Текст книги "На поле Фарли"

Глава пятая

Дом викария церкви Всех Святых

Элмсли, Кент

Май 1941 г.

Дом викария, массивное викторианское строение красного кирпича, стоял на самом краю кладбища. Бен и Памела прошли мимо обветренных могильных камней и вошли в дом – двери здесь никогда не запирали.

– Подумать только, мистер Бен! – Из кухни на скрип отворившейся двери выглянула миссис Финч и удивленно вскинула руки. Удивление сменилось изумлением, когда она заметила спутницу Бена. – И леди Памела! Как я рада вас видеть, миледи.

– Как у вас дела, миссис Финч? – спросила Памела.

– Грех жаловаться, миледи, справляемся. Нам уж точно приходится лучше, чем бедолагам-лондонцам, которых что ни ночь бомбят. С едой у нас тоже все не так плохо. На заднем дворе у меня отличный огородик, да и обе курицы несутся, так что и яйца бывают, если крысы с лисами не утащат. Вдобавок все очень любят его преподобие и нередко оставляют на пороге то кусок мяса, то рыбу. Между нами говоря, я бы не удивилась, окажись они добыты незаконным путем, а то и куплены на черном рынке! Но его преподобию я, само собой, об этом ни слова. Меньше знаешь – крепче спишь. – Тут она захихикала. – А вам повезло. Вчера принесли пару голубей, и я приготовила пирог с голубятиной, чтобы нынче подать его преподобию. Отобедаете с нами, миледи?

Миссис Финч, как ни переучивал ее викарий, продолжала простонародно называть полуденный прием пищи обедом, а не ланчем, как было принято в высшем обществе.

– Мне нужно домой. Меня уже, наверное, заждались, – ответила Памела.

Бен порывисто накрыл ее руку ладонью.

– Пожалуйста, останься, – попросил он. – Если еда, которой вас кормят на работе, похожа на то пресное варево, что подают у нас в столовой, то уверяю тебя, пирог миссис Финч покажется манной небесной.

Памела не отдернула руки.

– После такой рекламы кто же устоит? – улыбнулась она. – Благодарю вас, миссис Финч.

Она окинула взглядом видавшую виды дубовую мебель, которую годами без устали натирали до блеска миссис Финч и ее предшественницы. Перевела взгляд с полей за окном вдаль, туда, где за деревьями проступали очертания Фарли. Здесь я чувствую себя в безопасности.

Преподобный Крессвелл пришел по тропинке со стороны церкви, как раз когда миссис Финч накрывала на стол. При виде Бена его усталое лицо расцвело улыбкой.

– Вот так сюрприз, мой мальчик. Мы понятия не имели, что ты приезжаешь.

– Все определилось в последнюю минуту, – пояснил Бен, подошел к отцу и пожал ему руку. – Начальство решило, что мне положена пара дней отпуска, и вот я здесь.

– И Памела тоже. – Викарий бросил на нее пристальный взгляд. – Что-то ты бледненькая.

– Это всё ночные дежурства. После них мне не удается уснуть днем.

– Конечно, не удается. Ничего, побудешь дома и снова придешь в порядок. Хорошая еда и деревенский воздух. Можно хоть ненадолго забыть о войне. Здесь все как прежде.

– Не считая полка солдат в Фарли, – вставила Памела.

– И того трупа на вашем поле, – добавила миссис Финч, устраивая пирог на подставке посреди обеденного стола.

– Труп? На поле? – удивилась Памела.

– Парашютист, у которого купол не раскрылся, – с удовольствием пояснила миссис Финч. – Вдребезги разбился, говорят.

– Бедняга, какой ужас. А кто это был?

Миссис Финч понизила голос.

– Одет-то он был по-военному, но я так думаю, шпион это, немецкий. Я слыхала, они нынче везде. Даже монашками переодеваются, представляете? – доверительно сообщила она.

– Миссис Финч, я же просил, никаких сплетен, – одернул ее преподобный Крессвелл. – Вспомните плакаты: «Болтать – врагу помогать». У нас нет причин считать, что этот несчастный был кем-либо иным, нежели жертвой неудачных учений. Я был против того, чтобы его тело увезли. Жаль, что мне не удалось достойно предать его земле.

Он потянулся к пирогу и стал разрезать корочку, явно не собираясь продолжать разговор. От пирога аппетитно пахло пряными травами; викарий удовлетворенно кивнул.

– Вот это, я понимаю, настоящая еда. Давай тарелку, юная леди. В Лондоне такого не подадут.

