Текст книги "Чувства: Нейробиология сенсорного восприятия"

Чтобы сделать обсуждение относительно полным, рассмотрим два аспекта языка – чтение и письмо. Грамотность – признак современного развития нашего вида. Вероятнее всего, письмо и чтение появились в последние 10 тысяч лет. Этот короткий период владения данными навыками оказал огромное влияние на нейробиологию наших чувств. Нейронная информация, необходимая для письма и чтения, поступает через сетчатку и, следовательно, через глаза. Конечно, читать могут и слепые, используя шрифт Брайля, но тактильные нейронные пути, по которым информация идет, когда человек читает такие книги, весьма отличаются от пути, необходимого для визуального чтения. Чтобы понять, как появилось чтение, нужен сравнительный подход. То, как люди учатся читать, можно проследить на примере детей. Чаще всего в качестве инструмента выбирают фМРТ, сравнивая продольные изображения мозга детей, обучающихся грамоте, в разном возрасте.

Как и в случае с любым сравнительным подходом, исследование нужно проводить осторожно, поскольку, если не учитывать возраст и уровень образования испытуемых, могут появиться ошибочные выводы. Детей определенного возраста нельзя напрямую сравнивать из-за возможных различий в школьном образовании, поэтому возраст нельзя считать отправной точкой для проведения сравнения. Сравнивать детей все равно что сравнивать яблоки с апельсинами, они абсолютно разные. Казалось бы, лучше всего сравнить тех взрослых, которые научились читать и писать на более поздних этапах жизни, с теми, кто еще не научился, и таким способом понять, как чтение влияет на мозг. Учитывая это пояснение о противоречивости результатов, ученые сделали очень интересные выводы о приобретении грамотности.

Как и в случае со всеми чувствами, когда исходные данные поступают в мозг через орган сбора информации (для навыков чтения и письма это сетчатка), при обучении грамотности происходит первичная быстрая обработка информации (рис. 18.3). Существуют небольшие различия между объектами в письме и чтении, поэтому мозг подавляет способность смешивать изображения, кажущиеся одинаковыми на первый взгляд, и начинает довольно четко различать явно повторяющиеся изображения. Если сравнить результаты исследования фМРТ грамотных и неграмотных взрослых, видно, что это подавление более заметно у тех, кто уже освоил грамоту. Эти сравнения также выявили более четкое разрешение визуальных путей нашего вида и различия между непохожими в культурном отношении системами письменности. Не забывайте, что информация из сетчатки на ранней стадии визуальной обработки проходит через несколько областей зрительной коры, в частности через пути, известные как V1, V2, V3 и V4. Мозг европейца во время письма использует пути V1 и V2 для определения и распознавания символов, необходимых для этого навыка. Однако те, кто пишет на китайском, распознает символы, задействуя пути V3 и V4. Очевидная причина этого различия заключается в том, что западная письменность требует знания довольно маленького числа компонентов алфавита. На английском языке это число составляет всего двадцать шесть бит информации, и столь небольшое количество единиц лучше всего обрабатывается V1 и V2. В китайском языке существуют тысячи иероглифов, которые лучше всего обрабатываются визуальными путями, распознающими формы V3 и V4. Кроме того, информация передается и в другие части мозга.

Рис. 18.3. Расположение определенных участков мозга, задействованных при письме и чтении

Нашим предкам было необходимо обрабатывать эту информацию и распознавать объекты внешнего мира, имеющие отношение к выживанию. Конечно, у предков-приматов не было письменности, поэтому визуальная информация, полученная от текста, оказывает уникальное и важное влияние на наш вид в отношении вентрального зрительного пути («что»). Существует четко определенная и повторяемая область вентрального пути обработки, чью активность фиксирует фМРТ, когда грамотному человеку показывают письменный источник в знакомой системе письменности, будь то Шекспир или тарабарщина. Эта область одинакова независимо от языка и его символов и называется областью визуальной формы слова. (Опять же, этот вывод сделан путем сравнения грамотных и неграмотных людей.) Похоже, что эта область мозга сильно активизируется при восприятии письменности и даже обретении грамотности на самом элементарном уровне.

