Текст книги "Моя жизнь. Том II"

Всюду чувствовалось напряженное ожидание предстоящей в ближайшем году развязки. Со своим другом Улигом я, наряду с обсуждением достоинств гидропатии, заводил разговор также и об этом важном моменте, который переживала тогда Европа. Улиг, приезжавший ко мне из Дрездена, от местных оркестровых репетиций, находил весьма мало обоснованными эти смелые надежды на радикальное изменение человеческих судеб. «Вы представить себе не можете, – уверял он меня, – как жалки люди!» Но все же в конце концов я настолько заразил его своей верой, что вместе со мной он стал смотреть на 1852 год как на момент, чреватый великими возможностями. В своей переписке, которую снова усердно сопровождал «Фигаро», мы несколько раз возвращались к этой теме, и если нам приходилось отмечать с горечью какую-нибудь гнусность, я неизменно напоминал Улигу о сакраментальной дате, с которой у меня связывалось столько упований. При этом я держался того мнения, что мы некоторое время должны спокойно наблюдать ход долгожданного переворота, а затем, когда другие не будут больше знать, что делать, принять самим участие в движении.

Насколько серьезны были мои надежды, не берусь сказать. Во всяком случае мне скоро пришлось убедиться, что во всем этом очень крупную роль играла моя нервозность, которая усиливалась с каждым днем. Известие о государственном перевороте 2 декабря в Париже[187]187
  В ночь на 2 декабря 1851 г. отряды войск президента республики Луи Наполеона Бонапарта (1808–1873) заняли здания Законодательного собрания и других правительственных учреждений. Его декретом Собрание было распущено, большинство депутатов арестовано. Восстания, поднятые в Париже и в некоторых других местностях сторонниками республики, были подавлены. Республика пала, и во Франции была установлена т. н. Вторая империя. Плебисцит (всенародное голосование), утвердил новую конституцию, которая давала почти неограниченную власть Луи Наполеону Бонапарту. 2 декабря 1852 г. он был провозглашен императором под именем Наполеона III.


[Закрыть] в первую минуту показалось мне совершенно невероятным. Но когда это известие подтвердилось, когда, по-видимому, надолго упрочилось то, что раньше казалось совершенно невозможным, я, словно от тайны, разгадка которой потеряла в моих глазах всякую ценность, равнодушно отказался от желания понять весь этот загадочный мир. В виде шутливой реминисценции наших прежних надежд я предложил Улигу считать 1852 год не наступившим и отныне датировать наши письма декабрем 1851 года. Декабрь затянулся у нас на очень долгий срок.

270

Вскоре мной овладело состояние крайней подавленности, вызванной, с одной стороны, разочарованием в исходе европейских событий, а с другой – вредным действием чрезмерного увлечения гидропатией. Для меня стало ясно, что в культурной жизни Европы снова воцаряются те отрезвляющие явления, исключающие всякие пылкие мечтания, от которых, казалось, раз навсегда избавили нас потрясения последних лет. Я предсказывал, что дела у нас примут такой жалкий оборот, что скоро готовы будут приветствовать, как возбуждающий элемент, какую-нибудь новую книгу Генриха Гейне. И как же я смеялся, когда через некоторое время «Романсеро» по-старому, как прежние сочинения Гейне, взбудоражило все наши журналы. Я принадлежу к числу немногих образованных немцев, ни разу не раскрывших этой книги, которая, впрочем, должна обладать многими достоинствами. Тем временем здоровье мое начинало внушать большие опасения, благодаря чему я вынужден был уделить ему серьезное внимание и радикально изменить свой прежний образ жизни. Впрочем, эта перемена совершалась постепенно, в известной мере вследствие особых настояний моих друзей.

Круг последних к наступлению зимы несколько расширился. Некоторое время здесь жил Карл Риттер, который удрал из Альбисбрунна через неделю после меня. Затем он переехал в Дрезден, не находя, очевидно, в Цюрихе простора для своих юношеских сил. Кроме того, встречи со мной искали недавно поселившиеся в Цюрихе супруги Везендонк. Она состоялась у Маршалля фон Биберштайна, которого я хорошо знал по дрезденской революции и который жил в той самой квартире в «Последних домах Эшера», которую я занимал в первый свой приезд в Цюрих. Помню, в этот вечер я обнаружил свою крайнюю тогдашнюю возбужденность в особенно резкой форме. У меня завязался спор с одним из гостей, профессором Озенбрюком [Osenbrück], и весь ужин я злил его страстными и упорно отстаиваемыми парадоксами. В конце концов я внушил этому человеку настолько сильное к себе отвращение, что после этого вечера он избегал всякой встречи со мной.

Знакомство с Везендонками открыло передо мной двери дома, выгодно отличавшегося от остальных цюрихских домов. Отто Везендонк[188]188
  Везендонк Отто Фридрих Людвиг (Wesendonck; также Wesendonk; 1815–1896), немецкий предприниматель и меценат; представитель торгового дома Loeschigk, Wesendonk & Co. Брат политического деятеля Хуго Максимилиана Везендонка (1817–1900). 19 мая 1848 г. состоялась свадьба Отто Везендонка с Агнесс Матильдой Люкемайер (см. ниже), его второй женой. В 1851 г. переехал в Цюрих. Весной 1855 г. построил на «Зеленом холме» (Grünen Hügel) в пригороде города Энге виллу, в которой жил с семьей с 1857 г., собрав большую коллекцию произведений искусства. В 1872 г. продал виллу – ныне в ней находится музей Rietberg – и переехал в Дрезден. С осени 1882 г. поселился в Берлине, где оставался до конца жизни. После знакомства с Р. Вагнером оказывал ему финансовую поддержку. В 1857 г. предоставил в распоряжение Вагнера маленький домик недалеко от своей виллы, куда 27 апреля 1857 г. Вагнер и Минна переселились, взяв обязательство выплачивать семейству Везендонк 800 франков в год – ровно столько, сколько стоила им их квартира в Цюрихе. Некоторые биографы Вагнера упускают из виду «малозначительный» факт оплаты Вагнером «домика на холме», представляя ситуацию таким образом, словно Отто Везендонк подарил его композитору. Сказанное нисколько не умаляет значение благодеяния благородного финансиста, но в то же время делать из него святого бессребреника тоже не следует. В 1858 г. Отто Везендонк купил права на «Кольцо нибелунга», но позднее аннулировал контракт в пользу баварского короля Людвига II. Несмотря на роман между Вагнером и его женой, оставался в числе друзей композитора. (См.: Richard Wagner an Mathilde und an Otto Wesendonk. Tagebuchblätter und Briefe. Betlin, 1900.)