Они наелись досыта. Под слоеной корочкой пирога скрывались сочные ломтики молодой птицы в наваристой подливке с травами, гарниром послужила цветная капуста в белом соусе, а на десерт подали запеченные яблоки с заварным кремом.

– Мне и правда пора бы домой, – виновато сказала Памела, поднимаясь из-за стола. – Но до смерти хочется увидеть Джереми. Я думаю, мои не очень обидятся, если я сперва загляну в Нетеркот. Я им не говорила, во сколько приезжаю. Бен, ты обещал пойти со мной. – Она умоляюще посмотрела на него.

– Если ты так хочешь. – Он тоже встал и положил на стол салфетку. – Отец, ты не против, если я провожу Памму до Нетеркота?

– Не нужно спрашивать разрешения, мой мальчик, ты ведь уже взрослый мужчина. Если Памела хочет, чтобы ты сопровождал ее в гости к ее молодому человеку, то иди, конечно.

Это «к ее молодому человеку» подействовало на Бена точно удар под дых. Да, он знал, что так оно и есть. Так было всегда. Но не переставал надеяться, особенно когда Джереми пропал без вести. А теперь ему предстояло отвести Памелу к сопернику. Интересно, понимает ли она хоть немного, что он чувствует? Они шагали через деревню. Единственная улица казалась почти безлюдной. Прозвенел колокольчик, из лавки Маркхэма, объединенной с почтовым отделением, вышла женщина с корзинкой на локте и вежливо кивнула им в знак приветствия: «Леди Памела, мистер Бен. Погода нынче дивная, не правда ли?» И отправилась своей дорогой, словно в их неожиданном возвращении не было ничего необычного. Все, что лежало за пределами Севенокса, в том числе и Лондон, она не знала и знать не хотела. Из школы донеслись детские голоса, нараспев читавшие таблицу умножения. Навстречу проехала телега с навозом. С тех пор как Бен с Памелой покинули дом Крессвеллов, они не обменялись ни словом. Теперь Памела обернулась к Бену:

– Правда, здесь ничего не меняется? Все как всегда.

– Только молодых мужчин совсем нет, – добавил он.

Она кивнула.

Деревня осталась позади, и дорога превратилась в тропинку, обочины которой густо поросли цветами. Наконец они подошли к внушительным кованым воротам Нетеркота, усадьбы Прескоттов, и Памела внезапно остановилась в нерешительности.

– Как думаешь, ничего, если мы явимся без приглашения? Может, надо было сначала позвонить?

– Разве нам когда-нибудь требовалось приглашение, чтобы прийти в гости к Джереми? – рассмеялся Бен.

– Но теперь все иначе, – нахмурилась Памела. – Джереми вернулся из плена. Возможно, он не захочет… видеть нас.

Бен ответил со вздохом:

– Я уверен, что он мечтал увидеть тебя с того самого дня, как поднялся в воздух на самолете.

Она нервно улыбнулась.

– А если нам скажут, что он сегодня не принимает, – продолжал Бен, – то мы просто уйдем, вот и все.

– Я так рада, что ты здесь, – сказала Памела. – Одна я точно испугалась бы и сбежала, как заяц.

– Ты же никогда ничего не боялась, Памма. Из нас троих ты самая отважная. Пошли. Устроим Джереми сюрприз.

Миновав ворота, они зашагали по усыпанной гравием широкой подъездной аллее. Перед ними возвышался элегантный особняк георгианских времен – красный кирпич, проемы дверей и окон контрастно-белые, идеальные пропорции, по обеим сторонам аллеи разбит регулярный парк. На клумбах полыхают тюльпаны, со шпалер свисают гроздья глицинии, лужайки безукоризненно подстрижены. Здесь явно трудились садовники, несмотря на войну.

Приблизившись к дому, молодые люди заметили прислоненный к крыльцу старый велосипед, портивший своим видом образцовую картину. Бен раскрыл было рот, чтобы это прокомментировать, как вдруг входная дверь отворилась и вышла леди Диана Саттон.

– Ну конечно, непременно. Большое спасибо. Пока! – сказала она кому-то внутри, помахала рукой, сбежала по ступенькам и заметила Памелу с Беном. – О, привет! Какая неожиданность! – воскликнула Диана.

– Что ты здесь делаешь, Дайдо? – сдавленным голосом спросила Памела.