Одним из наиболее интересных моментов развития, связанных с приобретением навыков чтения и письма при использовании визуальной формы слова, заключается в том, что этот путь в мозге учится подавлять тенденцию к объединению зеркальных изображений объектов. Эта тенденция считается адаптивной, поэтому подавлять ее трудно. Допустим, вы видите гиену, чья голова повернута влево, – свойства этого хищника ровно те же, что и у гиены, которая смотрит вправо, поэтому вам нет необходимости проводить это различие, разумнее спасаться от нее (и вообще от опасности) независимо от ее зеркального отображения. С приобретением грамотности появляются небольшие различия, касающиеся используемых символов. Если взять западный алфавит, то в качестве примеров можно назвать b/d и p/q[57]57
  Русскоговорящие дети, учась писать, часто пишут не в ту сторону элементы букв Б, Я, Р и др.


[Закрыть]. И следовательно, чтобы стать грамотным, нужно справиться со стремлением к так называемой зеркальной инвариантности наших неграмотных предков. Такое изменение зеркальной инвариантности – лишь один из примеров тенденции нашего вида перемонтировать или переназначить части зрительных путей во время приобретения грамотности для того, чтобы приспособиться к уникальной видовой способности – читать и писать. Как отмечалось ранее, наш вид совсем недавно научился делать это. Станислас Дехен и его коллеги изящно отметили, что «приобретение грамотности является замечательным примером того, как мозг реорганизуется, чтобы приспособиться к новым культурным навыкам». Неудивительно, если другие области нашего мозга уже начали перепрофилировать нейронные связи, чтобы приспособиться к другим, более современным культурным явлениям, таким как взаимодействие с компьютерами и просмотр фильмов и телепередач.

Представители рода человеческого очень по-разному используют язык. Многие способы его применения сыграли непосредственную роль в выживании нашего вида. По сути, некоторые палеоантропологи рассматривают язык как своего рода толчок, заставивший человека отделиться от всех других видов на планете. Пока я писал эту книгу, произошло два довольно странных на мой вкус события: бейсбольный клуб «Чикаго Кабс» выиграл Мировую серию, а Боб Дилан был удостоен Нобелевской премии по литературе. Одно из этих событий принесло мне большую радость, а другое вызвало недоумение, но в то же время заинтриговало. Являясь болельщиком сам, а также будучи сыном, внуком, братом и дядей фанатов «Чикаго Кабс», я прекрасно знаю, что значит болеть за слабого. А тот факт, что Боб Дилан, будучи безусловно слабым в литературе (если говорить о завоевании Нобелевской премии), менее чем через месяц после великолепной победы «Кабс» был объявлен лауреатом по литературе, явил нам звездный час слабаков. Многие были уверены, что Нобелевку Дилану присудили с натяжкой, и в результате возникло некое недоумение: что же тогда на самом деле считать поэзией и литературой? По крайней мере некоторые начали задаваться вопросом: действительно ли тексты Дилана являются литературой?

Почему поэзия влияет на нас не так, как случайно выбранные слова или даже специально выбранные слова, не сложенные в стихотворение? Мы сможем ответить на этот вопрос, если разберемся в нейробиологии наших чувств и в тех механизмах, посредством которых язык может вызывать воспоминания и эмоции, так же как это делают музыка и искусство. Писатель Джона Лерер, в прошлом журналист, иронично предполагает, что великий романист Марсель Пруст был нейробиологом. Он аргументирует это ссылками на то, насколько эффективно сочинения Пруста (прежде всего обсуждаемая в главе 6 этой книги история с «мадленками») возбуждают эмоции и воспоминания о прошлом. Как ни посмотри, если мы успешны в общении, используем язык, искусство или музыку, мы тоже нейробиологи. У всех нас есть свои «мадленки», и, что более важно, когда мы пользуемся речью, просматриваем произведения искусства или слушаем музыку, мы можем применить язык для описания работы мозга.

