Текст книги "Моя жизнь. Том II"

На наших прогулках он делился со мной сведениями, почерпнутыми из сочинений по политической экономии. С большим пылом применяя взгляды, в них изложенные, он надеялся этим путем улучшить свое стесненное положение. В таком состоянии застало его движение 1848 года, причем он немедленно примкнул к крайним социалистическим течениям, идущим из Парижа. Знавшие его ранее были в высшей степени удивлены той видимой переменой, которая в нем произошла. Он заявлял, что нашел наконец свое истинное призвание, призвание бунтовщика. У него не хватало самоуверенности для выступления в качестве оратора на трибуне, но тем сильнее развернулась его энергия в частных отношениях. Никаким возражениям он не поддавался, и кого он не в состоянии был увлечь, того отталкивал от себя окончательно. Он был захвачен своей задачей до того, что дни и ночи только ею и занимался, и ум его необыкновенно изощрился в способности опровергать каждое банальное возражение. Внезапно он стал как бы проповедником в пустыне. В любой области революционного вопроса он чувствовал себя как дома.

«Отечественный союз» избрал комиссию для выработки проекта народного вооружения. В этой комиссии, кроме Рёкеля и некоторых чистокровных демократов, принимали участие военные люди и между ними мой старый друг, бывший жених Шрёдер-Девриент, лейтенант гвардии Герман Мюллер. Он и еще один офицер, по имени Цихлинский [Zichlinsky], были единственными членами саксонской армии, примкнувшими к политическому движению. Я бывал на ее заседаниях в качестве лица, причастного к искусству. Насколько помню, проект, готовый к опубликованию, заключал в себе вполне рациональный, хотя и неисполнимый при нынешних политических условиях план организации народного ополчения.

Лично я тоже все более и более поддавался искушению высказаться по поводу политических и социальных вопросов, интересовавших все общество, тем более что меня положительно возмущали необыкновенно плоские суждения и пошлые фразы ораторов того времени. Покуда шла общая сумятица, компетентные люди воздерживались от всякого вмешательства. Так объяснил мне свое поведение Герман Франк в ответ на мой упрек. Меня, напротив, именно это побуждало по мере разумения вступать в споры по сущности поставленных вопросов и задач. Ежедневные газеты особенно сильно способствовали общему возбуждению. «Отечественный союз» открыл свои заседания в одном из городских садов, и иногда я приходил туда в качестве зрителя, как на спектакль. Темой для дебатов был выдвинут вопрос: республика или монархия? Меня глубоко поражало, с какой невероятной тривиальностью он обсуждался с ораторской трибуны и в печати. Все сводилось к признанию, что лучше всего республика, но что можно мириться в случае необходимости и с монархией, если только она не злоупотребляет своей властью.

Это побудило меня после ряда горячих споров высказать и собственный взгляд в обстоятельной статье[49]49
  Статья Р. Вагнера «Как относятся республиканские стремления к королевской власти?» (Wie verhalten sich die republikanischen Bestrebungen dem Königthume gegenüber?) была напечатана в Dresdner Anzeiger 14 июня 1848 г.


[Закрыть], напечатанной в Dresdner Anzeiger [«Дрезденском вестнике»] без моей подписи. Внимание людей, способных отнестись к этой теме с полной серьезностью, я старался привлечь не к внешним формам государственного управления, а к его внутреннему содержанию. Разобрав все нужды и требования общественной жизни и отметив необходимость усовершенствования на почве политических и социальных отношений согласно известным идеальным критериям, я ставил вопрос: возможно ли достижение нового строя с королем во главе государства? Я высказал мнение, что просвещенному монарху для осуществления собственных высших целей самому должно быть важно управлять государством, построенном на истинно республиканских началах. Такому королю я рекомендовал стать к своему народу в отношения более доверительные, выходящие за грань той придворно-аристократической атмосферы, которой он окружен. В заключение я высказал мысль, что король Саксонский является как бы избранником судьбы, способным дать другим немецким государям высокий пример.

Рёкель нашел, что это «истинное откровение ангела мира», и так как он опасался, что на страницах газеты статья не обратит на себя должного внимания, не вызовет сердечного отклика, то стал настойчиво уговаривать меня выступить с докладом на заседании «Отечественного союза»: устной речи он придавал особенное значение. Я пошел на собрание без определенного на этот счет решения, но когда услышал невыносимую болтовню двух ораторов, адвоката Блёде [Blöde] и скорняка Клетте [Klette], которые слыли тогда Демосфеном и Клеоном города Дрездена, я не выдержал, поддался страстному порыву, взошел на трибуну и с большим подъемом прочел газетную статью перед трехтысячной толпой.

216

Впечатление получилось ужасающее. У публики изо всей речи осталось в памяти только одно: яростный выпад королевского капельмейстера против придворных льстецов. Известие об этом неслыханном происшествии распространилось по городу с быстротой пожара. На следующий день была назначена репетиция «Риенци». Меня поздравляли, восхваляли мою самоотверженную смелость, но в самый день спектакля оркестровый слуга Айзольт [Eisolt] объявил мне, что представление отложено по неведомым причинам. В самом деле, вызванное мною возбуждение разрослось настолько, что дирекция боялась особенной демонстрации.

Затем со страниц газет на меня посыпалось столько проклятий и насмешек, что нечего было и думать обороняться. Саксонская муниципальная гвардия сочла себя оскорбленной, и комендант ее потребовал от меня извинения. Но самых непримиримых врагов, преследующих меня и до нынешнего дня, я приобрел в лице придворных чинов, особенно низшего ранга. Насколько это было в их власти, они старались побудить короля, а потом и интенданта тотчас же прогнать меня со службы. Ввиду этого я счел себя вынужденным написать королю письмо, в котором признавал свое поведение легкомысленным, но лишенным преступного намерения. Я послал его фон Люттихау с просьбой передать королю. При этом я хлопотал о краткосрочном отпуске, чтобы выиграть время и дать улечься разгоревшимся страстям. Поразительная, поистине дружеская благожелательность, которую проявил по отношению ко мне фон Люттихау, произвела на меня довольно сильное впечатление, тем более что я от него ничего не утаил. Лишь впоследствии обнаружилось, сколько скрытой ярости вызвала в нем моя статья, кстати сказать, совершенно им не понятая. Я узнал, что гуманным чувствам этого человека я не был обязан ничем, что здесь играла роль прямая воля короля: на все советы (между прочим, и со стороны фон Люттихау) примерно наказать меня он ответил решительным отказом, запретив разговаривать с ним на эту тему. Факт этот меня очень ободрил и доказал, что не только мое письмо, но и мою статью король понял правильнее, чем многие другие.

