногах, когда я рассказал ей о своих чувствах.

В пятницу 30 июня Люси отправила электронное письмо своей матери Джейн, которая не получала вестей от дочери несколько дней и с тревогой спрашивала, что случилось. Тема письма звучала так: «Я все еще жива!»

Часть III
Поиски

Случилась беда

Люси Блэкман и Луиза Филлипс родились в один год, ходили в одну и ту же школу, любили одинаковую музыку и одежду и жили в получасе езды друг от друга. Их отличало только одно: не имеющая значения для самих подруг, но заметная в суждениях и восприятии окружающих классовая разница.

Блэкманы, выходцы из среды предпринимателей и частных школ, жили в фешенебельном городке Севеноукс и говорили с аристократическим акцентом прилегающих к Лондону графств. Произношение Луизы выдавало в ней дитя рабочего класса юго-восточных окраин. Ее отец сделал карьеру строителя и поселился вместе с семьей в большом доме в поселке Кестон за пределами Бромли[21]21
  Обширный юго-восточный район Большого Лондона.


[Закрыть]. Он умер в пятьдесят один год, и его уход стал сокрушительным ударом по финансовому благополучию его жены и двух юных дочерей. В Уолтемстоу-холл Луиза попала только благодаря стипендии, что наряду с акцентом сразу отдалило ее от остальных учениц, обзывавших ее беспризорницей.

Любого другого такой снобизм попросту раздавил бы, но Луиза встречала его со стойким презрением. Она не боялась хулиганов и легко расправлялась как со своими обидчиками, так и с теми, кто задирал Люси. С юных лет Луиза обожала приключения. Другие одноклассники Люси, обманом прибавляя себе возраст, добывали выпивку в пабах Севеноукса, Луиза же водила подругу в потрясающе изысканные бары и клубы Камдена[22]22
  Модный центральный район Лондона.


[Закрыть] и Южного Лондона. Блэкманы принимали Луизу с симпатией, хотя порой ей казалось, что они не одобряют ее и считают ее влияние на Люси пагубным. Если подруги слишком поздно возвращались с прогулок, именно Луизу, как ей самой представлялось, считали виновной в прегрешениях, в которых с радостью участвовала Люси.

Луиза знала о проблемах Люси и собственными глазами видела, как повлиял на нее развод родителей. Она сразу невзлюбила Тима, отчасти в ответ на его неодобрение, но и из-за его привычки подрывать уверенность Люси в себе постоянными критическими замечаниями о ее весе или внешности. Луиза знала, что Люси редко нравится самой себе и завидует тому, с какой легкостью подруга сражает мужчин наповал своей красотой. Однако у Луизы тоже были слабые места.

Смерть отца ее подкосила. Несколько лет девушка боролась с разрушительным отчаянием, приведшим к нервной анорексии. Люси как никто другой помогла Луизе пережить болезненный жизненный этап. Окружающие не замечали, насколько Луиза зависит от подруги, почти боготворит ее за способности к языкам, рисованию, кулинарии, за преданность и чувство юмора.

Вначале Луиза собиралась ехать в Японию одна. Она обрадовалась, когда Люси согласилась присоединиться к ней и даже оплатила половину ее билета. Но Луиза утверждает, что ни в коем случае не настаивала на поездке. Ее не заботили уверения Джейми, будто она вынудила Люси разорвать отношения с ним. Луиза знала, что первоначальная симпатия подруги к юноше переросла в скуку и неприязнь. Отказ Джейми признать очевидное только раздражал ее. С одной стороны, переезд в Токио снова доказал, что Люси копирует поведение Луизы, как повелось еще со школы. Но с другой – Люси сама хотела уехать, и ей было от чего сбегать.

