Текст книги "Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник)"

Вскоре он выздоровел, но Финкельштейн больше не желал иметь с ним дела. Так что я попросил отпустить на разведку окрестностей нас обоих, и Поль разрешил.

Немалое возбуждение в конце второй светлой фазы вызвала находка лишайников у западного края долины. Какое-то время казалось, что на Ганимеде обнаружена местная жизнь, но тревога была ложной – после тщательного изучения выяснилось, что лишайники эти не только земной разновидности, но и санкционированы советом по экологии.

Но по крайней мере стало ясно одно: жизнь распространялась и пускала корни в трех с лишним тысячах миль от того места, куда ее занесли изначально. Мы не сумели прийти к единому мнению насчет того, задуло ли споры ветром, или их принесли на одежде строители энергостанции, но на самом деле это было не так уж важно.

Мы с Хэнком, однако, решили разведать, не удастся ли найти еще лишайники, к тому же их обнаружили в стороне от того пути, которым мы пришли из лагеря номер один. О том, что мы идем искать лишайники, Полю мы говорить не стали, поскольку боялись, что он нам запретит уходить чересчур далеко от лагеря. Он предупредил, чтобы мы вернулись к шести утра в четверг, чтобы успеть свернуть лагерь и отправиться к месту нашей высадки, где должен был ждать «Паникер».

Я согласился, поскольку в любом случае не собирался уходить далеко. Меня не особо волновало, найдем мы лишайники или нет, – я не слишком хорошо себя чувствовал, но никому об этом не говорил, опасаясь лишиться единственного шанса увидеть окрестности.

Лишайников мы больше не нашли. Но мы нашли кристаллы.

Мы шагали бок о бок. Я радовался, словно отпущенный из школы мальчишка, несмотря на боль в боку, а Хэнк делал бесполезные фотографии странных камней и лавовых потоков. Хэнк говорил, что подумывает продать свою ферму и поселиться здесь, в Долине Радости.

– Знаешь, Билл, – сказал он, – тут будет не обойтись без настоящих ганимедских фермеров, которые могли бы научить новичков уму-разуму. А кто лучше меня знает, как вести сельское хозяйство на Ганимеде?

– Почти каждый, – заверил я его.

Он не обратил на мои слова никакого внимания.

– Тут по-настоящему здорово, – продолжал он, окидывая взглядом местность, напоминавшую Армагеддон после тяжкой битвы. – Намного лучше, чем вокруг Леды.

Я согласился, что кое-какие возможности тут есть.

– Но вряд ли это для меня, – добавил я. – Вряд ли мне захотелось бы поселиться там, откуда не видно Юпитера.

– Чепуха! – ответил он. – Ты что, прилетел сюда на небо таращиться? Или фермой заниматься?

– Спорный вопрос, – признался я. – Порой мне кажется одно, а порой другое. А иногда я даже понятия не имею, что мне ближе.

Хэнк меня не слушал:

– Видишь ту расселину там, наверху?

– Само собой. И что?

– Если перебраться через тот ледничок, можно к ней подняться.

– Зачем?

– Думаю, она ведет в другую долину – где, возможно, еще лучше. Никто там еще не бывал. Я точно знаю – я же был в команде топографов.

– Я все пытаюсь помочь тебе об этом забыть, – сказал я. – Но что там может быть интересного? На Ганимеде наверняка сотни тысяч долин, в которых никто не бывал. Ты что, решил заняться торговлей недвижимостью?

Идея Хэнка мне не нравилась. Вид бескрайних просторов Ганимеда подавлял, и мне хотелось держаться поблизости от лагеря. Вокруг было тихо, словно в библиотеке, даже тише. На Земле всегда слышны какие-то звуки, хотя бы и в пустыне. Вскоре тишина, голые скалы, лед и кратеры начали действовать мне на нервы.

– Идем! Не будь неженкой! – ответил он и начал взбираться наверх.

Расселина вела вовсе не в другую долину, а в некое подобие коридора среди холмов. Одна его стена была странно плоской, словно ее построили специально. Какое-то время мы шли вдоль нее, и я уже собирался повернуть назад. Я остановился, чтобы позвать Хэнка, который вскарабкался на камень по другую сторону, чтобы сделать фотографию, и взгляд мой упал на что-то цветное. Подойдя ближе, я увидел кристаллы.