217

На этот раз (это было в начале июля) я решил воспользоваться коротким отпуском и поехать в Вену развеяться. Поехал я через Бреслау, где посетил музикдиректора Мозевиуса[50]50
  Мозевиус Иоганн Теодор (Mosewius; 1788–1858), немецкий оперный певец (бас), хормейстер и музикдиректор университета в Бреслау. Начинал музыкальную карьеру в качестве оперного певца в Кёнигсберге; затем переехал в Бреслау. По примеру Берлинской певческой академии Мозевиус в 1825 г. основал здесь Певческую академию. Всего через полгода после основания (первоначально Академия насчитывала всего 26 членов) была исполнена оратория Г. Ф. Генделя «Самсон». В 1830 г. Мозевиус осуществил исполнение «Страстей по Матфею» И. С. Баха и с тех пор стал одним из самых активных пропагандистов и популяризаторов баховского творчества. Вскоре Мозевиус организовал также Мужское хоровое общество (Breslauer Liedertafel) и стал хормейстером и музикдиректором университета Бреслау. Его стараниями исполнялись произведения не только Баха, но и Ф. Мендельсона-Бартольди, Л. Шпора, А. Б. Маркса и др. Кроме исполнительской деятельности, Мозевиус писал и теоретические работы, такие как J. S. Bach in seinen Kirchenkantaten und Choralgesängen (1845) и J. S. Bachs Matthäuspassion (1852).


[Закрыть], старого друга нашей семьи. В его доме мы провели вечер в живой беседе, причем не обошлось, к сожалению, без разговоров о политике. Больше всего меня интересовало его необыкновенно богатое, полное, если не ошибаюсь, собрание кантат Себастьяна Баха в превосходных списках. Осталось в памяти, кроме того, множество смешных и остроумных музыкальных анекдотов, которые он рассказывал с совершенно особым, своеобразным юмором. Когда Мозевиус в течение лета вернул мне визит в Дрездене, я сыграл ему часть первого действия «Лоэнгрина» на рояле, и его искренний восторг произвел на меня благотворное впечатление. Потом я слышал, будто он тоже высказывал неодобрительные и насмешливые обо мне суждения. Ни над верностью этих рассказов, ни над истинным характером этого человека я не задумывался, так как постепенно привыкал мириться со всякого рода непонятными вещами.

В Вене я посетил профессора Фишгофа[51]51
  Фишгоф Йозеф (Fischhof; 1804–1857), австрийский композитор, пианист и профессор Венской консерватории. Родился в еврейской семье в Моравии, в Буковице (Bučovice). Планировал стать врачом, но, начав изучать композицию, посвятил себя музыке. В 1833 г. стал профессором фортепьяно в Венской консерватории. Как композитор Фишгоф не получил широкого признания. Гораздо более он известен как коллекционер рукописей Л. ван Бетховена, составивший ценнейшее собрание.


[Закрыть], у которого, я знал, были очень интересные рукописи, особенно бетховенские. Среди них меня интересовал оригинал сонаты в c-moll, op. 111. Через Фишгофа, которого я нашел несколько сухим, я познакомился с господином Веске фон Пютлингеном[52]52
  Веске фон Пютлинген Иоганн (Vesque von Püttlingen; псевдоним Иоганн Ховен [Hoven]; 1803–1883), австрийский композитор, пианист и юрист. Не бросая юридической практики, проявил себя как талантливый музыкант. Дружил с Ф. Шубертом и Ф. Мендельсоном-Бартольди. Начиная с 1828 г. опубликовал ряд собственных произведений, в основном вокальных. Писал под псевдонимом Иоганн Ховен, подчеркивая свое преклонение перед Л. ван Бетховеном. Композиторское наследие Веске фон Пютлингена включает 6 опер: Turandot (1838); Johanna d'Arc (1840); Liebeszauber (или Käthchen von Heilbronn; 1845); Ein Abenteuer Karls II (1850); Der lustige Rat (1852) и Lips Tellian (1854). Кроме того, им написаны 20 квартетов, большая месса, сонаты и рондо для фортепьяно, а также 330 песен. В 1865 г. он опубликовал книгу Das musikalische Autorrecht.


[Закрыть], опера которого («Жанна д'Арк»), чрезвычайно тривиальная, была поставлена и у нас в Дрездене. Как композитор этот господин воспользовался именем Бетховена, из предосторожности присвоив себе только его окончание: «Ховен». Однажды мы были приглашены к нему на обед, и я несколько ближе присмотрелся к бывшему доверенному чиновнику Меттерниха[53]53
  Фон Меттерних-Виннебург цу Байльштайн (Бейльштейн) Клеменс Венцель Лотар (von Metternich-Winneburg zu Beilstein; 1773–1859), князь, австрийский государственный деятель. В 1801–1803 гг. был австрийским посланником в Саксонии. В 1803–1805 гг. – в Пруссии, затем, в 1806–1809 гг., – посол в Париже. В 1809 г. занял должность министра иностранных дел Австрии. В 1821 г. стал канцлером. Был одним из главных организаторов Священного союза. Являлся наиболее активным противником любого проявления либерализма. В 1848 г. правительство Меттерниха было свергнуто; он был вынужден бежать в Великобританию. В октябре 1849 г. переехал в Бельгию. В 1851 г. вернулся в Австрию, но активного участия в политической жизни уже не принимал.


[Закрыть], а ныне с черно-красно-золотой лентой через плечо выступающему в качестве убежденного сторонника современного движения.

Интересное знакомство завязал я также с русским сановником, атташе при русском посольстве в Вене, господином Фонтоном[54]54
  Фонтон Феликс Петрович (1801–1871), русский дипломат. В 1820 г. определен в ведомство Государственной коллегии иностранных дел. Участник Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. В 1842 г. назначен советником дипломатической миссии в Берлине. В 1846 г. назначен советником посольства в Вене. 8 июня 1855 г. определен чрезвычайным посланником и полномочным министром при дворах короля Ганноверского и Великого герцога Ольденбургского. С 5 января 1857 г. – чрезвычайный посланник и полномочный министр при Германском союзе. В 1859 г. произведен в тайные советники. Ушел в отставку в связи с болезнью 20 сентября 1860 г. В 1862 г. в Лейпциге издал двухтомник «Воспоминания. Юмористические, политические и военные письма», где, в частности, рассказывал о встречах с А. С. Пушкиным.


