Текст книги "Шеллшок"

– Этот парень из АГЛ, Токер, он что, лично проводит эти лабораторные исследования?

– Да, но начнется такой халам-балам, что, боюсь, нам придется продублировать исследования полученных проб в другой лаборатории, дабы успокоить эти заячьи душонки, пекущиеся о завтрашнем дне. Отныне мы будем грести золото лопатой, последняя линза – самая крупная. К концу полевых изысканий мы докажем, что имеем золотую залежь не менее чем в два миллиона тонн с содержанием золота до 17 граммов, а то и выше. Черт возьми, парень, знаменитое месторождение "Кэмбел Ред Лэйк" имеет всего 16 граммов на тонну. Чесать мой лысый череп! У меня под ногами закопан миллиард зелененьких, если не два. Я чувствую это всеми фибрами. У тебя не спирает дух в заднице от подобной перспективы, Скотт?

– Ну… возможно, и сперло бы, если бы вы показали мне, как это будет выглядеть в слитках или в монетах с симпатичными пандами…

– Ну и болван! – взревел он. – Пошел с моих глаз!

– Спокойствие, мистер, главное спокойствие. И потом, я так и не испробовал эту вашу игрушку.

Я думал, он швырнет мне ее в физиономию, но он разом утих, будто его выключили, и даже улыбнулся. То есть я вновь увидел два его кривых передних зуба.

– О, да! Чуть не забыл. Потеха еще не кончилась, – ехидно процедил он. – Будучи паршивой ищейкой, ты обязан прилично стрелять, не правда ли? – Он подождал моего ответа, но я его не порадовал.

Чимаррон перезарядил пистолет и, щелкнув затвором, передал его мне. Мне было наплевать на наш скрытый спор, то есть стрельбу по заданной мишени как таковую. Мне просто хотелось поближе взглянуть на это грозное оружие. Пистолет и впрямь был красавцем, произведением оружейного мастерства. Массивная округлая полированная рукоятка из мореного дуба удобно легла в ладонь.

Я вытянул руку, примериваясь, но не целясь. Необходимо было, чтобы рука несколько ощутила непривычную тяжесть.

– Слишком длинный глушитель. Мешает целиться, – посетовал я.

– Плохому танцору яйца мешают, – ухмыльнулся Чимаррон. – Я как-то ухитряюсь… отстреливать уши соседских ребятишек.

Нет, этот мужик определенно чума. Его не стоит недооценивать.

Я еще раз вскинул руку, чувствуя себя немного не в своей тарелке оттого, что вынужден участвовать в соревновании, в котором такие типы, как Чимаррон, проигрывать не любят. Мне было не резон злить его раньше времени. Но поддаться и проиграть мне не хотелось. Нет, продемонстрировать свое превосходство я ему не дам. Может быть, мне все же удастся скрыть от него, насколько я промазал. Словом, я решил слегка изменить тактику и сказал как бы невзначай:

– По кустикам мне стрелять не приходилось, да и скучное это занятие. Что-то это мне не нравится. Почему бы нам не предположить, что там стоит заклятый друг – ваш или мой, без разницы. – Я махнул стволом в сторону холма. – Он только что выстрелил в меня и промазал. Теперь я должен его уконтрить. – Я ткнул стволом себе в кончик носа. – Скажем, всадить ему пулю вот сюда.

– Валяй. – Он приоткрыл еще пару зубов. Было видно, что все это очень его забавляет. Это было все равно, что стрелять в туза, пришпиленного к дереву. – Где этот парень, Скотт? Сидит там в баре, потягивая пивко?

– Нет.

Я заметил пересмешника, перелетавшего с ветки на ветку метрах в двадцати. Наконец он сделал плавный разворот и устроился на суку в паре метров от земли.

– Видите того пересмешника, примостившегося у парня на макушке?

– Ручная птичка? – подыграл мне Чимаррон, улыбаясь в открытую.

– Нет, – спокойно ответил я. – Этот парень – Фред Китс. А птичка – ясновидящая. Она знает, что песенка Китса спета.

Улыбка мигом слетела с его лица. Он кинул на меня колючий взгляд, припечатав его к моему лицу на добрых полминуты. Потом его глаза-буравчики немного оттаяли, и он вновь повернулся к дереву, на котором беззаботно щебетала птичка, не подозревая о своих провидческих способностях.

