Текст книги "Черви"

23

Сидя один в сержантском клубе, Мидберри снова и снова переживал события прошедшего дня. Он все отчетливее понимал, что, пожалуй, никогда еще за время службы не приближался так близко к грани, за которой был срыв, пропасть, катастрофа, как сегодня.

Почему же все так получилось? Что с ним вообще происходит? Он ведь уже не мальчик, хорошо знает свое дело, старается. Что же тогда мешает ему отдавать все силы только работе и не ломать голову над всякой ерундой? Проще сказать, быть таким, как все, как десятки других сержантов-инструкторов, которых он знает. То, что он молод (во всяком случае, моложе Магвайра), никакой роли в данном случае не играет. Ведь сомнения в том, правильный ли он выбрал путь, начали одолевать его задолго до назначения в этот взвод. Он пытался заглушить их, убеждал себя, что не несет никакой ответственности – все решает начальство, золотые галуны, а он лишь исполняет, что приказано. Но и это не помогало. Снова и снова повторял он себе, что таким, какой он есть, он стал не по своей воле, его сформировал корпус, а он-то уж знает, какие кадры ему нужны. Однако и это не приносило облегчения, и он опять ловил себя на тревожной мысли: что бы ни думали и как бы ни решали другие, он отлично знает, что поступает не так, как следовало бы, все время допускает грубые ошибки и из-за этого постоянно терзается сомнениями. Сейчас ему уже казалось, что он вообще запутался в своих ошибках, что неверен каждый его шаг, каждый поступок.

Взять хотя бы эту унизительную беседу с Уэйтом. Как мог он, сержант-инструктор, позволить новобранцу так вот разговаривать со своим начальником? Да и вообще, какой уважающий себя «эс-ин» допустит, чтобы солдат столь бесцеремонно приперся в сержантскую и начал ни с того ни с сего выкладывать свои претензии? И еще таким тоном, будто следователь на допросе. Взять хотя бы сержанта Кирнана из соседней роты. Да он и близко бы не подпустил к себе этакого болтуна. Или Шрамм, Крэтис, другие «эс-ины». Один только жалкий хлюпик Мидберри может стерпеть подобную наглость. И не только в случае с Уэйтом. Это была последняя капля. А сколько их было до этого? Почитай, с самого первого дня во взводе. Не зря Магвайр предупреждал – доведет он себя до беды! Ох, доведет! Это уж точно.

– Может еще одну, сарж[16]16
  От английского «sergeant» (произносится сарджент).


[Закрыть]? – спросил бармен.

Мидберри пододвинул бармену пустую кружку. Вытащил из карманчика брелок с ключами, раскрыл ножичек и начал подрезать ноготь на мизинце. Мягко скользнув по полированной поверхности стойки, подъехала пущенная опытной рукой кружка с пивом. Хлопья пены, опадая, свешивались через край, медленно сползали по стенкам и расплывались внизу небольшой лужицей.

– Ну, дерьмо, – прохрипел бармен. Схватив тряпку, он насухо вытер стойку, поставил кружку на сухое. – Извини, сарж…

– Ладно.

– Никого нет. Вот скукотища. Видишь, даже сноровка пропадать начала. – На блестящем черном лице бармена блеснули в улыбке зубы. Облокотившись на стойку, он доверительно склонился к сержанту.

– Все на плацу да стрельбище. Вон как к выпуску готовятся. Некогда и кружечку пропустить… Налить еще?

Мидберри кивнул.

– Это надо же так. – Бармен с явным возмущением оглядел почти пустой зал. – Тьфу, дьявол. Даже словечком перекинуться не с кем…

Мидберри сложил ножичек и вместе с ключами убрал в кармашек брюк. Отхлебнул глоток. Он сидел у стойки, уставившись в полированную крышку и не поднимая головы. На душе было горько и муторно.

Действительно, бармен прав – плохо сегодня здесь. Все оттого, что мало народу. Было бы побольше, этот негр занимался бы своим делом и не лез к нему с дурацкими разговорами. Мидберри вовсе не был расположен к пустой болтовне. Хватит уж, за день наболтался по самую завязку. И еще недели на две вперед. Да и мозгами вертеть тоже надоело. Больше всего на свете ему хотелось побыть одному, посидеть, ни о чем не думая. В полной тишине. И вдрызг пьяным.

