Текст книги "Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций"

Глава 11
Полицейская слежка и королевские пороки

Еще в XIV веке королю Франции пришло в голову создать полицейскую систему. Карл V Мудрый, который вершил правосудие где угодно, в открытом поле или под первым развесистым деревом, финансировал нововведение полиции, «дабы повысить благополучие и безопасность» своих подданных. Это роковое благодеяние повысило все, кроме благополучия нескольких поколений французов. Полиция, служившая личными агентами, шпионами и чиновниками по надзору государя, вскоре сделалась орудием угнетения, символом безграничного деспотизма. Выражая внешнее проявление высшей воли монарха, система обеспечивала решетки и оковы, которые сдерживали и пресекали всяческую свободу. Французы оказались постепенно лишенными своих самых общепринятых прав и привилегий. Институт полиции фактически запрещал им работать, жить, переезжать с места на место, одеваться или питаться без специального разрешения.

В то время как Франция и большинство других стран континента были чрезмерно контролируемыми полицией, население Англии упорно не желало отказываться от своих свобод. В целях самообороны добропорядочные граждане действовали сообща; обязанности констебля возлагались на всех, хотя многие избегали их, платя за замену. Одной из первых попыток создать организованную полицию стал так называемый устав «Надзора и охраны» Эдуарда I в 1285 году, в котором официально признавался принцип, согласно которому жителям каждого округа следовало объединяться ради своей собственной защиты от беззакония. По королевскому указу 1434 года была учреждена профессия «государственного доносчика». Что доносчику в первую очередь предписывалось обнаружить и разоблачить, так это написание, распространение или расклейку мятежных листков. Вознаграждение доносчика в таких случаях – двадцать фунтов и половина имущества осужденного мятежника – являлось существенным заработком, который, вероятно, предполагал большой оборот ложной информации.

Широко распространенное усердие королевских доносчиков наряду с законным применением пыток являлись отличительными чертами правления Эдуарда IV. Так что первому из Тюдоров, Генриху VII, оставалось лишь защищать свой трон и препятствовать заговорам соперничающих претендентов посредством постоянно совершенствующейся системы секретной службы. Этот английский правитель, будучи по сути дела самозванцем, Генрихом Ричмондским, познал на себе и опасность, и достоинства шпионов. Ричард Глостерский – его непримиримый враг из Плантагенетов, Ричард III, – гонял его от убежища к убежищу, прибегая к подкупу приютивших его хозяев и цепкой хватки шпионов. Генрих чувствовал себя в безопасности в Бретани, однако агенты Ричарда нашли его там и подготовили арест. Благодаря собственным бдительным контрразведчикам Генрих был вовремя предупрежден и успел сбежать.

Кристофер Урсвик, лондонский летописец, был главным агентом Тюдоров, и именно ему претендент на трон, которому вскоре предстояло стать королем, был обязан своим спасением. Другой тюдоровский шпион, Уилл Коллингборн, казненный Ричардом III, продолжал издеваться над своим царственным врагом из могилы, поскольку сочинил в тюрьме пародийный и часто цитируемый стишок, «Кошка, крыса и пес». Сэра Роджера Клиффорда, приверженца Тюдоров, везли на казнь на телеге, когда сопровождавший его милосердный монах разрезал путы, чтобы освободить его. Несчастный рыцарь попытался бежать, но его ноги слишком онемели от жестоких уз, чтобы ему это удалось, поэтому его схватили и в должное время повесили.

Государственная измена стала излюбленным преступлением того времени, и в Англии, как и во всех других монархиях, почти любое расхождение во мнениях, оскорблявшее короля, обрекало дерзкого преступника на пытки Тайберна. Простое обезглавливание или повешение не считалось достаточно болезненным; дабы предупредить население о серьезности «преступления» изменника, осужденных подвергали невыразимым мучениям. Генрих Тюдор выиграл битву при Босворте, когда сэр Уильям Стэнли перешел на его сторону с тремя тысячами солдат. И после этого, подобно многим другим правителям, захватившим корону силой оружия, Генрих VI оставался настороже против любого преуспевающего «претендента», который мог тайно наточить на него кинжал. Несмотря на всю свою скупость, Генрих содержал множество активных шпионов, разведчиков – тех примитивных корреспондентов, которых легко было склонить шпионить на короля, – и иностранных осведомителей.