Я уставился на них, и мне показалось, будто они смотрят на меня в ответ.

– Эй! – крикнул я. – Хэнк! Иди скорее сюда!

– Что случилось?

– Иди сюда! Тут есть кое-что, что стоило бы сфотографировать!

Хэнк спустился и подошел ко мне.

– Чтоб мне провалиться, – шумно выдохнув, прошептал он.

Он начал орудовать камерой. Я никогда не видел подобных кристаллов, даже сталактитов в пещерах. Они были шестигранными, за исключением некоторых с тремя и двенадцатью гранями. Различались они и размерами – от мелочи величиной с шампиньон до стройных столбиков высотой по колено. Пройдя немного дальше, мы обнаружили кристаллы, доходившие до груди.

И это были не простые призмы – они разветвлялись и пускали побеги. Но больше всего потрясали их всевозможные цвета, менявшиеся на глазах. В конце концов мы решили, что они вообще не имеют окраски и все это лишь игра отраженного света. По крайней мере, так считал Хэнк.

– Идем, – сказал он, отсняв целую кассету фотографий. – Посмотрим, откуда они берутся.

Идти мне никуда не хотелось. У меня дрожали ноги после подъема, и при каждом шаге я ощущал спазмы в правом боку. Вероятно, у меня ко всему прочему кружилась голова. Когда я смотрел на кристаллы, мне казалось, будто они извиваются и корчатся, и мне приходилось моргать, чтобы они вновь обрели неподвижность.

Но Хэнк уже двинулся с места, и я последовал за ним. Если бы сейчас была весна, можно было сказать, что кристаллы растут вдоль водного русла каньона. Похоже, они нуждались в воде. Мы дошли до места, где пол коридора был покрыт толщей древнего льда с тонким слоем оставшегося с прошлой зимы снега. Кристаллы прорубили проход прямо сквозь лед, образовав естественный ледяной мост, а также расчистили пространство в несколько футов по обеим сторонам.

Поскользнувшись, Хэнк ухватился за один из кристаллов, который отломился, издав ясный, похожий на серебряный колокольчик звон. Выпрямившись, Хэнк тупо уставился на свою руку – вдоль ладони и пальцев шли параллельные порезы.

– В следующий раз будешь умнее, – сказал я и, достав аптечку, перевязал ему руку. – А теперь пора назад.

– Пустяки, – ответил он. – Подумаешь, пара царапин! Идем.

– Слушай, Хэнк, я хочу вернуться. Что-то мне нехорошо.

– Что такое?

– Живот болит.

– Слишком много жрешь, только и всего. Тебе не хватает физических нагрузок.

– Нет, Хэнк. Мне нужно назад.

Он задумчиво уставился на ущелье.

– Билл, – наконец сказал он, – мне кажется, я понял, откуда берутся кристаллы. Это совсем недалеко. Подожди здесь, а я схожу гляну. Потом я вернусь и пойдем прямо в лагерь. Я недолго, честно.

– Ладно, – согласился я.

Он начал взбираться наверх, и вскоре я последовал за ним. Мне вбили в голову еще в те времена, когда я был скаутом-волчонком, что в незнакомой местности нельзя разделяться.

Услышав крик Хэнка, я поднял взгляд и увидел, что он стоит лицом к большой темной дыре в склоне утеса.

– Что случилось? – крикнул я.

– Чтоб меня молнией поразило к тысяче чертей! – ответил он или что-то в этом роде.

– Что случилось? – раздраженно повторил я и поспешил к нему.

Кристаллы продолжали подниматься все выше, уходя к самому устью пещеры, но не внутрь нее – они образовывали некое подобие плотной изгороди вдоль ее порога. На дне ущелья, словно сброшенный туда могучим землетрясением, лежал плоский каменный монолит размером с блок Стоунхенджа. Видно было, где он откололся от утеса, открыв дыру. Плоскость скола была столь же ровной и гладкой, как и в творениях древних египтян.

Но мы смотрели не на это – мы смотрели в дыру.

Внутри было темно, но туда проникал рассеянный свет, отраженный от дна каньона и дальней стены. Мои глаза начали привыкать к полумраку, и я увидел, куда смотрит Хэнк. Стало ясно, что вызвало у него такую реакцию.