– Ну уж и время нынче ползет. Это всегда так, когда словцом переброситься не с кем…

Мидберри поднял голову. Стоявший перед ним бармен с явной тоской глядел на пустые столики, зевал, ковырял зубочисткой в широких, выступавших из-под верхней губы белых зубах. Седоватые ершиком волосы подстрижены как у морских пехотинцев – коротко сверху и почти наголо с висков. И все же за версту видно, что этот парень никогда не служил в морской пехоте. Мидберри узнал его – вольнонаемный писарь, днем сидит за конторкой в гарнизонной лавке, а вечерами здесь подрабатывает.

Он допил пиво, и негр услужливо сразу же снова наполнил ему кружку.

– А дружок ваш сегодня, видать, на службе?

«Дружок»! Это же надо! Мидберри кивнул. «Проще согласиться, – решил он, – нежели пытаться объяснять, кто же они с Магвайром на самом деле». Он снова глотнул пива, почувствовав в желудке какие-то неприятные ощущения. Странно даже слышать, чтобы кто-то додумался назвать Магвайра его дружком. От этой мысли он усмехнулся. Посмотреть бы на, кого-нибудь, кто согласится действительно подружиться с этим чудовищем. Все равно, поди, что попробовать пожать руку вон тем железобетонным воякам, что на постаменте стоят. Ему вдруг представилось, что он лезет на постамент, а там стоит семиметровый Магвайр, литой из бронзы. Мидберри пытается пожать ему руку, а он и не шелохнется.

– Ничего. Одному побыть тоже неплохо. Полезно иногда отключиться маленько.

Мидберри, не поднимая головы, вновь кивнул в знак согласия.

– А работка ведь у вас не мед. Верно?

Мидберри и с этим согласился, не отвечая.

– Я слышал. Ваших ведь много тут бывает. Наслушаешься. Говорят, не мед, я верю. По мне бы, ни за какие коврижки не согласился бы, ей-богу…

Мидберри засмеялся. Он представил себе этого здорового негра почему-то в тропическом обмундировании, с голыми коленками и в инструкторской шляпе. Ну и картинка!

– Я что хочу сказать: до смерти не люблю, когда отвечать надо… И хлопотно, жуть прямо. Ну, на кой черт все это мне? Ни в жизнь бы не справился бы, ей-богу. А вы вот справляетесь. За то вам и уваженье, и почет. Думаете, я не знаю. «Эс-ины» – народ особый, не как другие…

Сержант внимательно поглядел на собеседника. В глазах его даже появился живой интерес к этому человеку.

– И не спорьте, сарж, не спорьте. Это все знают. Вон другой раз бывает – приедут сержанты. Начнут строить из себя бог знает что. А я-то их знаю как облупленных – кто на складе работает, кто в штабе. Пусть такая мразь только попробует привязаться к «эс-ину»! Уж я ему скажу, ей-богу! Эй, парень, скажу, а ну, отвали! Ты ведь ему в подметки не годишься! Дерьмо ты! Ей-богу, скажу, верно, сарж…

Мидберри поднял кружку, поболтал остатки пива, допил. «Вот что надо было бы, – подумал он, – сказать Уэйту. Чтобы знал, с кем дело имеет, щенок. А то скоро совсем тянуть лямку перестанет. Того и гляди, станет что твой Купер, докатится. Ну Купер, правда, такое дерьмо, что с ним и возиться нечего. И не жалко, плевать на него. Магвайр и тут прав, ничего не скажешь. Чего время зря терять с этаким мусором. Не сегодня вылетит, так завтра, какая разница. Непригодный он напрочь, вот и весь сказ. Из такого материала, как ни старайся, никогда бойца не сделаешь». «Не годится он, вот и все, – сказал Магвайр. – Не тянет. Так что лучше всего от него избавиться поскорее. И так вон сколько за уши тянули. А зачем? Не дай бог, попадет такой в бой, сам пропадет, как падаль, и других погубит ни за понюх табаку. Так уж лучше его сейчас в мелкий ремонт спровадить, чтобы потом большой беды не было. Ему же польза – детей не будет, так хоть сам башку сохранит».

Неожиданно на плечо Мидберри легла чья-то рука. Это был Кирнан – младший «эс-ин» из соседней роты. Он уселся рядом на высокий стул, махнул рукой бармену.

