Текст книги "Дом детства №3"

2. Жизнь в старшей группе детдома

Мы жили на втором этаже шикарного кирпичного особняка купца Мансурова на улице Володарского. Пытался найти о нем информацию в интернете, но ее там практически нет. Центральным был ЗАЛ – просторное светлое помещение с окнами на две стороны. Потолки высокие, больше четырех метров. Я еще застал время, когда с потолка свисала большая старинная латунная люстра. Потом ее сняли, и она еще долго лежала на складе. Передняя часть зала представляла собой сцену – пол был приподнят сантиметров на 40. На сцене был своеобразный «красный угол», только вместо иконы в специальной деревянной конструкции, сделанной в монументальном стиле, стоял фанерный Ленин во весь рост со своим призывом «учиться, учиться и учиться». Справа и слева от него были две ниши поменьше с досками, на которых развешивали праздничные лозунги и другие агитационные материалы. С левой стороны сцены стояло старенькое расстроенное пианино, на котором мог играть любой желающий. «Собачий вальс» все знали. Были и талантливые исполнители, к примеру, Вова Вяткин, игравший позже в ресторане «Кама» в Перми.

Во время собраний или концертов сцена использовалась по прямому назначению – для выступления ораторов, певцов и танцоров. К праздникам мы готовили разные номера. Гвоздем любого концерта было выступление хора под руководством В. В. Суханевича со своим баяном. Меня тоже записали для количества, разучивали песню «То березка, то рябина, куст ракиты над рекой…». Из-за отсутствия музыкального слуха я не понимал, чего от меня хотят, да и песня скоро стала ненавистна. Как следствие, вскоре был с треском исключен из хора, чему несказанно обрадовался. Для детей-зрителей притаскивали стулья из всех комнат и даже из столовой. По окончании сбора надо было все перетаскать по местам. В обычные будние дни зал был учебной комнатой для занятий и подготовки домашних заданий двух, а то и трех классов. Кроме зала, была еще одна классная комната, но существенно меньше.

Репетиция хора под руководством В. В. Суханевича. В первом ряду: Валя Назарова, Галя Казанцева, Люба Брюхова, Валя Антипина, Домна Мальцева, Зоя Дульцева, Маша Волкова, Валя Щукина, Рая Лось, Аня Тюнягина, Света Амирова, Галя Бакланова, Галя Шестакова. Во втором ряду: Вова Кузьминых, Стасик Дурницын, Аркадий Широков, Витя Баумбах, Ваня Филипьев, Саша Строев, Сережа Новожилов, Сережа Полыгалов

В группе было две спальни мальчиков – большая и маленькая. Маленькая считалась более комфортной, и ее занимали самые старшие. Спали на железных кроватях с панцирными сетками. Спинки были с откручивающимися металлическими шарами – двумя большими по краям и несколькими маленькими между ними. Ясно, что их всегда не хватало. Дежурные санитары протирали пыль с металлических уголков сеток кроватей и с окон, времени это занимало немного.

Воспитатель не всегда мог дождаться, пока мы уснем после отбоя. Мы еще долго разговаривали, а иногда устраивали ночные бои на подушках, вымещая оставшуюся от дня энергию, – кто бывал в пионерских лагерях, поймет меня. Утром нас было трудно поднять на зарядку. В каждой спальне было радио, и воспитатель включала его на всю катушку. Нина Васильевна в этом случае использовала еще один безотказный прием. Выждав минут 10–15, она ходила по спальням и звала: «На завтрак!» Волей-неволей размыкали сонные глаза и одевались, боясь опоздать в школу.

У девочек тоже было две спальни, одна из которых большая проходная, в нее вели две двери. Переодевались днем девчонки в дальней маленькой спальне, на случай, если кто-то из мальчишек вдруг случайно заглянет. В спальне девочек стоял городской телефон, который звонил крайне редко. Второй телефон был в канцелярии. На втором этаже особняком нависал над лестницей изолятор – маленькая мрачная комната с одной или двумя кроватями, в которой пахло лекарствами. Она обычно пустовала и немножко пугала нас возможной перспективой пожить в ней неделю-другую.