19. Лицом к лицу с музыкой
Нейробиология музыки и живописи

Движение звуков – это мелодия… Действие звуков, воспитывающее и ведущее душу к добродетели…[58]58
  Перевод В. Н. Карпова.


[Закрыть]

Платон

Фрэнк Заппа утверждал, что «говорить о музыке все равно что танцевать архитектуру». Рискуя все-таки нарушить его предписание, рассмотрю чувства в контексте музыки с нескольких точек зрения. Что же такое музыка и можно ли ее назвать формой языка? Как получилось, что именно представители нашего вида стали сочинять музыку? Ведь нечто похожее на музыку есть и у других видов – взять хотя бы птичье пение или голосовые сигналы китов. Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть нейронную и генетическую основу музыки у человека и понять, откуда она берется и как влияет на нервную систему. Кроме того, нелишним будет выяснить, каковы нейропсихологические основы эффекта, оказываемого музыкой, и какие чувства участвуют в ее восприятии?

Отчасти мы тянемся к музыке и воспринимаем ее органами чувств потому, что это в целом привлекательно для мозга. О музыке говорили по-разному: Стивен Пинкер назвал ее «чизкейком для слуха»[59]59
  Стивен Пинкер имел в виду, что это побочный продукт эволюции, не нужный никому, а не то, что это что-то сладкое и приятное.


[Закрыть], а Вольтер считал, что «то, что глупо говорить, следует петь». Очень важно понять отношения музыки с мозгом и нервной системой, чтобы узнать, каким образом чувства задействованы в создании уникального восприятия музыки и как это влияет на наш внутренний мир эмоций и памяти. Основная сенсорная система, воспринимающая музыку, – это слух. Но некоторые люди могут «читать» музыку и при этом «слышать» ее. К сожалению, я скорее просто любитель, хотя в молодости и научился «читать» музыку. Я понимаю, что означают ноты, но это все, на что я способен. Когда играет музыка, я слышу ее в своем сознании, но способность прочитать ноты в этот момент никак не влияет на то, что я могу «слышать». Часто ко мне привязывается какая-нибудь мелодия. Пока я писал эту главу, в голове постоянно крутилась песня Рэнди Ньюмана You’ve Got a Friend in Me («Я – твой друг») из мультфильма «История игрушек», который мы любим смотреть с трехлетним сыном. Самое смешное, что это просто строка из названия, которая никак не выходит у меня из головы. Шесть простых нот, связанных с шестью слогами, не давали мне покоя всю прошлую неделю. Я знаю, что в конце концов избавлюсь от привязчивой песенки, но одновременно надеюсь, что она не забудется совсем. Большинство таких мелодий в лучшем случае раздражают, а в худшем – отвлекают и выводят из себя. Их трудно выбросить из головы, и именно поэтому Оливер Сакс называет их «мозговыми червями». Я испытываю к этой конкретной песенке сильную эмоциональную привязанность: мультфильм «История игрушек» я смотрел со всеми тремя детьми, и мелодия из него – это нить, связывающая меня с ними, она уже стала частью моей памяти. Любая кинолента надоест, если посмотреть ее девяносто раз, но конкретно этот фильм и привязчивая песенка из него стали своего рода «мадленками» для моего слуха.