Генрих VIII, взойдя на трон, предавался более сильным порокам, оставив шпионаж своим министрам. Именно агент кардинала Уолси, де Гиглис, отравил кардинала Кристофера Бейнбриджа. Отравитель, хоть и итальянец, являлся титулованным епископом Вустерским, что сохраняло дело строго под церковной протекцией. В Вечном городе существовал невероятный спрос на яды и смертоносные напитки; известно также, что в ту ночь, когда папа Адриан VI умер от отравления, римское население украсило дом его главного врача гирляндами, сопровождаемыми надписью – так что даже у самого тупого не осталось сомнений – «Избавителю своей страны!». «Этот папа, – говорит Г.Ф. Янг, – человек скромного происхождения, достигший высокого положения исключительно благодаря своему глубокому богословскому знанию», был ненавистен всем партиям только потому, что считал церковь нуждающейся в реформе и прилагал все усилия, чтобы ее реформировать. Нечто подобное, вроде клерикально-карнавального духа, отправившего на тот свет этого честного старика, в течение шестнадцати дней подвергало Савонаролу ежедневным пыткам и бесконечным вздергиваниям на дыбу. Когда же ничего не удалось извлечь из его страданий или доказать вину, его враги обратились к последнему средству – подлогу.

Это была длительная, ожесточенная борьба, независимо от того, приносила ли дыба, ворот или подлог, обман и доносы желаемые результаты. Похоже, в Англии предпочтение отдавали шпионам. В России царь Иван Грозный мог использовать свою примитивную секретную службу, опричнину, чтобы умножить страдания своих подданных, и неизменно предписывал пытки. Когда Иван тайно выступил в поход, дабы наказать город, который, по его мнению, становился все более непокорным, он перебил всех русских, встретившихся ему на пути, – около шестидесяти тысяч, как говорили некоторые, – чтобы сохранить свой поход в тайне. По сравнению с подобной эффективностью секретная служба Уолси потерпела неудачу в своей единственной цели: посадить кардинала на Папский престол. Более широко распространенная и безжалостная шпионская система Томаса Кромвеля имела чисто династическую цель, и сам Томас стремился стать представителем династии, но все его информаторы не смогли спасти его от гнева Тюдоров и плахи. После Генриха VIII пришел черед юного Эдуарда, а затем католички Марии. Каждому неспокойному царствованию свое брожение и свои интриги! Но теперь на английский трон взошла другая королева; и мы подошли к эпохе великих достижений елизаветинской секретной службы – как во всех видах искусства, так и в национальном престиже.

Глава 12
Уолсингем против Армады

Этот идеальный начальник английской секретной службы, сэр Фрэнсис Уолсингем, стройный и смуглый, походил на итальянского фехтовальщика; его ум обладал свойствами блестящей рапиры итальянской утонченности, а изящная итальянская рука незаметно помешивала бульон пап, королей и католических заговорщиков, казалось, даже не прикасаясь к нему. Успехи секретной службы Уолсингема были велики, поскольку его противники оказались многочисленны, неумолимы и полны кровожадного рвения. Он сражался с иезуитами, которые тайно приезжали в Англию, и не только проповедовать и шпионить, но и уничтожать противников. Он защищал королеву Елизавету от бесчисленных убийц, и если – что неудивительно – он время от времени изобретал эти опасности, то следует помнить, что упрямую и скупую королеву не обходимо было хорошенько напугать, чтобы покрыть треть или половину фактической стоимости первоклассных разведывательных и контрразведывательных служб, бесценных охранников ее жизни и королевства.