[Закрыть]. Мы встречались с ним довольно часто у Фишгофа и нередко совершали совместные прогулки. В его лице я нашел последовательного представителя того пессимистического мировоззрения, согласно которому ждать сносного порядка вещей можно только при условиях выдержанного деспотизма. С интересом и с известной чуткостью (он похвалялся, что получил образование в самых передовых швейцарских школах) прислушивался он к моим словам, когда я с энтузиазмом развивал перед ним идеальные очертания того искусства, которое должно иметь высокое, решающее влияние на жизнь общества. Фонтон соглашался, что осуществление моих стремлений не во власти деспотизма, и хотя он вообще не верил в его возможность, но за бокалом шампанского гуманное настроение брало верх, и он выражал мне свои наилучшие пожелания. Впоследствии я узнал, что при всех своих способностях и энергии человек этот не сделал сколько-нибудь выдающейся карьеры.

218

Так как я никогда ничего не предпринимал без определенной серьезной цели, я попытался использовать свое пребывание в Вене, чтобы дать ход идеям о реформе театра. Вена, которая обладала пятью различными по характеру театрами, влачившими жалкое существование, казалась мне удобным для этого поприщем. Я быстро составил проект объединения этих театров в своего рода федерацию под управлением как активных ее сочленов, так и привлеченных к делу деятельных литературных сил.

Я навел справки о тех лицах, близко стоящих к театру, перед которыми рациональнее всего было бы развить мой план. Кроме Фридриха Уля[55]55
  Уль Фридрих (Uhl; 1825–1906), австрийский писатель и журналист. Окончил среднюю школу в Тешене (польск. Cieszyn; чеш. Těšín; нем. Teschen; город в Силезии; с 1920 г. разделен на два города: большая часть с историческим центром стала польским городом Цешин, остальная часть составила город Чески-Тешин в Республике Чехия). Затем изучал филологию в Венском университете. С 1848 г. работал в качестве журналиста, а затем издателя. Являлся редактором следующих изданий: Die Presse; Der Botschafter; Neue Freie Presse и Wiener Zeitung. Автор новелл Allein in Paris; Mutterseelenallein; Herzensdämmerung и др., а также романов (Die Theaterprinzessin; Das Haus Fragstein; Die Botschafterin) и путевых очерков (Märchen aus dem Weichselthal; Aus dem Banat; An der Theiss) и др.


[Закрыть], с которым я познакомился через Фишгофа и который оказывал мне энергичное содействие, мне назвали некоего господина Франка (думаю, что это тот самый Франк, который впоследствии опубликовал большое эпическое стихотворение под названием «Тангейзер») и доктора Пахера[56]56
  Имеется в виду Пахер Йозеф Адальберт (Pacher; 1816–1871, австрийский композитор и пианист.


[Закрыть]. Об этом последнем выяснилось впоследствии, что он был, собственно, приспешником и агентом Мейербера, зарекомендовавшим себя далеко не с лучшей стороны. Самым привлекательным, самым значительным изо всех приглашенных мной на конференцию в квартире Фишгофа был доктор Бехер[57]57
  Бехер Альфред Юлиус (Becher; 1803–1848), композитор и музыкальный критик. Один из главных руководителей восстания в Вене в октябре 1848 г. Изучал право в Гейдельберге, Гёттингене и Берлине, но юридическую карьеру делать не стал, вскоре посвятив себя музыке. Отличался демократическими убеждениями. В Берлине являлся членом Berliner Burschenschaft. В 1838 г. стал профессором теории музыки и эстетики в университете в Гааге. В 1840 г. переехал в Лондон, где получил место профессора Королевской академии музыки. В 1842 г. приехал в Вену, где быстро оказался в самом центре культурной и общественной жизни. Являлся музыкальным рецензентом Wiener Allgemeine Musik-Zeitung («Венской всеобщей музыкальной газеты»). В мартовские дни 1848 г. оказался вовлеченным в политические события. После подавления Октябрьского восстания был арестован и расстрелян.


[Закрыть], живой, многосторонне образованный человек, единственный отнесшийся к моему проекту действительно серьезно, хотя и не вполне одобрявший его. Мне тогда же бросилась в глаза некоторая как бы неуравновешенность, резкость Бехера. Это впечатление приобрело в моих глазах еще большее значение, когда через несколько месяцев я узнал, что он убит на улицах Вены, как участник октябрьского восстания[58]58
  Бехер был убит не в уличных схватках, а расстрелян вместе в другими руководителями восстания.


[Закрыть].

Конференция доставила мне некоторое удовлетворение: было приятно уже то, что я мог прочесть свой план театральной реформы нескольким внимательным слушателям. Но всем казалось, что заниматься мирными театральными реформами теперь не время. Желая дать мне представление о том, что в этот момент занимает умы венцев, Уль повел меня однажды вечером в один из самых передовых политических клубов. Здесь я услышал некоего Сигизмунда Энглэндера[59]59
  Энглэндер Зигмунд (Engländer; 1828–1902), австрийский писатель и журналист. После окончания Венского университета посвятил себя литературному труду. В 1847 г. редактировал в Вене ежемесячник Der Salon: Mittheilungen aus den Kreisen der Litteratur, Kunst und des Lebens. Издано было всего три тома, после чего по цензурным соображениям журнал был закрыт. Во время революции 1848 г. Энглэндер занимал крайние левые позиции. После поражения восстания был приговорен к смерти, но ему удалось бежать сначала во Франкфурт-на-Майне, а оттуда в Париж. Однако вскоре за свою революционную деятельность он был выслан за пределы Франции. Окончательно обосновался в Лондоне, где стал редактором Londoner Deutsche Zeitung («Лондонской немецкой газеты»). Кроме того, сотрудничал с несколькими немецкими и австрийскими изданиями в качестве корреспондента. Является автором труда Geschichte der Französischen Arbeiter-Associationen («История французских рабочих ассоциаций»).


