Текст книги "На поле Фарли"

– Не называй ее «мисс». Надо говорить «миледи». Она дочка графа, – прошипел один солдат тому, кто спрашивал.

Дайдо услышала и рассмеялась.

– Ой, ради бога, не надо этого. Зовите меня Диана или Дайдо. Терпеть не могу формальностей. Ронни, мне, пожалуйста, полпинты пива с лимонадом.

Оглядев паб, она заметила Бена и широко ему улыбнулась:

– Привет, Бен. Эти милые ребята предложили мне пойти с ними в паб. Не правда ли, очень любезно с их стороны? Я сбежала из-под замка хоть на время. – Она снова рассмеялась, но во взгляде ее читалась мольба: «Не говори никому, что видел меня здесь».

Бармен смутился.

– Прошу прощения, миледи, но это ведь общее помещение. Не будет ли вам удобнее в отдельной гостиной? Там есть кресла и не так шумно.

– Глупости какие, – возразила Дайдо, покосившись на Бена в поисках поддержки. – Я всю жизнь провожу взаперти и никого не вижу. Мне хочется немного пожить, слышать смех и разговаривать с обычными людьми. – Она обернулась к солдату, который предлагал купить ей выпивку. – Знаешь что, Ронни, давай лучше целую пинту.

Пока бармен наливал, она подошла к Бену.

– Чем ты теперь занимаешься, Дайдо? – спросил Бен. – Всё дома?

– Всё торчу дома, – театрально вздохнула она. – Па не позволяет мне заняться ничем стоящим. А мне так хочется приносить пользу. Ты не мог бы найти мне работу в Лондоне, а? Там, где сам служишь?

– Наверное, мог бы, но не стану же я идти наперекор твоему отцу, ты ведь еще несовершеннолетняя. Вероятно, в Севеноксе или Тонбридже тоже можно заняться чем-то полезным.

– Записаться в Земледельческую армию свиней выращивать? Других предложений нет. А я хочу чего-то интересного. Вот попрошу мистера Черчилля, когда он у нас будет в следующий раз. Па ведь хорошо его знает. И если мистер Черчилль согласится взять меня на работу, то Па уж точно не откажет, правда?

– А ты умеешь делать что-нибудь полезное? – уточнил Бен. – Печатать, например, или стенографировать?

– В общем-то, нет. – Она смущенно закусила губу, и Бен вдруг осознал, что она еще почти ребенок.

– Обычно женщинам поручают примерно такую работу, – пояснил он. – Бумаги, справки, документы.

– Скукота, скукота, скукота! Лучше водить карету скорой помощи, выучиться на радистку или даже пойти в армию.

– Женщин на фронт не пускают. Даже если наденешь мундир, все равно будешь заниматься той же конторской работой.

– Это несправедливо, – надула губки Диана. – Я такая же способная, как и эти ребята. И такая же смелая.

– Ну что вы, мисс, – возразил один из солдат. – Мы пошли на войну именно для того, чтобы защищать таких барышень, как вы. Когда нас посылают на чужбину, нам важно знать, что вы дома, в безопасности, ждете нашего возвращения.

– А вас скоро отправят? – спросил Бен.

Молодой солдат нахмурился.

– Пока ничего не слышно. Мы были при Дюнкерке, потеряли там товарищей, но, надо думать, скоро нас снова куда-нибудь пошлют. А пока что жизнь в Кенте не так уж плоха. Особенно когда рядом такие очаровательные молодые леди. – Он улыбнулся Дайдо.

Бен уже было решил, что не имеет смысла дальше задерживаться в пабе, но тут вошел доктор Синклер в сопровождении мужчины средних лет. От всего облика незнакомца – черты лица, покрой пиджака – веяло чем-то иностранным. А вот и таинственный немец, подумал Бен и подошел поздороваться. Доктор тепло приветствовал Бена и представил ему своего спутника:

– Это доктор Розенберг. Он помогает мне принимать больных. Славный малый.

Мужчина коротко склонил голову и протянул Бену руку.

– Здравствуйте, как поживаете? – произнес он по-английски, четко выговаривая слова.

– Вы из Германии? – доброжелательно поинтересовался Бен.

– Из Австрии, – поправил доктор Розенберг. – До войны я преподавал на медицинском факультете Венского университета.

– И был там одним из самых видных профессоров, – добавил доктор Синклер. – Успел выехать в последнюю минуту.