[Закрыть], моложе меня на два-три года, нажил довольно крупное состояние благодаря участию в одном большом нью-йоркском предприятии. Во всех своих практических планах он всецело считался с желаниями своей молодой жены[189]189
  Везендонк Агнес Матильда, урожденная Люкемайер (Wesendonck; Luckemeyer; 1828–1902), немецкая писательница и поэтесса. Муза Р. Вагнера, вдохновившая его на написание пронзительных «Пяти песен на стихи Матильды Везендонк» (Wesendonck-Lieder) и музыкальной драмы «Тристан и Изольда». Родилась в Эльберфельде (Elberfeld; ныне Вупперталь [Wuppertal]). В 1831 г. семья переехала в Дюссельдорф. В 20 лет вышла замуж за предпринимателя Отто Везендонка, с которым познакомилась в 1847 г. В браке родила пятерых детей: Пауль (1849–1850); Мирра (в замужестве фон Биссинг [von Bissing]; 1851–1888); Гвидо (1855–1858); Карл Фердинанд (1857–1934), ставший впоследствии известным физиком; Ганс (1862–1882). В 1850 г., после смерти первого сына, переехала с мужем в Нью-Йорк. В апреле 1851 г. поселилась в Цюрихе. В 1852 г. познакомилась с Р. Вагнером. В 1857 г. Матильда, будучи одаренной поэтическим и музыкальным талантом, стала брать у Вагнера уроки музыки. Вскоре взаимоотношения между учителем и ученицей перестали носить исключительно деловой характер и переросли в чувство глубокой восторженной взаимной любви. Однако они не хотели строить свое счастье на горе близких им людей и самоотверженно решили, что их отношения не выйдут за рамки возвышенного преклонения друг перед другом. Обоим в 1857–1858 гг. пришлось пережить тяжелый духовный кризис. В 1872 г. Матильда с семьей переехала в Дрезден, а в 1882 г. – в Берлин, где проживала до конца жизни. Из литературного наследия Матильды Везендонк необходимо упомянуть следующие произведения: Naturmythen (1865); Genoveva (1866); Gudrun (1868); Deutsches Kinderbuch in Wort und Bild (1869); Friedrich der Große. Dramatische Bilder (1871); Edith oder die Schlacht bei Hastings (1872); Gedichte, Volksweisen, Legenden und Sagen (1874); Alte und neue Kinderlieder (1890).
  В своих мемуарах Вагнер уделяет Матильде Везендонк слишком мало внимания. И это не удивительно. Ведь «Мою жизнь» Вагнер диктовал непосредственно Козиме и, безусловно, щадит ее чувства, что делает ему честь. Истинный характер его отношений к госпоже Везендонк раскрывается лишь в дневнике Вагнера, в котором ему не было нужды притворяться перед самим собой, и в частично сохранившейся переписке с Матильдой; правда, сохранились лишь письма самого Вагнера к Матильде (см.: Richard Wagner an Mathilde und an Otto Wesendonk. Tagebuchblätter und Briefe. Berlin, 1900).


[Закрыть], с которой повенчался всего несколько лет назад. Оба супруга были уроженцами Нижне-Рейнской области, которая наложила на них свой милый отпечаток. Вынужденный по своим делам основаться в каком-нибудь европейском городе, Везендонк предпочел Цюрих Лиону главным образом из-за немецкого характера этой местности. В прошлую зиму супруги Везендонк присутствовали на вечере, на котором была исполнена под моим управлением симфония Бетховена. Успех этого концерта, заставивший о себе много говорить, вызвал у молодой четы желание заполучить меня в число своих знакомых.

271

В эту зиму я тоже дал согласие дирижировать после Нового года тремя концертами, если мне предоставлено будет разучить с усиленным оркестром некоторые интересные вещи. Мне доставляла большую радость возможность показать в хорошем исполнении бетховенскую музыку к «Эгмонту». Так как Гервегу очень хотелось послушать что-нибудь из моих произведений, то из любви к нему, как это было мной подчеркнуто, я решил сыграть увертюру к «Тангейзеру» и для этого случая составил особую программу, которая должна была облегчить понимание моей музыки. Очень удачно прошла увертюра «Кориолан», которую я тоже снабдил объяснительной программой. Все это было встречено моими знакомыми с большим сочувствием, и, увлеченный этим, я ради друзей уступил просьбам тогдашнего директора театра Лёве [Löwe], желавшего поставить «Летучего Голландца». Согласившись на эту постановку, я тем самым обрек себя на крайне неприятные, хотя и временные сношения с театральной труппой. Известную роль в моем решении сыграли соображения гуманности: опера должна была пойти в бенефис молодого капельмейстера Шёнека[190]190
  Шёнек Рудольф (Schöneck; 1829–1904), швейцарский дирижер; корреспондент Р. Вагнера, с которым он вел активную переписку, касающуюся постановок его музыкальных драм «Лоэнгрина» и «Тангейзера» под управлением Шёнека в 1852–1853 гг. См.: Wagner R. Sämtliche Briefe: September 1852 – Januar 1854 // Sämtliche Briefe. Hrsg. Im Auftrage des Richard-Wagner-Familien-Archivs Bayreuth. Leipzig, 1967.