– Вот это я понимаю – теплая встреча, – саркастически заметила Дайдо. – А как насчет «Как же я рада тебя видеть, милая сестренка»?

– Разумеется, я рада тебя видеть, – настороженно ответила Памела. – Просто…

– Если хочешь знать, я была здесь от имени нашей семьи. Зашла навестить Джереми и поднять ему настроение, – сообщила сестра и взялась за велосипед. – Кто-то же должен был это сделать.

И, не проронив больше ни слова, покатила по хрустевшему гравию к воротам.

Часть третья
Марго

Глава первая

Париж

Май 1941 г.

Оказывается, у страха тоже есть запах. Раньше она этого не замечала. Ей с детства говорили, что собаки способны учуять страх, но о людях она никогда такого не слышала. Сейчас, однако, сидя на стуле в темной комнате, она его чувствовала – сладковатый, густой. Она не знала, сама ли источает этот запах или им просто пропиталось все здание и он сочится из стен, где столько людей ощущали ужас и отчаяние. В автомобиле, который привез ее сюда, ей завязали глаза, но не было нужды спрашивать, куда она попала. В штаб гестапо. Ее оставили одну в полной темноте, чтобы запугать и сломить.

Леди Маргарет Саттон застыла на деревянном стуле с жесткой спинкой, вглядываясь в темноту. Она не имела ни малейшего понятия о том, как долго там просидела и рассвело ли уже. Судя по всему, в комнате не было окон, иначе, даже будь они занавешены плотными шторами, сквозь них просочился бы хоть лучик света.

За ней пришли посреди ночи. Двое мужчин. Все, что они сказали – по-английски, – было: «Соблаговолите пройти с нами».

Но недаром она получила аристократическое воспитание.

– В каком смысле? Почему это я должна с вами идти? И не подумаю! Сейчас глубокая ночь, и вы меня разбудили.

Тогда один из них проговорил:

– Вы пойдете с нами сейчас же, фройляйн. У вас есть одна минута, чтобы одеться. – И с отвращением скользнул взглядом по ее кружевному пеньюару.

На слове «фройляйн» она все поняла. Немцы в штатском. Это могло означать только одно – гестапо. А гестапо не сопротивляются. Тем не менее она не собиралась показывать им, насколько напугана. Благородное английское происхождение оставалось ее единственным козырем. Немцы с почтением относились к английской аристократии; свою они упразднили.

– Все это в высшей степени странно, – заметила она, подражая тону королевы Виктории в минуту праведного возмущения. – Кто вас прислал? Затрудняюсь представить, что вам может быть от меня нужно!

– Мы всего лишь выполняем приказ, фройляйн, – ответил один из них. – Скоро узнаете, кто желает с вами побеседовать.

– Я вам не фройляйн, – огрызнулась она. – Я леди Маргарет Саттон, дочь лорда Вестерхэма.

– Мы отлично знаем, кто вы такая. – Лицо мужчины оставалось безучастным. – У вас ровно одна минута, леди Маргарет, или мы будем вынуждены увезти вас в ночном белье.

Она убежала обратно в спальню, лихорадочно соображая. Что же взять с собой? Пистолет, который дал ей Гастон? Нет, вся надежда на то, что удастся сыграть оскорбленную невинность. Да я и правда ни в чем не виновата, напомнила она себе. Я ничего не знаю, и мне нечего им рассказать.

Успокоив себя таким образом, она схватила черный костюм от дома моделей мадам Арманд, к нему белую блузку и нитку жемчуга. Нельзя допустить, чтобы эти мерзавцы догадались, что она их боится. Внезапно ее пронзила мысль: а вдруг Гастон вернется на квартиру и не найдет ее здесь? Как бы дать ему знать, где она находится?

– Леди Маргарет? – послышался голос за дверью.

– Сейчас, я причесываюсь, – крикнула она. – Мне брать зубную щетку? Или я тут же вернусь домой?

– Подозреваю, что это зависит от вас, – ответил голос.

Проводя помадой по губам, она заметила на туалетном столике визитную карточку мадам Арманд. Написав помадой на обороте «ПОЗВОНИ ЕЙ», она положила визитку обратно. Гастон сообразителен, а уж Жижи Арманд знает всех в Париже. Она сумеет разыскать пропавшую англичанку. Если я к тому времени еще буду жива, подумала Марго.