Иностранец грустно посмотрел на Бена.

– Мне и в голову не приходило, что я в опасности, хотя мой дед и был евреем. Поглядите на меня – разве я похож на еврея? И я был уважаемым человеком. А потом явились немцы, меня уволили с факультета и велели носить желтую звезду. Этого мне хватило. Я бросил все и первым же поездом уехал в Италию, оттуда во Францию и, наконец, добрался сюда. – Он прервался, чтобы взять бокал пива, который протягивал ему Синклер. – Мне повезло, я успел выбраться. Насколько я понимаю, моим друзьям и родным повезло меньше. Немцы заставили моих коллег-профессоров мыть тротуары, а прохожие в них плевали. Иные просто исчезли без следа. Никто не знал, куда они делись, но ходили слухи о лагерях… – Он покачал головой. – Порой я чувствую вину за то, что я здесь, в этом чудесном месте, да еще и имею возможность практиковать.

– Вы приняли правильное решение, старина, – сказал доктор Синклер. – Вы действовали – в отличие от остальных. Большинство людей просто не верят, что такое может с ними произойти, пока не становится слишком поздно.

Бен уходил из «Трех колоколов», размышляя о докторе Розенберге. Белокурый зеленоглазый австриец действительно не был похож на еврея. А вдруг его нарочно сюда прислали? – подумал Бен. Прислали и велели обжиться в деревне. Доктор Синклер – человек добросердечный, одинокий, его легко обвести вокруг пальца. Возможно, как раз в доме доктора парашютист и намеревался искать убежища.

Глава восьмая

Снова Фарли

На следующий день жители нескольких домов в округе были приятно удивлены, получив утреннюю почту. За завтраком в Фарли леди Эзми подняла голову от листа бумаги и помахала им перед остальными сидевшими за столом.

– Какая прелесть! – сказала она. – Нас пригласили на званый обед у Прескоттов по случаю возвращения Джереми.

– Только тебя с Па или всех нас? – уточнила Дайдо.

– Там сказано «Вас и Вашу семью», – прочла леди Эзми. – Без Фиби, разумеется. Она еще мала для званых обедов.

– Что? – Фиби подняла голову от тарелки с овсянкой. – Несправедливо! Меня никогда никуда не приглашают.

– Ты ведь еще ребенок, Фиби. Ты пока что не вышла в свет, – пояснила мать.

– Дайдо тоже не вышла в свет. Теперь вообще никто этого не делает, – возразила Фиби.

– Ой, не напоминай! – сердито пробурчала Дайдо. – Если уж речь зашла о несправедливости, так то, что я пропустила светский сезон, самая несправедливая вещь на свете. Ни балов. Ни вечеринок. Ничего. Я никогда никого не встречу и умру старой девой.

– Не знаю, где и каким образом они раздобудут столько провизии, чтобы устроить целый званый обед, – прервал ее тираду лорд Вестерхэм. – Мы же питаемся колбасками, набитыми опилками, а пастушья запеканка[24]24
  Традиционное английское горячее блюдо, в котором толстая прослойка фарша из баранины, лука и моркови запекается под картофельным пюре.


[Закрыть] на девяносто процентов состоит из картофеля. Впрочем, этот прохвост Прескотт всегда ухитряется достать вещи, которые остальным недоступны. Раскатывает на своем «роллсе», будто и не слыхал о талонах на бензин.

– Он же заседает в важных комитетах, милый, – заметила леди Эзми. – Понятно, что ему нужно часто ездить в Лондон.

– А что ему мешает сесть на поезд, как все мы? – взорвался лорд Вестерхэм. – Я, например, изо всех сил экономлю бензин.

– По-моему, ты ни разу не выводил машину из гаража, с тех пор как шофера призвали в армию, – согласилась леди Эзми. – Но ты и водитель неважный.

– Обижаешь, – парировал лорд Вестерхэм. – Я уверен, что мог бы стать великолепным водителем, если бы постарался. Но у нас всегда был шофер, и учиться не было смысла. К тому же наш долг – подавать пример, не расходуя бензин попусту. А коль скоро я, по всей видимости, неспособен ничего сделать для победы, кроме как командовать местной самообороной, у меня нет и предлога тратить бензин.

– Если бы ты научил меня водить, я бы развозила нас всех, куда надо, – предложила Дайдо. – Ну пожалуйста, Па!