[Закрыть], который некоторое время спустя с заметным успехом выступил и в политической прессе. Та безвременность, с какой он, как и многие другие, судил о представителях австрийской власти, перед которыми трепетали все, прямо изумила меня, и в то же время меня поразила тривиальность высказанных им политических суждений.

Зато очень мягкое впечатление произвел на меня Грильпарцер. Имя его как автора «Праматери» было мне дорого со времен детства. Я посвятил его в мои планы театральной реформы, и, кажется, он с интересом отнесся к ним. Однако он не скрыл от меня, что с практической стороны мой проект и мои расчеты на его содействие были ему неприятны. Это был первый драматический писатель, которого я видел в мундире чиновника.

Я обратился с моими проектами к господину Бауэрнфельду[60]60
  Фон Бауэрнфельд Эдуард (von Bauernfeld; 1802–1890), австрийский драматург. В 1819–1821 гг. изучал философию в Шотландской гимназии (Schottengymnasium), а в 1825 г. – право в Венском университете. В 1830 г. зачислен в качестве стажера в Судебную палату. С 1843 г. занимал должность в комиссии по контролю за лотереями. Пробовал себя на политическом поприще, написав политическую брошюру Pie Desideria eines österreichischen Schriftstellers (1842). В 1845 г. совершил путешествие в Англию. В 1848 г., вернувшись в Вену, оставил государственную службу, вскоре став одним из самых известных драматургов Австрии. В 1882 г. был избран почетным гражданином Вены; в 1883 г. получил степень почетного доктора Венского университета. Является мастером жанровых сцен, наиболее успешно реализуя свой талант в комедиях и фарсах. Наибольшую известность получили следующие произведения Бауэрнфельда: Der Magnetiseur (1823); Leichtsinn aus Liebe (1831); Des Liebes-Protokoll (1831); Das letzte Abenteuer (1834); Burgerlich und Romantisch (1835); Zwei Familien (1840); Die Geschwister von Nürnberg (1840); Großjährig (1846); Aus der Gesellschaft (1866); Moderne Jugend (1869), and Der Landfrieden (1869); Aus Alt– und Neu-Wien (1872).


[Закрыть]. Этим дело и ограничилось. Затем я отдался наблюдениям над кипевшей в Вене пестрой общественной жизнью. На улицах можно было видеть деятельных членов Академического легиона, выделявшихся своими перевязями национальных цветов. Но в то время эти цвета были так распространены, что даже лакеи, подававшие в театре мороженое, носили такие же черно-красно-золотые ленты.

В Карл-театре[61]61
  Карл-театр (Carltheater), венский музыкальный театр, находящийся в Леопольдштадте (Leopoldstadt; второй район Вены, названный в честь императора Леопольда I). Был открыт в 1847 г. Функционировал до 1929 г. Здание театра было снесено в 1951 г.


[Закрыть], в Леопольдштадте, я смотрел новый фарс Нестроя[62]62
  Нестрой Иоганн Непомук Эдуард Амбросиус (Nestroy; 1801–1862), австрийский драматург, актер, оперный певец (бас). Получил образование в Шотландской гимназии (Schottengymnasium); изучал философию и право. Одновременно брал уроки вокала и актерского мастерства. В 1822 г. дебютировал в качестве оперного певца на сцене Кэрнтнертор-театра. В 1823 г. поступил в труппу Немецкого театра (Deutsche Theater) в Амстердаме. К началу 1830-х гг. отошел от оперной сцены, отдав предпочтение карьере драматического актера и одновременно пробуя себя как драматург. К этому периоду относятся первые сочинения Нестроя: Friedrich der Prinz von Korsika (между 1822 и 1827); Der Zettelträger Papp (1827); Sieben/ Zwölf Mädchen in Uniform (1827); Die Verbannung aus dem Zauberreiche oder Dreißig Jahre aus dem Leben eines Lumpen (1828); Dreißig Jahre aus dem Leben eines Lumpen (1829); Der Einsilbige oder Ein dummer Diener seines Herrn (1829); Der Tod am Hochzeitstage oder Mann, Frau, Kind (1829); Der unzusammenhängende Zusammenhang (1830); Magische Eilwagenreise durch die Komödienwelt (1830); Zwei Schüsseln voll Faschingskrapfen (1831). В 1831 г. получил первый ангажемент в театр «Ан дер Вин». В 1833 г. написана одна из наиболее известных пьес Нестроя Der böse Geist Lumpazivagabundus oder Das liederliche Kleeblatt («Злой дух Лумпацивагабундус»). В 1854–1860 гг. Нестрой руководил Карл-театром в Леопольдштадте. Среди многочисленных пьес Нестроя также следует отметить: Der Kobold oder Staberl im Feendienst (1838); Der Talisman (1840); Einen Jux will er sich machen (1842; по этой пьесе в 1964 г. написан знаменитый мюзикл Дж. Хермана «Хелло, Долли!»); Martha oder Die Mischmonder Markt-Mägde-Mietung (1848); Freiheit in Krähwinkel (1848); Tannhäuser (1857); Zeitvertreib (1858); Lohengrin (1859); Frühere Verhältnisse (1862); Häuptling Abendwind oder Das greuliche Festmahl (1862) и др. Пьесы Нестроя неоднократно ставились в России.


[Закрыть], в котором высмеивался князь Меттерних: по ходу пьесы на предложенный ему вопрос, отравил ли он герцога Рейхштадтского[63]63
  Герцог Рейхштадтский Франц (Herzog von Reichstadt); он же Наполеон II (полное имя Наполеон Франсуа Жозеф Шарль Бонапарт; 1811–1832), король Римский, сын Наполеона I Бонапарта от второго брака с Марией Луизой Австрийской; номинальный наследник империи. Наполеон I дважды отрекался от престола в пользу сына, провозглашая его императором под именем Наполеона II, но оба отречения не вступали в законную силу. С 1814 г. жил с матерью во дворце Шёнбрунн; воспитывался при дворе своего деда Франца I Австрийского, пожаловавшего ему титул герцога Рейхштадтского. Скончался от туберкулеза, но его ранняя смерть породила слухи о том, что он был отравлен.