Там, куда ее поместили, было холодно, темно и сыро. Вскоре она почувствовала непреодолимую потребность сходить по малой нужде, но заставила себя сдержаться. Поговаривали, что члены королевских семейств приучали свои организмы справляться без уборных по целым дням во время заграничных туров. Где-то вдалеке кто-то крикнул – обращался ли он к кому-то или вопил от боли? Трудно было разобрать, откуда доносится звук – снаружи здания или изнутри. Она напряглась, услышав приближавшиеся шаги – тяжелый топот сапог. Некто подошел совсем близко, затем прошел мимо, и она вздохнула с облегчением, когда стук затих вдали. Марго обратилась мыслями к другим вещам. Фарли летом. Теннис на лужайке. Клубника со сливками. Па, красный от жары, в своей нелепой белой шляпе с опущенными полями. Ма, как всегда спокойная и невозмутимая, что бы ни творили ее дети. «Фарли, – прошептала она. – Я хочу домой».

Дверь открылась, впустив луч света из коридора. Она вскочила. В камеру вошел высокий мужчина в форме немецкого офицера. Щелкнул выключатель, зажглась лампочка, и Марго прищурилась. Впервые получив возможность оглядеться, она увидела, что находится в безликой комнате размером примерно десять футов на восемь. В углу оказалось ведро, которым можно было бы воспользоваться, знай она о его существовании. Офицер подтянул к себе второй стул и уселся напротив нее.

– Леди Маргарет, я должен извиниться за то, что вас доставили сюда столь неучтивым и грубым образом. Боюсь, иногда мои приказы привезти кого-то для допроса неверно истолковывают. Желаете кофе?

Кофе теперь был редкостью в Париже. Марго ответила не раздумывая: «Да, спасибо, с удовольствием», – и только потом сообразила, что, возможно, следовало оставаться холодной и отстраненной. А может, я слишком мнительная, сказала она себе. Может, они просто хотят задать мне пару вопросов о том, почему я все еще здесь.

Принесли кофе с сахаром и сливками. Марго показалось, что никогда в жизни она не пила ничего вкуснее.

– Благодарю вас, – произнесла она. – Вы очень любезны.

Офицер кивнул.

– Меня зовут Динкслагер. Барон фон Динкслагер. Как видите, мы с вами принадлежим к одному кругу. Нам всего лишь нужно задать вам несколько вопросов, и вы сможете вернуться домой. – Он отлично говорил по-английски, иностранца в нем выдавал еле уловимый акцент. А еще он был чрезвычайно хорош собой – скулы как у звезды киноэкрана и типичная самоуверенность немецкого офицера. – Вы леди Маргарет Саттон, дочь лорда Вестерхэма, верно?

– Верно.

– Будьте добры, расскажите нам, почему вы все еще в Париже? Почему вы не уехали домой до оккупации, пока это было еще возможно?

– Я училась на модельера у мадам Арманд, – объяснила Марго. – Пожалуй, наивно с моей стороны, но я полагала, что жизнь в Париже будет продолжаться как ни в чем не бывало.

– Но так и есть, – вставил он.

– Не сказала бы. Никому не хватает еды. А такого кофе мы не видели уже давным-давно.

– Вините в этом ваши английские бомбардировщики. И Сопротивление. Если они уничтожают транспорт с провизией, мы не виноваты, что парижане недоедают. – Он скрестил ноги в начищенных до зеркального блеска черных сапогах. – Значит, вы решили остаться только лишь потому, что учились на модельера?

– Нет, – признала Марго, не видя причины лгать. – Я влюбилась во француза.

– Графа де Варенна. Он тоже аристократ.

– Верно, – кивнула она.

– А где сейчас граф де Варенн?

– Не знаю. Я не виделась с ним уже несколько месяцев.

– Когда вы встречались в последний раз?

– Вскоре после Рождества. Он сказал, что вынужден покинуть Париж.

– А он объяснил почему?

– Насколько я поняла, ему нужно было посетить владения на юге Франции. Кроме того, в последнее время здоровье его бабушки, которая живет в фамильном замке, серьезно ухудшилось, и он собирался посмотреть, нельзя ли ей как-нибудь помочь.

– Бабушка. – Губы офицера скривились в саркастической улыбке. – Вы либо и правда чрезвычайно простодушны, либо великолепная лгунья, леди Маргарет. Его бабушка уже пять лет как умерла.

– Получается, я очень доверчива, – ответила она. – А за вранье няня мыла нам рот с мылом. Этот урок я запомнила на всю жизнь.

– А вам не приходило в голову, что ваш любовник может работать на Сопротивление?