– Ты? За рулем автомобиля? Даже если бы бензин был не по талонам, я бы все равно ответил – нет, нет и нет, тысячу раз нет. Да ты же опаснее для населения, чем немцы. Ты бы нас всех угробила.

– И вовсе нет! – возмутилась Дайдо. Щеки ее пылали. – Я уверена, что отлично бы водила машину. Множество девушек из хороших семей нынче водят кареты скорой помощи и грузовики. Они помогают нам выиграть войну, а я нет, торчу тут и умираю от скуки.

– В любом случае, Родди, тебе придется вывести автомобиль из гаража и отвезти нас к Прескоттам, – вставила леди Эзми. – Не можем же мы прикатить туда на велосипедах.

– Не очень-то мне хочется к ним ехать, – признался лорд Вестерхэм. – Есть в этом проныре Прескотте что-то такое… Словом, я ему не доверяю. Не нашего он круга.

– Как ты можешь такое говорить, Па? – неожиданно подала голос Памела, которая до той поры тихо сидела за столом и доедала тост с апельсиновым джемом.

– Потому что так оно и есть. Конечно, теперь у него красивый дом, да и сам он набрался хороших манер, но происходит-то он из среднего класса.

– Но теперь-то он человек нашего круга, – настаивала Памма. – У него есть титул, как и у тебя.

– Титул либо получают по наследству, либо покупают, – сухо бросил лорд Вестерхэм. – В его случае – как раз второе. И хотелось бы мне знать, как он заработал все эти деньги. Слишком уж он скользкий, этот проныра.

– По-моему, ты ему просто завидуешь, Па, – ухмыльнулась Дайдо. – Так ты научишь меня водить? И тогда я завтра же отвезу вас к Прескоттам. Я же никого не собью, если буду тренироваться на нашей аллее.

– Ни под каким, черт побери, видом! – прогремел лорд Вестерхэм.

– Тогда что же мне делать?

– Сиди дома и помогай матери, пока не повзрослеешь, вот что ты можешь делать. Вяжи носки и шлемы для солдат.

– Вязать? Да ты шутишь. Если бы я была мальчишкой и мне было бы восемнадцать, голову даю на отсечение, ты бы гордился мной, если бы я пошла на войну.

Граф скривился, точно от боли.

– Но ты не мальчишка, верно же? У меня одни дочки, и мой долг – их защищать.

– Вот дождешься, что я сбегу и выйду за цыгана, тогда пожалеешь! – Дайдо поднялась на ноги, отшвырнула салфетку и бросилась вон из комнаты.

– В таком случае я с удовольствием буду покупать у тебя прищепки для белья[25]25
  Торговля вразнос мелкими предметами быта была одним из традиционных занятий британских цыган.


[Закрыть], – фыркнул ей вслед отец.

Леди Эзми серьезно посмотрела на мужа:

– Однажды тебе придется ее отпустить, Родди. Я понимаю, что она чувствует. Невыносимо сидеть дома и ничего не делать, когда все остальные работают для нужд фронта.

– Вот исполнится двадцать один, и пусть делает что хочет, черт подери, – ответил лорд Вестерхэм. – А до той поры она на моем попечении, и я действую в ее интересах. Ты ведь ее знаешь, Эзми. Если мы ее отпустим в Лондон, опомниться не успеешь, как она принесет в подоле.

– Ну, знаешь, Родди! Это уже чересчур, – вспыхнула леди Эзми. – Так, нужно убедиться, что у нас всех есть приличная одежда для обеда у Прескоттов. Я сто лет не выгуливала вечерние платья, а леди Прескотт всегда так элегантна. – Она посмотрела через стол на Памелу, которая уже встала. – Ты привезла с собой вечернее платье, милая?

– Я его и не забирала, – ответила она. – Куда мне там наряжаться – на ночное дежурство?

– Тогда, будь добра, сообщи Ливви новость. Наверняка она тоже захочет поехать с нами.

Выходя из комнаты, Памела услышала, как отец говорит:

– Я все обдумал, Эзми, и понял, что мне совершенно к ним не хочется. Прескотт будет играть в радушного хозяина, угощать всех односолодовым виски и действовать мне на нервы.

– Но нам непременно нужно пойти, – сказала леди Эзми и добавила, понизив голос: – Ради твоей дочери.

Памела задержалась в коридоре около столовой.