[Закрыть], Меттерних, как уличенный преступник, трусливо скрывается за кулисы. В общем, на всем облике столичного города, жадного к удовольствиям, лежала печать молодости, силы и твердой веры в себя. Это впечатление вполне оправдалось, когда в роковые октябрьские дни население Вены оказало энергичное сопротивление войскам князя Виндишгрэца[64]64
  Князь цу Виндишгрэц Альфред Кандид Фердинанд (Fürst zu Windisch-Grätz; Windischgrätz; 1787–1862), австрийский фельдмаршал (1848). Начал военную карьеру в 1804 г. Участник кампаний 1813 г. (отличился в «Битве народов» под Лейпцигом) и 1814 г. В 1815 г. назначен военным комендантом австрийских войск в Париже; в 1840 г. – главнокомандующим войсками в Богемии; в 1844 г. – командующим войсками в Вене. Во время революции 1848 г. был наделен чрезвычайными полномочиями, но вскоре отослан в Прагу, где также начались волнения. 17 июня в результате бомбардировки Праги мятеж был подавлен. 31 октября была взята Вена; репрессивные меры Виндишгрэца отличались крайней жестокостью. Следующим этапом явилось подавление восстания в Венгрии; 12 апреля 1849 г. был отстранен от командования. В 1851 г. издал книгу Der Winterfeldzug 1848–1849 in Ungarn.


[Закрыть].

На обратном пути я заехал в Прагу и посетил старого друга Китля. Я нашел его страшно располневшим и бесконечно напуганным пережитыми шумными событиями. По-видимому, он находил, что возмущение чешской партии против австрийского владычества направлено лично против него. С другой стороны, он верил, что своей оперой «Французы у ворот Ниццы» на либретто, сочиненное мной (одна из арий, имевшая революционный характер, стала весьма популярной), сам же и вызвал революционное движение.

Попутчиком моим на пароходе оказался скульптор Хэнель, чему я очень обрадовался. Он только что решил с графом Альбертом Ностицем[65]65
  Граф фон Ностиц-Ринек Альберт (Graf von Nostitz-Rieneck; 1807–1871), чешско-австрийский военный и государственный деятель, верховный ландмаршал Королевства Богемии. Получил образование в Пражском университете; изучал философию и юриспруденцию. В 1828 г. поступил на государственную службу. С 1850 г. являлся президентом Пражской консерватории. В 1860 г. был членом Имперского совета в Вене, а также президентом Центрального объединения сахаросвекольной промышленности Австро-Венгрии и членом правления Ипотечного банка Богемии. В 1861 г. был избран в Богемский сейм. Одновременно являлся верховным ландмаршалом Королевства Богемии. Трижды избирался председателем правительства Богемии: с 31 марта 1861 г. по 31 июля 1863 г.; с 4 октября 1866 г. по 27 февраля 1867 г. и с 26 августа 1870 г. по 23 декабря 1870 г.


[Закрыть] финансовые проблемы по постановке статуи императора Карла IV и был в превосходнейшем настроении. Особенно способствовало этому то обстоятельство, что гонорар, согласно условию, был ему выплачен серебром. Австрийские бумажные деньги стоили тогда очень дешево, и он получил большую выгоду. Его радостное настроение было так велико, что, пренебрегая предосторожностями и не поддаваясь предрассудкам, он весь довольно длинный путь от пристани до нашего дома сидел со мной в открытой пролетке, несмотря на то что хорошо знал, какое возмущение и подозрительное к себе отношение я вызвал несколько недель тому назад среди дрезденского общества. Этот поступок чрезвычайно обрадовал меня.

219

Здесь возмущение властей против меня улеглось, и я приступил к исполнению капельмейстерских обязанностей. Без всяких помех я вернулся к обычному укладу жизни. Но в это время воскресли мои старые заботы и затруднения: надо было добыть денег, и я не знал, как это сделать. Я решил подробнее ознакомиться с ответом на ходатайство об увеличении моего содержания. Ранее, огорченный его содержанием, я не дочитал его до конца. Тут я убедился, к величайшему стыду, что ошибся: я полагал, что фон Люттихау выхлопотал, хотя и в унизительной форме, ежегодную прибавку к жалованью. Оказалось, что речь идет лишь о единовременном вспомоществовании. Очутился я, таким образом, в совершенно безвыходном положении, так как искать разъяснений по этому поводу было поздно, и мне ничего не оставалось, как молча примириться с беспримерно нищенской компенсацией моего позора.

Обстоятельства эти заставили меня изменить мнение о господине фон Люттихау, который еще недавно так, казалось, благородно вел себя среди всеобщего похода против меня. В моих руках оказались доказательства, обрисовавшие его и с этой стороны в определенном свете раз навсегда. Люттихау сообщил мне, что члены Королевской капеллы прислали депутацию с просьбой отказать мне от места, так как они считают ниже своего достоинства служить под начальством политически скомпрометированного капельмейстера, за что он их якобы жестоко отчитал и заставил успокоиться. Это представило мне Люттихау с симпатичной стороны и поддержало прежнее мое отношение к нему. Но когда я поговорил с членами капеллы, оказалось, что дело носило иной характер. Правда, придворные сферы делали попытки побудить Королевскую капеллу выступить с таким заявлением. Ей даже грозили немилостью короля и политической неблагонадежностью. Но в ответ на эти махинации, чтобы обезопасить себя от возможных дурных последствий, музыканты отправили к своему шефу депутацию, которой поручено было заявить, что капелла, как художественно-артистическая корпорация, не считает себя призванной вмешиваться в дела, к искусству не относящиеся. Таким образом, рассеялись последние следы ореола, которым я до того окружал фон Люттихау. Осталось только чувство стыда за то, что на его коварство я отвечал сердечным доверием. Отныне мое отношение к этому человеку могло быть только враждебным.

Но больше, чем перенесенные оскорбления, на меня подействовало сознание полной невозможности через Люттихау служить делу возрождения театра. Ничто более не побуждало меня держаться на должной высоте в качестве капельмейстера. При этих условиях, да еще при необыкновенно жалком и урезанном окладе я считал такого рода деятельность не заслуживающей каких бы то ни было усилий и продолжал исполнять свои обязанности лишь из нужды, как человек, случайно попавший в несчастную комбинацию обстоятельств. Я не делал ничего, что могло бы ухудшить положение вещей, но и не предпринимал ничего к его улучшению.