Королева высоко ценила его бдительность и называла своим «мавром», однако позволяла разорять самого себя, руководя столь необходимой тайной службой в постоянно пребывающем в опасности протестантском королевстве за его же счет. Однако Уолсингем был настолько предан своему коварному ремеслу и Елизавете, что, по-видимому, не замечал тех неудобств, которые она ему причиняла. Когда ему было отказано в средствах, он занял нужную для Англии сумму, поручившись своими собственными средствами как частное лицо, а не как государственный секретарь. Помимо борьбы с самыми искусными и скрытыми нападками Общества Иисуса и прочих агентов Рима, он взял на себя тяжелую работу по предотвращению тайных замыслов Испании. И мы еще увидим, как он помог привести в замешательство его католическое величество Филиппа II, одну из самых хмурых и наименее вдохновляющих личностей, которые когда-либо наносили урон братству рода человеческого. Уолсингем первым углядел непобедимую армаду Филиппа, и агенты Уолсингема разузнали многое об этой флотилии ненависти еще до того, как хотя бы один испанский галеон поднял паруса. Точно так же его крайне неприятной обязанностью было следить за Марией Стюарт. Эта враждебная королева и заключенная в тюрьму гостья питала противоестественную склонность к козням и вредительству. Она намеревалась сбежать, увидеть, как ее враги – и шотландцы, и англичане – будут наказаны, и если лично не участвовала в тайных кознях убийц, то оставалась единственной родственницей и соперницей протестантской королевы, к которой обращались за поддержкой тайные крестоносцы католической Англии. Уолсингем называл ее «пригретой на груди змеей» и, обуреваемый дурными предчувствиями, с пуританской прямотой предлагал отрубить ей голову.

Выдающийся ученый, доктор Коньерс Рид, отдавший должное сэру Фрэнсису Уолсингему в трех захватывающих томах, полагает, что масштабы и организация его секретной службы сильно преувеличены. Будучи столь эффективной в своей работе, она должна была казаться «универсальной» как для тех, кого спасала, так и для тех, кого побеждала. Но, словно в насмешку, ее деятельность тормозили препоны в виде недостатка средств, ограничивающие большую часть расходов, продиктованных безопасностью Англии или продвижением национальных интересов. Помимо контрразведки, направленной против Марии Стюарт и ее сторонников, лучшими агентами Уолсингема были английские студенты, проживавшие в Италии. Он обошелся с ними весьма щедро, назначив «пансион» в сто фунтов стерлингов в год; и когда эти бдительные молодые люди помогли ему собрать крайне важные сведения об испанской Армаде, они вернули Елизавете в тысячу раз больше пансионов, чем та поскупилась выдать им. Примечательно, что Уолсингем организовал в Англии первую национальную секретную службу. Он не использовал своих шпионов и теневых агентов, как Томас Кромвель, чтобы расширить свою личную власть. Заговор за заговором – Бабингтона, Ридольфи, Трогмортона – потерпели неудачу и были разоблачены во имя защиты жизни королевы; но его величайший удар помог укрепить Англию против ее чужеземных врагов, и конец чисто династической секретной службы был близок. В Венеции Стивен Поль собирал сплетни в квартале Риальто и сообщал, что там говорят об Испании. Но лучшим агентом, назначенным для решения проблемы военно-морской подготовки Филиппа, оказался один из двух Энтони Стенденов, которые первоначально сопровождали Дарнли в Шотландию и лишь повредили его и без того дурной репутации. Необузданные и безрассудные молодые люди, английские католики – когда им это было выгодно, – они, по слухам, сильно подорвали авторитет Дарнли среди шотландцев. Но теперь одного из этих двух Стенденов назначили выполнять блестящую миссию – шпионить против Испании.