– Кончай телиться и стреляй, – жестко проговорил Чимаррон.

– А куда торопиться? – лениво протянул я. – Вы же не хотите, чтобы я вместо Фреда попал в невинную птаху?

Но он именно этого и хотел, то есть чтобы я стрелял по ней и промазал. Я понял это по его напряженному взгляду, преисполненному презрения, к которому начала примешиваться неконтролируемая злоба. Я стоял в каком-нибудь полуметре от него, держа пистолет у правого бедра. Он ухватил меня лапищей за пояс и легко развернул к себе, пытаясь дотянуться другой рукой до пистолета.

Альда оказался на удивление сильным, его пальцы впились в мой бок с силой мельничных жерновов. Не скажу, чтобы у меня были хрупкие кости, но на какое-то мгновение я испугался, что он мне что-нибудь сломает. Чимаррон стиснул мою кисть и грубо вырвал пистолет из моей руки, все так же удерживая меня левой рукой. Я непроизвольно сжал кулаки, готовый в любую секунду отработать по его гнусной роже.

Я был разъярен, все внутри меня вскипело, и я подумал, что взорвусь, если моя ярость не найдет выхода. Я вообще терпеть не могу, когда ко мне прикасаются мужики, даже, когда хлопают по плечу в порыве дружеских чувств. Но когда ко мне прикасаются явно не с дружескими намерениями, с моей кровью происходит что-то ужасное – она закипает и переполняется адреналином.

Я уже готов был вмазать ему в ухо, когда его захват неожиданно ослаб, он снял с меня руку и в следующий момент уже целился в пересмешника на голове бедного Фреда, или на бедной голове Фреда, как вам больше нравится.

Резким движением руки я подбил ствол пистолета на несколько сантиметров вверх. Этот мой жест понравился Чимаррону, так же как обрадовал меня его захват.

Он покраснел, позеленел и наконец, его лицо стало малиново-красным. Наверняка его давление подскочило до 300, на левом виске набухла и бешено запульсировала вена. Я невозмутимо потер рукой кисть и несколько раз сжал и разжал ее, восстанавливая кровообращение. Эти игрушки мне порядком надоели, и я жестко произнес:

– Чимаррон, я хочу тебя предупредить. Если ты еще раз ко мне прикоснешься, я сделаю из тебя самый большой бифштекс в мире.

Он медленно поднялся на ноги, распрямился и впервые за все это время я вгляделся в его холодные бесстрастные глаза снизу вверх. Этот парень был, право же, огромен. Он загородил своей тушей ближайший холм, да и сам представлял собой гору из мяса и костей.

– Ты уверен, что это тебе удастся, Скотт? – мягко процедил он.

– Возможно, однако никогда не знаешь, пока не попробуешь.

Мы стояли друг против друга, гневно сверкая глазами, как два идиота-подростка на школьном дворе. Наконец я молча вытянул правую руку ладонью вверх и многозначительно посмотрел на пистолет. Он поколебался и вложил его в мою руку.

Я не заметил, когда улетел пересмешник, но на суку его уже не было. Да и сам сук был едва различим вдали. Сделав шаг в сторону, я повернулся к Чимаррону спиной и примерился к ветке, в которую собирался стрелять.

Затем я выпустил весь воздух из легких, задержал дыхание и, удерживая пистолет двумя руками, выстрелил, не будучи уверенным, что попаду хотя бы в гору. Впрочем, это было не важно, моя задача была выполнена. Я знал, что неизбежно должен был промахнуться – уж слишком далекая цель и стрелял я практически наугад.

Но я ошибся. Частенько слух обгоняет зрение, предваряет его и помогает ему. Так, взломщики в магазине узнают о приближении полицейских машин по вою сирен, или же футболист-профессионал узнает о забитом голе по неистовой реакции трибун. Я тоже узнал о том, что по счастливой случайности срезал ветку выстрелом, по звуку, который непроизвольно издал Чимаррон. Это было его излюбленное словечко "дерьмо собачье", выплюнутое им вполголоса.