– Дочери? Которой из них?

– Паммы, конечно. Обед ведь в честь возвращения Джереми. Джереми и Памела, понимаешь?

– Не понимаю. Разве он уже просил ее руки?

– Нет, но я уверена, что попросит, когда настанет подходящий момент.

Не дожидаясь продолжения разговора, Памма стала подниматься по лестнице. Подслушанное заставило ее покраснеть. Все были уверены, что она выйдет замуж за Джереми, – за исключением самого Джереми, судя по всему. А теперь еще одно сомнение закралось ей в душу. Дайдо, похоже, не раз навещала Джереми, а прошлой ночью…

Сестра подстерегла ее на лестничной площадке.

– Может, я все-таки уеду с тобой? Я с ума сойду, если останусь тут хоть еще ненадолго. Ну неужели мне не найдется места там, где ты служишь? Я в таком отчаянии, что согласна на все, даже бумажки перебирать.

– Нельзя идти против папиного запрета, ты же сама это знаешь. К тому же я делю комнату с другой девушкой, и живем мы в кошмарном пансионе для приезжих, от которого до Лондона не ближе, чем отсюда. Торчим в глуши, где ничего не происходит. Ты бы там скучала не меньше, чем здесь.

– Но ты же, наверное, работаешь с мужчинами.

– Это так. Но интересных среди них раз-два и обчелся. Либо старики, либо нескладные прыщавые мальчишки. Ничего увлекательного, уж поверь мне. – О, придумала! Пусть Па спросит у командира Западно-Кентского полка, нет ли для тебя работы при штабе. Для начала неплохо, да и опыта наберешься.

Дайдо просияла.

– Да, с этого вполне можно начать. Отличная идея, Памма! Соображаешь.

Памела направилась было прочь, но вдруг произнесла, понизив голос:

– Я знаю, что вчера ночью ты куда-то ходила. Слышала скрип половиц и видела, как ты пробираешься к себе. Где ты была?

Ей не давала покоя мысль, что Дайдо могла возвращаться от Джереми. Ее-то, похоже, секс ничуть не пугал – напротив, она только того и желала. А вдруг сестра дает Джереми то, в чем ему отказала Памела?

Дайдо ухмыльнулась:

– В «Трех колоколах» с солдатами.

Памела вздохнула с облегчением.

– Дайдо, ради всего святого, будь осторожна. Па с ума сойдет, если узнает. Разумно ли якшаться с солдатами?

– Да ну брось, было здорово, они оказались очень любезны. И вели себя безупречно.

– Ну еще бы, ты ведь дочь хозяина дома, где они живут. И барышня из приличной семьи.

– Да нет, дело совсем не в этом. Мы болтали, смеялись. Так здорово почувствовать себя обычным человеком и частью компании. А там, где ты работаешь, тоже так? Они обязаны называть тебя «миледи» и прочие глупости?

Памела рассмеялась.

– Конечно, нет. И они вовсе не относятся ко мне как-то по-особенному, потому что я дочь графа.

– Именно этого я и хочу! Быть там, где всем все равно, кто я такая.

Памела похлопала ее по руке:

– Придет и твой черед, обещаю. И если эта война затянется надолго, то, боюсь, нам всем придется внести вклад в общее дело.

– Надеюсь, что так и будет, – заявила Дайдо. – Спасибо, Памма. Ты ведь не скажешь Па, правда?

– Не скажу, но смотри, как бы не пошли слухи о твоих прогулках. Ты ведь знаешь, как деревенские любят сплетни.

– Ты и правда молоток, – заключила Дайдо.

– Благодарю за комплимент, – улыбнулась Памма и ушла к себе.

Фиби ворвалась в свою комнату, и гувернантка подняла глаза от книги:

– Что случилось, Фиби?

– Всех пригласили на обед к Прескоттам, а меня нет.

– Не стоит так огорчаться, – ободряюще улыбнулась мисс Гамбл, глядя на сердитое лицо девочки. – Меня тоже не пригласили.

– Вас-то конечно, вы ведь просто гувернантка, – ляпнула Фиби и увидела, как изменилась в лице мисс Гамбл.

– Если хочешь знать, Фиби Саттон, мы с тобой примерно одного круга. Разве что дом у моих родителей поменьше да попроще, да и титула у отца не было, но поместье у нас приличных размеров. Отец умер, когда я училась в Оксфорде, и все унаследовал мой брат. И его жена сообщила мне без обиняков, что в родном доме для меня больше нет места.

