Текст книги "Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций"

Глава 13
Шпионы-мусорщики Индии Великих Моголов

Даже по сей день на Востоке «божественное право» монарха вторично по отношению к народной вере в действительную божественность живого правителя. Из всех божественных даров всеведение предпочитается как наиболее полезное в политическом отношении; и часто, когда ее проявление кажется не совсем ясным, первоклассная шпионская система становилась богоподобным помощником обремененного заботами смертного на троне.

С помощью великолепно продуманной деятельности секретной службы могольские императоры Индии управляли обширным и густонаселенным царством с его крайней социальной и религиозной сложностью. Непреходящая слава Акбара, Джахангира, Шах-Джахана и Аурангзеба покоится не столько на завоеваниях или военных подвигах, сколько на отлаженном механизме управления их империями, «сплоченности ее внутренних дел». Даже на Западе мы помним Великого Могола Акбара – правившего в XVI веке внука Мухаммада Бабура, из-за информированного корыстолюбия; и теперь нам известно, что кое-что из этой информированности поступало в его дворец каждый вечер на протяжении всего года в виде донесений множества шпионов.

Взойдя на престол в 1556 году, Акбар сразу же начал развивать тайную разведывательную и шпионскую службу. С ее помощью он эффективно управлял своим царством, поскольку правил как абсолютный монарх в соответствии со своей собственной строгой концепцией права и справедливости – после основательного личного изучения информации, полученной из донесений многочисленных шпионов. Не испытывая ни малейшего беспокойства по поводу соседей, ни интереса к шпионажу за пределами своих собственных границ, этот мудрый хозяин Индостана нанял более 4000 агентов с единственной целью – донести до него правду, на которой мог бы покоиться его трон. Поскольку об одном и том же местном происшествии надлежало сообщать более чем одному шпиону, Великого Могола было обмануть так же трудно, как и проницательного газетного редактора.

Близкий друг и визирь Акбара, Абу-ль-Фадль был солдатом, государственным деятелем и выдающимся организатором, который – после самого Акбара – имел самое непосредственное отношение к совершенствованию разведывательной службы, а также ко всем другим выдающимся достижениям единовластия в Индии. Или Абу-ль-Фадль, или его брат Фейзи Дакани, знаменитый ученый в области индийской литературы, заметил, что шпионы «сдерживают рвение» чиновников. Очевидно, эти мудрецы Востока давно усвоили истину, которая до сих пор непростительно игнорируется в Германии и других автократических странах – что централизованная тирания становится гнусной в первую очередь из-за злоупотребления властью ее многочисленными мелкими тиранами.

Доклады о путешественниках, видимо, особенно ценились в секретной службе могольского монарха. Хотя мало что указывает на то, что император опасался или хотя бы думал о вражеских шпионах из чужеземных стран. Скорее всего, это дает представление о монархе, как о своего рода королевском трактирщике, чья безошибочная осведомленность о всех приездах и отъездах охраняет репутацию и благосостояние всего общества.

Сэр Джон Хокинс против Мокарруб-хана

Путешествуя по Востоку в качестве посланника Елизаветы Английской, выдающийся морской путешественник, сэр Джон Хокинс, высадился в Индии, в Сурате, где его весьма нелюбезно принял местный правитель, Мокарруб-хан. Сэр Джон, как выяснили испанцы, был не из тех, кого легко отвратить от намеченной цели, и он упорно продолжал свой путь в Агру, где ему предшествовали шпионы. Английский адмирал, столкнувшись однажды с проявлением дурных манер, осторожно приблизился к городу, ожидая очередного отказа. Но на этот раз его встретили со всеми подобающими почестями, как гостя и посла. Будучи принят на частной аудиенции, Хокинс тактично сдержался в отношении своих прежних обид; и, прежде чем успел упомянуть о них, Акбар выразил свое августейшее сожаление о неприятном инциденте и заверил гостя, что уже распорядился наказать провинившихся в Сурате.