Я вгляделся в знойное расплывчатое марево, поднимающееся от успевшего нагреться песка, сфокусировал зрение, пытаясь разглядеть, что там в сорока метрах впереди. Чимаррон оказался прав, так смачно поприветствовав мой неожиданный успех. Я срезал ветку точно по центру, и один ее переломанный край опустился почти до самой земли, продолжая покачиваться.

Я вернул оружие пораженному Чимаррону.

– Да, правильно говорили… ты чертовски хорошо стреляешь, – недовольно буркнул он.

– Просто повезло, – отреагировал я. – Ну, пока, еще увидимся.

Я резко развернулся и зашагал к дому. Но не успел я сделать и десяток шагов, как услышал позади требовательное: "Скотт!"

Невольно поежившись, я медленно обернулся.

Чимаррон демонстрировал еще один вариант той самой доброжелательной улыбки, от которой, наверное, шарахались не только кони, но и автомобили.

– Еще увидимся. Я буду за тобой присматривать, – пообещал он.

В чем-в чем, а в этом я ни секунды не сомневался. Заворачивая за угол дома к тому месту, где я оставил свой арендованный "капри", – я бросил косой взгляд назад. Чимаррон тоже не спеша направился к дому. Видимо со стрелковой практикой на сегодня было покончено. Я испытал удовольствие от мысли, что испоганил ему развлечение. Пустячок, а приятно.

Моя "тачка" уже порядком нагрелась. Я включил кондиционер на полную катушку, приоткрыл на несколько сантиметров боковые окна и, выехав с места парковки, свернул влево. Проезжая мимо грунтовой проселочной дороги, я остановился, сдал назад и углубился в нее на несколько десятков метров. Снова остановился, по моим расчетам как раз у того места, по которому стрелял Чимаррон до того, как я прервал его прекрасное занятие. Где-то здесь пыталась спастись бегством какая-то зверушка. Вообще-то, я не ожидал найти что-то интересное, но все же нашел. Для этого мне понадобилось меньше минуты. Бедняга лежала в полуметре от развесистого креозотового куста. Маленькая пушистая тушка. Бархатистая белая шкурка с серыми поперечными полосами, вытянутые в предсмертной агонии лапки, полуоторванная выстрелом голова, державшаяся, казалось, на одной розовой ленточке.

Слава Богу, это был не соседский ребятенок, а всего лишь кошка.

Глава 14

Томас Токер жил на Двадцатой улице, к югу от Глендейл-авеню.

Я доехал по Линкольн-драйв до Глендейл и свернул на Двадцатую. В Финиксе дома с четными номерами идут по северной и южной сторонам улицы, так что я знал, что дом Токе-ра под нечетным номером должен быть на восточной стороне, то есть слева от меня. Это был один из тех "или-или" моментов, о которых мы обычно не подозреваем. Также и я никогда бы не заметил Энди Фостера, смотри я в другую сторону.

Наблюдая за быстро меняющимися нечетными номерами домов, я отметил рванувший от обочины красный двухместный "субару-ХТ". Он был метрах в пятидесяти, и меня сразу насторожил тот факт, как он безжалостно жег покрышки, пытаясь с места набрать максимальное ускорение. Мне удалось хорошенько рассмотреть как саму машину, так и единственного человека, сидевшего за рулем. Автомобиль пулей пролетел перед моим носом и устремился по Глендейл-авеню, с которой я только что свернул.

Он тоже меня рассмотрел и узнал, судя по округлившимся от изумления глазам, которые превратились в сплошные белки, являвшие резкий контраст с темной кожей лица. И без того вздернутые брови взлетели под самый обрез курчавых волос. Челюсть водителя отвисла и так и не вернулась на место, пока он не скрылся из виду.

У меня промелькнула забавная мысль о том, что я уже трижды сталкивался с худощавым, симпатичным Эндрю Г. Фостером и всякий раз на его и без того удивленной физиономии появлялось такое выражение, словно на него неожиданно подействовало слабительное, которое он выпил накануне и о котором потом забыл. Я бы не удивился, если бы он вдруг выскочил из машины и скрылся в ближайших кустах. Он даже высунул голову из машины и так глазел на меня, что чуть не проехал нужный поворот.