– Добрый вечер, сержант Кирнан, – приветливо улыбнулся тот.

– Пивка, Билли, да побыстрее.

– Слушаюсь, сэр. Один, момент.

«И чего ему вздумалось здесь усаживаться, – неприязненно подумал Мидберри. – Вон кругом места сколько. Да и бармену было бы сподручнее с ним болтать. О славе корпуса и его бравых „эс-инах“.

– Как дела идут, Уэйн?

– Да уж… – Мидберри медленно тянул остатки пива, думая, что бы ответить. Ничего толкового на ум что-то не приходило…

– Ты чего это? – Кирнан удивленно уставился на соседа.

– Да нет, все в порядке. Устал просто немножко…

Бармен пододвинул Кирнану пиво.

– А пожрать у тебя, парнишка Билли, ничего не найдется?

– Да ведь, – негр пожал плечами, – кухня-то не работает. Поздно уже. Только вот чипсы или попкорн. – Он заглянул под прилавок, поискал там. – Ого, сарж! Шкварки есть, – и он радостно потряс пакетиком свиных шкварок. – Пойдет?

– О'кей, парнишка Билли, давай твои шкварки, раз ничего лучше нет. – Он разорвал целлофановый пакетик, сунул в рот пригоршню поджаренных кусочков свинины, смачно захрустел. – Замучился я прямо. – Кирнан повернул голову к Мидберри. – Весь взвод – отпетые головорезы из Нью-Йорка или из Нью-Джерси. Парни, скажу тебе, будь здоров! Этот, глядишь, педик, другой привык травкой баловаться, у третьего старые знакомства с полицией. Тертые все орешки, один другого хлеще. Раньше такая публика налетала к нам обычно по осени – чтоб зимой на улице не мерзнуть. А в этом году вон уже когда потянулись. Как думаешь, с чего бы это?

– Ух ты, сарж! Хватает вам забот с этаким народом, – проговорил бармен.

– Да уж, достается, не говори. Главное – сразу ножи у них поотнимать. Тогда еще справиться можно.

– Ишь ты! Вот дерьмо! – Негр состроил брезгливую мину. – И у вас, сарж, то же самое? – спросил он у Мидберри.

– В каком это смысле?

– Да с ножами-то?

– А… Есть, конечно.

– Трудненько с ними, поди?

Мидберри молча пожал плечами.

– Нашел кого спрашивать, парнишка Билли, – вмешался Кирнан. – У них во взводе трудно не бывает. Он ведь с кем в паре работает – с самим Магвайром. Понимать надо…

Негр понимающе закивал седой головой.

– Здорово… Здорово, – набивая рот чипсами из лежащего перед ним пакетика, бормотал он. – Так точно, сэр. Так точно. Кто же не знает сержанта Магвайра? Помню, как он тогда отделал этого черного из Чикаго. Здоровенный такой парняга был. Бандюга, клейма ставить негде. Весь взвод баламутил. Магвайр взял, да и вздернул его на турнике. Прямо как на виселице. Пришли, а он уже готов – глазищи повылазили, язык до пупа свесился. Уже холодный. Золотые фуражки туда-сюда, все хотели дело состряпать. А кто видел? Никто. Где свидетели? Нету. Весь взвод, как один, за сержанта. Начальнички крутились, крутились, а не подкопаешься. Тем дело и кончилось. Мне рассказывали. За что купил, за то и продаю…

– Все точно. Тютелька в тютельку, – подтвердил Кирнан. – Магвайр – мастер по таким делам. Так отделает, будь я проклят, что ни одна штабная крыса не подкопается. Настоящий «эс-ин». Морская пехота, одним словом. Я вот тоже расскажу случай. Как-то во взводе у него один бедолага психанул да и хрястнул сержанта прикладом по башке. Джимми аж в госпиталь отправили. А когда он вышел, думаешь, выкинул этого бандюгу, как дерьмо в консервной банке, вон с острова? Думаешь?

– Нет, конечно, – ответил Мидберри. – Выдал ему по первое число, но во взводе оставил…

– Так ты слыхал про это?

– Знаю. Понял он, что из такого парня со временем выйдет отличный боец. Раз, мол, здесь никому спуску не дает. Настоящий убийца получится! – Мидберри что есть силы стукнул кулаком по стойке. – Из тех, что так нам нужны, чтоб мне сдохнуть!