– Приходило, – с вызовом ответила она. – Но Гастон наотрез отказывался это обсуждать. Говорил, что так будет лучше. И если меня станут допрашивать, я смогу совершенно честно заявить, что ничего не знаю.

– И с Рождества вы с ним не виделись?

– Нет, не виделась.

– Тогда вас, наверное, удивит, что с тех пор он несколько раз приезжал в Париж.

Марго сделала усилие, чтобы ничем себя не выдать.

– Да, это меня действительно удивляет. Возможно, он не хотел подвергать меня опасности. Он вообще очень заботливый.

– Или нашел другую женщину? – Динкслагер едва заметно ухмыльнулся.

– Вполне возможно. Он ведь так красив.

– А если он и правда нашел другую?

– В таком случае, видимо, мне остается лишь смириться, вернуться к учебе на модельера и привыкнуть жить без него.

Барон подавил смешок.

– Я просто восхищаюсь британцами, леди Маргарет. Француженка, потерявшая любовника, рыдала бы и била себя кулаками в грудь.

– Значит, нам очень повезло, что я не француженка. Со мной куда проще иметь дело.

Он продолжал улыбаться.

– Вы мне нравитесь, леди Маргарет. Мне по душе ваша храбрость. Я и сам из благородной семьи. Мы с вами хорошо понимаем друг друга.

– В таком случае поймите, что я говорю правду – мне действительно нечего вам сообщить. В Париже я живу очень скромно. Хожу в ателье. Делаю то, что велит мадам Арманд. Возвращаюсь в свою квартирку в Девятом округе. Ем простой ужин и отправляюсь в постель.

– Не сомневаюсь, что если бы вам представился случай, вы были бы рады вернуться домой, в Англию.

Она замялась. Конечно, мне бы хотелось вернуться домой, идиот ты эдакий, готова была крикнуть она. Но вместо этого сказала:

– Насколько я понимаю, в настоящее время жизнь в Англии ненамного приятнее здешней. Постоянные бомбардировки, страх перед вторжением и тому подобное.

Он выпрямил ноги, качнулся на стуле и посмотрел на нее:

– Вы уже несколько месяцев не получали вестей от Гастона де Варенна. Я правильно понял?

– Да.

– В таком случае вас, вероятно, удивит, что мы содержим его под стражей?

Это и правда поколебало ее самообладание. Динкслагер заметил тень беспокойства на ее лице.

– Да. Это меня действительно удивляет, – наконец призналась Марго.

– И пугает?

– Разумеется, это меня пугает, – отрезала она. – Герр барон, я люблю Гастона де Варенна независимо от того, любит он меня или нет.

– И вы одобряете его работу на Сопротивление?

– Как я вам уже сообщила, до этого момента я понятия не имела, что он состоит в Сопротивлении. Но ведь он француз. Я могу понять его желание изгнать захватчиков со своей родины. Если бы немцы захватили Британию, моя семья, я уверена, сделала бы то же самое.

Динкслагер подался к ней, со стуком опустив на пол передние ножки стула.

– Гастон де Варенн оказался чрезвычайно упрямым, леди Маргарет, – проговорил он. – Как вы понимаете, его жизнь не будет стоить и… – тут он щелкнул пальцами, и щелчок отозвался неожиданно звонким для небольшой камеры эхом, – если он не расскажет нам все, что знает.

– Вы хотите, чтобы я убедила его заговорить? Барон, это просто смешно. Я польщена, что вы думаете, будто я имею на него столько влияния, но, поверьте, это не так.

– Вы ведь понимаете, миледи, что стоит мне щелкнуть пальцами, как вас потащат вниз по лестнице в помещение гораздо менее приятное, чем это, и вынудят выложить о себе все до мельчайших подробностей?

Усилием воли она снова притворилась равнодушной.

– Я слышала о подобных вещах, но, уверяю вас, барон фон Динкслагер, не могу рассказать вам ничего хоть сколько-нибудь интересного.

– Поверьте, леди Маргарет, если вас поместят в подобную комнату, вы пожалеете, что вам нечего рассказать. Вы станете придумывать, что бы еще нам поведать, предадите любовника, мать, кого угодно, только бы выбраться оттуда живой.

Марго ответила ему холодным взглядом.

– Если вы намерены меня убить, сделайте одолжение, покончим с этим сейчас. Я вижу у вас револьвер. Застрелите же меня.