Ему удалось подружиться с Джованни Фиглиацци, послом Тосканы в Испании. Также он находился в хороших отношениях с правительством Тосканы. Будучи осведомленным о своих исключительных возможностях, он одолжил сотню крон – что дает нам представление об ограничениях Уолсингема – и отправил в Испанию некоего фламандца. Для прикрытия своей интриги Стенден предпочел использовать имя Помпео Пеллигрини; и теперь англичанам служило поразительное чужеземное и таинственное сочетание – от Фиглиацци или фламандца до Пеллигрини и искусного елизаветинского Мавра. Фламандец был, по-видимому, бесценным агентом, чей брат служил у маркиза Санта-Крус, великого адмирала испанского флота. Факты, утаивавшиеся от любезного Фиглиацци, фламандский шпион получал из первых рук. Связь была опасной, запутанной и медленной; и все же случилось так, что в марте 1587 года сэру Фрэнсису удалось вручить своей государыне подлинную копию донесений адмирала Санта-Крус своему монарху, в которых содержались самые подробные сведения об Армаде, ее кораблях, вооружении, войсках и припасах.

Это была безупречная разведка; вряд ли можно было действовать лучше. По предложению Стендена, Уолсингем начал переписку с Фиглиацци, когда сей посланник вернулся из Мадрида во Флоренцию. Тосканец искал расположения королевы Елизаветы, и дружеская и полезная переписка, по-видимому, продолжалась. Во многом руководимое Уолсингемом, английское правительство предприняло хитроумную попытку задержать отплытие Армады, о точном состоянии наступательной готовности которой Лондон был так точно информирован. Генуэзских банкиров вынудили отказать Филиппу II в ссудах, так что в дополнение к знаниям, которые являются силой, сила, определяемая золотыми дукатами, подверглась деликатным манипуляциям английской секретной службы. В июне 1587 года Стенден с убеждением объявил, что в этом году испанцы не предпримут масштабного морского наступления на Англию, что является самым точным историческим наблюдением, какое когда-либо делал шпион. Очевидно, этот доклад Уолсингем передал барону Берли с замечанием: «По прилагаемому из Флоренции письму ваша светлость может заметить, что некоторые иностранные приготовления задерживаются». В постскриптуме великий начальник секретной службы добавил: «Я смиренно молю вашу светлость, дабы вы оставили письмо Помпея при себе. Я возненавидел бы сам себя, если бы из-за моей небрежности этому джентльмену был причинен какой-либо вред».

Секретные послания, тайно доставленные Марии Стюарт в бочонках с пивом – последнее изобретение ее последователей-заговорщиков, – были перехвачены. Уолсингем мог за один присест прочитать зашифрованную переписку сторонников Марии. Плененную королеву пригласили поохотиться на оленя в соседнем парке поместья сэра Уильяма Астона, и она с благодарностью приняла это приглашение. Во время отсутствия Марии люди Уолсингема арестовали ее секретарей и перерыли все ее бумаги, обнаружив то послание, которое послужило причиной отправки соперницы Елизаветы на плаху.

В молодости Фрэнсису Уолсингему было позволено пять лет путешествовать по Европе для обучения. Он набирался знаний в Италии, постигая у итальянцев технику контринтриги. Он служил английским послом в Париже во время Варфоломеевской резни и защитил многих английских протестантов от смертельной опасности. Его гостем в тот кровавый день был молодой Филип Сидни, ставший впоследствии его зятем. После нелегкой посольской службы в Париже он вернулся в Англию, чтобы стать надежным государственным секретарем. Обладая нужным характером и необходимым опытом, он пользовался мощной поддержкой со стороны Лестера. Писали, что Уолсингем стоял за Лестером, а за ним самим стоял воинствующий пуританизм. Он являлся лидером пуританской партии, а также фанатичным защитником королевы, притупляющим любое оружие ее римско-католических врагов. Весьма показательно, что государственным секретарем, чье виртуозное руководство английской секретной службой могло считаться соперничающим или даже превосходящим талант сэра Фрэнсиса Уолсингема, был пуританский союзник Оливера Кромвеля, Джон Турлоу.