– А ты знаешь, что он потом мне сказал? – снова начал Кирнан. – Что его тогда больше всего беспокоило?

– Что же? – Бармен даже рот раскрыл от любопытства.

– Ты-то слыхал, Уэйн?

– Ну?.

– А вот что. Вышел, значит, Джимми из госпиталя, башка вся в шрамах, а он прямым ходом во взвод. Да и взялся там за этого парня. Потом, через пару дней, встретился он мне, разговорились. Знаешь, говорит, парень-то этот неплохой. С придурью только, да это не беда. Вон сколько времени занимался я с ним штыковым боем, а он, дурак, чуть что, хватает винтовку за ствол и норовит бить ею как дубиной. Чему же тогда, спрашиваю, мы его столько времени учили?

– Да будет тебе!

– Ей-богу. Он ведь тоже с приветом… Этот твой Магвайр. Ты уж мне поверь, знаю, что говорю. Зря, что ли, у него с начальством вечно нелады. Хотя все знают, что он – лучший «эс-ин» на острове. Да только кишка у них тонка под него подкопаться. Куда уж больше: два раза даже вынуждены были признавать его лучшим «эс-ином» месяца. А сколько раз его взвод оказывался лучшим на общем зачете по строевой? Брал первое место по итогам выпуска? Вот ведь какой человек.

– Вот это да! – восхищенно пропел бармен.

– Он ведь хоть и с приветом, но мужик с головой. А эти все дерьмовые лейтенантишки… Что они понимают в нашем деле? Им бы только чины отхватывать да награды. Одно ведь на уме. Ради этого готовы родную мать в грязь втоптать, не то что какого-то там сержанта.

Кирнан протянул бармену кружку.

– Допивай свое, я и тебе кружечку закажу, – подтолкнул он Мидберри. – Эй, Билли, а ну-ка быстро две кружки за мой счет.

Мидберри выплеснул в рот остатки пива, бармен взял кружки, подставил под кран…

– А у тебя, говорят, вроде, нелады во взводе? – отпив глоток, как бы между прочим спросил Кирнан. – Плюнь, не обращай внимания. Магвайр все наладит. – Он похлопал Мидберри по плечу, ободряюще улыбнулся: – Ну, поехали. Будь здоров!

– А верно говорят, – опять влез в разговор настырный бармен, – будто сержант Магвайр заработал нашивки в Корее?

– У Чхонсиньского водохранилища.[17]17
  Зимой 1950/51 г. во время корейской авантюры США у Чхонсиньского водохранилища была окружена и разбита американская 1-я дивизия морской пехоты.


[Закрыть] Это точно. У него даже письмо благодарственное есть.

– Вы тоже слыхали об этом, сержант Мидберри?

Мидберри постеснялся признаться, что впервые слышит эту историю. Утвердительно кивнул на всякий случай головой. «Ну и Магвайр, – подумал он. – Прямо всеобщий кумир, да и только». Допив пиво, он вылез из-за стойки бара.

– Чего спешишь?

– Дежурю завтра…

– Погоди маленько. Вместе пойдем.

– Да нет, спасибо. Пойду уж, и так поздно засиделся. – Он вдруг качнулся и едва не потерял равновесие, Схватился за стул.

– Доберешься сам-то? – спросил Кирнан.

– Еще чего… Все в порядке. – Мидберри дошел до двери, толкнул ее плечом, вышел на каменное крыльцо. Вечер был тихий-тихий и удивительно теплый. Воздух, казалось, застыл, ни одна веточка не колыхалась. Сержант с большим трудом одолел две сотни шагов до общежития, несколько раз останавливаясь и переводя дыхание. В голове все плыло, и он с большим трудом сохранял равновесие. Наконец добрался до комнаты, не раздеваясь, как был в выходном мундире, грохнулся на койку и тут же заснул мертвецким сном…