[Закрыть], завоевавшего мою симпатию своим несомненным дирижерским талантом.

Эти театральные репетиции, от которых я уже совершенно отвык, стоили мне большого напряжения и значительно ухудшили состояние моего здоровья, и без того подорванного. Совершенно измучившись, я изменил своему резкоотрицательному отношению к врачам: по настойчивой рекомендации Везендонка я доверился доктору Ран-Эшеру[191]191
  Ран-Эшер Ганс Конрад (Rahn-Escher; 1802–1881), швейцарский врач; доктор медицинских наук. В 1830–1833 гг. являлся профессором медицины Цюрихского университета. Имел обширную частную практику. В 1839–1866 гг. являлся членом Законодательного совета; одновременно в 1839–1844 гг. входил в Совет по образованию. Был инициатором постройки в Цюрихе новой больницы для женщин.


[Закрыть], который своим участием и способностью успокоительно действовать на нервы помог мне войти в нормальную колею.

Мне хотелось поправиться хотя бы настолько, чтобы иметь возможность приняться за окончание текста «Нибелунгов». Но я решил выждать весны, прежде чем собраться с духом для такой работы, а пока заняться некоторыми более мелкими вещами. Из них отмечу предназначавшееся для печати письмо к Листу об Обществе Гёте[192]192
  Еще в феврале 1851 г. Лист подал наследному принцу Карлу Александру, будущему Великому герцогу Саксен-Веймар-Айзенахскому (с 8 июля 1853 г.), доклад о создании Общества имени Гёте в Веймаре; в сопроводительной записке к докладу он высказывал свои соображения по поводу средств превращения Веймара в центр искусств единой Германии.


[Закрыть] с изложением моих взглядов относительно необходимости создать немецкий самобытный театр, а также послание к Францу Бренделю, где я останавливался на вопросе о направлении, которого должен бы держаться музыкальный журнал[193]193
  Письмо к Бренделю было напечатано в Neue Zeitschrift für Musik (Leipzig) 6 февраля 1852 г.; письмо к Листу – там же 5 марта 1852 г. Оба эти письма были затем напечатаны отдельной брошюрой: Zwei Briefe von Richard Wagner. i. Brief an den Redacteur d. Neuen Zeitschr. f. Musik [Franz Brendel]. ii. Brief an Franz Liszt (Über die Goethe-Stiftung). (Leipzig: Bruno Hinze, 1852).


[Закрыть].

Припоминаю еще посещение Анри Вьётана, прибывшего в Цюрих в сопровождении Беллони с целью дать концерт. Как некогда в Париже, он доставил мне и моим друзьям искреннее удовольствие своей прекрасной игрой на скрипке. Ранней весной меня неожиданно посетил Герман Франк, которого я совершенно потерял из виду после бурных европейских событий. По поводу этих последних у нас возник очень интересный разговор, причем Франк с присущей ему спокойной манерой выразил свое удивление по поводу того, что я мог с такой страстностью впутаться в Дрезденское восстание. Видя мое полное недоумение, он объяснил, что допускал с моей стороны возможность увлечения чем угодно, но не безрассудного участия в происшествиях самого нелепого характера. Тут только я узнал, каков господствующий в Германии взгляд на эти события, искаженные молвой, и приложил все усилия, чтобы восстановить правду. Мне особенно удалось опровергнуть клевету на моего бедного друга Рёкеля, которого изображали каким-то трусливым негодяем, так что под конец нашей беседы и сам Франк, к моему искреннему удовлетворению, посмотрел на дело иначе и выразил мне полную признательность за мои сообщения. С самим Рёкелем, осужденным в виде «помилования» на бессрочную каторгу, я время от времени поддерживал переписку, проходившую в силу необходимости через руки тюремной администрации. Рёкель настолько твердо и бодро выносил свое заключение, что я готов был считать его счастливее себя с моей свободой, с моим безнадежным взглядом на все перипетии моей жизни.

272

Наконец наступил май. Я решил пожить в деревне, чтобы немного укрепить расшатанные нервы и приступить наконец к выполнению моих художественно-артистических планов. В имении Риндеркнехт [Rinderknecht], расположенном не очень высоко в горах, мы нашли сносное помещение и 22 мая отпраздновали 39-ю годовщину моего рождения деревенским обедом на свежем воздухе, с открытым видом на озеро и далекие Альпы. К сожалению, вскоре установилась на все почти лето дождливая погода, и мне стоило большого труда бороться с ее дурным действием на мое настроение. Тем не менее я принялся за работу.

Так как я начал осуществлять свой план с конца, то, двигаясь к началу, после «Смерти Зигфрида» и «Юного Зигфрида», я взялся за «Валькирию», чтобы затем дать в виде пролога «Золото Рейна». При таком методе работы я к последним числам июня закончил текст «Валькирии». Попутно я написал посвящение моей партитуры Листу, а также рифмованную отповедь невежественному критику «Летучего Голландца», печатавшему свои статьи в одной из швейцарских газет. Кроме того, здесь, в сельском уединении, мне пришлось столкнуться с чрезвычайно неприятным делом, касавшимся Георга Гервега. В один прекрасный день ко мне заявился некий господин Хауг [Haug], отрекомендовавшийся «римским генералом» времени Мадзини, и, сообщив о глубоком оскорблении, нанесенном одной семье «несчастным лириком», пытался склонить меня к своего рода заговору против Гервега, но получил решительный отказ. Гораздо приятнее было посещение старшей дочери моей почтенной приятельницы, Юлии Риттер. Она недавно вышла замуж за молодого дрезденского музыканта Куммера [Kummer], который ввиду расстроенного здоровья собирался лечиться у знаменитого гидропата, жившего в нескольких часах от Цюриха. Молодые люди обратились по этому поводу ко мне, и я воспользовался случаем, чтобы резко обрушиться на весь метод водолечения. Моих юных друзей, считавших меня ярым поклонником гидропатии, этот отзыв поверг в большое смущение. Музыканта мы предоставили своей судьбе и очень рады были затянувшемуся у нас пребыванию милой и симпатичной молодой приятельницы.

