Текст книги "Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник)"

Еще через четыре или пять минут тень наползла сверху на Европу, и я понял, что вижу самое выдающееся зрелище в своей жизни – Солнце, Юпитер и четыре самых больших его спутника выстроились в одну линию.

Я шумно выдохнул, только сейчас сообразив, что затаил дыхание.

– Ничего себе! – только и сумел выговорить я.

– Согласен с тобой, Билл, – кивнул отец. – Молли, может, лучше отнесем Пегги в дом? Боюсь, она может простудиться.

– Да, – согласилась Молли. – Я тоже замерзла.

– Пойду схожу к озеру, – сказал я.

Естественно, ожидался самый крупный из всех известных приливов. Хотя озеро было не слишком большим, чтобы в нем существенно поднялась вода, я сделал накануне отметку, надеясь, что сумею измерить уровень прилива.

– Не заблудись в потемках, – крикнул мне вслед отец.

Я промолчал – дурацкое замечание в ответе не нуждается.

Я прошел около четверти мили после конца дороги, когда последовал удар стихии.

Страшный толчок швырнул меня лицом вниз. Я знал, что такое сильные землетрясения в Калифорнии, но с этим они не могли сравниться ни в коей мере. Какое-то время я лежал ничком, вцепившись ногтями в камни и пытаясь удержаться.

Тошнотворные толчки следовали один за другим, и на их фоне раздавался низкий грохот, куда более ужасающий, чем удары грома.

В бок мне ударил катящийся камень. Я поднялся на ноги, сумев устоять. Земля все еще раскачивалась, грохот не умолкал. Я бросился бежать в сторону дома, спотыкаясь словно на шатающихся льдинах и дважды упав по пути.

Фасад дома полностью обвалился, крыша накренилась под неестественным углом.

– Джордж! – заорал я. – Молли! Где вы?

Джордж услышал меня и выпрямился. Он находился по другую сторону дома, и я увидел его над обвалившейся крышей. Отец молчал. Я метнулся к нему.

– Вы целы? – спросил я.

– Помоги вытащить Молли, – выдохнул он.

Позже я узнал, что Джордж вошел в дом с Молли и Пегги, помог извлечь Пег из носилок и отвести девочку в ее комнату, а потом снова вышел на улицу, оставив Молли готовить завтрак. Землетрясение случилось в тот момент, когда отец возвращался из сарая. Но тогда у нас не было времени на разговоры – нам пришлось голыми руками растаскивать каменные блоки, для укладки которых требовались совместные усилия четверых скаутов.

– Молли! Молли! – рыдал Джордж. – Где ты?

Молли лежала на полу рядом с каменным столом, на который рухнула крыша. Мы оттащили остатки крыши, и Джордж перебрался через обломки.

– Молли! Молли, милая!

Она открыла глаза:

– Джордж!

– Ты цела?

– Что случилось?

– Землетрясение. Ты цела? Не ранена?

Молли села и, поморщившись, ответила:

– Похоже, нет… Джордж! Где Пегги? Найди Пегги!

Комната Пегги была нетронутой – укрепленные стены выдержали удар стихии. Джордж настоял на том, чтобы сперва вывести Молли на улицу, а затем мы начали оттаскивать каменные плиты, не позволявшие добраться до ведшего в комнату шлюза.

Внешнюю дверь шлюза сорвало с креплений. Внутри было темно – свет Юпитера туда не проникал. Я впотьмах толкнул внутреннюю дверь, но та не подалась.

– Никак не открыть, – сказал я отцу. – Принеси фонарь.

– Вероятно, ее удерживает давление воздуха. Крикни Пегги, чтобы забралась в носилки, и мы спустим воздух.

– Мне нужен фонарь, – повторил я.

– У меня его нет.

– Разве ты его не брал?

У меня был фонарь – мы всегда брали с собой фонари, выходя на улицу в темную фазу, но во время толчка я его где-то потерял.

Немного подумав, отец перебрался через обломки и вскоре вернулся:

– Нашел его по дороге к сараю. Вероятно, выронил.

Он посветил на внутреннюю дверь и тихо проговорил:

– Плохо дело. Взрывная декомпрессия.

