Текст книги "Избранный светом. Разлом"

– Просто если не увидишь празднование Солнцестояния сейчас, то придется ждать до следующего года, – принялась объяснять Фрея, будто даже немного смутившись, – а следующий год…

Моими стараниями может и не наступить.

– Это ужасно далеко, – закончил я, – пошли сейчас. Или думаешь, я жажду вернуться на прием?

Сторград был объят огнем. Золотые, алые, оранжевые, белые языки пламени поднимались к небу, словно собирались вот-вот вырваться из сложенных прямо на улицах костров. Эти огни отражались в темных витринах магазинов, преломлялись, искажались, порождая странные многоцветные блики. На стенах домов плясали причудливые тени. Иногда я отращивал себе по две или по три, а иногда наши с Фреей тени сливались в одну.

В воздухе стоял пряный запах трав, горящего дерева, свежей выпечки, спелых фруктов и еще чего-то, чему я не мог дать названия. От всего этого у меня кружилась голова, и, кажется, я был по-настоящему счастлив. Общее ликование проникло в меня вместе с теплом костров и самой короткой ночи, вместе с далекими песнями и гулом радостных голосов.

– Думаю, вашей знати тоже стоит праздновать Солнцестояние именно так, – сказал я, глянув на шедшую рядом Фрею.

– Уверена, что кто-то и празднует, – она улыбнулась, – поверь, мы точно не единственные, кто додумался сбежать.

– Сегодня многие одеты как-то более экзотично, чем обычно, – заметил я, рассматривая шедшую впереди даму, решившую украсить свое платье целым десятком разноцветных юбок, а волосы – такими же разноцветными лентами. И все бы ничего, но рядом с ней шла другая девушка, одетая в белые брюки и рубашку. На брюках, чуть расходящихся книзу, были вышиты языки черного пламени.

Подобное разнообразие встречалось везде, куда взгляд ни брось. Кто-то с ног до головы кутался в яркие краски, кто-то, наоборот, ограничивался одним-двумя цветами. Чьи-то наряды были сложны и объемны, чьи-то увлекали взор множеством мелких деталей, а кто-то предпочитал минимум в одежде, зато расписывал собственную кожу.

– Жители Бентской республики – один народ, но не одна национальность, не одна раса даже, – пояснила Фрея, оглядывая толпу. – Есть традиция – в день Солнцестояния одеваться так, как принято было у твоих предков. Вроде как напоминание, что все мы разные, но все равно вместе, и боги любят всех нас одинаково.

– И у вас никогда не было расовых или национальных конфликтов? – удивленно спросил я.

– В Бентской республике – нет, в других странах – были, бессмысленные в своей жестокости и забравшие множество жизней, – со вздохом ответила Фрея. – В любом случае тот, кто провозглашает свой народ лучше других, – идет против воли богов.

– А как принято одеваться на Солнцестояние у твоих предков? – Я запоздало понял, что опять невольно поднял тему семьи, но Фрея совсем не расстроилась. Даже наоборот, ее взгляд повеселел, а на губах вновь заиграла улыбка.

– Тот народ, к которому принадлежала моя мама, зовется сильва. Он ведет свое начало от лесных духов, которые породнились с людьми, поэтому мы одеваемся в зеленое, как трава и листья, и в белое, как лепестки солнцецвета, что цветет только в день солнцестояния.

Я посмотрел на ее платье, изумрудно-зеленое с белой канвой, похожей на тонкие стебли, по краям подола и рукавов.

– В замке тоже чтят традиции, разве что делают это более сдержанно, – сказала Фрея, поймав мой взгляд, – но, если разбираться в символике, по одежде каждого из присутствующих можно понять, к какому народу он принадлежит.

– Подожди, получается, моя одежда тоже что-то означает? – Я внимательно осмотрел свой наряд. В общем-то, ничего криминального – удлиненный белый пиджак с золотыми вставками и простые в тон брюки. Но это все равно навевало ассоциации с белым пальто.

– Белый и золотой – цвета народа, живущего на Драконьих островах, – немного подумав, сказала Фрея. – Видимо, портной посчитал, что ты из них.

– Только не говори, что они ведут свой род от драконов. Я отказываюсь признавать, что похож на огромную ящерицу.

В этот момент недалеко от нас прошло существо, лицо которого действительно крайне напоминало морду ящерицы. Я тут же поспешил увести Фрею на другую сторону улицы. Не хотелось бы прослыть главным расистом. Я ведь даже не со зла.