Елизаветинская секретная служба

Судя по секретным донесениям разведки и переписке иностранных послов, въезжавших и выезжавших из Англии во второй половине XVI века, не существовало более волнующей загадки, чем девственность королевы. Елизавета кокетничала и проявляла дипломатическую нерешительность с Иваном Грозным и другими гораздо менее жестокими властителями, которые добивались ее руки. Но ни надежды этих далеких ухажеров, ни репутация королевы не пострадали от слежки вражеских глаз.

Фредерик Чемберлен в своем научном труде доказал, что посланники или агенты, бывшие действительно нейтральными – такие, как представители короля Швеции и венецианского Совета десяти, – писали как люди убежденные в добродетели и скромности английской государыни и уважающие ее величие и дипломатическое мастерство. Даже шпионы Филиппа Испанского, приученные верить в худшее, но географически достаточно далекие от пагубных фобий Филиппа, чтобы скормить ему немного истины, не смогли изобрести ничего более губительного для репутации Елизаветы, чем повторяющиеся католические заговоры, призванные лишить ее жизни. Броня ее защиты, как и независимый характер, не имели значимых изъянов; великой королеве и капризной даме ревностно служили глубоко преданные и бдительные мужчины.

До Уолсингема был Сесил, а после него другой Сесил, компетентный и настойчивый. Разведывательная и контрразведывательная служба не утратила энергичности времен Уолсингема, хотя, возможно, ее проблемы все больше сужались, поскольку «вмешательство» иезуитов стало менее агрессивным, Филипп Испанский умирал, а Мария Стюарт уже была мертва. Один агент елизаветинской секретной службы до сих пор привлекает внимание ученых и вызывает восхищение различных людей, но не своими политическими достижениями или тайными заговорами, которые он раскрывал, а тем, что в своей насыщенной двадцатидевятилетней жизни нашел время проявить себя вдохновенным пионером английской поэзии и драматургии. И молодой Кристофер Марло был не единственным студентом Кембриджа, кто принял предложение стать правительственным шпионом.

Марло, как полагают, действовал наиболее активно в качестве тайного агента между февралем и июлем 1587 года, поскольку в то время он отсутствовал в колледже. Его обвинили в том, что он уехал за границу, в Реймс, что было очень близко к обвинению в обращение в католика – или намерению стать католиком. Во Франции герцог де Гиз, лидер ортодоксального католицизма, союзник Филиппа II, злейший враг Англии, до последнего стремившийся спасти свою племянницу Марию, королеву шотландскую, взял за правило оказывать гостеприимство английским студентам и семинаристам, намереваясь по возможности использовать их в своих заговорах против Елизаветы. Эти заговоры потерпели крах по целому ряду причин, и одной из них было несколько студентов, заинтересованных Гизом или его помощниками и отправленных во Францию английскими мастерами шпионажа. Если Марло отправился в Реймс с разрешения властей, то он мог шпионить за католическими заговорщиками, только притворившись, что присоединился к ним.

Отъезд студентов из Кембриджа в Реймс весьма участился после 1580 года и достиг пика в 1587 году. Отец Парсонс, знаменитый иезуитский активист, бежавший в Руан после ареста отца Кампиона, 26 сентября 1581 года представил отчет о своей работе в главную штаб-квартиру иезуитов в Риме. В отчете Парсонса мы читаем: «В Кембридже я постепенно внедрил некоего священника в сам университет под видом школяра или студента и обеспечил ему помощь из местечка неподалеку от города. В течение нескольких месяцев он отправил в Реймс семерых весьма смышленых юношей». Марло, если он следовал процедуре отправки во Францию других английских агентов, должен был дать понять, что испытывает слабость к римско-католическим ритуалам. Таким образом, привлекши внимание агента иезуитов в Кембридже, он был вскоре переправлен в Реймс как многообещающий сторонник и потенциальный новообращенный, а после подобного представления его тайная миссия становилась относительно легкой. Сам Марло – согласно Томасу Нэшу – был «макиавеллианцем» и давал себе право «оправдывать дурные поступки общими интересами» – характерная черта всех «макиавеллианцев».