24

Новость, которую сообщила мать в своем последнем письме, настолько потрясла Адамчика, что ему пришлось еще дважды перечитывать страницу, прежде чем он смог хоть что-то понять. Мать писала, что утонул Стив, его двоюродный брат. Три дня тому назад полицейские вытащили его тело из бухты Моуми. А утонул он, как предполагают, накануне ночью. Самое поразительное заключалось в том, что никто совершенно не мог себе представить, зачем это Стиву понадобилось ночью отправиться в эту глухую бухту. Он ведь совсем не умел плавать. Родителям сказал, что просто собирается покататься на машине. Полиция придерживается версии о самоубийстве. Но, писала мать, дядя Тэд категорически отвергает подобную возможность и говорит, что, если понадобится, будет добиваться судебного следствия, а с версией о самоубийстве ни за что не согласится. Он кричал, что не позволит этой шайке продажных полицейских ищеек запихать дело под сукно. «Но ты только подумай, – писала мать, – кому это надо было убивать Стива. Он ведь за всю жизнь и мухи не обидел». Она была абсолютно уверена, что никто на свете не мог желать Стиву зла. И в то же время не могла понять, зачем это ему понадобилось обрушивать такой страшный удар на голову своих родителей. Он же был всегда такой спокойный, рассудительный и вежливый мальчик. Все случившееся решительно не укладывалось в ее голове. «Тебе следует обязательно написать дяде, – просила она сына. – Он совершенно разбит, и твое письмо его хотя бы немного подбодрит».

Первой реакцией Адамчика, когда он прочитал это письмо, было недовольство. Ну зачем это матери понадобилось волновать его такими вещами? Помочь он все равно ничем не может, разве только как-то посочувствовать дяде. Но толку от этого сочувствия никакого не будет. А вот его самого это сообщение выбило из колеи, расстроило. И это в такой момент, когда ему и без того трудно, а тут еще подготовка к зачетам. Очень не вовремя.

Он вложил письмо в маленький розовый конвертик и сунул под подушку. Ему не с кем было даже поделиться этим печальным сообщением, и он продолжал сидеть на своем обычном месте – на рундуке, уставившись отсутствующим взглядом на начищенные выходные ботинки. Тщетно пытался восстановить в памяти лицо ныне покойного брата: как он ни старался, черты казались туманными, расплывчатыми, неясными. И вообще Стив теперь казался чем-то нереальным, далеким, все равно как персонаж полузабытого фильма или сновидения. Он не корил себя за это: они ведь никогда не были особо близки со Стивом, да к тому же вообще давно уже не виделись. Так что в этом не было ничего странного.

Потом он подумал о дяде и о том, что следовало бы действительно написать ему, хоть немного подбодрить. Но странно, что он и дядиного лица не мог восстановить в памяти, оно тоже вдруг оказалось далеким и расплывчатым, вроде как в тумане. Удивившись этому, он попытался представить себе лица других родственников, а потом и лицо матери, но никак не мог этого сделать. Прямо какое-то затмение нашло. Письма домой он писал довольно часто, при каждом удобном случае, а получаемые оттуда читал и перечитывал по нескольку раз. Тем не менее и отчий дом, и родители, и дядя Тэд оказались теперь какими-то нереальными личностями, будто бы их вообще никогда не существовало или они жили в другом, сказочном, нереальном мире. Все равно как далекие воспоминания детства. А ведь раньше такого с ним никогда не случалось. Первое время пребывания на острове дом и родители казались очень близкими, как будто они находились где-то рядом, стоит лишь руку протянуть. Но постепенно воспоминания уходили все дальше и дальше, прошлое стиралось, забывалось, и настоящими были уже только Пэррис-Айленд и он сам – новобранец морской пехоты. Не чей-то там сын или племянник, а просто новобранец.

Да, видимо, он здорово изменился за эти недели, повзрослел, набрался знаний и опыта, возмужал. Одиннадцать недель учебного центра показались ему долгими, как годы. Сейчас порой даже казалось, будто он пробыл на острове всю свою жизнь, что до острова вообще ничего не было, никакой другой жизни, один только смутный сон. Ему иногда казалось, что он и родился здесь на острове, здесь же и умрет. Ему ничего не стоило, закрыв глаза, абсолютно четко представить себе лица Магвайра или Мидберри, командира роты, Уэйта и других новобранцев их взвода. Он прекрасно помнил, как сдавал зачеты по истории и традициям морской пехоты, как здорово показал себя на стрельбище. Так же четко и ясно представлялись занятия по тактике, дзю-до и рукопашному бою. Теперь, когда дело уже шло к концу, все они казались ему чем-то вроде барьеров во время бега с препятствиями. И эти барьеры уже позади. Впереди же маячат лишь зачетные занятия в поле и выпуск. Одиннадцать недель тому назад ему казалось совершенно невероятным, что можно пройти весь курс и остаться в живых. А сегодня он был уверен, никакая сила уже не остановит его на пути к желанному финишу.