– У меня нет желания стрелять в вас. Живая вы представляете куда большую ценность, нежели мертвая. Однако вы меня удивляете. Неужели вы позволите своему любовнику пойти на смерть и даже не попытаетесь за него бороться? Британцы и правда бессердечны.

– Уверяю вас, я вовсе не бессердечна и не хочу, чтобы Гастон погиб. Но, вероятно, ничто из того, что я скажу, не заставит вас изменить решение. – Тут ее осенило. – А-а, понимаю. Вы и сами знаете, что мне нечего вам сообщить. Я просто приманка, не так ли? Вы намерены использовать меня, чтобы заставить его говорить.

– Наверное, зависит от того, насколько вы ему дороги и ценит ли он вас выше своей родины. Ну что ж, поглядим.

Он осекся и удивленно оглянулся. В коридоре послышались громкие голоса, в том числе и женский. Не успел Динкслагер подняться на ноги, как дверь с грохотом распахнулась и в камеру ворвалась Жижи Арманд – безупречно накрашенная, с черным меховым палантином на плечах. Даже если бы Марго ее не знала, и то догадалась бы, кто перед ней.

– Это еще что такое? – спросил офицер по-французски. – Кто вас сюда впустил?

– Моя бедняжечка, – воскликнула она, не обращая внимания на Динкслагера и целуя Марго в обе щеки. – Как они посмели привезти вас в это ужасное место? Барон, вам должно быть стыдно! Запугиваете безвинное дитя. Тем более юную британскую аристократку. Живет тише воды, ниже травы. Трудится на меня с утра до ночи, шьет платья. Я – мадам Арманд, если вдруг вы единственный во всем Париже меня не знаете. Уверяю вас, высшие чины немецкой армии хорошо со мной знакомы и позволяют мне проживать в «Рице»[16]16
  Знаменитый роскошный отель в Париже.


[Закрыть].

– Мадам Арманд, – ответил он, – я отлично знаю, кто вы такая. А вот это безвинное, как вы утверждаете, дитя – любовница командира Сопротивления. Мы его схватили, но он отказывается сотрудничать. Надеемся, что юная леди сумеет его образумить.

– Я могу ее понять, – заявила мадам Арманд, покровительственно обнимая Марго за плечи. – Ведь если он заговорит, вы все равно его убьете, не так ли? А если он заговорит и вы его не убьете, его убьют товарищи из Сопротивления.

– Мы могли бы договориться, мадам. Видите ли, эта юная леди может оказаться для нас ценнее, чем пленный член Сопротивления.

– Чем же именно?

Динкслагер повернулся к Марго:

– Ваша семья ведь вращается в высших кругах английского общества, знакома с Черчиллями, не правда ли? И с герцогом Вестминстерским? И со множеством членов палаты лордов?

– Да, это так. Но каким образом…

– Предлагаю вам сделку. Я отпущу графа де Варенна, если вы согласитесь оказать нам небольшую услугу.

Она недоверчиво поглядела на него.

– Какого рода услугу? И где гарантии, что его отпустят? Что он вообще еще жив?

– Никаких гарантий. – Немец развел руками, помолчал, затем продолжил: – Однако вам представляется случай его спасти. Это ведь лучше, чем знать со стопроцентной уверенностью, что он умрет мучительной смертью и что вы вполне можете последовать за ним.

– Не смейте так с ней разговаривать! – возмутилась мадам Арманд. – Я забираю ее с собой. Она будет жить у меня в «Рице», под моей защитой, и я немедленно пожалуюсь вашим самым высокопоставленным генералам на то, как вы с ней обошлись.

Динкслагер пожал плечами:

– Вы человек действия, мадам, об этом мы наслышаны. Что ж, забирайте вашу протеже. Я буду считать вас ответственной за нее. Но надеюсь, что вам все же удастся ее образумить. Если она согласится оказать нам небольшую услугу, я лично гарантирую, что она вернется домой, в Англию. – Он обернулся к Марго: – Сейчас вы свободны, но через день-другой мы с вами снова побеседуем. Подумайте о моем предложении. Но не размышляйте слишком долго. Я не могу бесконечно держать де Варенна живым. И вас я тоже не могу оставить на свободе. Прошу вас, даже и не думайте о глупостях вроде бегства из Парижа, за вами будут следить. И благодарите мадам Арманд за то, что она за вас вступилась.

Марго поднялась со стула, чувствуя, как закостенело тело от долгого сидения. Мадам Арманд повела ее к выходу, у самой двери обернулась, взглянула на немецкого офицера, и они улыбнулись друг другу.