220

Как бы то ни было, следовало чем-нибудь компенсировать утраченные надежды на увеличение моего содержания. Мне пришла в голову мысль связаться по этому поводу с Листом и спросить у него совета, как выйти из затруднительного положения. Вскоре после роковых мартовских дней и незадолго до окончания партитуры «Лоэнгрина» он в одно прекрасное утро обрадовал меня неожиданным посещением. Лист приехал из Вены, где пережил дни баррикад, и направлялся в Веймар, чтобы поселиться там надолго. Мы провели вместе вечер у Шумана. Сначала музицировали, потом диспутировали, и диспуты наши благодаря разладу между Листом и Шуманом во взглядах на Мендельсона и Мейербера закончились тем, что наш хозяин, обозлившись, ушел к себе в спальню и долго к нам не выходил. Этим он поставил нас в очень странное, не лишенное комизма положение, о котором мы весело говорили на обратном пути домой. Редко удавалось мне видеть Листа в таком легкомысленно-живом настроении, как в эту ночь, когда, выйдя вместе со мной и концертмейстером Шубертом, он во фраке, несмотря на довольно резкий холод, каждого из нас проводил до квартиры.

В августе я использовал несколько свободных дней, чтобы съездить к Листу в Веймар. Лист, как известно, находился в особой милости у Великого герцога[66]66
  Карл Александр Август Иоанн (1818–1901), Великий герцог Саксен-Веймар-Айзенахский (с 8 июля 1853 г.); сын Великого герцога Карла-Фридриха и Великой герцогини Марии Павловны, дочери императора Павла I. Получил образование в Лейпцигском и Йенском университетах; изучал юриспруденцию, историю и естественные науки; в 1841 г. получил степень доктора права в Йенском университете. Прекрасно владел французским и русским языками; хорошо разбирался в русской культуре, знал русскую поэзию, неоднократно посещал Санкт-Петербург. В 1896 г. присутствовал на коронации императора Николая II. Вступив на престол, оставался верен конституционным принципам. Всю жизнь являлся покровителем наук и искусств и щедрым меценатом. В частности, он инициировал реставрацию замка Вартбург, начиная с 1838 г. Покровительствовал Ф. Листу и Р. Вагнеру, о чем свидетельствует ценная экспозиция Richard-Wagner-Museum в Айзенахе на вилле Фрица Ройтера (Hause Fritz Reuter). Карл Александр способствовал сохранению традиций т. н. Веймарского классицизма; при нем в Веймаре были поставлены памятники Гердеру, Виланду, знаменитый памятник Гёте и Шиллеру работы Э. Ф. А. Ритшеля (1857 г.). В 1860 г. Великий герцог основал Школу искусств (Großherzogliche Kunstschule Weimar). В 1872 г. – Веймарскую музыкальную школу (Weimarer Musikschule). В 1886 г. им был отреставрирован и открыт музей Гёте (Goethehaus) в Веймаре, а с 1887 г. архив Гёте (Goethe-Archiv). Наконец, в 1889 г. он основал в Айзенахе Библиотеку Карла Александра (Carl-Alexander-Bibliothek).


[Закрыть] и поселился в Веймаре надолго. И хотя ничем, кроме неудачного поручительства, он не помог мне, наше сердечное кратковременное свидание произвело на меня ободряющее, в высшей степени благодетельное впечатление. Вернувшись в Дрезден, я постарался упорядочить свой бюджет. Не ожидая ниоткуда никакой помощи, я решил обратиться к тем из моих кредиторов, которые относились ко мне благожелательно. Откровенно разъяснил я им положение моих дел и просил отсрочить на неопределенное время уплату долгов, пока обстоятельства не изменятся к лучшему. Я разъяснил им, что, заявив о своем согласии, они отнимут у моего врага, генерал-интенданта, возможность вредить мне, так как он только и ждет открытых выступлений кредиторов, чтобы начать против меня решительную кампанию. Кредиторы немедленно отозвались на мое письмо: Пузинелли и старая знакомая госпожа Клеппербайн [Klepperbein] заявили свою готовность совершенно отказаться от своих притязаний. Таким образом, несколько успокоенный и застрахованный против возможных подвохов со стороны фон Люттихау, я вернулся к исполнению капельмейстерских обязанностей. С большим рвением я углубился в любимые занятия по истории средневековой Германии. Мою должность я мог покинуть тогда, когда это мне заблагорассудится.

221

Среди таких обстоятельств я с интересом следил за судьбой моего друга Рёкеля. Ежедневно возникали тревожные слухи о подготовляющихся реакционных шагах и новых репрессиях со стороны правительства. Рёкель считал необходимым бороться с реакцией и выработал мотивированное воззвание к солдатам саксонской армии, отпечатал его и распространил в большом количестве экземпляров. Этот поступок показался правительству чересчур дерзким. Рёкель был задержан и три дня провел в тюрьме, пока его адвокат Минквиц [Minkwitz] не внес за него залог в 1000 талеров. Против него был возбужден процесс по обвинению в государственной измене. Возвращение Рёкеля домой, к напуганным жене и детям, сопровождалось небольшой уличной демонстрацией, организованной президиумом «Отечественного союза». Его приветствовали речью как борца за народное дело.

Со стороны генеральной дирекции придворных театров он получил вместе с небольшой суммой отказ от места. Рёкель сейчас же отпустил длинную бороду и принялся издавать Volksblätter [«Народные листки»] под единоличной своей редакцией. Доходы с этого издания должны были вознаградить его за потерянное место музикдиректора. На Брюдергассе [Brüdergasse] он снял квартиру под помещение конторы. «Листки» обратили общее внимание на его редактора, осветив его дарование с совершенно новой стороны. Он никогда не запутывался в туманно-живописных фразах, а ограничивался злободневными вопросами, общими насущными интересами. Обсуждал он их спокойно и трезво, лишь попутно от конкретных примеров переходя к высшим принципам. Отдельные статьи были коротки и не заключали в себе ничего лишнего. Они отличались такою ясностью, что казались поучительными и убедительными даже для самых простых, необразованных людей. Всегда он говорил о существе дела, не вдавался в формальные описания, вызывающие на почве политики такую путаницу среди необразованных людей. Поэтому вскоре он составил себе довольно значительный круг читателей как среди интеллигентного, так и неинтеллигентного населения. Цена этой еженедельной газеты была так низка, что доходы с издания оказались чересчур ничтожными. С другой стороны, можно было смело предсказать, что, если реакция возьмет верх, Рёкелю его газеты не простят.