Да, действительно, дело, кажется, сделано. Уже шьют им выходное обмундирование, на днях была последняя примерка. Магвайр придирчиво крутил каждого солдата, выискивая недостатки. Ему замечаний он не сделал – все было по первому разряду. Как здорово чувствовал он себя в хорошо подогнанной форме, даже какая-то уверенность появилась сразу. Неожиданно припомнилось, как они стояли на плацу, здоровые, загорелые, чисто выбритые, в надраенных выходных ботинках, с блестящими бляхами на поясе и эмблемой морской пехоты. И Магвайр вдруг крикнул, чтобы они, когда получат мундиры, тщательно все проверили – через пару дней будет репетиция выпускного парада и всей прочей церемонии. «Кто же нас теперь остановит, – подумал Адамчик, – когда осталось-то всего ничего?»

Ему вдруг захотелось представить себе, какой будет эта заключительная церемония. Конечно, будут всякие речи, оркестр сыграет гимн морской пехоты, взвод пройдет торжественным маршем перед трибуной и станет рядом с другими выпускными взводами. И вчерашние новобранцы наконец-то станут морскими пехотинцами.

Так вот он сидел, мечтая о выпускном дне, пока не пришел Магвайр и не скомандовал отбой. Но и вытянувшись на койке, он продолжал мечтать, путая будущее с прошлым, планы и воспоминания. Мысли снова возвратились к дому, и тут он неожиданно вспомнил о Стиве. Сперва ему даже стало стыдно, что за своими размышлениями и мечтами он совсем забыл о гибели кузена, но тут же мысли снова ушли в сторону, вернулись к выпускному празднику и всему тому, что скоро должно было произойти. Ничего странного в этом, конечно, не было – мысль о том, как бы побыстрее выбраться с острова, была самой главной заботой всех без исключения новобранцев. Конечно, жаль было Стива, но он же все равно ничем не может помочь. Что случилось, того уже не миновать, а человек должен принимать жизнь такой, какая она есть, и, что бы ни случилось, покорно нести свой крест. Кстати, лучше всего эта истина проникала в сознание людей именно здесь, на этом острове. Забывать об этом, во всяком случае, никогда не следовало.

Последней мыслью уже засыпавшего Адамчика была мысль о выпускной церемонии. Ему даже вдруг показалось, что он слышит чей-то голос, приказывающий ему подняться с койки и выйти из строя. Он попытался крикнуть: «Есть, сэр!», но не было сил. Только одну еще минутку, одну лишь минутку, молило тело. Минуту, и я поднимусь, сделаю шаг, выполню команду. Где-то скрипнула пружина. Адамчик попытался прислушаться, но тут же забыл об этом и провалился в пустоту. Ему снился Стив, быстро и уверенно плывущий по озеру.

Уэйт стоял, жмурясь от яркого света, в сержантской. Всеми силами он отчаянно старался подавить непонятно откуда поднимавшееся чувство страха, даже паники, еле-еле сдерживался, чтобы не закричать и не ринуться бегом вон отсюда. И все время старательно отводил глаза от фигуры Магвайра, непрерывно шагавшего взад и вперед по комнате. Молчание, длившееся с той самой минуты, как Уэйт переступил порог сержантской, начинало уже действовать ему на нервы. Ему казалось, что он стоит перед старшим «эс-ином» в чем мать родила (в действительности на нем были трусы, в которых он спал). Никогда в жизни его не одолевал еще такой всеобъемлющий страх и ужас перед человеком.

Разговор состоялся в тот же день здесь, в сержантской…

– Все эти твои доводы, – говорил Мидберри, – насчет того, будто тебя беспокоит судьба Клейна, Купера и прочих, не стоят и выеденного яйца. Куча дерьма, скажу я тебе, и только. И не старайся, парень, дурачить себя. Ты ведь такой же, как и все. Совершенно такой же. Вся эта твоя трепотня – блажь на пустом месте, да и только. Ни о ком ты вовсе не беспокоишься, только о себе. Тебя только твоя персона волнует. Твоя и ничья больше, поверь мне, я знаю, что говорю. Почему, скажи мне, ты не выражал особого беспокойства прошлый раз, когда я вызывал тебя из-за этого же Купера? Тогда у тебя все было в порядке и чувство заботы о ближнем не давало себя знать, так ведь? А теперь вон как разобрало. С чего бы, а?