Как я и предполагал, нужный мне номер находился как раз против того места, с которого только что сорвалась машина Фостера. Предварительно я позвонил в АГЛ, где работал Токер. Там мне сообщили, что в лаборатории он сегодня не появлялся, сказавшись больным, и, по всей видимости, сейчас находился дома. Сделав резкий разворот, я подрулил к дому и припарковался на том самом месте, которое только что освободил Фостер.

Вилла Токера располагалась внутри двора, позади газона, являвшего собой резкий контраст с повсеместным лунным ландшафтом, в котором доминировал песок, камни и кактусы. Вероятно, зимой эта лужайка была зеленой и ухоженной, но сейчас она выглядела крайне непрезентабельно. Внутренние, да и наружные дворики вилл района Финикс-Скоттсдейл изобилуют подобными райграссовыми лужайками, однако испепеляющая жара аризонского лета быстро расправляется с райграссом, после чего их засевают бермудской травой, или в просторечье свинороем, который при обильном поливе выдерживает пекло июня и июля.

Лужайка Токера, рассеченная надвое зацементированной дорожкой, ведущей к крыльцу с парадным входом, не обрабатывалась недели две-три. Кое-где еще сохранились островки зелени, но в основном трава пожухла, пожелтела, и сейчас, в октябре, двор выглядел, как только что вставшая с постели далеко не юная женщина.

Я вылез из машины и направился по цементированным квадратикам к дому. Он был двухэтажный, каркасный с желто-белыми обводами. Слева, ближе к крыльцу, росли два чахоточных цитрусовых дерева, Справа – развесистая шелковица. Я с трудом Отыскал звонок на двери, поскольку какой-то недотепа закрасил его вместе с дверью. Позвонил. Через полминуты позвонил снова, потом грохнул по ней кулаком. Дверь приоткрылась, я открыл ее пошире и вошел внутрь.

Судя по поспешному бегству Энди Фостера, я резонно предположил, что он побывал в доме и оставил дверь открытой. Неприятный холодок пробежал по моему хребту, как пальцы пианиста по клавиатуре, вздыбив шерсть на загривке. Прикрыв за собой дверь, я негромко позвал:

– Мистер Токер? Здесь живет Томас Токер?

Если он тут и жил, то неожиданно оглох. По пути сюда я заскочил в спортивный магазин, где приобрел коробку патронов для "смит-и-вессона", так что револьвер в моей наплечной кобуре был накормлен до отвала. Я дотронулся до его успокоительной рукоятки, несколько удивленный отсутствием реакции на мой зов. Справа располагалась просторная гостиная, за которой я разглядел обеденный уголок, во всяком случае, там стоял большой стол темной полировки и четыре стула. Я направился прямиком туда, оставив слева лестницу, ведущую на второй этаж. Прошел через столовую, примыкающую к ней кухню и очутился то ли в патио, то ли в рабочем кабинете.

Тут я сразу унюхал характерный едкий запах. Такой же, какой накануне был в Аризонской комнате Романеля. Запах жженого пороха. Здесь недавно стреляли. Раз, а может быть, и несколько раз. Через прикрытые летние жалюзи пробивались полоски солнечного света, которые ложились веселыми бликами на буклированном серо-голубом паласе. Потолок патио был отделан деревянными квадратиками цвета жженой пробки, стены тоже были отделаны темным деревом и по ним были развешаны выполненные сепией[2]2
  Разновидность краски.


[Закрыть] линогравюры на сюжеты из охотничьей жизни.

Справа у стены располагался большой диван-уголок, перед ним стоял низкий стол из светлого дерева и пара мягких кресел. Слева – письменный стол из того же дерева, что и кофейный столик. К нему было придвинуто большое кожаное кресло с высокой прямой спинкой, украшенное причудливой структурой из блестящих медных заклепок. Хозяин кабинета (я почему-то сразу решил, что это Токер) лежал ничком посередине ковра, и этот человек несомненно был мертв. Он лежал, уткнувшись лицом в ковер. Мне были видны его голова, вернее то, что от нее осталось, плечи и верхняя часть туловища. Все остальное находилось под столом. Осторожно ступая, я приблизился к телу и наклонился над ним. На убитом были темно-коричневые брюки и такие же туфли, а также бежевая спортивная рубашка. Две огнестрельные раны в спине и дырища в голове, как раз за ухом.