Вследствие непрекращавшихся холодов и дождей мы переехали в конце июня в город, где я решил выжидать настоящей летней погоды, чтобы затем предпринять прогулку пешком в Альпы. Своей работой я был вполне удовлетворен, а прогулка должна была оказать хорошее влияние на мое здоровье. Гервег обещал сопровождать меня, но его задержали какие-то неприятности. Поэтому в середине июля я пустился в дорогу один, условившись встретиться со своим спутником в Валлисе[194]194
  Валлис (нем. Wallis; франц. Le Valais), один из самых гористых кантонов Швейцарии, граничащий на севере с Берном и Ватландом, на востоке – с Ури и Тессином, на юге и западе – с Италией и Францией.


[Закрыть].

Я отправился из Альпнаха [Alpnach], находящегося на Фирвальдштетском озере, причем придерживался плана, отмечавшего особенные, мало посещаемые тропы бернского Оберланда. Свою задачу я выполнял очень основательно, так что в бернском Оберланде, например, я посетил тогда еще мало доступный Фаульхорн[195]195
  Фаульхорн (Faulhorn), гора Бернских Альп, расположенных между Бриенцским озером и Гриндельвальдом. Высота 2681 м.


[Закрыть]. Через долину Хасли я добрался до Гримзельского приюта[196]196
  Гримзельский горный приют (в немецком оригинале Grimsel-Hospital), бывшее благотворительное учреждение, расположенное на берегу небольшого озера (на высоте 1874 м). Впоследствии превращен в гостиницу, служащую исходным пунктом для туристов при экскурсиях в Бернские и Урийские Альпы.


[Закрыть]. Там я у хозяина местной гостиницы, видного мужчины, спросил, как мне попасть на Зидельхорн[197]197
  Зидельхорн (Siedelhorn), гора, расположена к западу от перевала Гримзель (Grimselpass). Высота 2768 м.


[Закрыть]. Он дал мне в качестве проводника одного из своих работников, грубого, с неприятным лицом человека, который повел меня по снежным полям не обычными зигзагами, а по прямой линии, вызвав этим подозрение, что он умышленно стремится поскорее утомить меня. На вершине Зидельхорна я имел возможность насладиться, с одной стороны, внутренним видом великанов Оберланда, обращенных к нам своими внешними очертаниями, а с другой – внезапно открывающейся панорамой итальянских Альп с Монбланом и Монте-Розой. В подражание князю Пюклеру [другу Генриха Лаубе], взбиравшемуся на Сноудон[198]198
  Сноудон (Snowdon), самая высокая гора Уэльса и всей Великобритании, расположенная южнее Шотландского высокогорья, в национальном парке Сноудония в Гвинеде. Вершина Сноудона Yr Wyddfa находится на высоте 1085 м.


[Закрыть], я не преминул захватить с собой небольшую бутылку шампанского. Но я не знал, за чье здоровье выпить его. Затем пришлось снова спускаться по снежным полям, по которым мой проводник, опираясь на альпийскую палку, скользил с ужасающей быстротой. Я же продвигался вперед с большей осторожностью и меньшей скоростью. К вечеру, совершенно утомленный, я достиг Обергештелена [Obergestelen], где решил остановиться на два дня для отдыха и, согласно уговору, ждать Гервега.

На самом же деле я получил от него лишь письмо, которое грубо оторвало меня от мира альпийских впечатлений и заставило мысленно перенестись в ту неприятную обстановку, в которой находился теперь несчастный Гервег. Он особенно боялся, как бы меня не убедили доводы его противника и не вызвали у меня нелестного о нем мнения. Я вполне успокоил его на этот счет и советовал ему постараться догнать меня в Итальянской Швейцарии. Таким образом, мне снова пришлось отправиться одному в сопровождении неприятного проводника на Гризский глетчер [Gries-Gletscher], чтобы оттуда через ущелье пройти к южному склону Альп. При подъеме я имел случай наблюдать в высшей степени грустную картину: среди коров альпийских гор появилась копытная болезнь, и мимо меня тянулись длинной вереницей огромные стада, направлявшиеся для лечения в долину. Животные походили на скелеты и еле-еле волочили ноги. Порой казалось, что дивная природа, тучные пастбища с каким-то непостижимым злорадством смотрят на это печальное шествие. У подножия круто вздымающегося глетчера я пришел в такое подавленное состояние, почувствовал такую нервную усталость, что захотел вернуться обратно. Это решение вызвало насмешки проводника, презиравшего меня за изнеженность. Проснувшаяся во мне злоба снова вселила в меня решимость, и я немедленно начал взбираться на отвесную ледяную стену с такой быстротой, что спутник едва поспевал за мной. Двухчасовая прогулка по хребту глетчера была сопряжена с такими трудностями, что даже у гримзельского работника появились некоторые опасения за себя. Незадолго до этого выпал снег, который прикрыл ледяные трещины и поэтому не давал возможности разглядеть опасные места. Проводнику приходилось осторожно идти вперед, чтобы тщательно исследовать дорогу. Наконец мы достигли котловины. Внизу лежала долина Формацца [Formazza-Thal], к которой вел крутой спуск, покрытый снегом и льдом. Проводник снова начал свою рискованную игру и вместо того, чтобы спускаться серпантином, повел меня по прямой линии. Наконец, мы кое-как добрались до крутого обрыва, усеянного галькой. Двигаться дальше было, безусловно, опасно, и, указав на это проводнику, я заставил его вернуться со мной обратно к замеченной мной раньше более удобной тропинке. Проводник угрюмо подчинился, и вскоре мы выбрались из каменной пустыни.