Еще на лестничной площадке находились две маленькие комнатки, одна из которых кладовка. Другая в разное время была радиорубкой, фотолабораторией и др. Римма Александровна сказала, что раньше там были туалеты.

На второй этаж вела широкая парадная каменная лестница. Начало лестницы через небольшую площадку и парадную дверь соединялось с парадным крыльцом, выходящим на улицу Володарского (смысл слова «парадный» до нас тогда не доходил). Но эта дверь была всегда закрыта, попадали в дом через вход со двора. На первом этаже в холодном тамбуре находились туалеты. Зимой их убирали нерегулярно, поэтому вокруг отверстий и по всему туалету нарастал желтый лед. Хорошо помню, как ночью в одних трусах, босиком, стремглав скользя по лестничным перилам, добегал до туалета, стоял на цыпочках на самом краешке у двери и струйкой пытался достать до отверстия, что, конечно, не получалось. Потом бегом обратно, и нырял в свою кровать с головой под одеяло. Позже, когда провели водопровод и канализацию, ситуация изменилась. Еще была узенькая деревянная лестница, ведущая на чердак. Люк на него был заперт на висячий замок.

На первом этаже, перед входом в столовую, находилась умывальная комната, такая же, как у малышей. Каждый приходил со второго этажа со своим полотенцем, зубной щеткой и порошком, а затем снова относил умывальные принадлежности в спальню.

Между столовой и кухней проходила толстая капитальная стена. В ней находилось два окошка примерными размерами 90×50 см. Через одно из них повара подавали еду, а в другое каждый ставил свою грязную посуду и говорил поварам спасибо. Также спасибо говорили воспитателю, стол которого стоял у стены, как раз между этими двумя окошками. Опоздавший на обед должен был спросить разрешения: «Можно войти?» Воспитатель или сразу впускала, или спрашивала, почему опоздал. Едой никогда не наказывали. Воспитатель следила, чтобы мы «не кусочничали» – не брали с собой куски хлеба в спальню, но мы их все равно таскали. Еще там сидела медсестра Лидия Романовна, обязанностью которой было следить за санитарной гигиеной и качеством пищи. Некоторые из ребят безжалостно считали ее бездельницей, которая приходит только есть. На ночь столовую не запирали, а на два окошка со стороны кухни устанавливали деревянные щиты и запирали на засовы из дощечек. Особо отчаянные и проголодавшиеся ночью проникали на кухню и наверняка находили нарезанный хлеб, как будто специально оставленный.

Нашу собаку кормили остатками с кухни. Иногда у нее появлялись запрещенные щенки. Любители тайком их подкармливали, а порой приносили в свою кровать под одеяло. Когда «незваных гостей» обнаруживали, бывало много шума. Неблагодарную работу по борьбе с численностью собак делал разными способами наш завхоз П. А. Кирьянов. За это его не любили. А вот кошек у нас почему-то не было…

Кухня была очень большая, почти как столовая. Ее условно можно было разделить на две части-зоны. В чистой светлой части с большими окнами повара готовили еду на мощной электрической плите в алюминиевых кастрюлях литров по 50. Еще был жарочный шкаф для выпечки с большими черными противнями. В другой зоне мыли посуду. В самом центре находилась печь на дровах, которые надо было подтаскивать и зимой и летом. В печь был вмурован огромный чугунный чан, в котором постоянно грелась вода. Зачерпывали воду ковшом с длинной деревянной ручкой. Горячая вода в первую очередь была нужна для мытья посуды: ее опускали последовательно в три стоящие вдоль стены раковины. Посуду для почти ста человек мыли девчонки поочередно – это большой труд. Отдельная раковина предназначалась для мытья фруктов и овощей. В каждой группе стояло эмалированное ведро кипяченой воды с крышкой и кружкой – подходи, черпай и пей. Горячая вода была нужна и для других хозяйственных нужд: мытья полов, обуви…