У меня учащенно забилось сердце. Я и сам не заметил, как остановил дыхание, увидев эту крайне неприятную картину. Вобрав в себя пропахшего гарью воздуха, я перешагнул через труп и присел около него на корточки. На месте пулевых отверстий в спине почти не было крови, что вообще-то было неудивительно. Пуля, вошедшая в голову за ухом, прошила мозг и сорвала на выходе половину черепа.

Однако и тут крови было довольно немного – не сравнить с лужей, вытекшей накануне из развороченного горла Китса. Но все вокруг было заляпано… серым веществом. Отвратительная желеобразная масса поблескивала на ковре, в тех местах, где на нее попадало солнце. Ею был заляпан массивный стол, спинка кресла. Большой сгусток прилип к спутавшимся волосам вперемешку с раздробленной лобной костью. Я внутренне содрогнулся.

Правая щека убитого была прижата к ковру, полуоткрытый глаз уставился в бесконечность, лоскуты кожи клочьями свисали с остатков лба, прищуривая второй глаз и переносицу. Лицо было сильно искажено, но не настолько, чтобы я не узнал, что передо мной все, что осталось от Томаса Токера, фотографию которого я видел недавно в кабинете Стива Уистлера.

Я выпрямился и осторожно приблизился к письменному столу. На его полированной поверхности стоял телефон, пепельница, наполовину заполненная окурками, и лежал перекидной календарь, отрывной блокнот, карманный словарик и рядом с ними пара остро заточенных карандашей и шариковая ручка. Я заметил, что полировка была несколько более тусклая на левом краю стола и забрызгана маленькими капельками крови, а может, мозговой жидкости, в то время как на правой его стороне четко отпечатался участок блестящей поверхности в форме буквы "П".

Взяв в руки платок, я аккуратно открыл один за другим три выдвижных ящика стола, просмотрел их содержимое и, не найдя ничего достойного внимания, закрыл. Все так же используя платок, взял блокнот за уголок, поднес к свету, пытаясь рассмотреть, не пропечаталось ли то, что было написано на предыдущих, отрывных страницах, на нижних девственно чистых листах, но и они не носили никакой дополнительной информации.

Я быстро осмотрел весь дом – очень быстро и оперативно, так как нужно было поскорее отсюда убираться. Но как я не спешил, я все же вернулся в кабинет, вновь обернул руку платком и снял трубку телефона. Необходимо было позвонить Стиву Уистлеру, рассказать ему о том, что я здесь обнаружил и попросить сообщить мне кое-какую дополнительную информацию. Видя ужасающую картину смерти перед собой, я невольно с тревогой подумал о Спри. События разворачивались со стремительной быстротой. Я не разговаривал с ней с 8.20 утра, то есть с тех пор, как оставил ее одну в "Реджистри Ризорт". Мысль об этом чудесном создании, которому грозила опасность, вызвала спазм в желудке, непреодолимую тяжесть, как будто я проглотил кирпич. С одной стороны, ей вроде бы нечего бояться в стенах фешенебельного отеля, тем более никто не знал о том, что я ее там оставил. И все равно внутреннее беспокойство упрямо не покидало меня. Поэтому, прежде чем звонить Уистлеру, я через коммутатор набрал номер телефона виллы 333.

– Алло?

Услышав ее мягкий мелодичный голос с берущей за душу хрипотцой, я поразился внезапно охватившей меня слабости в коленях, волна облегчения прокатилась по моему телу. Я убеждал себя мыслить рационально. Не было никакой логической причины полагать, что в данный момент Спри находится в опасности, если только я чего-нибудь не предусмотрел, о чем-то забыл. Однако подсознание посылало тревожные импульсы, формируя в душе дурные предчувствия. Наверное, так на меня подействовало пребывание в комнате с видами и запахами смерти, обострившее осознание ценности жизни.

– Привет, – ответил я с напускной веселостью, – это твой старый добрый Билл. С тобой все в порядке, детка?

– Да… Билл. А с тобой?

– У меня все тип-топ. Пока не могу тебя ничем порадовать. Тут происходят разные интересные события, но…

– Так ты до сих пор не выяснил, где…

– Нет, пока нет. Но обязательно выясню. Я сейчас над этим работаю. Просто я немного беспокоился… не скучно ли тебе одной. Хотелось убедиться в том, что ты в порядке. А теперь мне нужно бежать, дорогая.