Определить, что такое музыка и музыкальные способности, довольно сложно. Это подтверждают ученые, столкнувшиеся с трудностями при попытке разгадать генетическую основу музыки. Для того чтобы распутать сложный признак, необходимо понимать его определение. Генетики попытались «препарировать» музыку, разобрать ее на компоненты, чтобы разобраться с происхождением этой замысловатой черты. Чтобы понять составляющие музыки, вспомните, что музыка, которую мы слышим, – это звук (об этом мы говорили в главах 5 и 7), а звуки – это по сути волны, вызывающие вибрации. Уши постоянно подвергаются воздействию огромного количества звуков. Так что же такое есть в музыке, что делает нас способными слышать ее и осознавать, что это именно она? Нет ни одной характеристики, которая делает музыку музыкой. Скорее это комбинация характеристик производимых вибраций, которые мы улавливаем ушами. Оказывается, существует от пяти до восьми основных элементов музыки (количество зависит от того, с кем вы об этом говорите), и некоторые из них необходимы для понимания генетической основы музыкальных характеристик. Характеристика, о которой говорят все, – это высота. Мы уже обсуждали высоту тона как основную характеристику звука, зависящую от частоты, с которой вибрируют предметы, и размеров этих самых вибрирующих предметов. Так, например, чем быстрее вибрация и чем меньше предмет, тем выше будет высота тона. Высота тона варьируется от низкого до высокого и измеряется в герцах. Иногда путают высоту и частоту вибрации, и это означает, что понятие высоты по сути субъективно. Диапазон слышимости здорового молодого человека составляет от 20 до 20 000 Герц, но не все звуки в этом диапазоне считаются музыкальными. Например, диапазон высоты тона на фортепиано составляет от 4,37 Герца (нота B8[60]60
  Для 88-клавишного рояля крайние ноты – это нота ля субконтроктавы (B0) 27,5 Гц и нота до пятой октавы (C5) 4186,0 Гц соответственно. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]) до 2 109,89 Герца (нота C0). Люди с абсолютным слухом способны слышать звук и назвать его, не имея при этом никакой системы отсчета. Таких людей легко определить, и большинство людей с абсолютным слухом – музыканты, научившиеся этому.

Исследователи, используя методы визуализации мозга, сравнили мозг музыкантов с абсолютным слухом и без оного. Оказывается, есть определенная часть мозга, называемая planum temporale, которая связана с этой способностью. Поскольку эта область есть в обоих полушариях, возникает первый важный вопрос: различаются ли две стороны мозга? На изображениях четко видно асимметрию левого и правого planum temporale у людей с абсолютным слухом. Тогда возникает следующий вопрос: как возникает эта асимметрия? Исследования фМРТ показывают, что у людей с абсолютным слухом в детстве происходит сокращение нейронных связей в правой planum temporale, что делает ее меньше левой. Поскольку сокращение происходит в раннем детстве, а следовательно, и до начала обучения музыке, нельзя сказать, что музыкальное образование как-то влияет на это. Скорее всего, это явление развития, контролируемое генами. Давайте посмотрим, как работает визуализация мозга по отношению к музыке и что мы можем из этого узнать.

В качестве показателя изменения морфологии мозга используется толщина коры головного мозга: она зависит от количества белого вещества, и, следовательно, чем больше белого вещества, тем больше нейронных связей. Исследования показывают, что у людей с абсолютным слухом кора толще, однако только недавно стала понятна точная природа различий. Люди, обладающие абсолютным слухом, имеют более сильные нейронные связи в соответствующих частях мозга. В частности, левая область planum temporale у них кажется асимметрично больше. Эксперименты, где отслеживается подобная корреляция, проводятся очень осторожно, и участвуют в них только музыканты-правши (не забывайте, что доминирование одной из рук влияет на ту сторону мозга, где находятся определенные нейронные функции). Но существует ли эта асимметрия у людей с абсолютным слухом потому, что левая область planum temporale стала больше, или потому, что правая – меньше?