– Она очень переживала из-за долгов, – рассказывала мне позже Луиза. – Она просыпалась среди ночи в тревоге. Ей требовалось быстрое решение. Но другого способа выплатить нужную сумму, не затягивая дело на долгие годы, Люси не видела. Она думала так: «Джейми меня преследует, а что касается мамы – скорее уж я сама чувствую себя мамой в этом доме». Думаю, она чувствовала себя виноватой в том, что покидает мать. На самом деле она не стремилась сбежать от Джейн. Она просто мечтала расслабиться, побыть нормальной двадцатиоднолетней девушкой. Джейн не хотела ее отпускать, но вовсе не из-за страхов, что с Люси что-нибудь случится. Понимаете, Джейн сама убедила себя в этом, но на самом деле ей просто не хотелось, чтобы ее бросали.

Первые недели в Токио обеим подругам дались нелегко, но Люси все же было труднее. В отличие от Луизы, ей не удалось преуспеть в качестве хостес, и между девушками возникло напряжение, которого раньше не случалось. Впрочем, обе предпочитали помалкивать. Но к июню кризис миновал.

«Нам обеим было тяжело в первый месяц, – написала однажды Люси Луизе. – Но со вчерашнего дня ты близка мне, как никогда прежде. Ты и вправду моя родственная душа, ты знаешь меня лучше всех на свете и видишь во мне то, чего другие не замечают. Стоит тебе войти в комнату, и у меня сразу поднимается настроение».

Когда подруги проснулись поздно утром в воскресенье 1 июня, обе были настроены оптимистично. У Люси наконец начали появляться постоянные клиенты. Луиза помирилась со своим французским бойфрендом Комом. Накануне ночью в «Касабланке» девушки познакомились с приятными молодыми клерками Ёшидой и Танакой, которые обещали устроить на следующей неделе двойной дохан.

Подруги вышли из клуба в половину третьего ночи, взяли такси до дома и засиделись до четырех утра, попивая на кухне чай и с тостами.

– Мы обе были в восторге, – рассказывала Луиза. – Думали: «Ну наконец-то!» За два месяца мы освоились в Токио, каждый понедельник нам выдавали зарплату, и дела шли великолепно. Нам казалось, что черная полоса миновала и теперь все будет замечательно.

В субботу днем Люси вышла из дома в последний раз. В понедельник утром Луиза обратилась в полицию. В понедельник днем раздался тот странный телефонный звонок. Но только в понедельник вечером, более чем через два дня после исчезновения подруги, Луиза решилась сообщить Блэкманам о случившемся. Когда она позвонила, в Британии день был в самом разгаре. Джейн как раз собиралась на почту, чтобы отправить в Токио посылку со сладостями. Даже когда Люси благополучно добралась до Японии, мать не переставала волноваться. Известие о пропаже дочери, подтвердившее худшие опасения Джейн, породило бурю паники и ужаса. В маленький дом в Севеноуксе примчались Руперт и Софи; вскоре подошли Вэл и Саманта Берман. Узнав тревожные новости, из Лондона приехал Джейми Гаскойн.

Никому не верилось в произошедшее. Не только в исчезновение Люси, но и в детали странного телефонного звонка, о котором со слезами рассказала Луиза: «Новое воскрешение», «секта», «Акира Такаги», «Тиба» – все это вызывало страшные подозрения.

– Там творился сумасшедший дом, – рассказывал Руперт Блэкман, которому в тот момент исполнилось шестнадцать. – Мама металась, точно курица с отрубленной головой. Что делать, когда пропадает человек в Японии? Никто не знал. Я полез в Интернет поискать «Новое воскрешение». Помню, что даже связался со своим старым инструктором по дзюдо, чтобы попросить у него совета, ведь вопрос касался Японии. Когда такое случается, будто отрываешься от земли и взмываешь в небо, глядя вниз, и пытаешься отыскать человека, как в пословице про иголку в стоге сена. Жуткое ощущение. Его не объяснишь. Когда что-то теряешь, тоже бывает достаточно неприятно. Но когда теряешь кого-то – это просто ужас. И ладно бы потерять человека в торговом центре, но на другом континенте… Совершенно непонятно, с чего начать. Мы никого не знаем в Японии. Там совершенно другая культура. Во всем мире не найдется хуже места для такого происшествия.