– Да непохожи они на ящериц, – Фрея попыталась посмотреть на меня с осуждением, но одновременно она всеми силами старалась не рассмеяться, так что у нее толком не вышло ни того ни другого, – и род свой они ведут не от драконов, а от огненных духов. На самом деле ты похож на жителя Драконьих островов, цветом волос так точно, характером отчасти. Разве что кожа слишком бледная.

Не «слишком бледная кожа», а аристократическая белизна жителя города, в котором солнце светит один раз в полгода, и то сквозь перистые облака. К тому же за долгие и унылые годы жизни на севере я совершенно отвык от солнца, так что теперь прячусь от него по теням.

Мы продолжили идти сквозь разномастную толпу. И будто в подтверждение слов Фреи мне на глаза попадались все более и более удивительные существа. Эльфы, одни белокожие и златовласые, другие смуглые и светловолосые, похожие на Аин и Анса, разжигали все новые костры или оживляли огонь в старых, нараспев читая какое-то заклинание. Группа гномов прошествовала мимо нас, расталкивая толпу и ворча недовольно и весело одновременно. Попадались мне на глаза и существа, названий которых я не знал, – одни были с синеватой кожей и разноцветными глазами, другие напоминали животных, третьи носили на голове рога витые и толстые, прямые и острые или ветвистые, точно у оленей.

– Выглядишь как деревенский мальчишка, впервые увидевший ярмарку, – усмехнулась Фрея.

Я посмотрел на нее, ожидая увидеть в глазах ту же насмешливость, что и в тоне, но увидел нечто совсем иное. Похоже, моя реакция казалась Фрее милой.

– Не обижайся, просто иногда, глядя на тебя, я вспоминаю себя прошлую, – почему-то Фрея произнесла это так, как если бы говорила о каком-то бесконечно родном, но бесконечно далеком человеке.

Это ощущение тоски по самому себе из прошлого скользнуло по моей душе и унеслось вверх вместе с порывом ветра, принесшим запах полыни и протяжную песню флейты.

– Смотри-ка, – протянула Фрея, глядя в сторону, – скоро самое интересное начнется.

Я так и не успел понять, куда мне нужно смотреть и что сейчас начнется, ведь Фрея схватила меня за рукав и куда-то потащила, лавируя между группами таких же празднующих. Вскоре я сообразил, что меня ведут к мосту и что большая часть народа тоже тянется туда. Но мы остановились, даже не дойдя до реки, у одного из костров. Фрея подошла к нему почти вплотную и вдруг сунула руку прямо в огонь.

Невнятный возглас так и застыл у меня в горле. Пока я давился словами вперемешку с собственным удивлением, Фрея зачерпнула красно-оранжевые языки пламени, как если бы они были густым туманом, и передала мне. Я взял их машинально и безропотно, даже не подумав, что вообще делаю.

Огонь не жег. Он растекался мягким теплом по ладони, слегка покалывая кожу. Почему-то этот огонек казался мне почти родным, как если бы я сам только что его создал.

– Это необычный огонь, – Фрея теперь держала в руке такой же огонек, и в ее глазах плясали медные и золотые блики, делая их похожими на рассветное небо, – он почти полностью создан из светлой энергии и зачарован так, чтобы не обжигать.

– И что с ним нужно делать? – спросил я, на пробу перекинув огонек из одной руки в другую. Пламя колыхнулось, но не погасло.

– Позже объясню, для начала нам нужна смотровая площадка.

Что она имеет в виду под «смотровой площадкой», я понял уже пару минут спустя, когда мы, пройдя по набережной, свернули вглубь улицы и оказались на заднем дворе какого-то магазинчика. Фрея махнула на узкую, приставленную к стене лестницу, ведущую на крышу.

– Нам нужно наверх, – сказала она, стоя уже на первой ступеньке.

– Мы разве не нарушаем частную собственность? – с притворной неуверенностью спросил я.

– Разве что совсем чуть-чуть, – пожала плечами Фрея, прежде чем взлететь по лестнице.

На крышу она действительно вспорхнула как птичка. Раз – и она уже смотрела на меня сверху, освещенная красно-оранжевым огоньком, словно маяк на вершине высокой скалы.

Как она сумела взобраться так быстро в платье, да еще и держа в одной руке огонь, – навсегда останется для меня загадкой. Потому что, когда я полез вверх, тут же понял, что это вообще непросто. С одной-то рукой. Благо хоть здание было невысокое.

– Давай помогу, – Фрея протянула мне руку.