Между верхом двери и рамой виднелась щель, в которую можно было просунуть пальцы. Дверь удерживало вовсе не давление – ее заклинило.

– Пегги! – крикнул отец. – Пегги, милая, ты меня слышишь?

Ответа не последовало.

– Билл, возьми фонарь и встань в стороне, – сказал он мне.

Отойдя назад, он с размаху ударил в дверь плечом. Та слегка подалась, но не открылась. Он ударил еще раз, и дверь распахнулась, бросив его на четвереньки. Отец поднялся на ноги, и я посветил фонарем в комнату.

Пегги лежала наполовину свалившись с кровати, словно пыталась встать, прежде чем потерять сознание. Голова ее свисала вниз, и изо рта на пол текла струйка крови.

Следом за нами вошла Молли, и они с отцом уложили Пегги в носилки, после чего отец поднял давление. Пегги была жива – она судорожно дышала, кашляла и забрызгала нас кровью, пока мы пытались ей помочь, а потом расплакалась. Когда ее поместили в носилки, она, похоже, успокоилась и заснула – а может, снова лишилась чувств.

Молли плакала, но вела себя удивительно сдержанно. Выпрямившись, отец утер лицо и сказал:

– Билл, берись за носилки. Нужно доставить ее в город.

– Да, – кивнул я, встав с одного конца.

Молли держала фонарь. Пробравшись через груду камней, которая еще недавно была нашим домом, мы с отцом вышли на открытое пространство и поставили носилки на землю. Я огляделся.

На фоне диска Юпитера все так же виднелись тени – Ио и Европа еще не достигли его западного края. Все произошло меньше чем за час. Но мое внимание привлекло не это – слишком странно выглядело небо. Звезды светили слишком ярко, и их было слишком много.

– Джордж, – спросил я, – что стряслось с небом?

– Сейчас не до этого… – Внезапно он замолчал и медленно проговорил: – О господи!

– Что? – забеспокоилась Молли. – Что случилось?

– Все в дом, быстро! Нужно найти всю одежду, какая только есть. И одеяла!

– Что? Зачем?

– Тепловая ловушка! Ее больше нет, – вероятно, землетрясение разрушило энергостанцию!

Мы снова начали рыться в обломках, пока не нашли все необходимое. Времени это заняло немного – мы знали, где что лежит, и требовалось лишь отвалить камни. Одеяла предназначались для носилок – отец замотал их, словно кокон, и завязал.

– Ладно, Билл, – сказал он. – А теперь – вперед!

В это мгновение послышалось мычание Мейбл. Остановившись, я посмотрел на отца. Он тоже остановился, застыв в нерешительности.

– Тысяча чертей! – бросил он, впервые на моей памяти по-настоящему выругавшись. – Мы не можем бросить ее замерзать – она член семьи. Идем, Билл.

Снова поставив носилки, мы побежали к сараю. Он превратился в груду мусора, но по жалобам Мейбл было слышно, где она. Мы сволокли с нее упавшую крышу, и она поднялась на ноги. Похоже, корова особо не пострадала, но, видимо, ее сильно оглушило. Она негодующе смотрела на нас.

Потребовалось немало усилий, чтобы перетащить корову через обломки, – отец тянул, а я толкал. Отец отдал повод Молли.

– А что с курами? – спросил я. – И с кроликами?

Некоторых раздавило, другие бегали по двору. Я почувствовал, как какой-то кролик юркнул между моих ног.

– Нет времени! – бросил отец. – Нам их все равно не забрать; все, что мы можем для них сделать, – перерезать им горло. Идем!

Мы направились к дороге.

Молли шла впереди, таща за собой Мейбл и неся фонарь. Без света нам было не обойтись. Небо, еще несколько минут назад чересчур светлое и ясное, внезапно затянуло дымкой. Вскоре Юпитер стал вообще не виден, а потом наступила кромешная тьма.

Под ногами хлюпала влага – не от дождя, но от неожиданно выпавшей росы. Становилось все холоднее.

Потом пошел промозглый проливной дождь, сменившийся мокрым снегом. Молли замедлила шаг.

– Джордж, – спросила она, – мы еще не дошли до поворота к Шульцам?