Когда Джейн немного пришла в себя, она позвонила бывшему мужу на остров Уайт. Тим сидел у себя саду, наслаждаясь теплым вечерним солнцем. Это был их первый разговор с момента развода. Существует две версии их беседы: ее и его.

Джейн: Тим, Тим, это Джейн. Случилось нечто ужасное – Люси пропала.

Тим: Ну а я-то что могу сделать?

Джейн: Наша дочь пропала в Японии. Может… Может, ты поедешь туда и вернешь ее домой?

Тим: Уверен, что Министерство иностранных дел и полиция уже занимаются ее поисками. Нам нет смысла соваться.

Джейн: Но, Тим…

Тим: Слушай, у меня тут мясо жарится. Пока.

Джейн: Тим, я тебя умоляю…

Тим: Отвали. (Бросил трубку.)

Джейн: Люси пропала! Сделай что-нибудь!

Тим: Эй, погоди-ка, помедленнее. Джейн, это ты? Объясни толком, Джейн, что случилось?

Джейн: Наша девочка пропала в Японии! Поезжай и верни ее домой!

Тим: Что значит «пропала»? Что именно произошло? Постарайся успокоиться…

Джейн: Ах ты, подлец! Говорю тебе: она пропала, урод ты этакой. Значит, ты никуда не поедешь?

Тим: Джейн… я… я не могу принять такое решение за пять секунд. Для начала надо во всем разобраться. Объясни мне еще раз, что случилось. Просто у меня тут мясо жа…

Джейн: Проклятый подонок! С твоей дочерью случилась беда! А тебе плевать на всех, кроме себя! (Бросила трубку.)

На следующий день Софи объявила, что летит в Токио, и Джейми Гаскойн отправится с ней.

– Мы знаем, что Люси в Тибе. Я поеду туда и найду ее, – сказала она матери. – Если ее похитили сектанты, я вызовусь пойти вместе нее. А Люси вернется домой.

Софи и Джейми в свои двадцать и двадцать три года ни разу не уезжали так далеко от дома. Семь дней они провели в Японии совсем одни. Даже когда Джейми был бойфрендом Люси, Софи он не слишком нравился. Это Джейн предложила парню ехать с дочерью. Целую неделю они тщетно метались от британского посольства, где все выражали беспокойство, но беспомощно разводили руками, к полицейскому участку Азабу в Роппонги, где молодых людей встретили с полным безразличием. Луиза уже подала заявление об исчезновении Люси, и маленький листок бумаги исчез в огромной картотеке. Однако удалось выяснить кое-что о Тибе. Так назывался не только большой город на 900 000 жителей, но и префектура с населением более 5 миллионов – район, сопоставимый по размерам с графством Кент и Большим Лондоном, вместе взятыми. Софи с Джейми также выяснили, что «Новое воскрешение» – дословный перевод японского термина, относящегося к сектам направления нью-эйдж, которые исчислялись тысячами.

Джейн в Севеноуксе совсем потеряла голову от переживаний, и Софи каждые несколько часов созванивалась с отцом. Они с Тимом обсуждали дилемму, которая часто возникает в подобных ситуациях: обращаться в средства массовой информации или нет? Кто-нибудь мог знать, что случилось с Люси, или видеть ее в день исчезновения, и единственный способ найти таких свидетелей – обратиться за помощью к населению. С другой стороны, если девушку похитили ради выкупа, то лучше дождаться переговоров с требованием денег. А если похититель преследовал иные цели, например, насилие, то вскоре и сам столкнется с дилеммой: что делать с живой пленницей. В любом случае шумиха в прессе может вызвать у преступника панику и привести к необратимым последствиям.