Я немного поколебался, ровно столько, сколько нужно было на то, чтобы заткнуть гордость, орущую, что я сам справляюсь. Ну то есть не больше пары секунд. И отдал свой огонек Фрее. С двумя свободными руками дело пошло гораздо быстрее, так что вскоре мы уже сидели на гребне двускатной крыши и смотрели на реку и мост, мерцавший разноцветными огоньками.

– Так что все-таки с ним делать? – Я снова перебросил свой огонек из одной руки в другую, пламя недовольно заколыхалось.

– Солнцестояние – это праздник в честь Дейфрита. Даже несмотря на то что он больше не защищает наш мир, каждый год мы вспоминаем его и благодарим. А еще в этот день Рейденс победил порождение Моркета, так что это и его день тоже. Мы вспоминаем их подвиги, а заодно и всех тех, кто уже не с нами, неважно, мертвы они или просто очень далеко. Этот огонек вроде как символ всего того хорошего, что мы можем вспомнить о тех, кто нам дорог. – Фрея замолчала, словно решая, стоит ли ей вообще продолжать: – Я подумала, что тебе тоже есть кого вспомнить.

При этом ее голос отчего-то звучал немного виновато.

Я вгляделся в огонь, плясавший на моей ладони, огибавший золотистыми языками пыльцы.

Конечно, мне было кого вспомнить. Но хотел ли я их вспоминать? Мысли о семье кололи и жгли, как настоящий огонь. Нет ничего хуже вины и обиды, сплавленных вместе в одном котле, закаленных в пламени злобы и выкованных тяжелым молотом собственного упрямства в острые лезвия, которые будут ранить и тебя самого, и тех, кто когда-то был тебе если не близок, то дорог.

– У тебя ведь была семья? – Я почувствовал на себе взгляд Фреи, словно струйка теплого воздуха по коже скользнула.

– Да, но… – я замялся, не зная, как продолжить, – мы не очень ладили. Два года не общались. Так что они даже не заметят, что я исчез.

Сложно было сказать, кого я пытаюсь обмануть – Фрею или себя. В моем чертовом мире не так уж просто исчезнуть бесследно. В универе поднимут панику, благодаря нашей старосте точно. Найдут контакты родителей и свяжутся если не с отцом – его номера я и сам не знаю, – то с матерью. И все. Скорее всего, я уже в розыске как без вести пропавший.

Фрея ничего не ответила, но ее молчание вышло больно уж понимающим. Конечно, кому, как не бастарду, знать о непростых взаимоотношениях в семье.

С крыши был хорошо виден город. Сторград стелился темно-синим полотном с вышитыми на нем золотыми звездочками. Мы с Фреей молча сидели рядом и ждали. Я не спрашивал ничего. После шумной и радостной суеты прошедших часов нынешняя тишина ощущалась бесконечно волнительной. Словно весь город задержал дыхание, ожидая, когда же уже.

И вот из-под шпиля высокой башни, слабо подсвеченной уличными фонарями, в небо взлетели несколько огоньков. Как стая фениксов, выпущенных из клетки.

Еще одну мучительно долгую секунду город пребывал в оцепенении. А потом в небо по очереди начали взмывать огоньки. Они летели с улиц, с крыш, где сидели такие же, как мы с Фреей, с берега реки, прямо с воды, из медленно плывущих лодок. Огненная река, в которую превратился мост, взмыла вверх огромной волной, почти цунами. Эта волна поплыла по небу, поглощая другие огоньки и увлекая их с собой.

Я смотрел на это как завороженный, ощущая, как, подхваченная ветром, по небу струится энергия, живая и чистая. Согревающая.

– Лови ветер, – крикнула мне Фрея, и ее слова тотчас унеслись вверх, вместе с потоками теплого воздуха, бившего нам в спины.

Она подняла руки, словно хотела укрепить свой огонек прямо на небосклоне среди звезд. Ветер сорвал огонь с ее рук, как листок с ветки. Я, не задумываясь, повторил ее движение. Тепло прошлось по ладони от запястья до кончиков пальцев и растворилось, унесенное к общей волне.

Еще долгие минуты я сидел почти не дыша и смотрел на живое пламя, струящееся по небу к горизонту. А потом он вспыхнул. Сначала розовато-фиолетовым, после все светлее и ярче, наливаясь алым и золотым, разгораясь как костер. Самая короткая ночь подходила к концу.

– Пусть солнце всегда светит над твоей дорогой, какой бы извилистой она ни была, – сказала Фрея почти нараспев.