– Но, сэр, – попытался ответить Уэйт, – в тот раз я просто не был еще уверен. Не был убежден…

– Черта лысого, – грубо перебил сержант. – В тот раз нас беспокоил только Купер. Только он и никто больше. Теперь же можно вести речь и о других, о тебе в частности. Ты же струсил, что не выдержись, расколешься. Боишься, как бы следователь не заставил запищать. Вот потому и крутишься, ищешь, как бы сухим из воды выйти. А от меня-то тебе чего надо? Уж не думаешь ли ты, что сержант Мидберри сей же момент все бросит и кинется тебя выручать? Что я приму твою сторону против сержанта Магвайра? На это рассчитываешь?

– Да нет, сэр, не думаю… Просто я…

– Просто зашел на огонек? Посоветоваться? Так, да?

– Так точно, сэр!

– Добро! Тогда я дам тебе совет. Дельный и надежный: ни в коем случае не раскрывай рта. Ни при каких обстоятельствах! Будь нем как рыба, и все будет в порядке. Вот и все. Это и для тебя, и для всех нас единственный выход. Держи, парень, язык за зубами и делай то, что велено. Согласен?

«Здесь-то я и допустил свою роковую ошибку, – подумал Уэйт. – Именно здесь всплыло наружу, что у меня, оказывается, тонка кишка. Мне бы промолчать, рявкнуть проверенное „Так точно, сэр“, да и отваливать побыстрее, прочно зарубив себе на носу все, что было сказано. А меня черт дернул задать еще один вопрос, потом еще. Мидберри взбеленился, принялся орать, а я опять с вопросом. Будто какая-то нечистая сила тянула за язык. Вот и доспрашивался! Теперь Магвайр мне ответит. От него пощады не жди. Сейчас на куски начнет резать…»

– …Так ты все же скажи, мне, червяк паршивый, и скажи честно и напрямик, – тихо заговорил штаб-сержант, – что ты все-таки из себя строишь? Какого черта, подонок несчастный, ты вбил себе в дурацкую башку, что можешь учить нас, сержантов, как взводом управлять?

– Сэр, но я совсем не собирался… – Уэйт лихорадочно пытался придумать хотя бы один довод, который помог бы убедить этого страшного человека в его невиновности. Надо же как-то объяснить, рассказать, что у него на душе. – Я просто чувствую, сэр… Я хотел сказать, что по-моему… Что сержант-инструктор… то есть, что он, сэр… Ну, мне кажется, что неправильно было заставлять Дитара ползать на четвереньках… и что он поэтому разодрал себе коленки и попал в лазарет…

– А про Купера что?

– Я не понимаю, сэр.

– Ну и дерьмо же! Да я говорю, что, мол, история с Купером… Это как тебе? Нравится?

– Никак нет, сэр.

– Значит, будь ты на моем месте, ты бы уж этого не допустил?

– Никак нет, сэр.

– Ишь ты! Не допустил бы… – Магвайр пристально поглядел Уэйту в лицо, постоял несколько минут, потом обошел вокруг стоявшего по стойке «смирно» солдата и вдруг резко размахнулся и сильно ударил его кулаком в лицо. Уэйт отшатнулся, попытался закрыть лицо руками, но тут же опомнился, опустил их и вновь застыл навытяжку. Он знал, что ему все равно ни за что не справиться с сержантом.

– Так как бы ты поступил, червячина поганая, с Купером? Поди, не стал бы его бить, верно?

– Никак нет, сэр.

– А сержант-инструктор, стало быть, бил. Так ведь?

Уэйт не знал, что ответить. Магвайр угрожающе застыл перед ним, молчать было страшно, кто знает, что он еще выкинет. Но и отвечать тоже опасно. Солдат напряженно молчал. И тогда сержант снова с силой ударил его в лицо. Уэйт принимал удары не шелохнувшись, будто били не его, а кого-то другого. В комнате воцарилась гнетущая тишина, только слышалось хрипловатое дыхание Магвайра да скрип его ботинок – сержант отошел от своей жертвы и прохаживался снова взад и вперед по комнате.