– Нет смысла, – ответил отец. – Нужно доставить ребенка в больницу.

– Я не об этом. Не стоит ли их предупредить?

– Ничего с ними не случится. У них крепкий дом.

– Но… холод?

– Ох…

Он понял, что она имела в виду, а потом, подумав, понял и я. Без тепловой ловушки и энергостанции каждый дом в колонии превращался в морозильную камеру. Что толку от энергоприемника на крыше, когда энергии нет вообще? Будет все холоднее, холоднее, холоднее…

А потом еще холоднее. И еще…

– Идем дальше, – внезапно сказал отец. – Решим, когда доберемся до поворота.

Но мы ничего не решили, поскольку поворота так и не нашли. К тому времени мы уже пробирались сквозь хлещущую в лицо метель, – казалось, будто в кожу вонзаются маленькие раскаленные иголки.

Когда мы миновали лавовую стену, отмечавшую начало новой дороги к нашему дому и новым фермам за ним, я начал отсчитывать про себя шаги. По моим подсчетам, мы прошли около пяти миль, когда Молли остановилась.

– В чем дело? – заорал отец.

– Дорогой, – ответила она, – я не могу найти дорогу. Похоже, я заблудилась.

Я разбросал ногами снег, под которым действительно оказалась мягкая земля. Отец взял фонарь и посмотрел на часы.

– Судя по всему, мы прошли около шести миль, – объявил он.

– Пять, – поправил я. – Или пять с половиной, если с самого начала.

Я объяснил, что считал шаги. Отец задумался.

– Мы дошли примерно до того места, где дорога сливается с полем, – сказал он. – Вряд ли это дальше полумили или мили до перевала через гряду Кнейпера, а за ней мы уже не заблудимся. Билл, возьми фонарь и пройдись направо на сотню шагов, потом налево. Если не найдешь дорогу – пойдем дальше. И, ради всего святого, возвращайся по собственным следам – иначе в такую метель ты нас просто не отыщешь.

Я взял фонарь и отправился в путь. Направо ничего не обнаружилось, хотя я прошел сто пятьдесят шагов вместо ста. Вернувшись, я доложил обстановку и двинулся налево. Отец, возившийся с носилками, лишь что-то проворчал.

Пройдя двадцать три шага налево, я нашел дорогу, провалившись почти на фут, упав ничком и едва не потеряв фонарь. Поднявшись, я вернулся назад.

– Отлично! – сказал отец. – Накинь это себе на шею.

«Это» оказалось подобием хомута, который он соорудил, заново обвязав носилки одеялами и освободив часть веревки. Просунув в петлю шею, я мог нести основной вес на плечах, лишь поддерживая свой край носилок руками. Не то чтобы было очень тяжело, но руки начали коченеть от стужи.

– Неплохо! – ответил я. – Но, Джордж, пусть Молли возьмется с твоего конца.

– Чушь!

– Никакая не чушь. Молли вполне справится – да, Молли? И ты знаешь дорогу лучше нас – ты множество раз ходил по ней в темноте.

– Билл прав, дорогой, – тотчас же сказала Молли. – Возьми Мейбл.

Сдавшись, отец взял фонарь и повод. Мейбл не хотелось идти дальше, – вероятно, она предпочла бы сесть. Отец пнул корову под зад и дернул за повод, явно оскорбив ее в лучших чувствах, – к подобному обращению она не привыкла, особенно со стороны отца. Но ублажать ее у нас не было времени – становилось все холоднее.

Мы пошли дальше. Не знаю, каким образом отец держался дороги, но ему это вполне удавалось. Прошел, вероятно, еще час пути, и гряда Кнейпера осталась далеко позади, когда Молли споткнулась, а потом у нее подогнулись колени и она опустилась на снег.

Остановившись, я тоже сел, чувствуя, что крайне нуждаюсь в отдыхе. Мне ничего не хотелось – я готов был остаться тут, и пусть меня занесет снегом.

Вернувшись, отец успокаивающе обнял ее и сказал, чтобы теперь она вела Мейбл, – на этом участке заблудиться было почти невозможно. Молли настаивала на том, чтобы нести носилки, но отец, не обращая на нее внимания, снял хомут с ее плеч, затем отогнул с носилок часть одеяла, посветил внутрь и вернул одеяло на место.