– Традиционное пожелание счастья и удачи? – уточнил я, и Фрея кивнула. – В таком случае что на него принято отвечать?

Все началось с ошибки, глупой ошибки, рожденной чередой навязчивых мыслей, которые он никак не мог прогнать из головы. Работая над очередной формулой, он почти вписал ее имя в структуру заклятья. То имя, которое нельзя было ни писать, ни произносить. Возможно, это новое заклятие сработало бы, но его действие было бы непредсказуемо, как и она сама. Проверить хотелось, но не стоило рисковать.

Фэй резким движением руки стер запретные буквы, но ему казалось, что их тени все еще змеятся по бумаге. Стоило давно приучить себя называть ее тем именем, каким звали все. Тогда, возможно, удалось бы избежать подобных ошибок, но он был не в силах себя заставить. То, другое имя совсем не отражало ее, не могло вместить и описать. Оно было слишком коротко, слишком просто, словно одежда, сшитая по чужим меркам и на чужой вкус.

Она должна быть на приеме. Вместе с гостями, вместе с мужем. Ловить на себе десятки восторженных взглядов, отвечая на них улыбкой, сдержанной и властной. Но вместо этого была здесь, буднично перелистывая одну страницу за другой.

Фэй не должен быть рядом с ней, смотреть на нее дольше положенного, говорить ласковее дозволенного. Иначе поползут слухи. В этом замке – им же построенном замке – и так развелось слишком много тех, кто жадно следит за каждым его шагом. Ждет, что он оступится. Ждет, что она оступится вместе с ним.

Но она была здесь. Библиотека – идеальное место, чтобы спрятаться ото всех. Впрочем, ее отсутствие в любом случае вряд ли может остаться незамеченным. И если бы она хотела побыть одна – пошла бы в свои комнаты.

Так что это было приглашение. Конечно, это было приглашение, а еще это была игра, в которой они оба неминуемо проиграют. Уже проиграли.

От его кабинета до любой точки библиотеки – один шаг. Портальная магия здесь работала идеально, но пользоваться ей мог только Фэй. И даже при этом условии на ее поддержание уходило колоссальное количество сил. Фэй сделал шаг на вдохе, а на выдохе произнес:

– Доброй ночи, миледи.

Фэй согнулся в легком поклоне. Она не обернулась, не выказала удивления. Сидя перед панорамным окном, она видела его как в зеркале. Туманном и темном зеркале. Свет она не зажгла, так что зал освещался лишь луной да теми далекими лампами, что всегда горели в центральных коридорах. Лунный свет растекался по коже Леди, делая ее похожей на матовое стекло, а теплые блики от ламп скользили по распущенным волосам.

– Нужно же было как-то оторвать тебя от работы, – сказала она, отвечая на незаданный вопрос.

Леди закрыла книгу и сложила на ней руки, словно показывая, что все ее внимание теперь принадлежит лишь ему. Их взгляды всего на миг встретились, пересеклись, искаженные отражением.

– Прошу, сними очки, они мешают тебе видеть меня настоящую, – она никак не выдала этого своим голосом, но Фэй знал, в душе Леди вместе с этой фразой колыхнулся тот же отчаянный порыв, с каким иные разбивают зеркала, показывающие не то, что они хотят увидеть.

Такой просьбе сложно не внять, поэтому он снял очки и убрал их в карман. Теперь его глаза тоже были зеркалом. Единственным, в котором Леди могла увидеть себя без искажений.

Фэй сделал несколько шагов вперед, встав вровень с ее креслом.

– Что ты думаешь об избранном? Тебе есть с чем сравнивать. Точнее, с кем.

– Они с Рейденсом родились и выросли в разных мирах, в разных условиях. Вся их жизнь до момента перехода слишком отличалась, чтобы можно было сравнить…

– Но они похожи, – закончила Леди, и по ее ауре пробежали искры странного, непонятного ему ликования.

– А разве могло быть иначе?

– Могло, конечно. Ты даже представить себе не можешь, что с человеком делают обстоятельства. Поместив одно и то же существо в разные условия, мы увидели бы сотню его вариаций, непохожих, противоположных и даже взаимоисключающих. – Ее интерес пробегал короткими быстрыми импульсами, вспыхивал молниями, как только в голове Леди рождалась новая мысль.

– И все же они действительно похожи, – взгляд Фэя устремился вдаль, туда, где выжженным пятном чернело место, ставшее могилой для лучшего его друга. – Но Рейденс был сильнее… нет, дело даже не в силе, а в воле.