Мысли Уэйта неожиданно возвратились в кубрик. «Они там все спокойно себе спят, – подумал он. – Никому и в голову не придет, что тут творится». «Твое дело молчать, не раскрывать рта и делать то, что велено», – вспомнились слова Мидберри. «И зачем я только ослушался сержанта, не последовал его совету? Сам накликал на себя беду и выхода теперь не вижу. А что дальше будет? Вот уж дурак так дурак. Спал бы себе сейчас спокойно на койке и горя не знал. Вот уж поистине говорят, поганый язык обязательно до беды доведет. Думал, идиот, что Мидберри не такой, как другие, что он меня поймет и поможет как-то. А на поверку что получилось? Нашел тоже советчика. Какая же этот Мидберри двуличная шкура, подонок настоящий!»

– Так что же ты завтра заявишь следователю, червяк? Что твой сержант-инструктор двинул умышленно Купера сапогом в пах? Так?

– Никак нет, сэр! – Уэйт чувствовал, что Магвайр снова уставился на него в упор, не верит ни одному его слову. И тем не менее продолжал стоять на своем. Он был уверен, что, когда следователь станет задавать вопросы, он будет отвечать так, как велит сержант. Пускай другие разыгрывают из себя героев и мучеников, он сыт всем этим по горло. Сделал уже одну ошибку, раскрыл рот, ну и хватит. Пока не поздно, надо спасать шкуру, может быть, еще поверят… – Никак нет, сэр, – повторил он снова. – Я заявлю, что это был просто несчастный случай…

– Ах вот оно как! Ты, скотина, стало быть, решил наврать офицеру? А знаешь, что за это бывает? В тюрягу, подонок, захотел, а?

– Никак нет, сэр! Какая же это ложь? Я ведь скажу им истинную правду. То, что своими глазами видел. Ведь это же точно был несчастный случай. За такое в тюрьму не сажают.

– И ты в этом уверен?

– Так точно, сэр!

– Абсолютно?

– Так точно, сэр!

– А ну-ка еще раз!

– Сэр, я абсолютно уверен в том, что это был несчастный случай!

– Тогда почему же ты не был уверен в этом сегодня днем?

– Сэр, я всегда был уверен в том, что с Купером произошел несчастный случай. Ничего иного я и не думал. Пусть сержант Мидберри подтвердит. Ничего иного, сэр…

– Да ну? А тебе, червячина, разве не известно, что я терпеть не могу брехунов? Прямо ненавижу их. До смерти! Известно тебе это?

– Так точно, сэр!

– И тем не менее продолжаешь утверждать, будто ничего не трепал про Купера?

– Так точно, сэр!

– Ишь ты! А сержант Мидберри мне совсем другое доложил. Слышишь, червяк? Совсем другое. Тебе это известно?

– Никак нет, сэр!

– Так что же, выходит, он врет?

– Никак нет, сэр!

– Как же тогда получается? Он мне одно докладывает, ты – совсем другое. Значит, один из вас врет. Кто же тогда?

– Не могу знать, сэр. Просто, может быть, сержант Мидберри не совсем разобрался. Не так понял что-то из того, что я говорил ему…

– Ты мне, мразь, брось тут вола вертеть. И не прикидывайся, будто ничего не трепал насчет моего плохого обращения с этими скотами. Что, мол, я луплю их почем зря и все прочее.

Уэйт замолчал. Он лихорадочно думал, как же вести себя дальше. Начни он отрицать все подряд, Магвайр сразу почувствует подвох, ни за что уж не поверит ему. Наверно, правильнее будет отрицать только то, что имеет отношение к Куперу и к последнему случаю. А относительно всего остального лучше уж откровенно признаться. Может, тогда удастся выбраться из сержантской, не оставив здесь на полу все свои зубы…

– Сэр, я виноват перед вами, – решился он.

– Ага, подонок, значит, ты все же трепался тут?

– Так точно, сэр, виноват.

Мелькнувший в тот же миг кулак Магвайра обрушился на голову солдата. Удар пришелся в левую скулу, затем тут же тыльная сторона ладони со звоном прошла по правой щеке Уэйта. Он стоял как вкопанный, молча перенося избиение.