– Какая подлость! – воскликнула Фиби.

Мисс Гамбл кивнула.

– Так что у меня не было выбора. Без денег, без крова, я была вынуждена оставить университет и отправиться учить чужих детей, потому что это обеспечивало мне крышу над головой.

– А почему вы не вышли замуж? – спросила Фиби. – Наверняка вы раньше были красавицей.

– Насколько я понимаю, это комплимент, – грустно улыбнулась мисс Гамбл. – У меня был молодой человек. Но он погиб на Великой войне, как и множество других. Целое поколение юношей полегло, Фиби. Моим ровесницам просто не за кого было выйти замуж.

– Ничего себе! – сказала Фиби. – А как вы думаете, на этот раз тоже так будет? Неужели после этой войны тоже не останется мужчин и мне окажется не за кого выйти замуж?

– Надеюсь, что в этот раз будет иначе, – проговорила мисс Гамбл. – По крайней мере, когда закончилась та война, мы все еще были свободны. И мы победили, пусть и ужасной ценой.

Глава девятая

Дом викария церкви

Всех Святых

В это время в доме священника преподобный Крессвелл тоже открыл пришедший с утренней почтой конверт.

– Однако, – удивленно произнес он. – Прескотты приглашают нас завтра на званый обед. Неожиданно, не правда ли, Бен?

– Прескотты? – Бен помолчал. – Мне кажется, нас позвали просто из вежливости.

– Глупости, мой мальчик, – возразил викарий. – Тебя пригласили как старейшего друга Джереми. А уж меня из вежливости.

– Нам совсем не обязательно идти, – сказал Бен.

– Не ходить? Лично я предвкушаю плотный обед, что редкость в нынешние времена, когда на всем приходится экономить. А о меню Прескоттов ходят легенды.

Бен попытался придумать подходящий предлог, чтобы не идти. Без сомнения, там будет семейство лорда Вестерхэма, и ему, Бену, поневоле придется смотреть, как Джереми и Памела пожирают друг друга глазами. Привыкай, велел он себе, стыдясь собственной слабости. Он приехал сюда работать, а на обеде соберется весь цвет местного общества. Отличный случай за ними понаблюдать.

– В таком случае, конечно, не станем лишать тебя хорошего обеда, – согласился Бен и встал. – Я поблагодарю леди Прескотт и напишу, что мы придем.

После завтрака он вывел из сарая велосипед. День выдался прохладный и ветреный, вроде бы собирался дождь. Бен вернулся в дом за курткой.

– Поеду прокачусь на велосипеде, – сообщил он отцу.

Викарий поглядел на него с сомнением.

– Не увлекайся, Бенджамин. Тебе не нужно ничего никому доказывать. Спасибо, что после той аварии нога твоя зажила.

Бен подавил раздражение.

– Я и не увлекаюсь – покружу по деревне, и все. Хочу съездить к старой хмелесушильне, попросить художников, которые там поселились, показать мне свои работы.

– Удачи, – улыбнулся викарий. – Насколько я слышал, гостеприимными этих людей не назовешь. Они даже грозились пристрелить кого-то, кто намеревался пройти по общей тропе. Нам пришлось привести к ним полисмена, чтобы он провел с ними беседу о праве свободного прохода.

– В таком случае наша встреча обещает быть интересной, – резюмировал Бен и направился к двери.

Проделав с полмили, Бен пожалел о своей браваде. Ветер с устья Темзы бил ему в бок, грозя опрокинуть при каждом повороте. Там, где высокие зеленые изгороди прикрывали его от ветра, ехать было приятно, на открытой же местности – ячменном поле, например, – становилось невыносимо. И все же он не готов был слезть с велосипеда и пойти пешком.

Первым делом Бен направился к ферме Бродбента. Старик Бродбент чистил свинарник, когда Бен подкатил к нему в сопровождении двух тявкающих псов.

– Да это же юный Бен! – обрадовался мистер Бродбент и пошел навстречу, вытирая на ходу руки.

Он пригласил Бена зайти на чашку чаю, и за чаем они обсудили нехватку работников, а заодно и девушек из Женской земледельческой армии, что заменили на фермах парней.