Разведывательная система столь высокой эффективности имела первостепенное значение для того, чтобы внушить благоговейный страх народу перед всевидящим оком правителя и его всезнающим разумом. Преступники были сбиты с толку, в то время как мятежники, оппозиционеры и политические заговорщики должны были утихнуть или пострадать в стране, контролируемой тайными агентами, заходящими в каждый дом изо дня в день. Подобная слежка осуществлялась в Индии бригадами мусорщиков, которые, согласно закону, должны были дважды в день входить в жилища и убирать мусор. Таким образом, деловито собирая все, что было отправлено на выброс, они также собирали и мозговой мусор словоохотливого населения.

Здесь, в этом историческом примере, мы обнаруживаем древнеримскую поговорку mens sana in corpore sano – «в здоровом теле здоровый дух», примененную сочетанием санитарной и секретной службы к политическому «телу». Архивы разведывательной системы Моголов, если бы они сохранились до наших дней, могли бы поведать современному психологу даже больше, чем ученому-востоковеду. Многочисленные банальные поступки людей, которые сплетничали с уборщиками, уборщицами и скитающимися рыцарями мусорной тележки, возможно, помогут раскрыть некую тайну человеческого разума, которая все еще является целью научных исследований. И какое же влияние на жизнь его подданных ожидалось от подобного императорского метода дознания? Позволялось ли словоохотливым людям допускать привычную бездеятельность и расточительность? Или же аккуратность и бережливое ведение домашнего хозяйства осуждались в скрытом виде, как симптомы оппозиции существующему положению вещей?

Шпионы-мусорщики являлись собирателями новостей и распространителями сплетен своего времени, и они, по-видимому, посвятили себя, главным образом, сбору всяких грязных мелочей. Как показывает история, военный шпионаж почти всегда был неэффективен или игнорировался и практически неизвестен, как одно из самых древних военных искусств, практикуемых местными князьями Индии. Моголы, несмотря на свое происхождение от Бабура до неукротимого Чингисхана, были не более одарены в этом деле, чем те князья, которых они вытеснили; а их шпионская служба, столь совершенная как инструмент политической полиции, теряла всю эффективность и полезность, когда дело касалось чего-то более воинственного, чем базарный бунт. Говорят, что Аурангзеб, правнук Акбара, потерпел сокрушительное поражение в своей кампании в Декане из-за неверных донесений военной разведки.

И тем не менее самого этого Аурангзеба называли «святым» из-за неустанного шпионажа его мусорщиков и тайной полиции. Однажды случилось так, что рухнула стена, и, хотя никаких действий предпринято не было, до императора дошли вести о случившемся. Трех факиров видели последний раз беседовавшими у стены; вероятно, их изуродованные тела теперь покоились под ее обломками. После чего Аурангзеб отправился совершить объезд города и, добравшись до места происшествия, приказал расчистить обломки стены, а тела, лежащие под ней, забрать и достойно похоронить. И его подданные были поражены тому, что ему было известно о трех погибших, когда сами они этого не знали, и хвалили его за великую мудрость и уважение к мертвым.

Сын этого могольского государя, молодой Шах-Алам, слыл куда менее святым, но ему так же преданно служил личный корпус шпионов. Шпионы императора наблюдали за этим наследником, и агенты наследника уберегали Шах-Алама от отцовской немилости, приглядывая за императором и его агентами. Однажды вечером шпионы Аурангзеба донесли, что Шах-Алам предавался веселью в своем дворце, причем в разгульной компании. Великодушие Аурангзеба не было безграничным, и он крайне не одобрял склонность Шах-Алама к распутству. Немедленно отреагировав на донесение, он приготовился призвать своего заблудшего сына, дабы сделать ему внушение. Но тут вмешались шпионы сына.

Визиту императора, каким бы срочным он ни был, должно приличествовать императорское достоинство – что неспешно само по себе. И как только Аурангзеб собрался нагрянуть к сыну, дабы застать пирующих врасплох, шпионы принца успели предупредить его об отцовском приближении. Они помогли слугам убрать с глаз долой все следы пиршества и бесцеремонно выпроводили девиц. А тем временем Шах-Алам успел привести себя в надлежащий благочестивый вид, так что, когда Аурангзеб ворвался к своему первенцу, там не было ни единой красавицы. Благоразумного молодого принца застали с Кораном в руках.