Основная часть продуктов хранилась в кладовке, запиравшейся на замок, ключи от которого были только у поваров. Там стоял огромный, как платяной шкаф, холодильник с двумя дверцами. Несколько десятков буханок хлеба хранились там же на полках, прикрытых полотенцами от мух. Между наружным входом и кухней было небольшое вытянутое помещение – там мы чистили картошку, ведра по два. Еще были две кладовки в пристрое с отдельным входом – для муки, круп, овощей… В одной из них был глубокий (метра три высотой) погреб со льдом. Там хранили мясо. Один раз я ездил заготавливать лед на Каму в район Дома культуры. Вырубали большие куски, закладывали в погреб, а ближе к середине лета тающие куски льда выбрасывали на землю. Необычно было видеть лед летом.

Поваров мы любили, потому что они вкусно готовили и у них всегда можно было чем-то угоститься. МЕНЮ было разнообразным и сбалансированным – у нас же был санаторный детский дом. Очень любил выпечку, называвшуюся «кулик» и «шаньга». В Пензе, где сейчас живу, таких нет. Каждый свой приезд в Осу я искал их в магазинах. Пекли пироги с рыбой, но там попадались кости, поэтому рыбу я выгребал и выбрасывал, а тесто ел. Вкусной выпечки всегда было много – разные пирожки, булочки, коржики, пончики. Рыбьим жиром нас тоже пичкали, противно, но по ложке в день глотали. Летом и осенью давали самые разные фрукты. Ягоды – смородину, крыжовник и клубнику – детскому дому продавали частники. Помню, они регулярно привозили по два-три ведра на велосипеде. А нам по стакану давали на полдник. Еще вкуснейшие котлеты запомнились, но давали по одной, без добавки. Витамины добирали совсем маленькими яблочками-дичками размером со смородинку. Росли они в сквере около храма – там как раз пролегал наш маршрут из восьмилетней школы домой. Ешь, сколько хочешь, и никто не поругает.

Нина Васильевна приучала нас ТРУДИТЬСЯ, как говорят, «прививала трудовые навыки». Мы знали, что после выхода из детдома надо будет работать, готовить себе пищу, стирать… Мы сами себе гладили рубашки и брюки через намоченную марлю. У нас был свой огород, где каждый год мы с Ниной Васильевной сажали овощи, постоянно поливали, пололи. Мало помню, что вырастало, но как сажали и поливали, помню хорошо. Крыжовник и смородину съедали еще зелеными, так и говорили: «Пойдем попасемся». Было много цветов во всех садиках, за которыми тоже надо было ухаживать. До сих пор помню, как росли ноготки, бархотки, мальвы… У нас было свое картофельное поле – там, где сейчас районная больница. Хорошо помню, как сажали, окучивали и копали картошку. Шествовали гурьбой через весь город. Кто-то шел рядом с Ниной Васильевной, слушая интересные рассказы, а кто-то встраивался в длинный караван. Помнится, картошку мы хранили в подвале гостиницы, расположенной рядом с храмом (сейчас там библиотека). Мы в этот подвал с арочными сводами ходили обрывать картофельные «ростки».

Для детдомовской лошади, на которой ездили за хлебом, продуктами и по другим хозяйственным надобностям, мы запасали сено. Доставка сена и забрасывание его на сеновал были для нас настоящим шоу. До сих пор ощущаю его терпкий вкус и покалывание на теле. Последнее чаще было следствием прыжков с крыши конного двора в стог сена с различного рода сальто-мортале, хотя это и запрещалось. Взрослые ругались, но, по-моему, смотрели на это сквозь пальцы. Запасали ДРОВА, складывали их в дровяник, поленницы, потом таскали их к печкам и на кухню – каждому давалось задание перенести определенное количество поленьев. Организовывали и контролировали нас воспитатели, в том числе и Нина Васильевна. Где-то в 1972 году директор А. Ф. Шестаков пробил финансирование, построил угольную котельную, запустил центральное отопление – за одно это ему низкий поклон!