– Как она? – спросила Молли.

– Дышит, – ответил отец. – И открыла глаза, когда на них попал свет. Идем.

Он надел хомут, а Молли взяла фонарь и повод. Она не могла заметить того, что заметил я: пластиковый пузырь носилок покрылся изнутри инеем. Отец не видел, как дышит Пегги, – он не видел ничего вообще.

Я долго думал о том, как относиться к подобной лжи. Отец определенно не был лжецом, и все же мне казалось, что в данный момент ложь лучше правды. Сложный вопрос.

Вскоре я об этом забыл – все мое внимание было занято тем, чтобы ставить одну ногу впереди другой и считать шаги. Казалось, будто я больше не чувствую собственных ступней.

Отец остановился, и я наткнулся на край носилок.

– Слышишь? – сказал он.

Прислушавшись, я услышал отдаленное громыхание.

– Землетрясение?

– Нет. Тихо! – помолчав, он добавил: – Это на дороге. Всем отойти вправо!

Громыхание стало громче, и наконец я различил сквозь метель свет в той стороне, откуда мы пришли. Отец тоже его увидел и, шагнув на дорогу, начал размахивать фонарем.

Источник громыхания остановился прямо перед ним – это оказалась камнедробилка, нагруженная цеплявшимися за нее со всех сторон людьми, которые ехали даже на лопате.

– Забирайтесь! Быстрее! – крикнул водитель.

Увидев корову, он добавил:

– Скотину не берем!

– У нас носилки с моей девочкой, – крикнул в ответ отец. – Нам нужна помощь!

Последовало короткое замешательство, затем водитель приказал нескольким мужчинам спуститься и помочь нам. В суматохе отец куда-то исчез. Мгновение назад Молли еще держала повод Мейбл, а потом отец пропал вместе с коровой.

Мы подняли носилки на лопату, и несколько человек приперли их собственными спинами. Я не знал, куда девался отец, и уже собирался спрыгнуть и отправиться на его поиски, когда он вдруг появился из темноты и вскарабкался рядом со мной.

– Где Молли? – спросил он.

– Наверху. Но где Мейбл? Что ты с ней сделал?

– С Мейбл все в порядке.

Он сложил нож и убрал его в карман. Больше вопросов я не задавал.

17. Катастрофа

После мы миновали еще несколько человек, но водитель не останавливался. Мы уже почти въехали в город, и он утверждал, что они могут добраться и сами. Как он сказал, у него заканчивался заряд аварийной энергобатареи – он ехал от самого поворота к озеру, за десять миль от нашей фермы.

К тому же я понятия не имел, где бы он мог их разместить. Мы и так висели почти в три слоя, и отцу приходилось предупреждать народ, чтобы они не наваливались на носилки.

Потом энергобатарея все-таки села, и водитель крикнул:

– Всем сойти! Добирайтесь самостоятельно!

Но к тому времени мы были фактически уже в окрестностях города, и если бы не снежная буря, проблем не было бы вообще никаких. Водитель вызвался помочь отцу с носилками, а когда я увидел его при свете, оказалось, что это тот же самый, который дробил камни на нашем участке.

В конце концов мы очутились в больнице, где Пегги передали врачам и поместили в палату под давлением. К счастью, она была жива – в крайне тяжелом состоянии, но жива.

Молли осталась с ней. Я тоже предпочел бы остаться, – в больнице, где имелся собственный аварийный источник питания, было достаточно тепло. Но мне не разрешили.

Отец сказал Молли, что идет доложиться главному инженеру, а мне велели отправиться в приемный пункт для иммигрантов. Там все выглядело точно так же, как в тот день, когда мы сюда прилетели, только еще хуже – и холоднее. Я очутился в том же самом помещении, которое первым увидел на Ганимеде.

Зал был забит народом, и с каждой минутой из окрестностей прибывали все новые беженцы. Меня пробирал холод, хотя и не столь пронизывающий, как на улице. Свет, естественно, не горел – электричество, как и тепло, поступало с энергостанции. В разных местах стояли ручные фонари, позволявшие хоть как-то пробираться на ощупь. Как обычно, кто-то жаловался, хотя, возможно, и не столь раздраженно, как порой приходилось слышать от иммигрантов. Я не обращал на них внимания, устало радуясь тому, что нахожусь в относительном тепле и кровь вновь начинает приливать к ногам.