Джеймс Уэлш из колледжа Магдалины в Кембридже по окончании Кембриджа не смог найти должность школьного учителя и поэтому стал шпионить за католиками для лондонского епископа Эйлмера. Шотландский поэт Уильям Фаулер являлся одним из агентов Уолсингема в Шотландии, тогда как Энтони Мандей, актер и драматург, в 1578–1579 годах отправился в Рим, чтобы шпионить там за английской духовной семинарией, о чем он признается в своей «Английской римской жизни». Позже он стал сообщником этого весельчака, пыточных дел мастера Топклиффа и помогал ему допрашивать диссидентов; а успехи на поприще пыток, похоже, помогли ему получить работу у архиепископа Уитгифта. Еще одним литератором, который счел возможным зарабатывать себе на жизнь секретной службой – чего «беллетристика» не обеспечивает, – был друг Марло, Мэтью Ройдон, который каким-то таинственным образом оказался связан с интересами Якова VI (он же Яков I Английский), пока этот подозрительный шотландский монарх дожидался конца правления Елизаветы. Даже Бен Джонсон, как полагают его биографы, служил тайным агентом английского правительства. Да, у Марло нашлись талантливые соперники по шпионажу.

Обстоятельства смерти Марло чрезвычайно подозрительны. Представленные доказательства оказались сфальсифицированными, и Инграм Фризер был освобожден от наказания за убийство поэта через месяц после его смерти. Роберт Поли, присутствовавший при смерти Марло, был вполне благовидным и умелым шпионом – «хорошо образованным джентльменом с благородными манерами», – когда-то служившим в доме Сидни, и был управляющим самой леди Сидни, дочери Уолсингема, после смерти сэра Филипа, откуда он поступил на службу к самому Уолсингему. Что делал Поли в той комнате наверху в дептфордской таверне, когда Кристофер Марло был заколот? Многие ученые, весьма поверхностно интересовавшиеся елизаветинской секретной службой, пытались найти ответ на этот вопрос. В эпоху, когда политический шпионаж почти всегда приводил к обвинениям в государственной измене, на агентов секретной службы обрушивались неприятные последствия. Поли был человеком, постоянно возникающим из ниоткуда. Он состоял на жалованье у вице-казначея, сэра Томаса Хениджа, известного также как «человек пистолета», и был связан со знаменитым дешифровщиком Уолсингема, Томасом Фелиппсом, который после смерти Уолсингема основал своего рода коммерческое шпионское агентство и использовал свой опыт на службе правительству.

Доктор Уильям Парри, член парламента, был опасным агентом того времени – охотником за состоянием и осужденными преступниками, – известным Берли и другим своим двурушничеством. Он хвастался, что его махинации «до самых основ потрясли семинарию в Реймсе». Наконец Берли воспользовался моментом и избавился от него. Парри, действуя как провокатор, поведал о заговоре с целью убийства Елизаветы известному римскому католику, Эдмунду Невиллу. Невилл, не попав в столь примитивную ловушку, немедленно переговорил с Берли, сделавшим вид, что верит в «заговор», и приказал казнить Парри. И нам известно о трагедии, постигшей собственного врача Елизаветы, доктора Лопеса – осужденного шпиона, который, как полагают некоторые, вдохновил Шекспира на создание образа Шейлока. Разумеется, Лопес никогда не участвовал в заговоре против королевы, которая оказала ему, иностранцу и еврею, высокую честь, но предрассудки тогда были настолько сильны, что малейший шепот о государственной измене мог оказаться роковым. Странная причастность и трагедия бедного Лопеса столь блестяще пересказаны Литтоном Стрейчи в его книге «Елизавета и Эссекс», что нет нужды даже пытаться пересказать их здесь.