Генетическую основу абсолютного слуха (см. вставку 19.1) исследовали с помощью нескольких подходов. Испытанный подход с исследованием близнецов показал, что наследуемость абсолютного слуха составляет 0,81, что означает наличие сильного генетического компонента признака (помните, что наследуемость колеблется от 0,0 до 1,0, а значения ближе к 1,0 указывают на полный генетический контроль над признаком). С помощью методов, основанных на изучении генома, исследователи пытались локализовать генетические элементы, вовлеченные в абсолютный слух, и обнаружили несколько генов, которые связаны с этой способностью. Один из них, расположенный на хромосоме 8, появляется в большинстве исследований, которые пытаются связать абсолютный слух с генетикой. Ген, на котором сосредоточено внимание, играет важную роль в памяти и познании. Есть и другие локусы – кандидаты на то, чтобы считаться ответственными за это качество, и они обычно участвуют в развитии внутреннего уха.

19.1 Где находятся гены абсолютного слуха?

Особое расположение связанного гена – 8q24.21. Локусы генома начинаются с номера хромосомы, а потом идет отметка, показывающая, находится ли локус на одном конце хромосомы (p) или на другом (q). У человеческой хромосомы есть центромера, отделяющая короткий конец (p) от длинного конца (q). Затем местоположение локуса задается координатами, очень похожими на линейку. Ген 8q24.21 считается ADCY8, или аденилатциклазой 8, которая имеет очень специфическую клеточную функцию в клеточной мембране. Это также ген, который, как полагают, принимает участие в памяти и познании. Локусы, участвующие в развитии абсолютного слуха, также могут быть вовлечены в развитие внутреннего уха и нейронных связей и онтогенез. Если локусы, участвующие в нейронных связях, действительно задействованы, то это подтверждает мысль, что абсолютный слух появляется в результате сокращений связей в мозге.

Врожденную амузию нельзя назвать генетической противоположностью абсолютного слуха, она включает в себя отсутствие способностей определять высоту тона и запоминать мелодии. Как следует из названия, она передается по наследству, и ее нейроанатомия хорошо изучена. В частности, амузия оказывает значительное влияние на слуховую кору и в этом контексте имеет весьма различную нейробиологическую этиологию, но действительно не включает в себя те самые гены, которые определяют абсолютный слух. На сегодняшний день генетическая основа врожденной амузии предполагается, но генетический локус, который она затрагивает, неизвестен.

Есть и другой способ обнаружить гены, отвечающие за музыкальные способности или склонности. Надо задаться вопросом: как естественный отбор генома сказывается на музыкантах? При этом подходе в геноме ищут гены, в которых последовательности ДНК изменились особым образом, что подразумевает естественный отбор. В некоторых тестах геном сканируется область за областью, чтобы была возможность увидеть, происходят ли последовательности ДНК в неслучайных распределениях. Если у гена действительно есть профиль изменения, где он статистически кажется необычным, его помечают как потенциальный ген, вовлеченный в тот или иной признак. В одном из таких исследований изучили геномы 150 финнов, а в качестве необычного признака взяли музыкальные способности. Результаты показали, что определенные гены проявляют признаки естественного отбора, причем некоторые из них участвуют как в развитии внутреннего уха, так и в аспектах развития познавательных способностей. Интересно, что кое-какие обнаруженные у людей гены с неизвестными функциями есть и у певчих птиц, у которых они отвечают за восприятие песен и пение. Ранее я уже отмечал, что эти генетические исследования настолько же хороши, насколько хороша и характеристика фенотипа. Если у вас возникают сложности с определением фенотипа, то поиск генетического коррелята будет либо затруднительным, либо введет в заблуждение. Абсолютный слух и амузию можно обнаружить с помощью простых тестов, поэтому генетическая основа этих признаков довольно сильна. Другие черты, которые ученые исследовали в отношении музыки, труднее определить в качестве фенотипов. Склонность к музыке, музыкальные способности и предпочтения – эти черты сложнее исследовать из-за их размытости. Но, глядя на них, мы приближаемся к пониманию, почему и как музыка успокаивает дикого зверя.