– Забеги ко мне, когда освободишься.

– Непременно.

– Я скучаю по тебе.

– Я тоже скучаю, милая.

Мы дружно положили трубки. Несколько секунд я тупо смотрел на охотничью сцену на стене. Удача мне бы сейчас не помешала… Уголком глаза я взглянул на изуродованный труп на полу. Набрал номер "Экспозе" и позвал к телефону Уистлера.

Он тотчас же взял трубку, как будто ждал моего звонка.

– Стив? Это я, Шелл. Я нахожусь в доме Токера. Похоже, его уконтрили.

– Он мертв?

– Мертвее не бывает. Пристрелили, притом зверски.

– Боже! Кто же мог…

– Сейчас я и сам задаю себе этот же вопрос. Но, подъезжая к его дому, я заметил поспешно удирающего Эндрю Фостера. Похоже, что он побывал в доме до меня.

– Фостер… Это молодой чернокожий парень, правильно?

– Да. Я вот почему тебе звоню. Просматривая твои папки, я отметил у себя, что Фостер числится служащим больницы "Медигеник", но там не было его домашнего адреса, за исключением тусонского. Ты не знаешь, где он живет здесь, в Долине?

– Одну минуту, Шелл. – Я услышал, как он быстро проговорил в селектор: "Элен, срочно пришли ко мне Вайнштейна".

И в этот момент до меня донесся звук полицейских сирен. Пока далекий. Возможно, полицейские гоняли кого-нибудь, или же "скорая помощь" спешила к собравшемуся на тот свет инфарктнику. Но не исключено, что…

Стиву и его реактивному киборгу Вайнштейну понадобилось менее минуты для того, чтобы выяснить местный адрес Фостера. Он жил в нескольких километрах отсюда на Тридцать второй улице. Записывая его адрес, я автоматически отметил, что звук полицейских сирен стал громче. Несомненно, полицейские машины мчались в моем направлении.

– Стив, – быстро проговорил я. – Ты записываешь наш разговор?

– Конечно нет, а что?

– Можно это быстро организовать?

– Конечно, достаточно нажать клавишу и…

– Нажми. Мне нужно быстро слинять отсюда. Но прежде я должен кое-что надиктовать. На случай… на всякий случай, и не только для тебя, но и для полиции. Я, конечно, не имею в виду, чтобы ты сразу же все передал в полицию. Но если эта информация все же попадет им в руки, я не хочу оказаться подставленным вместе с некоторыми другими людьми, имена которых я пока что не могу назвать. Ты записываешь?

– С того самого момента, как ты сказал нажать кнопку.

Я быстро говорил в трубку где-то с минуту, слыша, как быстро и неумолимо приближаются полицейские машины, вне всякого сомнения направляясь к дому Токера. Я обрисовал общую ситуацию, упомянув Романеля и Уортингтона, но не называя имени Спри, объяснил как, почему и при каких обстоятельствах застрелил Фреда Китса, рассказал, что видел Эндрю Фостера, поспешно отъезжающего от дома Токера, и о том, что сам обнаружил, войдя в него.

– Все, Стив! Больше нет времени. Держи эту пленку на… экстренный случай.

– Заметано! Где…

Но я уже повесил трубку и бежал через весь дом. Скатился с крыльца, оставив дверь открытой, поставил мировой рекорд в беге на 50 метров по бетонной дорожке и заскочил в свой "капри".

Две пожилые леди во дворе дома напротив, срезавшие цветы, застыли, открыв рты, с интересом наблюдая за типичной сценой "бегства с места преступления" достойной канала криминального сообщения ТВ. Я представил, с каким наслаждением эти две леди, кумушки, будут описывать мою внешность и мой маршрут от дома до машины офицерам полиции, которые через несколько секунд будут здесь.

Я резко взял с места. Резина жалобно завизжала и испустила дух в виде сизого облачка. Едва я успел выскочить на Глендейл и притормозить у дальнего светофора, как заметил выехавшую на Двадцатую улицу первую машину с оглушительно визжащей сиреной и вертушкой наверху, к ее обрубленному заду принюхивалась вторая.