Были и другие повседневные домашние дела. Полы мы сами не мыли, но подметали их по графику дежурств после приготовления домашнего задания. Прочитал сейчас у Алексея Зверева, что школьников приходится учить работать веником, и вспомнил себя. Я действительно сначала не понимал, как мести: вот лежит бумажка – это понятно, но зачем «чистое» место на полу мести? Дежурили по столовой: накрывали на столы, а после еды вытирали их, затем опять же подметали полы. Девочки дежурили больше по кухне, и даже помогали готовить. Подметали метлами двор, площадки, дорожки. Позже, в один из приездов в детский дом, я узнал, что по санитарным правилам и нормам запретили пускать детей на кухню и поручать им хозяйственные дела, – считаю, что это была перестраховка бюрократов и огромная ошибка.

Что-то похожее на уроки труда было дополнительно и у нас. В распоряжении мальчишек была просторная СТОЛЯРНАЯ МАСТЕРСКАЯ, расположенная в этом же здании на первом этаже. Там был весь необходимый набор оборудования: циркулярка, токарный станок по дереву, наждак, верстаки, тиски и различные ручные инструменты. Была специальная ставка инструктора по труду, хотя они часто менялись – видимо, из-за маленькой зарплаты. Запомнил, что мы сами делали себе хоккейные клюшки, которые получались тяжеловатыми и ломались. У девчонок в здании канцелярии была ШВЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ, где они учились вышивать иголкой и работать на швейных машинках. Большим событием для нас было приготовление пельменей – один раз в год, в зимние каникулы. Помню, участвовали в этом действе старшая и средняя группы. В столовой столы составляли в один длинный ряд и покрывали сверху клеенкой. Повара успевали только подавать нам муку, фарш и относить готовые пельмени в холодильник и холодную кладовку. Сами месили тесто, раскатывали его, вырезали кружки с помощью граненых стаканов. Главное, надо было поплотнее сжать края, чтобы фарш не выпал при варке. Конечно, у многих пельмешки получались неказистыми, но всегда вкусными! Все пельмени обязательно пересчитывали и громко извещали, сколько уже слепили – оказывалось, несколько тысяч штук. Гвалт стоял еще тот: кто-то спрашивал, как делать и просил помощи, кто-то хвастался, как у него красиво получается, некоторые просто разговаривали друг с другом…

Лишь на второе место я ставлю УЧЕБУ. Когда мы перешли к Нине Васильевне в старшую группу, она сказала примерно следующее: «Вы уже большие, домашние задания будете выполнять самостоятельно. Я не собираюсь стоять у вас над душой и контролировать каждый ваш шаг, каждый предмет. Но если будете приносить двойки – пеняйте на себя». Так и было. Естественно, отводилось время на подготовку уроков «по режиму» – с 4 до 6 часов дня. В 9–10-м классах, когда нас осталась только половина класса, мы уже были полностью самостоятельными – на уроки приходилось тратить гораздо больше времени. Вот тут я почувствовал необходимость иногда уединиться, сосредоточиться, но, увы, такой опции детдом не предоставлял.

Нина Васильевна и школа существовали как бы параллельно: воспитатель не ходила в школу, да и учителя у нас не бывали. Практиковалась такая система: младшим-подшефным (6–7-й класс) назначались шефы из старших классов. Все как в большой семье – старшие помогают младшим. Старшим не хотелось «ударить лицом в грязь», поэтому и они поневоле подтягивались в учебе. Шефов назначали по обоюдному согласию. Я курировал Вову Богданова, а потом Ларису Соломкину – мне их назначила Нина Васильевна – где-то они сейчас?

Еще одну меру придумала Нина Васильевна: мы сами, без воспитателей, проводили собрания, где обсуждали школьные и домашние дела. Меня первый раз выбрали председателем с подачи Веры Зубовой, и еще долго я потом им оставался. Конечно, это было совсем по-другому, чем в фильме «Путевка в жизнь». Нина Васильевна организовывала эти собрания, но сама не присутствовала. Я никак перед ней не отчитывался, но вот сейчас думаю, что она все равно как-то была в курсе. Тем более что поводом для собрания иногда являлись какие-то проступки ребят. Был у нас, конечно, и совет пионерской дружины, но, мне кажется, что тогда он был формальным.