Я очень обрадовался, когда нам стали снова попадаться признаки цивилизации. Первое пригодное для скота пастбище, которое мы встретили, называлось Беттель-Матт [Bettel-Matt], а первый человек, с которым мы столкнулись, оказался охотником за сурками. Вскоре местность и совсем оживилась: низвергающаяся с высоты горная река Точе образует здесь в одном месте величественно красивый водопад, льющийся тремя широкими уступами[199]199
  В самой северной части долины Формацца река Точе (итал. Toce) образует один из самых больших водопадов Европы, низвергающийся с высоты 143 м. Вагнер называет реку Тоза (Tosa).


[Закрыть]. Постепенно, по мере нашего спуска, мох и лишайник сменялись луговыми травами, низкорослые деревья уступали место стройным соснам и елям, а вся долина принимала все более приветливый вид. Наконец мы очутились у цели нашего путешествия, а именно в деревне Поммат [Pommath], которую итальянское население называло Формацца. Здесь мне довелось съесть первый раз в жизни жаркое из сурка. Недолгий сон не мог, конечно, прогнать моей страшной усталости, но я все же рано утром следующего дня отправился в дальнейший путь, на этот раз уже один, так как проводника своего я, расплатившись, отправил домой. Что я действительно рисковал жизнью, связавшись с этим человеком, об этом я узнал лишь в ноябре того же года, когда вся Швейцария была взволнована известием о пожаре в гримзельской гостинице, подожженной не кем иным, как самим хозяином последней, желавшим добиться от общины возобновления арендного контракта на усадьбу. Когда преступление обнаружилось, виновник его утопился в ближайшем озере. Но работник, которого он подкупил для совершения поджога, был задержан и посажен в тюрьму. Оказалось, что это был тот самый парень, которого предупредительный хозяин дал мне в проводники на глетчер, где, как я теперь узнал, незадолго перед тем погибли два франкфуртских путешественника. Таким образом, я получил основание считать себя чудом спасенным от грозившей мне смертельной опасности.

273

Незабвенное впечатление произвело на меня странствование по долине, постепенно спускающейся все ниже и ниже. Особенно поразил меня вид южной растительности, открывшийся перед глазами, когда я спустился из тесного скалистого ущелья, в котором теснилась Точе. В горячий солнечный полдень я достиг Домодоссолы[200]200
  Домодоссола (итал. Domodossola; нем. Domo d'Ossola), город на севере Италии, расположенный у слияния рек Бонья (Bogna) и Точе, в долине Оссола у подножия Итальянских Альп.


[Закрыть]. Здесь я вспомнил милую, написанную с платеновским изяществом комедию неизвестного автора, на которую обратил внимание Эдуард Девриент. Действие этой комедии разыгрывается среди тех самых впечатлений перехода из Северных Альп во внезапно открывающуюся Италию, которые теперь с необычайной силой захватили и меня самого. Памятен мне остался довольно простой, но славный, хорошо поданный обед в итальянском вкусе. Я слишком устал, чтобы в тот же день двинуться дальше. Но, сгорая от нетерпения добраться поскорей до берегов Лаго-Маджоре, я нанял лошадь, которая еще к вечеру должна была доставить меня в Бавено [Baveno]. Мною овладело истинное счастье. Покатив в своей повозке, я позволил себе довольно грубо отказать одному офицеру, просившему через кучера разрешения усесться рядом со мной. Я проезжал по прелестным местам, с удовольствием созерцая изящные фасады домов и симпатичные лица жителей. Помню, мне врезалась в память молодая мать с ребенком на руках, которая сидела за прялкой, напевая вполголоса. После захода солнца я успел еще взглянуть на грациозно подымающиеся из Лаго-Маджоре Борромейские острова. Мысль о предстоящем радовала меня настолько, что я не мог всю ночь заснуть.

Посещение островов на следующий день, действительно привело меня в невероятное восхищение. Я не мог постигнуть развернувшейся перед глазами красоты, я не знал, что мне с нею делать. Казалось, что я должен бежать отсюда, что мне здесь не место. С этим чувством я оставил острова, чтобы вверх по Лаго-Маджоре вернуться через Локарно и Беллинцону [Bellinzona] обратно на швейцарскую территорию. Затем я хотел отправиться в Лугано, где, согласно первому маршруту, думал пробыть несколько дольше. Там стояла нестерпимая, мучительная жара, и даже купание в озере не приносило ни малейшего облегчения. Комнату я снял в здании, похожем на палаццо, которое зимой служило местом заседаний правительства кантона Тессин, а летом превращалось в гостиницу. Устроился я здесь довольно удобно, хотя и пришлось мириться с грязной мебелью, среди которой фигурировал «гамак» из «Облаков» Аристофана[201]201
  Древнегреческий комедиограф Аристофан (444 до н. э. – между 387 и 380 гг. до н. э.) написал свою комедию «Облака» в 423 г. до н. э. Сатира Аристофана направлена против софистов, которые высмеиваются в лице Сократа (хотя на самом деле в комедии пародируется учение Антифонта). В противовес прежним моральным устоям софисты проповедовали учение об относительности нравственных понятий и субъективности привычного человеческого познания.
  Ирония Вагнера основана на одной из сцен «Облаков», когда Сократ в помещении своей «мыслильни» качается в гамаке. Ученик его объясняет, что мудрец «паря в пространствах, мыслит о судьбе светил», ибо «нельзя проникнуть в тайны воздуха, стоя на земле».


[Закрыть].