Младший брат его Эдуард, приехавший на время в Дрезден, заявил о своей готовности принять доходное место учителя музыки в Англии, хотя занятие это было ему противно, чтобы в случае необходимости (можно было заранее предвидеть, что Рёкелю грозит тюрьма или виселица) иметь возможность поддержать его семью. Так как деловые связи со всевозможными обществами отнимали у Рёкеля все время, то я встречал его очень редко, и наши отношения ограничивались короткими совместными прогулками. Я пускался с этим энтузиастом, голова которого всегда оставалась ясной, в самые отвлеченные споры. Он выработал себе подробное, связное представление о полном перевороте социальных отношений, как они сложились исторически, о создании нового строя на новом общественном фундаменте. Новый моральный мировой порядок он воздвигал на учении Прудона[67]67
  Прудон Пьер Жозеф (Proudhon; 1809–1865), французский философ, публицист и социолог. Считается первым теоретиком анархизма. Объявляя крупную собственность кражей, отстаивал т. н. «владение» – мелкую собственность, не связанную с эксплуатацией чужого труда. При этом являлся убежденным противником коммунизма, который называл «абсурдной идеологией». Считал возможным уничтожение классовой эксплуатации посредством безденежного обмена товаров, что превратило бы всех трудящихся в самостоятельных производителей, обменивающихся товарами и услугами на началах взаимопомощи (мютюэлизма). Таким образом, осуществление «социальной революции» совершилось бы мирным путем. Основные сочинения Прудона: Qu'est ce que la propriété? («Что такое собственность?»; 1840); Avertissement aux propriétaires («Предостережение собственникам»; 1842); Principes d'organisation politique, ou la création de l'ordre dans l'humanité («Принципы политической организации, или Создание гуманного порядка»; 1843); Système des contradictions économiques ou Philosophie de la misère («Система экономических противоречий, или Философия нищеты»; 1846); Idée générale de la révolution au XIXe siècle («Общая идея революции XIX века»; 1851); De la justice dans la révolution et dans l'Eglise («О справедливости в революции и в церкви»; 1858); La Guerre et la Paix («Война и мир»; 1861); Du principe Fédératif («О федеративном принципе»; 1863); De la capacité politique des classes ouvrières («О политической способности рабочих классов»; 1865); Théorie de la propriété («Теория собственности»; 1866); Théorie du mouvement constitutionnel («Теория конституционного движения»; 1870); Du principe de l'art («Принцип искусства»; 1875).


[Закрыть] и других социалистов, на идее уничтожения власти капитала путем организации продуктивных сил рабочего класса. При этом он сумел настолько подкупить меня рисующимися тут перспективами, что и я стал связывать с этим новым строем реализацию того идеального искусства, которое грезилось мне.

Особенно сильно меня заинтересовали два положения. Он отрицал брак в той форме, в какой мы его знаем. Я спросил его, как сложатся при постоянно меняющихся связях наши отношения к женщинам? С благородным возмущением он ответил, что в атмосфере современного хозяйственного и классового гнета мы не в состоянии отдать себе отчета о чистоте нравов, свойственных человеку, о действительной возвышенности отношений полов друг к другу. Что могло бы заставить женщину принадлежать мужчине в обществе, где нет власти денег, нет преимуществ социального и семейного положения, нет никаких предрассудков – всего того, что связано с теперешним укладом. В другой раз я спросил его, откуда общество возьмет людей, свободных духом, способных всецело отдать себя художественному творчеству, раз все должны нести одинаковую рабочую повинность? Он ответил, что если все будет сообразовано с силами и способностями человека, исчезнет самое понятие о тяжести труда, что работа тогда получит художественный оттенок. Он ссылался на то, что поле, возделываемое одним крестьянином, дает гораздо менее, чем если этим займется целая кооперация, как это бывает, когда интенсивно обрабатываются отдельные участки.

Эти и другие соображения Рёкеля, излагаемые с благородным одушевлением, заставили меня задуматься о многом. Они помогли мне выработать себе представление о таком строе общества, в котором полностью воплотились бы высшие художественно-артистические стремления моего духа.

222

Размышляя об этих вопросах, я возвращался к тому, что ближе всего меня касалось, – к вопросу о театре. Поводов к этому было достаточно, и внутренних, и внешних. Согласно новому демократическому избирательному закону, ожидалось полное обновление народного представительства в Саксонии. Выбор радикальных депутатов по всем округам давал возможность рассчитывать, если такое положение дел упрочится, на серьезнейшие изменения в государственном хозяйстве. Было решено предпринять строжайшую ревизию королевского цивильного листа: все лишнее должно было быть вычеркнуто из придворного хозяйства. Театру как бесполезному учреждению, предназначенному для развлечения самой испорченной части публики, грозило вместе с сокращением цивильного листа полное уничтожение. Так как я лично придавал театру большое значение, то я счел необходимым дать господам министрам разъяснение всей важности этого вопроса.

Необходимо было поставить на вид, что если в нынешнем своем состоянии театр не заслуживает никаких жертв со стороны общества, то, предоставленный самому себе, без идеального контроля государства, он падет еще ниже и заразится тенденциями, опасными для общественной нравственности. Власть должна взять его под свою защиту, как она это делает по отношению к религии и школе. Мне казалось необходимым разработать основы организации театра, которые обеспечили бы ему осуществление благороднейших его задач. Соответственно этому я набросал план, по которому суммы, расходуемые в цивильном листе на содержание придворной труппы, предназначались для основания и поддержания национального театра саксонского королевства. Практические подробности были представлены до такой степени точно, что план мой мог служить руководством для господ министров при обсуждении законопроекта в парламенте. Оставалось войти в личные отношения с каким-нибудь министром.

Для этой цели более подходящим казался мне министр народного просвещения. На этом посту фигурировал тогда господин фон дер Пфордтен[68]68
  Барон фон дер Пфордтен Людвиг Карл Генрих (Freiherr von der Pfordten; 1811–1880), саксонский и баварский государственный деятель. Получил образование в университетах Гейдельберга и Эрлангена; изучал юриспруденцию. В 1833 г. стал профессором римского права Вюрцбургского университета. В 1843 г. получил место профессора на юридическом факультете Лейпцигского университета. С 1845 г. занимал пост президента и являлся лидером саксонской либеральной партии. В марте 1848 г. был назначен саксонским министром внутренних дел и министром образования. В феврале 1849 г. вернулся в Баварию, где был назначен министром-президентом Баварии и министром иностранных дел. В 1859 г. ушел в отставку. В 1864 г. Людвиг II Баварский вернул фон дер Пфордтену министерский портфель. Окончательно ушел с политической арены в декабре 1866 г.