Чтобы количественно оценить музыкальные способности, которые нельзя четко определить, исследователи обратились к стандартизированным тестам (таким как музыкальный тест Карма), позволяющим помещать людей в спектр ценностей. При выполнении этого теста людям проигрывают короткие абстрактные звукозаписи, формирующие иерархические музыкальные структуры в результате их повторения. Человек слушает несколько различных записей, а затем его просят найти различия в них. То, насколько точно испытуемый описывает различия, можно изобразить в виде шкалы. Тест интересен тем, что он был разработан таким образом, чтобы отсеять фактор музыкальной подготовки среди множества других. Есть и другие тесты, например тест Сишора и тест на точность воспроизведения тона. В тесте Сишора испытуемый слышит пары звуков с небольшими различиями по высоте и длительности. Затем его просят назвать разницу между этими парами. Тесты определяют более простые аспекты сенсорной способности к музыке, такие как высота тона и длительность. Проходя тест на точность воспроизведения тона, человек сначала слушает звук определенной высоты через наушники, а затем его просят спеть ноту, которую он услышал. Этот результат легко оценить, и человеку присваивается количественный показатель музыкальных способностей.

С музыкальными предпочтениями дело обстоит по-другому, если речь идет об измерительных тестах, потому что здесь оценивается мнение человека относительно определенного вида (жанра) музыки. Если тест проходит ребенок, то используют прием с привлечением внимания. Самым распространенным считается Короткий тест на музыкальные предпочтения (STOMP – The Short Test of Music Preferences). Испытуемый должен прослушать от четырнадцати до двадцати трех композиций разных музыкальных жанров, а затем его просят оценить каждый жанр по шкале от 1 до 7 (где 1 – совершенно не нравится, а 7 – очень нравится). Некоторые исследователи пошли дальше и просят участников сочинить эссе, описывающее музыкальные жанры или даже песни. В одном исследовании ученые получили более 2500 подобных эссе, с помощью которых и оценивались музыкальные предпочтения испытуемых.

Было высказано несколько интересных идей о музыкальных способностях и предпочтениях, хотя нужно учитывать обычные пояснения, необходимые для такой работы. Например, используя количественную оценку музыкальных способностей, ученые рассмотрели в аспекте генетики несколько потенциальных черт, связанных с ними. Эти второстепенные черты включают в себя распознавание высоты тона и ритма, музыкальную память, слушание музыки, пение и музыкальное творчество. В ходе исследования генома было выявлено несколько локусов, отвечающих за распознавание тона. Оказалось, что многие гены, обнаруженные таким образом, участвуют в развитии нервной системы или в поддержании нервной ткани. Есть пара генов, которая особенно важна в развитии внутреннего уха для тех структур, что воспринимают внешние вибрации звука: для улитки и крошечных волосков. Один ген, в частности, кодирует белок, важный для определения высоты тона и ритма, музыкальной памяти и прослушивания музыки. Этот ген называется AVPR1A, и формально он известен как сосудосуживающий фактор, белок, участвующий в регулировании количества воды в организме и кровяного давления. Второе название гормона AVP – вазопрессин. Предположительно, он связан с аутизмом и влияет на формирование межличностного поведения. Другой ген, вероятно участвующий в развитии музыкальных способностей, называется протокадгерин. Этот мембранный белок, регулирующий межклеточную адгезию, очень важен для структуры улитки.

19.2 Зачем мы слушаем музыку

Томас Шефер предполагает, что существует более ста причин слушать музыку. Вместе с коллегами он провел исследование, где участникам нужно было ответить на 129 вопросов, похожих на те, что приведены ниже. Получив ответы, ученые разделили музыкальные предпочтения на равное количество причин.

Мне нравится музыка (пожалуйста, оцените, насколько верно для вас утверждение, поставив от 1 (совсем не согласен) до 6 (полностью согласен) баллов):

– Потому что она помогает мне думать.

– Потому что это возможность побыть наедине с собой.

– Потому что у меня от нее мурашки по телу.