– Да, мальчику ее действительно недостает. Ему нужна причина, мотивация. Иначе его воля просто не сможет задавить чужую. – Ее размышления становились гуще, плотнее. Они больше не походили на разряды молний, скорее уж на огромную грозовую тучу, нависающую над будущим избранного. – Знаешь, мне кажется, он склонен к героизму куда больше, чем старается показать. Будь у меня прежняя сила, я бы проверила это. Создала бы ему врага, не абстрактного, как сейчас, а пугающего, живого и близкого.

– Ты бы не стала, – голос Фэя расколол ее мысли надвое. Утратив свою целостность, они стали крошиться и таять, впрочем, она все равно не пыталась их удержать. – Но я знаю, кто бы стал.

– Любая жестокость оправдана, если тобой движет благая цель. Особенно если благо всеобщее, а жестокость направлена лишь на одного человека. Так я считала когда-то, – от этих слов тянуло тьмой, холодом и страхом. – Так мне вновь иногда начинает казаться.

– Все дело в заклятии, а не в тебе. – Фэю хотелось коснуться ее рук, мелко дрожащих, судорожно сжимающих край книги. – Это не твои слова, а Лорда.

– Хочешь обвинить его в жестокости?

– Хочу обвинить в жестокости нас всех.

Они были добры к детям, которых растили собственными руками, они прятали их от собственной тьмы столько, сколько могли. Но сейчас они вряд ли сумеют кого-то защитить, от себя самих, от того пути, в который отправляли тех, кого растили. Все, что им осталось, – прятать боль за показным спокойствием.

– Как думаешь, Руэйд исполнит свою клятву? Отпустит меня, как только получит то, чего желает? – Ее надежды вспыхивали, как искры от горящего костра, и так же быстро таяли в окружающей темноте.

– Я бы сказал, что единственная клятва, которую он нарушил, – клятва верности своей жене, но он был достаточно умен, чтобы клясться не ей, а стране. – Фэй грустно усмехнулся. – Если он не захочет сдержать данной тебе клятвы, я заставлю его.

После смерти Андрейст он не присягал на верность ни единому Лорду, и никто не смел заставить его. Фэй не был предан самому титулу, но был верен замку, городу, стране. Он был верен памяти о Рейденсе, памяти о том, кто был для него дороже жизни и кого он не смог спасти. Иногда Фэй начинал чувствовать себя духом замка, который сам же и строил, призраком Сорокалетней войны и невольным хранителем всех здешних тайн.

– И за эту свободу я вновь расплачусь чужой жизнью. Я хотела бы разорвать этот цикл, но те, кто желает его сохранения, куда могущественнее.

– Третья и правда вернулась?

– У меня нет оснований не верить словам Сивиза, точнее, его намекам.

– А та, что была заперта в сердце?

– До сих пор на свободе и до сих пор жаждет разрушения Фрита, насколько я могу судить, но я больше не слышу ее голоса.

Мысли Леди снова стали тяжелее, тревожнее, словно холодные ветра разгулялись в комнате. Она думала о том, что, пытаясь купить себе свободу ценой чужих жертв, они не так уж и отличаются.

– Ты знаешь, я никогда не принимал необходимости невинных жертв, но и самопожертвование считаю глупостью, всегда есть другой выход, его нужно только потрудиться найти.

Это же он сказал Рейденсу. Рейденс не был ни глупцом, ни лентяем, привыкшим искать самый простой путь. Его решения всегда были быстрыми и эффективными. Эффектными. В тот раз тоже. Это Фэй не смог найти «другой выход», как ни пытался, так что глупцом был только он сам. А еще эгоистом и трусом, как считал Стил, как, скорее всего, считала Андрейст.

Проклятие выжившего в том, что, как бы глупо это ни звучало, тебе приходится жить. Жить, оставшись один на один с грузом ошибок, сожалений, бесконечных «а если бы я тогда…». Призраки всех тех, кого он не смог сберечь, сегодня напоминали о себе особенно ярко. Светом огней, дымом костров, далекими песнями.

Горизонт начал проясняться, словно подожженный тысячами огоньков. Скоро этот пожар захватит все небо и, может, хоть немного согреет их.

– Пусть солнце всегда светит над твоей дорогой, какой бы извилистой она ни была, – слова Леди были теплей и ярче небесного огня.

– Надеюсь, нам суждено идти одной дорогой, – сказал Фэй, вкладывая в этот традиционный ответ всю свою искренность.