Там было нечто, явно не природного происхождения. Не могу сказать, что именно, поскольку оно не напоминало ничего из того, что я видел за свою жизнь сам или на картинках или о чем я когда-либо слышал. Как описать то, чего никогда не встречал и для чего просто не существует слов? Черт побери, его и разглядеть с ходу было невозможно – глаза просто не воспринимали образ.

Но я понял, что это не камни, не растения и не животные. Это были творения человеческих рук – ну, может, и не человеческих, но явно не возникшие случайно.

Мне очень хотелось подойти поближе и взглянуть внимательнее. На мгновение я даже забыл о плохом самочувствии.

Хэнку явно хотелось того же самого.

– Идем посмотрим! – как обычно, сказал он.

– Но как? – спросил я.

– Ну, просто… – Он остановился и огляделся. – Может, можно обойти кругом… Нет… Билл, придется разбить часть кристаллов и пройти прямо через них. Иначе никак.

– Тебе что, мало одной порезанной руки? – поинтересовался я.

– Разобью их камнем. Жаль, конечно, – они такие красивые, но ничего не поделаешь.

– Вряд ли ты сумеешь разбить крупные кристаллы. К тому же ставлю два против одного, что они достаточно острые, чтобы прорезать твои ботинки.

– Рискну.

Он нашел камень и провел эксперимент. Я оказался прав в обоих отношениях.

Хэнк остановился и задумчиво присвистнул:

– Билл…

– Да?

– Видишь тот маленький уступ над дырой?

– И что?

– Он ведет налево дальше, чем кристаллы. Навалю груду камней, чтобы мы сумели до него добраться, а потом пройдем по нему и спрыгнем прямо перед входом в пещеру. Кристаллы не настолько близко к нему.

Подумав, я решил, что у нас и впрямь может получиться.

– Но как мы вернемся?

– Навалим тех штук, что виднеются внутри, и снова вскарабкаемся наверх. В худшем случае могу поднять тебя на плечи, а потом ты спустишь мне ремень или еще как-нибудь.

Будь я немного умнее, я бы возразил. Но мы попробовали, и нам все удалось – вплоть до момента, когда я повис на руках над входом в пещеру.

Почувствовав пронзительную боль в боку, я разжал пальцы.

Я пришел в себя оттого, что меня тряс Хэнк.

– Оставь меня в покое! – прорычал я.

– Ты вырубился, – ответил он. – Не знал, что ты настолько неуклюжий.

Я не ответил, лишь поджал колени к животу и закрыл глаза.

Хэнк снова встряхнул меня:

– Ты что, не хочешь посмотреть, что там?

Я пнул его ногой:

– Не хочу, будь там даже сама царица Савская! Ты что, не видишь, что мне плохо?

Я снова закрыл глаза.

Видимо, я потерял сознание, а когда снова очнулся, Хэнк сидел по-турецки передо мной, держа мой фонарь.

– Долго же ты спал, дружище, – мягко проговорил он. – Ну как, получше?

– Не особо.

– Попытайся собраться, и идем со мной. Ты должен это увидеть. Билл, ты не поверишь. Это величайшее открытие со времен… в общем, неважно. Колумб по сравнению с ним жалкий трус. Мы теперь знамениты, Билл.

– Может, ты и знаменит, – сказал я. – А я болен.

– Где у тебя болит?

– Везде. Живот твердый, как камень, а боль хуже, чем зубная.

– Билл, – с серьезным видом спросил он, – тебе аппендикс удаляли?

– Нет.

– Гм… может, и стоило.

– Нашел подходящее время советовать!

– Не волнуйся.

– Какое, к черту, не волнуйся! – Я приподнялся на локте, чувствуя, как кружится голова. – Хэнк, послушай. Ты должен вернуться в лагерь и все рассказать. Пусть пришлют за мной тягач.

– Билл, – мягко ответил он, – ты сам прекрасно знаешь, что никаких тягачей в лагере нет.

Я пробовал найти какой-то выход, но мозги уже не соображали.

– Ладно, пусть хотя бы принесут носилки, – буркнул я и снова лег.