Мы провели там тридцать семь часов, и лишь сутки спустя нас хоть как-то покормили.

Устояли все металлические сооружения, подобные приемному пункту. Но, как мы узнали из разговоров, не уцелело практически ни одно из каменных зданий. Энергостанция вышла из строя, а вместе с ней и тепловая ловушка. Нам ничего не говорили, за исключением того, что сейчас ее чинят.

Тем временем мы набились в помещение до упора, согреваясь в основном теплом собственных тел, словно овцы в загоне. Как нам сказали, для обогрева использовались также несколько энергобатарей, которые включались каждый раз, когда температура падала ниже нуля по Цельсию. Даже если так, я ни одной не видел и сомневаюсь, что там, где я находился, температура поднималась хотя бы на долю градуса.

Я сидел, обхватив руками колени и то и дело проваливаясь в полудрему. Проснувшись от очередного кошмара, я вскакивал и ошеломленно озирался вокруг, а потом снова садился на пол, продолжая морозить задницу.

Помню, я встретил в толпе Горлопана Эдвардса и, помахав пальцем у него под носом, заявил, что у меня в планах начистить ему рожу. Вроде бы он уставился на меня, словно не узнавая, хотя, возможно, мне все это просто приснилось. Мне казалось, что я наткнулся и на Хэнка, с которым мы долго о чем-то говорили, но, как мне сказал потом Хэнк, он ни разу за все время меня не видел.

После долгого ожидания – казалось, будто прошла неделя, но, судя по имеющимся данным, было лишь восемь часов утра воскресенья – нам выдали немного тепловатого супа, чудесного на вкус. После я хотел выйти из здания и отправиться в больницу, чтобы найти Молли и выяснить, как дела у Пегги.

Но меня не пустили. Температура снаружи составляла семьдесят градусов ниже нуля по Фаренгейту и продолжала падать.

Около двадцати двух часов включился свет, и самое худшее закончилось.

Вскоре после этого нас прилично накормили сэндвичами и супом, а когда в полночь взошло солнце, нам объявили, что все желающие рискнуть могут выйти наружу. Я подождал до полудня понедельника, когда температура поднялась до минус двадцати, и помчался в больницу.

Пегги чувствовала себя относительно неплохо. Молли осталась с ней, согревая ее своим телом в постели. Хотя в больнице имелся аварийный источник тепла, он не был рассчитан на подобную катастрофу – холод стоял почти такой же, как и в приемном пункте. Но Пегги это пережила, большую часть времени проспав. Она даже улыбнулась мне и сказала «привет».

Левая рука Молли висела на перевязи. Я спросил ее, что случилось, и почувствовал себя крайне глупо. Она сломала руку во время землетрясения, но я об этом не знал, как и Джордж, – никто из инженеров еще не вернулся.

Казалось, она совершила невозможное – пока я не вспомнил, что она несла носилки лишь после того, как отец соорудил веревочные хомуты. Молли есть Молли.

Потом меня выгнали, и я стремглав кинулся обратно на приемный пункт, где почти сразу же наткнулся на Сергея, который позвал меня. В руках он держал карандаш и какой-то список, а вокруг него уже собралась группа ребят постарше.

– Что такое? – спросил я.

– Тебя-то как раз мне и надо, – ответил он. – Думал, ты уже покойник. Мы тут собираем спасательную команду – готов?

Естественно, я был готов. Команды состояли из старших скаутов, от шестнадцати лет, и молодых мужчин. Нас отправили на тягачах, по одному по каждой дороге, и мы работали группами по двое. Когда мы грузились, я заметил Хэнка Джонса, и мне разрешили взять его в напарники.

Работа была кошмарная. Нам выдали лопаты и списки живших на каждой ферме. Иногда имя сопровождалось припиской «числится среди живых», но чаще таковая отсутствовала. Команду высаживали со списками жителей трех или четырех ферм, и тягач шел дальше, чтобы забрать их на обратном пути.