Но вскоре мной снова овладело прежнее состояние, от которого я так долго страдал. Как это бывало со мной всякий раз, когда я собирался устроить себе приятный отдых, меня начали сильно беспокоить перемежающиеся приступы нервной возбужденности и подавленности. В дорогу я захватил с собой книги, в частности Байрона, которым рассчитывал заполнить часы отдыха. К сожалению, чтобы находить удовольствие в чтении, я должен был делать над собой усилие, и чем дальше я просматривал «Дон Жуана», тем труднее становилась для меня эта задача. Через несколько дней я уже стал недоумевать, зачем, собственно, я приехал в Лугано. Но вдруг я получил уведомление от Гервега, что он собирается сюда с несколькими друзьями. Какой-то удивительный инстинкт побудил меня телеграфировать жене, чтобы немедленно приехала и она. Минна последовала моему приглашению и поздно ночью того же дня прибыла с готтардскими почтовыми. Ее усталость была так велика, что она сразу заснула в «гамаке» Аристофана и даже не слышала грозы, свирепствовавшей с небывалой силой. К утру явились и цюрихские друзья.

274

Наиболее близким приятелем Гервега был доктор Франсуа Вилле[202]202
  Вилле Франсуа (Wille; 1811–1896), швейцарский журналист и политик. Учился в Гёттингенском университете. Продолжил образование в Кильском университете, где получил докторскую степень. Затем переехал в Гамбург; отличался радикальными политическими взглядами; писал статьи на политические темы в Hamburger Neue Zeitung («Гамбургской новой газете»). В 1845 г. женился на писательнице Элизе Слоумен (см. ниже). В 1848 г. являлся членом Франкфуртского Предпарламента (Vorparlament), предшествовавшего Франкфуртскому национальному собранию. После поражения революционного движения переехал с женой в Швейцарию. До 1868 г. входил в Конституционный совет Цюриха. Автор книги Die Gründung der wahren Demokratie durch ein gerechtes Wahlsystem («Установление истинной демократиии через справедливую избирательную систему»; 1868).


[Закрыть], с которым я давно у него познакомился. В студенческие годы, как можно было судить по многочисленным рубцам на его лице, он много дрался на дуэлях. Вообще же его характерной чертой была склонность к остроумным, метким замечаниям. Сравнительно недавно он поселился в Майлене [Meilen] на Цюрихском озере и очень просил меня и Гервега бывать у него почаще. Приезжая к Вилле, мы попадали в типичную гамбургскую семейную обстановку, созданную заботами его жены[203]203
  Вилле Элиза (Wille; урожденная Слоумен [Sloman]; 1809–1893), немецкая писательница и поэтесса; друг и корреспондент Р. Вагнера. Была дочерью гамбургского судовладельца английского происхождения Роберта Майлза Слоумена (1783–1867). С юности отличалась литературным талантом. Ее первый цикл стихов Der Sang des fremden Sängers. Eine Phantasie был опубликован анонимно в 1835 г. и в том же году запрещен цензурой Пруссии, усмотревшей в нем поддержку Польского восстания 1830–1831 гг. В 1836 г. вышел в свет второй том стихов Dichtungen; на этот раз за подписью «Элиза Слоумен». В 1845 г. Элиза вышла замуж за швейцарского журналиста Франсуа Вилле, с которым в 1851 г. оставила Гамбург и переехала в Швейцарию. Семья Вилле приобрела имение в Мариафельде (Mariafeld), недалеко от Майлена, на Цюрихском озере, которое стало местом встреч художников, музыкантов, писателей и ученых. В частности, с 1852 г. постоянным гостем семьи Вилле стал Р. Вагнер. В 1850 г. был публикован двухтомный роман Элизы Вилле Felicitas. В 1871 г. она написала новый трехтомный роман Johannes Olaf, а в 1878 г. вышел в свет трехтомный сборник новелл Stillleben in bewegter Zeit. Все сочинения Элизы Вилле были очень высоко оценены критикой.
  Об отношениях с Вагнером, в частности, см.: Richard Wagner an Eliza Wille; fünfzehn Briefe des Meisters nebst Erinnerungen und Erläuterungen von Eliza Wille. Berlin, 1908.


[Закрыть], дочери богатого пароходовладельца Слоумена. Еще будучи студентом, он имел случай обратить на себя внимание редактированием в Гамбурге политической газеты, доставившей ему обширные знакомства. У Вилле всегда было много тем для рассказов, и он считался душой общества. Теперь он, по-видимому, поставил себе задачей взяться за Гервега, чтобы вывести его из дурного настроения и нерешительности по отношению к предстоящей экскурсии в Альпийские горы. Сам же он собирался отправиться в обществе профессора Эйхельбергера [Eichelberger] пешком через Готтард. Эта затея сильно возмущала Гервега, который полагал, что пешком следует ходить лишь по таким местам, по которым нельзя ездить, а отнюдь не по образцовым дорогам.

После прогулки в окрестностях Лугано, доставившей мне возможность самому услышать характерный для итальянских церквей неприятный перезвон колоколов, я убедил общество последовать за мной на Борромейские острова, на которые мне хотелось еще раз посмотреть. Во время поездки на пароходе по Лаго-Маджоре мы встретили худощавого господина с длинными гусарскими усами. В шутку мы прозвали его генералом Гайнау[204]204
  фон Гайнау Юлиус Якоб (von Haynau; 1786–1853), австрийский фельдцейхмейстер (1849), участник подавления Венгерского восстания 1848–1849 гг. Участвовал в кампании 1805 г. против Наполеона; в войне 1809 г.; в походах 1813–1815 гг.; в австро-итальянской войне 1848 г. 29 апреля 1849 г. удостоился от российского императора Николая I ордена Св. Георгия 4-й степени. В июне 1849 г. принял командование над армией, действовавшей против венгерских повстанцев. По окончании кампании получил Большой крест ордена Марии Терезии (26 марта 1850 г.). Удар по карьере Гайнау нанес расстрел по его приказу 13 пленных венгерских генералов и первого венгерского премьер-министра Лайоша Баттьяни, возбудив к нему всеобщую ненависть. В 1850 г. он был вынужден уйти в отставку. Однако его репутации это не помогло. В частности, во время его путешествия по Европе в Лондоне и Брюсселе оскорбления в его адрес приводили к дипломатическим скандалам.