Глава 14
Отец Жозеф и шпионы кардинала

Некоторые французские аристократы и церковники не желали участвовать в мятежах, но очень немногие отказывали себе в бодрящем увлечении политическими заговорами. Уничтожение феодализма было развлечением всей жизни Людовика XI, но феодальный дух аристократического мятежа не желал погибать. Таким образом, вся власть и полномочия, которые однажды объединятся в великолепии Людовика XIV, следовало собирать по частям достаточно грубыми и не всегда благородными средствами и складывать вместе, словно огромную национальную головоломку, при помощи людей, чья находчивость и терпение, к счастью, были неисчерпаемы.

Арман Жан Дюплесси, кардинал де Ришелье, оказался самым блестящим и успешным из этих созидателей величия Бурбонов. Действительно, о нем говорили, что он совершил слишком много добра, чтобы люди отзывались о нем плохо, и слишком много зла, чтобы заслужить похвалу. И можно без особого предубеждения доказать, что большая часть творимого им зла совершалась по отношению к тем подданным его короля, которые постоянно становились на пути добра, которое он стремился совершить. Имея перед собой надоедливых архиинтриганов, которых следовало уничтожить, опасные распри внутри королевства и могущественных врагов за его пределами, Ришелье – хотя он никогда не слышал о секретной службе – был достаточно проницателен и неразборчив в средствах, чтобы ее изобрести. Если следовать националистической программе Людовика XI, то не будет преувеличением сказать, что кардинал со своей шпионской организацией дал Франции ее первое единство как королевства. Когда еще не было полицейских, судей, солдат, почтовых служащих или даже сборщиков налогов, которые подчинялись бы королю во всех частях его беспокойного королевства, уже существовала сеть шпионов для срочной отправки в Париж точных разведданных. То, что Ришелье был так хорошо информирован, во многом способствовало его разносторонней известности. Те, кто противостоял ему и кто был слеп к его патриотическому величию и административному гению, отчаянно боялись его всеведения.

В этих анналах по левую и правую руку от государственного деятеля в красной мантии стоят две экстраординарные личности. Незаменимой правой рукой Ришелье был его директор секретной службы, спокойный и коварный l'éminence grise – серый кардинал, отец Жозеф дю Трамбле, преданный, виртуозный знаток дела, чья привычка побеждать за счет влиятельных противников стоила ему обещанной награды в виде кардинальской шапочки. По левую руку Ришелье – если только она не скрывается, не маскируется или не задерживается, – мы видим самую злокозненную и романтическую заговорщицу в этом самом раю интриг – Мари де Роган, герцогиню де Люин и де Шеврёз. Многие называли ее «королевой интриг», а сам Ришелье на смертном одре жаловался, что пристрастие Мари к политике значительно сократило его дни.

Если кардинал, который мог править Францией, но никогда не умел полностью обуздать Мари де Роган, выступает нашим лучшим доказательством ее бесконечной способности причинять страдания и нарушать мир, то у нас имеется еще один выдающийся свидетель и жертва – император Фердинанд, чей донос на отца Жозефа дю Трамбле навсегда увековечил тайные заслуги этого талантливого капуцина. Монарх Священной Римской империи жаловался, что «какой-то жалкий монах обезоружил меня своими молитвами и засунул в свой узкий капюшон шесть шляп курфюрстов!». Император хоть и был озлоблен, но запись его сильно преуменьшена с исторической точки зрения. Отец Жозеф, как инструмент Ришелье, достиг гораздо большего. Кардинал Ришелье никогда не допускал, чтобы его преданность церкви как-то мешала его призванию оставаться французом. Он интриговал, чтобы спасти до смерти запуганных князей протестантской Германии, и позднее заключил секретный договор со Львом Севера. Густав Адольф, сопровождаемый дисциплинированной армией шведов, шотландцев и других опытных воинов, вторгся в Германию, высадившись на острове Узедом в Балтийском море напротив устья Одера. Но сокрушительные триумфы имперских войск так напугали протестантские государства, что, как бы охотно они ни приглашали шведского короля рискнуть своей жизнью, троном и военной репутацией, никто из его предполагаемых немецких союзников не осмелился приветствовать нового защитника. Ришелье и отец Жозеф снова убедились в неоспоримых преимуществах того, что они не были протестантами, и продолжили оказывать помощь Густаву на манер олимпийских богов. «Жалкий» капуцин, отец Жозеф, помогал смести с поля боя самого талантливого имперского генерала и все остальное, кроме рассеянных осколков его непобедимой армии.