– Был риск, что в случае обращения к общественности Люси грозит гибель, – рассказывала Софи. – Но, если продолжать молчать, мы могли упустить последний шанс ее найти.

Полиция не хотела иметь дел с журналистами. В посольстве сказали, что выбор за семьей, хотя складывалось впечатление, что они согласны с полицией. Софи летела в Японию с намерением ворваться в дверь похитителя Люси и силой сестринской любви заставить злодея освободить девушку. Но дело с самого начала оказалось сложнее. Надо было собрать и расставить по местам, как в головоломке, множество деталей: полицию, посольство, прессу, даже грызущихся родителей Софи. К каждому требовался свой подход, даже если интересы сторон совпадали.

Из-за смены часовых поясов и волнения Софи мучилась бессонницей. Однажды ночью ей приснилось, что она застряла внутри голливудской экранизации видеоигры. Софи оказалась главной героиней остросюжетного фильма, наподобие Джеймса Бонда или Брюса Уиллиса, которые должны, пока не поздно, спасти мир. Но вместо того чтобы обезвреживать бомбы, вызволять заложников и убивать террористов, ей приходилось заставлять работать полицию, уговаривать дипломатов, подключать к делу журналистов и выступать посредником между родителями, пока неизвестный и безликий мерзавец не убил ее сестру.

– У нас был выбор, – поясняла Софи. – Довольствоваться действиями полиции и держаться подальше от журналистов либо привлечь всеобщее внимание и форсировать ход расследования, но рассориться с властями. И мы выбрали прессу.

На самом деле Блэкманов фактически заставили принять такое решение. В Лондоне, даже не посоветовавшись с семьей, сестра Луизы Эмма обратилась в «Дейли телеграф». Через несколько дней история появилась во всех британских СМИ. Однако было очевидно, что у репортеров нет никаких зацепок. Вот какую информацию приводили различные газеты: «С прошлой ночи растут опасения, что бывшую бортпроводницу „Бритиш эйруэйз“ Люси Блэкман удерживают как секс-рабыню в опасной японской секте»(«Сан»); «Полиция опасается, что Люси Блэкман, 21 год, принудили к проституции в качестве „приманки“ для вовлечения в подозрительную организацию» («Дейли миррор»); «Полиция выясняет, была ли Люси Блэкман похищена одним из клиентов ночных клуба „Касабланка“, где двадцатиоднолетней девушке платили за беседы с посетителями» («Индепендент»); «Возможно, судьба Люси Блэкман находится в руках японской мафии» («Севеноукс курьер»).

Токийским журналистам было непросто выяснить факты по этому делу. Японская полиция грубо отказывалась от комментариев, у британского посольства тоже не нашлось информации, хотя там держались вежливее. Менеджеры клуба и хостес-иностранки в Роппонги отнеслись к расспросам настороженно; те, кого удалось разговорить, выражали только недоумение и обеспокоенность. Софи Блэкман реагировала на настойчивость прессы оскорблениями и агрессией. Загадка исчезновения стюардессы возбуждала любопытство, но не стала сенсацией: во всем мире каждый день пропадают люди, зачастую по совершенно неинтересным причинам. О Люси очень скоро забыли бы, если бы не ее отец, Тим, который прилетел в Токио в следующий вторник, через десять дней после исчезновения Люси, и сразу же организовал мероприятие, с которого следовало начать, – пресс-конференцию.

В Британии, как и в Японии, в обществе действуют непреодолимые условности: от людей, оказавшихся в тяжелой стрессовой ситуации, ожидают определенного поведения. Мы привыкли, что несчастные жертвы пассивны, растеряны и сломлены. Если они держатся иначе, возникают подозрения.

Действия Блэкманов в Токио противоречили общепринятым нормам.