[Закрыть] и выражали ему ради забавы свое недоверие. Он оказался крайне добродушным ганноверским дворянином, который для своего удовольствия долгое время путешествовал по Италии и мог сообщить нам полезные сведения об итальянцах. Его рекомендации много помогли нам при посещении Борромейских островов. Здесь мои знакомые расстались со мной и с женой, чтобы ближайшим путем отправиться обратно, тогда как мы собирались через Симплон и Валлис в Шамони.

Утомление, которым я до сих пор расплачивался за свою экскурсию, говорило за то, что я не скоро снова пущусь в такое же путешествие. Для меня было важно как следует осмотреть все достопримечательности Швейцарии. Вообще настроение мое с давних пор было таково, что я ждал значительных перемен только от новых внешних впечатлений. Поэтому я не хотел упустить Монблана. Для того чтобы узреть его, пришлось преодолеть большие трудности, к числу которых следует отнести и ночное прибытие в Мартиньи, где по случаю переполнения гостиниц нам всюду отказывали в ночлеге. Только воспользовавшись романом почтальона и горничной, мы неожиданно нашли приют на одну ночь в частной квартире, оставленной господами. В долине Шамони мы, как полагается, посетили так называемое «Ледяное море»[205]205
  «Ледяное море» (франц. Mer de Glace; нем. Eismeer), ледник в долине Шамони.


[Закрыть] и Флежер[206]206
  Флежер (La Flégère), одна из вершин горного массива Монблана; высота 2385 м. Ныне популярный горнолыжный курорт.


[Закрыть], откуда вид Монблана произвел на меня значительное впечатление. Однако подъем на эту вершину менее занимал мою фантазию, чем путешествие по перевалу Col des géants, так как восхождение на значительную высоту волновало меня не в такой степени, как продолжительное блуждание по гористой и пустынной местности. Я давно лелеял мечту еще раз испытать такое своеобразное ощущение. Спускаясь с Флежера, Минна упала и вывихнула себе ногу. Болезненные последствия этого падения заставили нас удержаться от всяких дальнейших предприятий такого рода, и мы вынуждены были ускорить наше возвращение через Женеву.

Из этого значительного и грандиозного путешествия, предпринятого почти исключительно для поправления здоровья, я вернулся со странным чувством неудовлетворенности. Во мне продолжала жить тоска по чему-то далекому, сыгравшая решающую роль в моей жизни и придавшая ей новое направление. Дома я мог убедиться в том, что в судьбе моей готовится поворот к лучшему. Это были запросы и заказы различных немецких театров, желавших поставить «Тангейзера». Прежде всего об этом хлопотал придворный театр в Шверине. Младшая сестра Рёкеля, вышедшая замуж за известного мне с ранних лет артиста Морица, вернулась в Германию в качестве молодой певицы, получившей образование в Англии. Она так горячо рассказывала одному дельному человеку, служившему при театре, Штоксу [Stocks], о впечатлении, какое произвел на нее в Веймаре «Тангейзер», что тот решил внимательно ознакомиться с оперой и побудить дирекцию подумать о ее постановке. За ним в короткий срок последовали театры Бреслае, Праги и Висбадена. В последнем подвизался в качестве капельмейстера друг моей юности Луис Шиндельмайссер[207]207
  Шиндельмайссер Луис (Schindelmeißer; 1811–1864), немецкий композитор и дирижер. Родился в Кёнигсберге, где его мать преподавала игру на фортепьяно. В 1823 г. переехал в Берлин, где закончил гимназию, одновременно беря уроки игры на кларнете. С 1830 г. начал выступать в концертах как кларнетист. В 1832 г. получил должность капельмейстера в Зальцбурге; позже переехал в Инсбрук, Грац, и, наконец, в 1837 г. стал капельмейстером в Кёнигсштэдтер-театре в Берлине. В 1838 г. был приглашен в Немецкий театр в Пешт, где оставался до 1847 г. В 1847 г. переехал в Гамбург; в 1848 г. – во Франкфурт. В 1851 г. стал музикдиректором театра в Висбадене. В 1853 г. получил должность придворного капельмейстера в Дармштадте, где оставался до конца жизни. Его композиторское наследие включает ораторию Bonifacius, Apostel der Deutschen (1844); оперы Mathilde; Die 10 glücklichen Tage; Peter von Szapary (все 1839); Malvina (1841); Die Rächer (1844); балет Diavolina, а также концерт для кларнета и фортепьяно; 4 концерта для кларнета с оркестром; фортепьянные сонаты и песни.


[Закрыть]. К ним вскоре присоединились и другие театры. Но особенно удивился я, получив через нового интенданта, господина фон Хюльзена[208]208
  Фон Хюльзен Бото (von Hülsen; 1815–1886), немецкий театральный деятель. Начинал карьеру военного; получил образование в Кадетском корпусе в Потсдаме. В 1841–1843 гг. находился на военной службе в Кёнигсберге, где познакомился с актрисой Софией Шрёдер, матерью Вильгельмины Шрёдер-Девриент. Это знакомство решило его судьбу. С 1844 г. начал организовывать театральные представления в казармах своего полка. Во время революционных событий 1848–1849 гг. участвовал в подавлении Мартовского и Дрезденского восстаний. И вместе с тем в 1848 г. получил должность генерал-интенданта придворной музыки. Но фактически его театральная карьера началась в 1851 г., после назначения на пост главы королевских театров в Берлине. В 1852 г. был назначен камергером и генерал-интендантом также театров в Касселе, Ганновере и Висбадене. На этой должности находился до 1866 г. В 1883 г. был назначен президентом Ассоциации немецких театров (Deutschen Bühnenvereins).


[Закрыть], запрос Берлинского королевского театра. Я подумал, что тогдашняя принцесса Прусская, благодаря стараниям моего верного друга, госпожи Фромман, всегда расположенная ко мне, а теперь особенно заинтересованная недавней веймарской постановкой «Тангейзера», очевидно, посодействовала неожиданной предупредительности по моему адресу.