Наша задача заключалась в том, чтобы выяснить все сомнения насчет неотмеченных имен и – теоретически – спасти уцелевших.

Но никого живого мы не нашли.

Те, кому повезло, погибли во время землетрясения; те же, кому не повезло, слишком долго ждали и не сумели добраться до города. Некоторых мы находили на дороге – они слишком поздно отправились в путь. Хуже всего было с теми, кто пытался пересидеть стихию в оставшихся целыми домах. Мы с Хэнком нашли мужчину и женщину, которые просто сидели обнявшись. Тела их были тверды словно камень.

Обнаружив тело, мы пытались опознать его по списку, потом засыпали снегом на глубину в несколько футов, чтобы оно могло какое-то время пролежать, пока не начнется оттепель. Решив вопрос с жителями фермы, мы разыскивали всю скотину, какую удавалось найти, и уносили или волокли трупы к дороге, где их забирал тягач, чтобы отвезти в город и поместить в морозильную камеру. Казалось, будто мы занимаемся грязной работой, обворовывая мертвецов, но, как заметил Хэнк, вполне возможно, что вскоре нам пришлось бы слегка поголодать.

Меня слегка беспокоило, что Хэнк воспринимает происходящее со своеобразным юмором. Впрочем, вскоре я понял, что лучше уж так, чем поддаться вгоняющему в тоску мрачному настроению, и стал смеяться вместе с ним.

Но мне следовало сообразить, что к чему, когда мы подошли к его собственной ферме.

– Можно пропустить, – сказал он, делая отметку в списке.

– Может, все же проверим насчет скотины? – спросил я.

– Нет. Слишком мало времени. Идем к ферме Миллера.

– Они что, не ушли?

– Не знаю. Я не видел никого из них в городе.

Миллеры, увы, никуда не ушли, и мы едва успели отдать им последние почести, прежде чем нас подобрал тягач. Лишь неделю спустя я узнал, что родители Хэнка оба погибли во время землетрясения. Прежде чем отправиться в город, он вытащил их тела из развалин дома и уложил в погреб.

Как и я, в момент удара стихии Хэнк был на улице, наблюдая за парадом спутников. Тот факт, что толчок случился почти сразу же после того, как небесные тела выстроились в линию, спас многих от гибели в собственных постелях. Однако, как говорят, именно парад небесных тел стал причиной землетрясения, спровоцировав его приливными силами, так что в каком-то смысле то на то и выходит. Естественно, землетрясение вызвал не парад сам по себе – дело к нему шло еще со времен начала проекта по созданию атмосферы. Законы гравитации требуют равновесия.

Когда случилось землетрясение, численность колонии составляла тридцать семь тысяч человек. После завершения переписи выживших оказалось, что их меньше тринадцати тысяч. К тому же мы лишились всего урожая и почти всей скотины. Насчет возможного голода Хэнк вполне мог быть прав.

Нас высадили у приемного пункта, и в путь отправилась следующая команда. Я нашел местечко поспокойнее и попытался заснуть.

Мне казалось, что я едва успел задремать, когда кто-то потряс меня за плечо. Это оказался отец.

– Билл, с тобой все в порядке?

– В полном. – Я потер глаза. – Видел Молли и Пегги?

– Только что от них. Я на несколько часов свободен. Билл, ты не встречал никого из Шульцев?

Я сел, полностью проснувшись:

– Нет, а ты?

– Тоже нет.

Я рассказал ему, чем занимался, и он кивнул:

– Спи дальше. Попробую что-нибудь узнать о них.

Но сон больше не шел. Вскоре отец вернулся, сказав, что так и не сумел ничего выяснить.

– Билл, я за них волнуюсь.

– Я тоже.

– Пойду проверю сам.

– Идем вместе.

– Обоим идти незачем, – покачал головой отец. – Тебе нужно поспать.

Но я все равно пошел с ним. Нам повезло – по нашей дороге как раз ехала спасательная команда, и нас подвезли. Наша ферма и ферма Шульцев лежали по пути, и отец сказал водителю, что мы проверим и там и там, а по возвращении в город обо всем доложим. Водителя это вполне устроило.