Мы часто бывали на природе. За земляникой и клубникой ходили со стеклянными пол-литровыми, литровыми, а кто-то и с трехлитровыми банками. Пластика тогда не было. Обвязывали горловину веревочкой, делали из нее же длинную лямку и вешали себе на шею. Обе руки были свободны для сбора ягод. Кто-то набирал много, но были и такие, как я – возвращались с пустыми банками: если что-то и набирали, то съедали на обратной дороге. Помню, как-то ездили с Ниной Васильевной на машине за малиной. Даже я набрал полведра. Каждый делал себе варенье с помощью поваров, но в основном съедали ягоды в свежем виде. Сами солили грузди и рыжики, каждый хранил одну-две баночки под кроватью. Повара жарили нам лисички с картошкой – самое вкусное блюдо из детства. Пару раз собирали малину в саду у пивзавода. Собирали мы и подорожник, как лекарственную траву, в наволочки. Затем сдавали его куда-то в аптеку за совсем небольшую плату. Хорошо запомнил листок с расценками в пункте приема. Самое дорогое – лепестки василька, за килограмм давали 10 рублей, огромные деньги!

Нина Васильевна доверяла нам: зимой мы группой не менее пяти – шести человек ездили на лыжах за Каму. Там было место с большой крутой горой, называлось Васькин Лог, не знаю почему. Нашей целью было покататься с той горы. До сих пор помню огромные разлапистые ели, покрытые снегом, как в сказках. А тишина там была такая пронзительная, что, если на какое-то время останешься один, даже страшновато было. Обратно иногда подъезжали, попросившись на какие-нибудь сани, – через Каму прокладывалась зимняя дорога. Было обязательное условие: возвращаться до темноты, но это не всегда получалось. Мы ни разу не подвели Нину Васильевну: никого не оставили одного и никаких серьезных происшествий с нами не случалось. А ведь ширина Камы около четырех километров!

Летом, естественно, купание, в жаркую погоду по два раза в день отправлялись с Ниной Васильевной старшей группой босиком на пляж. Кто-нибудь ходил по территории и созывал: «Желающие! Купаться!» Плавок никаких не было, купались в черных сатиновых трусах. Обратно шли с характерными мокрыми пятнами на штанах, несмотря на то, что трусы выжимали. По пути объедали малину, высовывавшуюся из-за заборов. Знали, где не тронут, а где хозяева злые и поругают.

Через дорогу от нас, ворота в ворота, находился ДОМ ПИОНЕРОВ. Не очень успешно пытались ходить в какие-то кружки и секции, но главным был футбол. Летом гоняли мяч с обеда до вечера. Кое-как нас на ужин могли загнать. Разбивались на две примерно равные команды. Народу (так и говорили) было не так много, поэтому играли ребята всех возрастов, кроме малышей. Самым престижным было играть нападающим: когда забиваешь гол, ты – герой. Поэтому самые сильные игроки, два-три человека, шли в нападение. Тех, кто поменьше и послабее, ставили в защиту, говорили: «Твое место вот здесь, охраняй территорию от сих до сих, вперед не убегай; с нападающими не водиться, если мяч тебе попал, выбивай вперед на нашего игрока или в сторону; вратарю лучше не отдавать, а то в свои ворота забьешь». Защитников ставили всегда не меньше трех. Самого слабого ставили в ворота, там неинтересно: бегать не надо – стой, жди, когда мяч прилетит. Если уж совсем неумеха был, то про него говорили «дыра» и заменяли на другого. Вратарю доставались все шишки, если забьют гол. Ему же доставалась и самая неприятная обязанность – каждый раз бегать за мячом, когда он улетал за поле. Если еще оставались люди, то была и полузащита. Поле и ворота были много меньше стандартных и без сеток. Иной раз яростно спорили, попал мяч в ворота или нет. Команды каждый день собирались новые. Играли все желающие, всем места хватало. С нами периодически играли несколько человек «домашних», но они погоду не делали, поскольку через несколько часов им надо было идти домой, а мы до отбоя бегали. Иногда против нас собиралась целая команда «домашних». Леша Кобелев подтвердил, что мы выигрывали чаще, хотя они были старше: у нас были ежедневные длительные тренировки. Как-то так совпало, что из этих ребят выросли очень известные люди: Юра Кузнецов – врач и мастер спорта по боксу, Саша Уржумцев французским профессором стал, да и Юра Соколов не последний человек в Осе – обо всех есть статьи в Осинской энциклопедии.