В то время как заказы маленьких театров очень обрадовали меня, заказ крупнейшей немецкой сцены сильно меня встревожил. В первых находились преданные мне и ревностные капельмейстеры, сами поднявшие вопрос о постановке оперы; в Берлине, напротив, дело обстояло иначе. Кроме давно известного, совершенно бесталанного и страшно тщеславного капельмейстера Тауберта, там состоял дирижером Генрих Дорн, с которым у меня с ранних лет и со времени Риги были связаны тяжелые воспоминания. Ни с одним из них я не чувствовал желания и не видел возможности рассуждать о моем произведении. Зная их способности, а также недоброжелательное ко мне отношение, я имел полное основание сомневаться в успешном исполнении моей оперы под их руководством. Так как я сам, будучи эмигрантом, не мог поехать в Берлин, чтобы следить за постановкой, я тотчас же обратился к Листу за разрешением предложить его своим заместителем, своим alter ego, на что он охотно согласился. Когда я затем поставил условием приглашение Листа, то встретил со стороны берлинского главного интенданта возражение, что приглашение «веймарского» капельмейстера будет казаться грубым оскорблением прусских придворных капельмейстеров, и потому мне следует от этого требования отказаться. Возникли разнообразные попытки примирить обе стороны, окончившиеся тем, что вопрос о постановке «Тангейзера» в Берлине был надолго снят с очереди.

Несмотря на то что «Тангейзер» с возрастающей быстротой захватывал средние немецкие театры, мной овладело сильное беспокойство относительно духа представлений моей оперы, которого я никак не мог уловить с полной отчетливостью. Так как присутствие мое нигде не допускалось, я решил позаботиться о правильном понимании выдвинутой мной задачи, написав подробную статью[209]209
  Статью «О постановке «Тангейзера» (Über die Aufführung des «Tannhäuser») см.: Wagner R. Gesammelte Schriften und Dichtungen. Leipzig, 1871–1911. Bd. V, S. 123–159.
  Значительные отрывки из этой статьи были также напечатаны в Neue Zeitschrift за 3 и 24 декабря 1852 г. и 1 января, 7 и 14 января 1853 г., снабженные сноской о том, что «эту брошюру нельзя купить у книготорговцев, и она не предназначалась для широкой публикации. Но мы имеем авторское разрешение использовать ее частично в этом журнале». Под «частичным» использованием имеется в виду то обстоятельство, что слишком откровенные вагнеровские сведения личных счетов были опущены в журнальной публикации.


[Закрыть], которая должна была служить руководством в постановке. За собственный счет я напечатал изящные оттиски этой довольно обширной работы, и каждому театру, заказавшему партитуру, я послал некоторое количество их с просьбой рекомендовать для руководства и сведения капельмейстеру, режиссеру и главным исполнителям. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы кто-либо читал статью или следовал ей. Когда в 1864 году у меня благодаря усердной раздаче брошюры вышли все ее экземпляры, я, к большой своей радости, в архиве мюнхенского театра нашел в целости и сохранности некогда посланные мной туда оттиски, что дало мне приятную возможность ознакомить с утерянной статьей баварского короля [Людвига II], пожелавшего ее иметь, некоторых друзей, да и самому обновить ее в памяти.

По странной превратности судьбы готовящаяся теперь на немецких театрах постановка оперы совпала с назревшим у меня решением приняться за работу, идея которой была внушена мне необходимостью вполне отрешиться от современных условий театральной жизни. Однако этот столь неожиданный переворот никоим образом не мог повлиять на характер моего труда. Сохраняя свой прежний план, я спокойно предоставил вещам идти своим чередом, нисколько не содействуя постановкам. Я отдал все на волю судьбы, и меня удивляло, когда до меня доходили слухи о большом успехе моих произведений. Однако это не заставило меня изменить мое суждение о нашем театре вообще и об опере в частности. Я оставался непоколебим в своем намерении написать «Нибелунгов» так, как если бы современный оперный театр совершенно не существовал, а необходимо должен был возникнуть тот идеальный театр, о котором я мечтал.

Так, еще в октябре и ноябре этого года я написал текст «Золота Рейна», чем закончил весь цикл задуманной мной саги о Нибелунгах. Но в то же время я переработал «Юного Зигфрида» и «Смерть Зигфрида», и они вошли в логичную связь с целым. Последняя вещь так значительно разрослась, что стала явным образом гармонировать с общим планом замысла. Сообразно с этим я дал ей новое название, соответствующее ее истинному отношению ко всей поэме. Я назвал ее «Сумерками богов». А «Юного Зигфрида», который больше не имел своей темой отдельного эпизода из жизни героя, но в рамках целого получил свое настоящее место рядом с другими главными фигурами, я назвал «Зигфридом».

275

Меня огорчала необходимость на долгое время оставить в неизвестности это обширное поэтическое произведение для тех, кто, несомненно, мог бы обнаружить интерес к нему. Так как театры неожиданным образом стали присылать мне причитающийся гонорар за «Тангейзера», то я ассигновал часть этих получений на то, чтобы известное количество красиво изданных экземпляров поэмы заказать для себя лично. Таких экземпляров я велел приготовить только 50. Но прежде, чем я покончил с этим в высшей степени приятным для меня занятием, мне пришлось перенести большое горе.

Конечно, среди окружающих я находил людей, сочувствующих окончанию крупной поэтической работы, хотя большинство знакомых считали все это химерой или даже заносчивым капризом. Действительно понимал ее и тепло относился к ней только Гервег, с которым я ее часто обсуждал и которому обыкновенно прочитывал готовые части. Зульцер был очень недоволен переделкой «Смерти Зигфрида», так как считал эту вещь удачной и оригинальной. Он полагал, что она лишилась этих качеств, если я счел правильным и целесообразным произвести в ней такие значительные изменения. Поэтому он выпросил себе на память рукопись первой редакции, которая иначе, наверное, потерялась бы.