Японская семья, лишившаяся дочери при страшных обстоятельствах, всхлипывала бы и прятала глаза от камеры. Родители запинались бы и не находили слов. Они говорили бы о любви к ребенку и своих страданиях, умоляя похитителей проявить милость и вернуть дочь. Не обошлось бы без слез и даже неловких извинений за «причинение неудобств» своими проблемами. Вопросы журналистов тоже не отличались бы новизной. Какой была ваша дочь? Что вы хотели бы сказать похитителю? И снова рыдания родителей и маловразумительные ответы. Общение с прессой, расследование, раскрытие тайны – буквально всё однозначно доверили бы полиции.

В Британии выражать гнев и возмущение можно чуть свободнее, и все же соблюдаются определенные границы. Поведение Блэкманов регламентировалось негласными правилами, по-своему не менее строгими, чем древние традиции скорби. До встречи с Тимом и Софи в Токио я понятия не имел о существовании подобных правил. И только благодаря тому, что Блэкманы сразу же отвергли общепринятую мораль, она проявилась для меня со всей очевидностью.

Первая пресс-конференция Тима в британском посольстве прошла утром сразу после его приезда в Токио. Зал заполнился публикой, телекамерами и осветительными приборами; все места были заняты, репортеры толпились в проходах. За столом на возвышении рядом с Тимом и Софи Блэкман сидела пресс-секретарь посольства. Мягко, с горечью в голосе, приличествующей для рассказа о несчастье, постигшем совсем юную жертву, она произнесла краткую вступительную речь. Потом поднялся Тим – высокий крепкий мужчина далеко за сорок, с неизменно прямым взглядом голубых глаз и копной светло-рыжих волос. Он говорил уверенно, четко, почти бодро. «Оч. собран, – набросал я в своем блокноте. – Впечатляет: никакого комка в горле, никаких видимых эмоций. Длинные бакенбарды».

Да, сказал Тим, отвечая на первый вопрос, вчера он сразу по прилету встречался с полицией; по его мнению, они делают все возможное. Да, после отъезда в Токио Люси поддерживала с ним связь по телефону и казалась довольной. Расспросы о звонке «Акиры Такаги» и предположения насчет вступления девушки в секту Блэкман уверенно отверг.

– Люси католичка, – отметил он. – Она вообще мало интересовалась религией, и вряд ли в один субботний вечер она вдруг увлеклась какой-то религиозной сектой.

У Люси были долги, признал Тим, но ничего сверхъестественного: превышение кредита, с которым вполне можно справиться, и задолженность по счету в несколько тысяч фунтов.

Они с Софи прилетели в Токио, подчеркнул Тим, чтобы помочь полиции и СМИ:

– На Люси обязательно обратили бы внимание, если встретили ее на японской дороге или в японской машине. Она заметная девушка. Вдруг кто-нибудь видел ее на улице или в автомобиле и сообщит сведения, в которых мы так нуждаемся.

Блэкман отвечал кратко и рационально; как источник информации его не в чем было упрекнуть. Однако – с точки зрения фотографов, репортеров и операторов – он справился далеко не на пятерку. Время от времени на пресс-конференции и в ходе телефонных разговоров Тим слишком долго думал, перед тем как дать ответ. Молчание затягивалось и заставляло публику напрягаться; в такие моменты создавалось впечатление, что мужчина сдерживает сильные эмоции, которые не хочет никому показывать. Однако молчание нельзя процитировать или сфотографировать. А Тим после паузы отвечал ровным, деловым, почти ироничным тоном. Его реплики были четкими, но не выглядели заранее заготовленными. Никакими заметками он не пользовался. Время от времени он оглядывался на Софи, иногда они даже улыбались друг другу. Он чувствовал себя на трибуне как дома и вел себя совершенно свободно. На следующий день не самые добросовестные репортеры сдобрили статьи фразами, как «отчаявшийся отец» и «убитая горем сестра» «боролись со слезами». Ничего подобного. Трудно себе представить более спокойную и собранную пару.