Генералом был Валленштейн, а его армия насчитывала 100 тысяч человек, которые «не подчинялись никому, кроме своего командира… нанятые по персональному контракту, как это было принято в то время, и поэтому не связанные никакими узами патриотизма». Немецкие католические князья кичились триумфами, которым лично они оказывали лишь неохотную поддержку, боялись высокомерия Валленштейна, его огромного богатства и власти. Они сопротивлялись поборам для его войск и настаивали на том, чтобы он был отстранен от командования. Вояка с безграничными амбициями, сдержанный, мрачный и холодный, он заслужил неприязнь Максимилиана Баварского, второго принца империи, которого поддерживали и другие курфюрсты, и Мадрид. Ришелье, будучи тайным союзником Густава, решил избавиться от самого опасного препятствия, с которым могли столкнуться шведы, «еще одного маленького врага», которого Фердинанд и его придворные считали слабым и смешным. Один лишь Валленштейн понимал, насколько опасен для католического дела шведский король; но католические князья завидовали Валленштейну, и Ришелье послал отца Жозефа дать императору совет и позаботиться о том, чтобы не случилось никаких неприятностей. «Было бы неплохо оказать курфюрстам услугу в этом пустяковом деле, – посоветовал французский агент. – Это поможет гарантировать Римскую корону венгерскому королю, а когда буря утихнет, Валленштейн будет готов вернуться на свое прежнее место».

Фердинанд был не одинок в своих размышлениях о том, что будет делать генерал с тысячами солдат под ружьем, когда ему сообщат об его отставке. Отец Жозеф, возможно, рассчитывал устроить диверсию в империи в виде гражданской войны. Но Фердинанд принял его совет с гораздо большей внешней неохотой, чем он, вероятно, чувствовал на самом деле, и Валленштейн принял посланцев с их неприятными известиями с удивительной любезностью. С достоинством и безмятежностью он удалился в свои обширные феодальные владения, где ему прислуживали шестьдесят пажей, а двенадцать патрулей непрерывно объезжали владения вокруг его дворца, «чтобы держать любое беспокойство как можно дальше». С его отставкой большая часть его армии исчезла с поля боя, и многие ветераны встали под протестантское знамя Густава Адольфа. А как же отец Жозеф? Неужели он спокойно вернулся к Ришелье и описал свой удачный ход? Да, в свое время, но только когда довел все до конца; ибо капуцин прежде озаботился тем, чтобы Фердинанд потерпел еще одну неудачу, провалив выборы венгерского короля.

Удар дипломатической секретной службы в виде унижения и отставки Валленштейна, исчезновения его армии и вербовки части его лучших войск на службу шведскому королю ставит его «в один ряд с драгоценностями короны изощренных интриг». Один известный военный критик и историк писал: «Трудно переоценить то влияние, которое это колоссальное ослабление имперской армии оказало на судьбы войны и Европы, позволив шведскому королю укрепить свои позиции в Германии и расширить базу для далекоидущих операций следующего года». Великий кардинал, убежденный в том, что интересы Франции требуют протестантского противовеса в Германии, сделал больше, чем просто побудил Густава вступить в ужасную борьбу, вылившуюся в Тридцатилетнюю войну. Он предоставил помощь в виде тайной экспедиции, которая окопалась на стороне императорского трона и победила в том, что было равносильно долгой и трудной кампании – избавилась от Валленштейна и основной части его армии.

Говорят, что многие из лучших агентов кардинала были англичанами. Он находил их бесстрашными, непредубежденными и в целом надежными; и, как у Уолсингема, они незаметно жили в большинстве столиц и ключевых городах континента. Их имена неизвестны, как и обещанные Ришелье награды. Известно, что отца Жозефа заверили в том, что он будет назначен кардиналом, но сильная оппозиция Испании удержала папу Урбана VIII от объявления о его повышении. Много лет спустя Мазарини счел нужным вознаградить своего самого полезного шпиона Ондедея, назначив его епископом Фрежюса; и по поводу назначения столь печально известного интригана на высокий церковный пост поднялся немалый шум. Только с помощью многочисленных частных уговоров Мазарини смог убедить папу, что это назначение должно быть подтверждено.