– Потому что она будит во мне чувство прекрасного.

– Потому что она напоминает мне о конкретном человеке.

– Потому что с музыкой я ощущаю свое тело.

– Потому что я получаю удовольствие от этого вида искусства.

…и так далее, обозначив 129 пунктов, которые соответствовали 129 функциям музыки.

Кроме того, музыкальные предпочтения были изучены в контексте того, как музыка влияет на эмоциональный склад человека. Существует много работ о пересечении музыкальных предпочтений с личностными характеристиками, которые рассматривают вопрос о том, могут ли музыкальные предпочтения определить личность. И некоторые тесты действительно показывают четкую корреляцию между этими признаками. В одном крупном исследовании использовали пятифакторную модель личности. Ученые пытались расположить черты личности по шкале со следующими дескрипторами: экстраверсия, доброжелательность, сознательность, невротизм и открытость опыту. Эти личностные характеристики рассматривались в контексте музыкальных предпочтений по нескольким жанрам. В результате опроса выяснилось, что тексты песен и музыкальные жанры коррелируют с личностью: открытость опыту соотносится с эксцентричной музыкой, такой как панк и дэт-метал, а экстраверсия – с поп-музыкой. По сути, исследователи предполагают, что одно (личность) может быть использовано для предсказания другого (предпочтительного жанра) и наоборот.

Другие исследования выявляют сходные закономерности, указывающие на то, что люди, открытые приобретению нового опыта, более склонны иметь предпочтения к сложной музыке – к классике и такой современной продвинутой музыке, как панк-рок. При этом экстраверты предпочитают поп-музыку, исполняемую группами молодых музыкантов, или ритмичную, как хип-хоп. С этой же точки зрения был изучен фактор склонности к правонарушениям. Используя описанные выше системы отчетности и базу данных о правонарушениях участников, Том тер Богт, Лоэс Кейзерс и Вим Мееус показали, что «громкая, дикая и девиантная музыка», такая как хеви-метал, панк, музыка готов, рэп и техно-хаус, коррелирует со склонностью к преступности у старших подростков. Классическая музыка и поп-музыка никак не связаны с преступностью. Совместно эти данные указывают на то, что ранние музыкальные предпочтения способны предупредить о наличии склонности к нарушению закона, которая может проявиться в более позднем возрасте. Мне неприятно это признавать, но, возможно, мои родители были правы, когда запретили мне дома слушать песню The Pusher («Наркодилер») группы Steppenwolf. Рок-музыка и протопанк, которые я слушал в детстве, не довели меня до тюрьмы, но я уверен, что определенное нарушающее принятые нормы поведение с моей стороны произрастает именно оттуда. Но разве делинквентное поведение – это плохо? Если вы когда-нибудь были родителем буйного шестнадцатилетнего подростка, то ответ очевиден. Но некоторые ученые предполагают, что на самом деле такая музыка, как панк и хеви-метал, связана с открытостью и склонностью к исследованиям.

Виды генов, которые были точно определены как имеющие отношение к музыкальным способностям, многое говорят нам о действии музыки на мозг. Психологическое тестирование, проведенное для понимания музыкальных предпочтений, тоже способно поведать серьезные вещи о музыке. Музыка поступает в мозг через уши, поэтому гены, которые важны для развития и структуры внутреннего уха, участвуют в первичной обработке звуков, подобных музыке. Попав в мозг, музыка обрабатывается в определенных его областях, а результат этой обработки диктует то, как конкретные виды музыки влияют на нас, пробуждая эмоции и воспоминания.