Нас высадили у поворота, и мы с трудом побрели к дому Шульцев. С каждым шагом меня все больше охватывал страх. Одно дело забрасывать снегом относительно незнакомых людей, и совсем другое – найти маму Шульц или Гретхен с мертвыми посиневшими лицами.

Я не мог представить себе папу Шульца мертвым. Такие, как он, не умирают – они просто продолжают существовать вечно. Или мне так только кажется.

Но я все равно оказался не готов к тому, что мы обнаружили.

Когда мы обогнули небольшой холм, скрывавший их дом с дороги, Джордж остановился и сказал:

– По крайней мере, дом стоит. Насчет сейсмостойкости он был прав.

Дом действительно стоял на месте, но яблоня – «самое прекрасное дерево на Ганимеде» – исчезла, будто ее и не было. Я бросился бежать.

Мы уже были почти рядом с домом, когда дверь открылась. На пороге стоял папа Шульц.

Все они были живы, все до единого. От дерева осталась лишь зола в камине. Папа Шульц срубил его, как только отключилась подача энергии и начала падать температура, а потом постепенно скормил его пламени.

Рассказывая нам об этом, папа Шульц показал на почерневшую топку:

– Народ смеялся над очередной глупостью старика Иоганна. Что ж, вряд ли они теперь считают старину Джонни Яблочное Семечко таким уж глупцом!

Он расхохотался и хлопнул отца по спине.

– Но… ваше дерево… – тупо проговорил я.

– Посажу новое – много новых. – Внезапно он посерьезнел. – Но, Вильям, что с твоими отважными маленькими деревцами? Они ведь погибли?

Я ответил, что пока их не видел. Он мрачно кивнул:

– Они погибли от холода. Хуго!

– Да, папа?

– Принеси яблоко.

Хуго выполнил просьбу, и папа Шульц протянул плод мне:

– Посадишь новые семена.

Кивнув, я сунул яблоко в карман.

Шульцы крайне обрадовались, услышав, что все мы целы, хотя мама Шульц сокрушалась насчет сломанной руки Молли. Йо добрался до нашей фермы сквозь метель, обнаружил, что нас нет, и вернулся, отделавшись обмороженными ушами. Сейчас он искал нас в городе.

Но главное, что с ними ничего не случилось. Спаслась даже их скотина – коровы, свиньи, куры и люди вместе жались друг к другу, согреваясь огнем от срубленного дерева.

Когда возобновилась подача энергии, животных вернули в сарай, но в доме до сих пор виднелись следы их присутствия, а также чувствовался запах. Похоже, маму Шульц больше огорчила разруха в ее безупречной гостиной, чем масштабы катастрофы. Вряд ли она понимала, что большинства ее соседей нет в живых. До нее это еще не дошло.

Отец отказался от предложения папы Шульца пойти с нами взглянуть на нашу ферму. Тогда папа Шульц сказал, что встретит нас на тягаче, поскольку он все равно собирался в город, чтобы узнать, чем может помочь. Выпив по кружке крепкого чая мамы Шульц и съев кукурузного хлеба, мы ушли.

Пока мы брели к нашей ферме, я думал о том, как хорошо, что Шульцы остались живы. Я сказал отцу, что это настоящее чудо.

– Не чудо, – он покачал головой. – Они прирожденные выживальщики.

– Кто такие выживальшики? – спросил я.

Отец долго молчал и наконец ответил:

– Выживальщики – те, кто выживает. Пожалуй, иначе и не определишь.

– Но в таком случае мы тоже выживальщики, – сказал я.

– Возможно, – кивнул отец. – По крайней мере, данный удар стихии мы пережили.

Когда я уходил, дом был разрушен. За минувшее время я успел насмотреться на десятки разрушенных домов, но для меня все равно стало потрясением, когда мы поднялись на холм и я увидел, что нашего дома действительно больше нет. Возможно, я ожидал, что какое-то время спустя проснусь в теплой постели и все будет хорошо.

Поля, по крайней мере, никуда не делись – единственное, что можно было о них сказать. Я разгреб снег на полоске земли, которая, как я знал, начинала давать побеги. Растения, естественно, погибли, а земля затвердела. Я почти не сомневался, что не осталось в живых даже земляных червей – их некому было предупредить, чтобы они закопались поглубже.