Мазарини никогда не был лидером и государственным деятелем, каковым показал себя Ришелье; и в Ондедее с его наемниками он не обрел ни отца Жозефа, ни системы шпионажа в целом, равной системе Ришелье. Там, где последний кардинал разрушил заговор Сен-Мара, напугал Гастона Орлеанского, брата короля, и сохранил целостность Франции, Мазарини лучше всего пользовался услугами шпионов, избегая Бофора и других первоклассных убийц. Ловко похитив английского агента Монтегю, секретная служба Ришелье взяла верх над Бекингемом и великой коалицией. Мари де Роган поощряла внимание Бекингема к королеве, и в результате ослепительному Джорджу Вильерсу, фавориту короля Карла I, было запрещено возвращаться во Францию. С присущим ему высокомерием Бекингем предлагал теперь вернуться с мощной армией. Три эскадры, каждая из которых насчитывала 10 тысяч человек, должны были нанести удар по Ла-Рошели, Гиени и Нормандии; после высадки эти части должны были, соответственно, удерживать устья Гаронны, Луары и Сены. Лотарингия должна была напасть с севера, Савойя – с юга; а Мари предстояло завербовать своего родственника, Анри, герцога де Рогана, вождя гугенотов. Однако несколько агентов кардинала схватили Монтегю и доставили его в Бастилию. По сравнению с таким памятным триумфом, шпионам Мазарини оставалось только ковылять в войнах Фронды.

У Монтегю отобрали все бумаги, и Ришелье вместе с отцом Жозефом принялись изучать их. Это было в 1628 году, и, казалось, половина Европы сливалась в единой грозной атаке на властного французского кардинала. В этом участвовала Венеция, а голландцы флиртовали с Англией, Лотарингией, Савойей и гугенотами. Даже от императора ожидалось, что он окажет помощь Германии. При дворе в заговоре участвовали королева и граф де Суассон. Но бумаги Монтегю внесли свой огромный вклад. Как призналась потом королева, она смертельно испугалась, тогда как Мари де Роган, «королева интриг», бежала в Испанию – ей помогали все встречные мужчины, поскольку она очаровала их всех, – и наконец перешла границу в странном мужском обличье, в светловолосом парике, но с темным цыганским загаром на коже. Гораздо более талантливой она была в заговорах и совращении, которые сослужили ей добрую службу при бегстве.

Королева не пострадала, но ее личный шпион, Ла Порт, отправился в Бастилию, где ему удалось сохранить открытыми свои линии связи, передавая секретные сообщения через полы и потолки двух ярусов камер. Мазарини столкнулся, главным образом, с беспечной внутренней оппозицией, но именно превосходная французская и иностранная оппозиция его непомерного потока врагов сделала секретную службу Ришелье непобедимой. Пришло время, когда все игроки состарились, и даже Мари де Роган смогла стать союзницей отца Жозефа. Ришелье хотел, чтобы эта интригующая ведьма находилась там, где он мог бы наблюдать за ней, и поэтому лично организовал ее прощение и возвращение во Францию в общество королевы, чьим самым близким другом она прежде была. Считается, что сам Ришелье попал под чары Мари в 1631 году, когда два знаменитых противника объединились против королевы-матери, Марии Медичи.

Во времена малолетства Людовика XIV итальянский кардинал, преемник Ришелье, также имел дело с секретной службой, относящейся к королеве-матери, но не противостоящей ей. Прекрасная Анна Австрийская, о которой Бекингем сохранил лишь воспоминания, в жизни Мазарини оставалась вдовствующей королевой. Они переписывались, словно тайные любовники, коими их считали многие современники, и все их бесчисленные нежные послания, смешивавшие государственные дела с самыми возвышенными любезностями, писались шифром – очаровательное изобретение, которое, как полагают, было придумано скорее королевой, чем кардиналом.