Томас Шефер и его коллеги опросили более восьмисот испытуемых и смогли предположить, что люди слушают музыку для «создания возбуждения и настроения», для «достижения самосознания» и в качестве «выражения социальной близости» (см. вставку 19.2). Первые две функции оказались более влиятельными, чем третья. Следует отметить, что в исследовании принимали участие говорящие по-немецки люди от восьми до восьмидесяти лет. Хотя результаты этого эксперимента очень интересны в отношении определения того, для чего люди слушают музыку, сами музыкальные предпочтения могут сильно зависеть от конкретной культуры, поэтому было бы интересно посмотреть, как люди других культур рассматривают музыку в этом функциональном контексте.

Чтобы решить проблему влияния культуры на музыкальные предпочтения и создание музыки, Патрик Сэвадж и его коллеги исследовали музыку в девяти географических регионах мира. Они рассмотрели тридцать две особенности музыки в 304 музыкальных записях со всего света. Взгляд на музыку вне культурного контекста привел к открытию не поддающихся четкой диагностике универсалий в различных областях земного шара, и это предполагает, что музыка не может быть универсальным языком человечества, как многие думают. Однако восемнадцать из тридцати двух признаков музыки действительно демонстрируют статистическую глобальную корреляцию, причем десять из них находятся в определенном родстве, то есть они связаны друг с другом больше, чем с другими признаками. Статистические характеристики основаны на атрибутах музыки, которые, как предполагалось, были универсальными: на высоте тона и ритме. Другие обнаруженные с помощью этого подхода особенности обычно не считаются универсалиями музыкальных предпочтений, к ним относятся стиль исполнения и социальный контекст. Однако кросс-культурный контекст становится важен при попытке определить, что такое музыка, а также для того, чтобы соотнести музыку с функцией.

Кроме того, ученые изучали физиологическую реакцию организма на музыку через ее воздействие на мозг. Эксперименты по изучению этого аспекта музыки включают противопоставление физиологической реакции людей на стресс после прослушивания трех разных звуковых фонов: Miserere Григорио Аллегри (хоровая пьеса, написанная в XVII веке для Сикстинской капеллы), звук журчащей воды и тишина. После прослушивания экспериментатор намеренно вызывает стрессовое состояние у испытуемых. Затем у каждого участника измеряют физиологические маркеры стресса – уровень кортизола, частоту сердечных сокращений и синусовую аритмию, а также фиксируют уровни стресса и тревоги, о которых сообщает сам подопытный. Первая часть теста даже приятна, особенно во время прослушивания Miserere – красивого успокаивающего музыкального произведения. А вот «стрессовая» часть больше похожа на пытку. Исследователи, проводившие этот опрос, подумали о двух наиболее стрессовых ситуациях, которые взрослый может пережить без психологического хаоса: это собеседование по вопросу о приеме на работу и решение сложной арифметической задачи перед аудиторией. Мне есть что сказать про стресс, вызванный второй ситуацией: приходилось «блистать» своими математическими способностями перед публикой. В начале академической карьеры я занимал должность старшего преподавателя в Йельском университете. До этого я никогда раньше не преподавал, но чувствовал некоторую уверенность в своей способности объяснить популяционную генетику – науку, требующую время от времени прибегать к математике. Во время моей первой лекции для изучающих генетику студентов я решил вывести математическое уравнение, не пользуясь никакими бумажками. Я начал за здравие с основных частей уравнения, но быстро потерялся – и все это перед сотней студентов Йельского университета! Мой уровень стресса значительно повысился, когда я попытался восстановить недостающие части уравнения, а потом произошло и самое ужасное: студенты начали смеяться надо мной. Разумеется, мой уровень стресса взлетел до небес. Так что да, это мучительный способ ввергнуть человека в стресс, но это точно работает. Конечно, идея исследования заключается в том, чтобы увидеть, могут ли успокаивающая музыка Miserere и потенциально успокаивающий звук воды облегчить степень стресса, который человек испытает позже. Результаты показывают, что прослушивание Miserere (расслабляющей музыки) перед стрессовой ситуацией не делает человека менее восприимчивым к стрессу. Однако музыкальная терапия перед инициированием стресса способствует более быстрому послестрессовому восстановлению.