Погибли, само собой, и мои саженцы.

С подветренной стороны от остатков сарая мы нашли двух прижавшихся друг к другу заледеневших кроликов. Кур мы не обнаружили, кроме одной – нашей самой первой наседки. Она сидела на яйцах, и гнездо ее не пострадало, накрытое куском упавшей крыши сарая. Наседка так и не двинулась с места, и яйца под ней замерзли. Думаю, именно это потрясло меня больше всего.

Я стал всего лишь парнем, у которого когда-то была своя ферма.

Отец какое-то время шарил вокруг дома, затем вернулся к сараю.

– Ну что, Билл? – спросил он.

Я встал:

– Джордж, с меня хватит.

– Тогда вернемся в город. Тягач скоро будет.

– Я о том, что с меня действительно хватит!

– Да, знаю.

Первым делом я заглянул в комнату Пегги, но отец успел забрать все, что можно. Однако мой аккордеон остался на месте, припорошенный снегом из-за сломанной двери. Я смахнул снег и поднял инструмент.

– Оставь его, – сказал отец. – Здесь с ним ничего не сделается, а тебе все равно некуда его положить.

– Вряд ли я когда-либо сюда вернусь, – сказал я.

– Что ж, ладно.

Мы собрали в мешок все найденное отцом, добавили к нему аккордеон, двух кроликов и курицу и вынесли на дорогу. Когда наконец показался тягач, мы забрались в него и отец бросил кроликов и курицу поверх груды собранного добра. У поворота нас ждал папа Шульц.

На обратном пути мы с отцом пытались высмотреть у дороги Мейбл, но так ее и не нашли. Вероятно, ее подобрал кто-то раньше, учитывая близость к городу. Что ж, может, оно и к лучшему – я не каннибал.

Мне удалось немного поспать и поесть, а потом меня отправили с очередной спасательной командой. Жизнь колонии начинала постепенно налаживаться. Те, чьи дома уцелели, вернулись обратно, а остальных разместили в приемном пункте, примерно так же, как и сразу после высадки. Еды, естественно, не хватало, и на Ганимеде ввели нормированное распределение впервые с тех пор, как на нем появились колонисты.

Голодать не приходилось – нас было не так уж много, а еды на данный момент имелось достаточно. Реальные трудности могли наступить позже. Было решено сдвинуть зиму на три месяца назад и начать все заново с весны, что приводило к путанице в календаре, но мы получали возможность как можно скорее снять новый урожай, который возместил бы утраченный.

Отец продолжал работать в конторе главного инженера. Планировалось построить еще две энергостанции на экваторе, каждая из которых могла в одиночку обеспечивать работу тепловой ловушки. Катастрофа, подобная случившейся, не должна была повториться. Всю технику, естественно, приходилось доставлять с Земли, но нам повезло в одном: положение Марса позволяло использовать находившийся там ретранслятор. Сообщение сразу же достигло Земли, и вместо очередной партии иммигрантов к нам следующим рейсом должно было прибыть все необходимое.

Нельзя сказать, чтобы меня все это особо волновало. Я тоже находился в городе, хотя Шульцы приглашали меня пожить у них. Я зарабатывал себе на жизнь, заново отстраивая и укрепляя дома оставшихся в живых. Было решено, что все мы – Джордж, Молли, Пегги и я – возвращаемся назад с первым же рейсом, если для нас найдется место. Решение было принято единогласно, если не считать того, что с Пегги никто не советовался – ее поставили перед фактом.

Вернуться собирались не только мы. Комитет по делам колоний, естественно, поднял вой, но в силу сложившихся обстоятельств им пришлось уступить. После того как об этом было объявлено официально и началось составление списков, мы с отцом пошли в контору агента комитета, чтобы подать заявления. Мы оказались почти последними – отец уезжал из города по делам, и мне пришлось ждать его возвращения.

На закрытых дверях конторы белела записка: «Буду через полчаса». Мы стали ждать. На стене висели списки с именами тех, кто подал на репатриацию. Я начал их читать, чтобы убить время, а за мной и отец.