– Есть хорошие, усердные, а есть совершенно бестолковые. Таким лишь бы кудри накрутить да накраситься, а на работу плевать. Я как-то раз застал пару девиц за стогом сена – они там курили! За стогом сена, представляешь! Я им говорю: сгорит сено – скотине нечего будет есть зимой, и мы вместе с ней подохнем с голоду. – Он покачал головой. – Никакого понятия. Городские, что с них возьмешь.

Бена осенило: что, если связным у парашютиста была женщина?

– А иностранки среди них есть? – спросил он.

– Есть. Труди из Австрии. Одна из лучших моих работниц, дома тоже на ферме жила. Я ее поставил старшей над бестолковыми, они у нее по струнке ходят.

Бен перевел разговор на парашютиста, но выяснилось, что фермер только смутно слышал о нем и, судя по всему, не особо интересовался произошедшим.

– На войне без этого никуда, на то она и война, – философски заметил он и предложил Бену кусок холодного пирога со свининой.

Перед отъездом с фермы Бен задержался поболтать с девушками. Оказалось, они недолюбливают Труди: та загружает их работой, да еще и бегает на свидания к солдату из полка, расквартированного в Фарли. А солдат-то красавчик. Она тайно встречается с ним по ночам. Девушки обрадовались случаю перемыть Труди косточки. Наконец Бен уехал. Желудок его был полон, а вот подозреваемых в списке по-прежнему было негусто. Пока что туда удалось добавить лишь австрийку Труди, которая – по любопытному совпадению – встречалась с солдатом.

Он ехал к хмелесушильне, о которой шла дурная слава, размышляя, как подступиться к двум ее агрессивным владельцам, любителям стрелять по тем, кто пытается пройти по их земле. Он знал, что оба они художники. Пожалуй, настало время прикинуться Гаем Харкортом, тем самым парнем, который жил в соседней комнате. Гай был большим поклонником современного искусства и неоднократно безуспешно пытался привить Бену любовь к нему. Что ж, сегодня ему пригодятся скромные познания в этой области.

Вокруг хмелесушильни густо рос хмель, но теперь дом с палисадником, засаженным кустами роз, отделяла от полей дощатая изгородь с калиткой. Над входной дверью тоже вились розы. Бен был вынужден признать, что этот вид был бы воплощением деревенского покоя, если бы не табличка на калитке «Посторонним и торговым агентам вход воспрещен».

Бен осторожно отворил калитку и подвел велосипед к входной двери. На бронзовом дверном молотке было изображено нечто, сильно смахивавшее на лицо демона. Бен немного помедлил, перед тем как схватиться за него и постучать. Дверь открыл пухлый мужчина в черном – черный рыбацкий свитер (несмотря на теплую погоду) и мешковатые черные брюки. Рыхлое лицо, копна соломенных волос, во рту черная сигарета. Бен почуял запах заграничного табака.

– Вам чего? Если думаете, что мы сдаем металлолом или бумагу, подумайте еще раз, – недружелюбно проговорил он с легким иностранным акцентом; Бен не смог определить, каким именно.

– Вообще-то я сын здешнего викария… – начал Бен, но мужчина резко его оборвал:

– И в церковь вы нас тоже не заманите. Мы не верим в эту бредятину.

– Да я вовсе не проповедовать пришел, – сказал Бен. – Мне говорили, что вы художники, а я поклонник современного искусства. Вот я и решил…

– А, так вы любитель искусства? А чьи работы вам нравятся?

Бен стал вспоминать имена художников, о которых слышал от Гая. Тот вечно таскал его по галереям и выставкам, когда они еще были открыты.

– Ну, мне нравится Карл Шмидт-Ротлуф и, конечно, Пауль Клее, хотя в наши дни, пожалуй, восхищаться немецкими художниками не очень-то разумно.

– Тогда заходите, – разрешил мужчина. – Работы Сержа сравнивали с полотнами Шмидта-Ротлуфа. – Он прошел в дом впереди Бена. – Эй, Серж, вылезай, – позвал он. – В кои-то веки у нас культурный гость.

Из задней комнаты вышел второй мужчина, одетый в забрызганную краской свободную блузу, – высокий, смуглый и худощавый, с резкими чертами лица.

– Серж, этот молодой человек поклонник Шмидта-Ротлуфа. Я сказал, что твои работы сравнивали с его картинами.

– Неужели? – Он скептически оглядел Бена. – Вы любите немецких экспрессионистов?