Дав по газам, я направился на восток по Глендейл-авеню. Оглядываться назад не было нужды: я знал, куда направляется полиция. Уже во второй раз полиция наступала мне на пятки. Дважды они чуть не прихватили меня с тепленьким трупом на руках. Но если первого уконтрил я, то с Токером все обстояло иначе. Хотя у меня промелькнула мыслишка о том, что мне нелегко было бы убедить власти в своей невиновности, застань они меня на месте преступления. Я продолжал размышлять над этим на всем пути до Тридцать второй улицы. Предстоящее рандеву с Фостером должно было многое прояснить.

В 11.30 я уже поджидал Эндрю Фостера в его пустой квартире не менее получаса.

Доехав до начала Тридцать второй улицы, я оставил свою засвеченную машину около многоэтажной жилой застройки на пересечении Тридцать второй и Осборн-роуд. Без труда разыскав многоквартирный дом, где на первом этаже жил Фостер, я позвонил в дверной звонок. Ни ответа, ни привета. Знакомого красного "субару-ХТ" на парковке не было, и я почувствовал облегчение.

Через минуту я уже был внутри квартиры, через тридцать был готов лезть на стены и с усилием уговорил себя подождать еще пять минут.

Раненое плечо, о котором я как-то забыл, мотаясь туда-сюда, начало дергать. К физической боли примешивались внутренний дискомфорт и не свойственное мне настроение. Но в моем вынужденном сиденье были свои преимущества. Я мог в спокойной обстановке поразмыслить о неожиданной смерти Токера и подготовиться к тому, как себя вести, если Фостер все же нарисуется.

Я также думал о своем клиенте, утвердившись в мнении о том, что, если в понедельник утром разговаривал с настоящим Клодом Романелем, находившимся в больнице, то во время вчерашнего звонка к нему домой со мной говорил кто-то другой, скорее всего Фред Китс, посеявший во мне первые зерна подозрения во время нашего короткого разговора перед вылетом. Причинами для подобного вывода послужили кое-какие штрихи, незначительные отклонения в голосе и манере обращения. К примеру, такие, как усиленная хрипота, якобы от простуды, а скорее всего это была неумелая попытка замаскировать подделанный голос. Ну и, конечно же, стиль речи. Кроме того факта, что Романель начинал обращаться ко мне строго официально – "мистер Скотт" – только в моменты раздражения, в то время как Лжероманель постоянно упорно называл меня так на протяжении всего разговора, я припомнил и такие нюансы, как использование с явным пережимом таких жаргонных словечек, как "клизмачи" и "клистирные трубки", и это о врачах, спасших ему жизнь. Далее, Уортингтон упоминал о вознаграждении в десять тысяч за розыск и доставку к нему его дочери. Тот факт, что второй "Романель" вдруг урезал мой гонорар вдвое, также не прошел не замеченным мною. Маленькая деталь, незначительные, казалось бы, слова и реплики, но я был уверен, что настоящий Романель никогда бы их не употребил.

Конечно же, я также думал о Кей Денвер-Дарк. О Уистлере, о Чимарроне и о других. Однако больше всего я думал о Спри. Скорее всего потому, что думать о ней было наиболее приятно.

За исключением самого Романеля, по ряду причин сейчас мне больше всего хотелось побеседовать с Эндрю Фостером. Именно поэтому я решил ждать его до победного конца. Если ковбой Гроудер поджидал нас в аэропорту вчера вечером и позже у Уортингтона вместе с Фостером, то на месте гибели Токера Фостер почему-то оказался один. И лишь он один мог рассказать мне подробности об этом трагическом происшествии.

Он являлся единственной зацепкой, которая у меня оставалась. Из Чимаррона ничего не вытянешь, разве что пока не растянешь его на дыбе. Колоритная фигура, затеявшая и организовавшая по не ясным пока причинам все это "дерьмо собачье". Паскудный доктор Блисс "выехал из штата", другими словами лег на дно, из которого его теперь не выманишь никакими коврижками. Имя Сильвана Дерабяна… оставалось только именем.

Поэтому я терпеливо ждал, хотя и не был уверен в том, что мне удастся раскрутить Эндрю Фостера, если только он тоже не нырнул на дно. А раскрутить его крайне необходимо. Это моя последняя надежда.

Фостер был моим человеком, и спустя тридцать пять минут мой человек появился.