Играли мы в отечественных кедах, которые были тяжеловаты, да и тряпичные задники у них быстро обрывались, а новые когда еще дадут. В сандалиях неудобно, поэтому и гоняли босиком. Как-то осенью был медосмотр, и у нас поголовно выявили плоскостопие. Один Сережка Пятунин оказался с нормальными ногами, поскольку в футбол почти не играл, а ходил в ботинках. Но плоскостопие потом исправилось, а футбол дал отличную физическую форму на много лет. Нам ни до курения, ни до других вредных привычек не было дела – все вытеснял футбол. И Нина Васильевна была за нас спокойна, на поле даже не заглядывала. Редко, но бывало, что мяч улетал в чужой огород. Было железное правило ничего не рвать, а то неизвестно, как дальше будет. Большой ругани не помню. Раньше футбольные мячи были с резиновой камерой, которая вставлялась внутрь кожаной оболочки, и со шнуровкой. В сырую погоду мяч намокал и становился тяжелым, а если еще шнуровкой в голову попадал, то было очень чувствительно. Играла с нами в футбол и одна девчонка, Марина Бородулина – не хуже мальчишек. Мы относились к ней, как равной, и поблажек не давали. Да и в других играх она была сильна, за что мне очень нравилась. Таинственными для нас были правила игры в футбол, их нигде не печатали. Однако самые авторитетные из нас уверенно заявляли, что делается по правилам, а что нет. Футбол по телевизору мы не смотрели, ни за какие команды высшей лиги (тогда это называлось высшим дивизионом) не болели, в отличие от сегодняшних мальчишек, а просто гоняли мяч в свое удовольствие. Изредка удавалось увидеть на стадионе, как играет настоящая взрослая команда, – очень впечатляло!

Были нам доступны и другие командные игры – волейбол, баскетбол, настольный теннис. Залить каток для хоккея было не так сложно, а вот всю зиму чистить на нем снег – требовало большого энтузиазма. Никто из взрослых не заставлял, сами по очереди выходили после школы. Было преимущество перед «домашними»: всегда была возможность «сколотить» две команды и играть в любое время на своей площадке. Застал я «на исходе» лапту и городки, для которых были размечены два квадрата на большой площадке. Это я вам еще про игру в «кинжики» не рассказал – интереснее любых войняшек и зарниц. Об этом – чуть позже.

Подростковый ВЕЛОСИПЕД нам сначала купили один на группу. И вот мы, человек семь-десять особо жаждущих, с нетерпением ждем своей очереди. Договариваемся, что каждый катается по два круга на большой площадке и передает следующему. Помогаем друг другу учиться ездить, кто упадет – к тому сразу сбегаемся, помогаем подняться и ругаемся, что он может повредить велик… Потом стало проще, и некоторые вдвоем, на одном подростковом велосипеде (один сидит на раме), ездили за город рвать горох в поле. Была у нас и парочка отмороженных, которые пытались угонять другие велосипеды от дежурки, но это продолжалось недолго: их находили и сурово наказывали.

ШКОЛА, сначала восьмилетняя, а затем первая средняя, для нас была основным каналом связи с внешним миром. Мне сложно представить, что о нас думали одноклассники и учителя, но никакого к себе особого отношения не замечал. Шапочно общался со многими ребятами, даже из параллельного «А» класса, а с кем-то и водил компанию. Ущербным себя не чувствовал.