– Еще как, – подтвердил Бен, надеясь, что обсуждение не зайдет слишком далеко. Он оглядел комнату. На стенах были развешаны какие-то кошмарные полотна – яркие цветные пятна, искривленные силуэты. Бен подумал, что Гаю такое могло бы понравиться. – Это ваши работы, Серж? – уточнил он.

Смуглый кивнул.

– Нравится?

– Впечатляет.

Мужчина снова кивнул:

– Спасибо на добром слове.

Взгляд Бена задержался на вытянутой фигуре лиловой женщины. Он был уверен, что уже где-то видел эту картину, – кажется, Гай пришпилил на стену открытку с ее репродукцией.

– У вас, наверное, часто бывали выставки? – спросил он.

– Не так чтобы очень, – пожал плечами Серж.

– Вы из России? – поинтересовался Бен. У художника сохранился сильный акцент.

– Да. Я перебрался сюда, когда мне запретили писать что-либо кроме крепких крестьянок-комбайнерш. В России больше нет искусства.

– А вы тоже приехали в Англию, потому что больше не могли заниматься искусством? – спросил Бен у второго мужчины.

Тот улыбнулся:

– Я из Дании, голубчик, там никому ничего не запрещают. Смылся перед самым приходом немцев – и благодарю за это судьбу. Какой из меня нацист? Честь отдавать не умею, приказов не выполняю. – Он усмехнулся. – Вы первый более-менее культурный человек, который нам встретился с тех пор, как мы здесь обосновались. Округа населена скучными обывателями, не правда ли, Серж?

– Сплошные обыватели, – кивнул Серж и, нахмурившись, обратился к Бену: – Так что же вы тут делаете?

– Мой отец – местный викарий. Я приехал в отпуск на пару дней.

– Вы солдат? Моряк?

– Нет, к сожалению, я гражданский. Пострадал в авиакатастрофе.

– Не стоит оправдываться. Радуйтесь, что избежали этой мясорубки. Мы-то уж точно счастливы, что мужчин за сорок пока не призывают. Правда, Гансик?

Толстяк кивнул.

– Попробуете наше домашнее вино из пастернака? Предупреждаю, оно очень забористое.

Бен согласился и взял протянутый ему стакан, отпил и чуть не захрипел: жидкость огнем обожгла горло.

– Так, значит, вы перебрались сюда из Лондона? – поинтересовался он.

Оба кивнули.

– Мы жили в Челси, естественно, – пояснил пухлый Гансик. – А потом здание всего через три дома от нас разбомбили, мы испугались, что в следующий раз нас тоже накроет, и сбежали сюда. Нам сразу понравилось это строение – у него есть индивидуальность, вы не находите?

– Бесспорно, – согласился Бен. – Однако я еще застал времена, когда в башне развешивали на просушку хмель. А вы тоже художник?

– Скульптор, – поправил Гансик. – Работаю с металлом. Точнее, работал, пока его еще можно было достать. Я создавал великолепные скульптуры на открытом воздухе. А сейчас, разумеется, каждый кусок металла идет на бомбы и самолеты. Так что я постепенно – без особого желания – перехожу на глину, в которой недостатка нет.

Бен прикидывал. Этот угрюмый Серж из России – вполне можно себе представить, как тот сотрудничает с нацистами. Но приветливый Гансик? Однако он работает с металлом. У него нашлись бы все инструменты, которые могли бы понадобиться немецкому десантнику.

Полчаса спустя они тепло распрощались, Бена пригласили при случае заходить еще. Он покатил домой, пошатываясь и виляя, – ветер усилился, да и вино из пастернака кружило голову.

На обратном пути, с трудом крутя педали, Бен осознал, что практически не продвинулся в расследовании. Художники, судя по всему, спасались в Англии от диктатуры и всего лишь искали мира и тишины, чтобы заниматься искусством. Однако же они поселились на отшибе, да и Гансик оказался бы далеко не первым немцем, выдававшим себя за датчанина. Местные фермеры – люди свои, надежные, Бен знает их всю жизнь. Работницы их тоже не заслуживают подозрения, за исключением австрийки по имени Труди, которая встречается с солдатом. Но если уж разбившийся парашютист метил на поле лорда Вестерхэма, значит, у него были на то причины. Бен надеялся, что на званом обеде узнает хоть что-нибудь полезное.