[Закрыть]. И хотя о нем говорили как о человеке с чересчур гибкой политической совестью, как о человеке, стремящемся затушевать историю своего возвышения, связанного с революционным движением, тем не менее бывший профессор представлялся мне компетентным собеседником на тему, глубоко интересовавшую меня. Но я узнал, что художественные учреждения королевства, как и Академия изобразительных искусств, куда с особой горячностью я причислял и театр, находятся в ведении министра внутренних дел. Этому честному, не очень образованному и мало чуткому в вопросах искусства человеку, Оберлэндеру[69]69
  Оберлэндер Мартин Готхарт (Oberländer;?–1868), саксонский государственный деятель. Более подробной информации найти не удалось.


[Закрыть], я подал свою докладную записку, предварительно побывав у господина фон дер Пфордтена. Я хотел обеспечить себе его поддержку. При всей сложности своих занятий он принял меня вежливо и предупредительно, но всем существом своим, даже выражением лица отнял у меня всякую надежду на понимание с его стороны. Министр Оберлэндер сразу успокоил меня той серьезностью, с какой обещал вникнуть в дело. Но он тут же с полной откровенностью указал на то, что не следует полагаться на короля, который едва ли уполномочит его выступить с необыкновенным проектом по вопросу, до сих пор предоставленному сложившейся рутине. Не должно забывать, что к нынешним министрам и прежде всего к нему самому король относится без должного доверия. Ему трудно говорить с монархом о чем-либо, выходящем из круга его текущих дел. Вот почему поднятие этого вопроса лучше предоставить парламенту.

Так как мне хотелось предупредить возможность закрытия Придворного театра при дискуссиях о сокращении цивильного листа, если к этому вопросу отнесутся с радикальной решимостью, лишенной соответствующего знания и понимания, я не пожалел труда и вступил в переговоры с некоторыми влиятельными членами парламента. Я проник в новую, странную сферу и столкнулся с людьми и настроениями, совершенно чуждыми моему духу. Вести разговоры с этими господами за пивом, среди густого табачного дыма, поддерживать в них интерес к столь далеким от них темам было трудно. После того как фон Трючлер [von Trütschler], красивый, энергичный, мрачно-серьезный человек, долго и молча меня слушавший, заявил, что на государство он более ни в чем не полагается, а знает только общество, что это последнее без него и без меня поймет, как ему отнестись к искусству и к театру, я, пристыженный, ушел и отказался от дальнейших усилий, от всяких надежд. Из всего этого получился, как я впоследствии убедился, только один результат: господин фон Люттихау узнал о моем проекте – это обнаружилось в одном из наших разговоров – и проникся новой враждой ко мне.

На моих совершенно уединенных прогулках, чтобы дать исход кипевшим чувствам, я много думал о будущих формах человеческих отношений, когда исполнятся смелые желания и надежды социалистов и коммунистов. Их учения, которые тогда еще только складывались, давали мне лишь общие основания, так как меня интересовал не самый момент политического и социального переворота, а тот строй жизни, в котором мои проекты, относящиеся к искусству, могли бы найти осуществление.

223

В это время меня занимала мысль о драме, героем которой являлся бы Фридрих Барбаросса. Эта фигура стояла передо мной в полноте силы и величия. Не имея возможности провести в жизнь свои идеальные стремления, он отказывается от них сознательно, и это самоограничение, возбуждая участие к герою, должно подчеркнуть всю сложность существования на земле. Эту драму я хотел написать в форме народных стихов, в стиле средненемецкого эпоса. Образцом мне рисовалась поэма «Александр» священника Ламберта[70]70
  Ламберт; более правильно Ламбер (Lambert le Tort; также Lambert le Court, Lamberz li Tors), французский поэт XII в., трувер. Точные даты жизни неизвестны. Автор поэмы об Александре Македонском (около 1170 г.); оригинал не сохранился, но послужил основой для более позднего эпоса, принадлежащего перу Александра Парижского (или Александра де Берне; Alexandre de Paris; Alexandre de Bernay), который, скорее всего, и был известен Р. Вагнеру.


[Закрыть]. Содержание я набросал в самых общих чертах и в немногих строках. Драма была разбита на пять действий. Первое действие: рейхстаг в Ронкалийском поле, демонстрация королевской власти, повелевающей даже стихиями. Действие второе: осада и взятие Милана. Действие третье: измена Генриха Льва и поражение при Леньяно[71]71
  Битва при Леньяно – сражение между ополчением Ломбардской лиги и войсками императора Священной Римской империи германской нации Фридриха Барбароссы. Произошло 29 мая 1176 г. Предварительно, 16 апреля 1175 г., Фридрих встретился с послами Ломбардской лиги для мирных переговоров, но мир заключить не удалось. В результате кровопролитной с обеих сторон битвы при Леньяно войска Фридриха Барбароссы потерпели поражение. Мир был достигнут лишь 24 июля 1178 г.: Фридрих покорился папе Александру III, признав его главой Вселенской Церкви.
  Интересно отметить, что это сражение все-таки нашло отражение в музыкальном искусстве: в 1849 г. Джузеппе Верди написал оперу «Битва при Леньяно» (La battaglia di Legnano).


[Закрыть]. Действие четвертое: рейхстаг в Аугсбурге, покорность и наказание Генриха Льва. Действие пятое: рейхстаг и дворец в Майнце, мир с ломбардцами, примирение с папой, принятие креста и отбытие на восток. Интерес к разработке этой драмы, однако, сейчас же во мне угас: его вытеснил миф о Нибелунгах и сказание о Зигфриде, совершенно меня захватившие. Сходство концепции и побудило меня вникнуть в эту область, в которой история соприкасается с сагой, и я набросал на бумаге кое-какие мысли на эту тему, причем пользовался найденными в королевской библиотеке монографиями авторов, имен которых я теперь не помню. В них я нашел много ценных указаний относительно идеальной сущности королевской власти в Германии.