В старших классах достаточное количество времени уже проводил за стенами детского дома. Ходили на Каму к волнорезу удить рыбу. Магазинов для нас было три: универмаг, дежурка и базар – ходили поглазеть или купить что-то по мелочи. Макулатуру, металлолом собирали и даже книги распространяли, но это были разовые акции. Все это были целенаправленные выходы, обязательно отпрашивались у Нины Васильевны. Не было такого, чтобы просто взять и пойти по городу гулять, когда вздумается. Пропустить обед или ужин считалось грубым нарушением режима.

Конечно, не все у нас было гладко. Были рогатки с опасными пульками из алюминиевой проволоки, пугачи, карбид в бутылках при летнем ремонте зданий… Вова С. был очень одаренный парень, хотя и не отличник. В самом начале 9-го класса с двумя воспитанниками был пойман на краже арбузов с базара. По совокупности с художествами в лагере и руганью с директором был отчислен из детдома в ПТУ. Уже после своего выпуска я узнал, что несколько ребят (выделялись братья Б.) постоянно «шныряют» по городу: собирают и сдают пустые бутылки, крадут вещи, оставленные без присмотра у дворов домов, обворовывают пьяных. Не посчитайте меня осквернителем прошлого, но я помню, что пьяные на улице, бывало, лежали и были для воришек легкой добычей. Однако если воспитатели видели у кого-то часы, деньги или кошелек, то сразу же устраивали разбирательство. Случались кражи денег и у самих воспитателей.

Бывали и такие ситуации: первые год-два выпускников очень тянуло в детский дом, и они приезжали на несколько дней на каникулы. Если они не были нарушителями, то директор пускал их пожить, и еду на них изыскивали. Те, кого он не пускал, все равно приезжали и тайком селились на сеновале, а друзья втихаря приносили им еду. Мне кажется, что Нина Васильевна знала о таких случаях, но виду не подавала: еду-то из столовой на виду надо было выносить. Случались и буквально преступные ситуации: «гость» останавливался в другом месте, выбирал момент и приходил в детский дом с вином или сигаретами. Кто-то уже был связан с ворами и запугивал детей. По-разному было, но порядок воспитатели каждый раз восстанавливали.

Летом ездили в ЛАГЕРЯ поочередно в три смены, сначала в «Чайку», а потом в «Гагаринский». Излишне говорить, что мы чувствовали там себя как рыба в воде. Иногда было весело смотреть на неприспособленность некоторых домашних к круглосуточной жизни в большой компании (отряде). Раз в смену был родительский день, приезжали родители, привозили своим деткам еду, одежду и прочее. Но мы себя белыми воронами не чувствовали. К нам приезжал кто-то из сотрудников и тоже привозил что-нибудь вкусное.

Пока мы были в лагерях, в нашем доме делали ремонт. Если он затягивался, то мы переезжали жить на первый этаж канцелярии – в ПИОНЕРСКУЮ. Сами переносили туда кровати, постельное. Было очень тесно, но смена обстановки вносила новые краски в нашу жизнь. В это же время мы просушивали матрасы, одеяла и подушки – вшивобоек тогда уже не было. Выбирался жаркий солнечный день, и нам официально раз в году разрешали ходить по крыше сеновала и конного двора. Мы прямо на крыше расстилали постельные принадлежности, да еще и сами на них валялись – просто наслаждение!

ПРАЗДНИКИ. Главный – это Новый год. На сцене зала устанавливали большую елку с красивыми игрушками. Конкурсы, танцы, аттракционы проходили в самом зале. Дедом Морозом наряжался кто-нибудь из воспитателей, не сразу и узнаешь кто. Снегурочкой – пионервожатая или еще кто-то. Обязательно был такой персонаж – Новый наступающий год. Его олицетворяла маленькая девочка с цифрами нового года на одежде. Не только зал, но и весь этаж празднично украшали снежинками из бумаги и ваты, гирляндами, дождем, праздничными плакатами – почти все самодельное.

Кулек с подарками был только один, не как сейчас. Если малышам его подкладывали ночью под подушку (какая утром была масса эмоций и обсуждений, представьте сами!), а средние уже пытались не спать и подкараулить, когда же это придет Дед Мороз, то старшим подарки просто раздавали. Вокруг этого развивались нешуточные страсти: кто-то свой подарок быстро съест, а кто-то растягивает удовольствие на несколько дней, тем самым поддразнивая остальных. Вот и ходят вокруг него, упрашивают угостить или обменять конфету на что-нибудь. Но если плохо охраняешь свой подарок, не взыщи – виноватого не найдешь.

Был праздничный стол: отдельные квадратные столы сдвигали в один длинный. Вместо обычных клеенок стелили праздничную белую скатерть. Из меню – обязательно газировка в бутылках, кажется, пирожное. Помню такое лакомство, называлось «хворост». Это был небольшой тонкий кусок теста, зажаренный в подсолнечном масле и посыпанный сахаром. Он принимал самые причудливые формы. Потом хворост я ни разу не ел.

Были разные конкурсы. Из игр запомнилась про недостающий стул. Ставили, к примеру, шесть стульев, а вокруг них под мелодию баяна ходило семь человек. Музыка резко обрывается, и каждый старается сесть на стул, а кто не успел – выбывает. Один стул убирают, уже шесть человек ходит по кругу, и так далее – пока не останутся двое на один стул. Тут уже сильно зависело от баяниста, который старался подыграть более слабенькому или девчонке. Елку устанавливали и на улице (а может быть, и эту же, но позже?), водили хороводы. Ее украшали ледяными игрушками. Были разные формочки, которые вечером заливали подкрашенной водой, а утром вынимали – игрушка готова.

Спрашивал у нескольких своих знакомых, что им больше всего запомнилось из детства, все отвечали: ПОЕЗДКИ В ПАКЛИ на природу. Это был официальный праздник, посвященный окончанию учебного года. Брали с собой скатерти и расстилали их на земле вместо столов, а на них раскладывали праздничную еду. Устраивали игры, соревнования, жгли костер. Такую поездку устроили и на 40-летие детского дома в 1981 году, о чем Нина Васильевна пишет мне в своем письме: «А на другой день ездили в Паклинский залив, варили уху. Все очень довольны, ведь некоторые не бывали в детском доме 30 лет (!)».

В ДЕНЬ ПИОНЕРИИ был парад на стадионе. Детский дом шел отдельной небольшой колонной во главе с директором и пионервожатой. Пионервожатой долгое время считалась Римма Александровна, хотя и работала воспитательницей. Мы тренировались на большой площадке – ходили строем по кругу и разучивали речевки: «Кто шагает дружно в ряд…». Тут уж вожатая отжигала, а мы вторили во все горло – было приподнятое веселое настроение. Директор Шестаков накручивал политическую составляющую, и мы, наполненные ответственностью, старались не подвести, проходя мимо трибуны. Еще выпускали голубей – может, это было на 1 Мая? А сначала ловили их на чердаке нашего дома и сажали в клетки.

На 23 ФЕВРАЛЯ приглашали ветеранов войны. Они со сцены рассказывали о себе, а мы сидели в зале и слушали. Воевали и некоторые сотрудники, к примеру, директор А. Ф. Шестаков. Но из их рассказов ничего не запомнил, как-то стеснялись они пиариться перед нами. Девочки нас, мальчишек, поздравляли. На 8 МАРТА мы должны были поздравить девчонок, какой-то мини-концерт готовили. Вот дни рождения не помню, как отмечали…

В кинотеатр «РУБИН» ходили на сеанс 15:45, кажется, по субботам, раз в две недели. Для нас это был настоящий праздник. «А зори здесь тихие», «Фантомас» и многие, многие фильмы с детства сидят внутри меня и связаны с «Рубином». Было больно смотреть на его разрушенные интерьеры в 2005 году. ТЕЛЕВИЗОР включали только на определенное время – воспитатель планировал по программе передач, что смотреть. Качество изображения постоянно терялось, и мы регулярно лазили на крышу крутить огромную антенну. Нарушали и тут: смотрели фильмы после отбоя. С этим боролась Римма Александровна – забирала шнур с розеткой и предохранителями на ночь с собой. Но у нас были умельцы, которые с этим легко справлялись. В целом же телевизор занимал одно из последних мест в нашей жизни.