Вскоре я почувствовал, как Хэнк шарит под моей одеждой, и попытался его оттолкнуть, а потом, ощутив прикосновение чего-то холодного, замахнулся на него кулаком, но не попал.

– Спокойно, – сказал он. – Я нашел немного льда. Не дергайся, а то компресс свалится.

– Не хочу никакого компресса.

– Придется. Не снимай его, пока мы отсюда не выберемся, тогда, может, выживешь.

Я был слишком слаб, чтобы возражать, и потому лишь снова закрыл глаза, а когда открыл их опять, к своему удивлению, почувствовал себя лучше – не совсем при смерти, а просто отвратительно. Хэнк куда-то исчез. Я позвал его, а когда он не ответил, меня охватила паника.

Внезапно он появился рядом, размахивая фонарем.

– Я думал, ты ушел, – сказал я.

– Нет. Если честно, мне отсюда не выйти. Я не могу вскарабкаться на уступ и перелезть через кристаллы тоже не могу. Уже пробовал.

Он показал мне порванный окровавленный ботинок.

– Поранился?

– Ничего, выживу.

– Это еще неизвестно, – ответил я. – Никто не знает, что мы здесь, а как ты говоришь, нам отсюда не выбраться. Похоже, нам грозит голодная смерть. Хотя мне уже все равно.

– Кстати, – заметил он, – я оставил тебе немного поесть. Боюсь, правда, что маловато, слишком уж долго ты спал.

– Не упоминай про еду! – Я рыгнул и схватился за бок.

– Извини. Но слушай, я же вовсе не говорил, будто нам не выбраться.

– Только что говорил.

– Нет, я говорил, что не могу выбраться сам.

– Какая разница?

– Неважно. Но, думаю, мы все-таки выберемся. Что ты там плел насчет тягача?

– Тягача? Ты что, умом повредился?

– Проехали, – ответил Хэнк. – Тут есть нечто похожее… или, может, не совсем…

– Давай решай.

– Считай, что это повозка. Думаю, я сумею ее вытащить, по крайней мере через кристаллы. Воспользуемся ею как мостом.

– Ладно, кати ее сюда.

– Ее не надо катить. Она… э… в общем, она ходит.

Я попытался подняться:

– Такое я точно должен увидеть.

– Просто отодвинься подальше от входа.

С помощью Хэнка я попробовал встать:

– Я с тобой.

– Поменять тебе компресс?

– Может, позже.

Хэнк отвел меня назад и показал мне ходячую повозку. Не знаю, как описать ее словами, – возможно, вы видели ее потом на фотографиях. Будь сороконожка величиной с динозавра и сделана из металла, получилось бы примерно то же самое. Ее тело напоминало корыто, которое поддерживали тридцать восемь ног, по девятнадцать с каждой стороны.

– Никогда прежде не видел столь безумной конструкции, – проговорил я. – Тебе ни за что ее оттуда не вытолкнуть.

– Не спеши с выводами, – посоветовал он. – И если, по-твоему, это нечто безумное, то тебе стоит взглянуть и на прочее.

– Например?

– Билл, знаешь, как мне кажется, что это за место? Думаю, это ангар для космического корабля.

– Не говори глупости – космическим кораблям не нужны ангары.

– Значит, этому нужен.

– Хочешь сказать, что там космический корабль?

– Ну… не знаю. Никогда не видел ничего подобного, но если это не космический корабль, тогда не знаю, что это вообще такое.

Мне хотелось посмотреть самому, но Хэнк возразил:

– В другой раз, Билл, – нужно возвращаться в лагерь. Мы и так опаздываем.

Протестовать я не стал. После ходьбы у меня снова разболелся бок.

– Ладно, что дальше?

– Дальше?

Хэнк повел меня к заднему концу штуковины, где корыто опускалось почти до пола. Он помог мне забраться внутрь, велел лечь и направился к другому концу со словами:

– Можно подумать, эту штуку соорудил четверорукий горбатый карлик. Держись.

– Ты хоть знаешь, что делаешь? – спросил я.

– Я уже пробовал переместить ее на шесть футов, а потом испугался. Абракадабра! Держись крепче!

Он сунул палец глубоко в отверстие.

Штуковина бесшумно и мягко пришла в движение. Когда мы выбрались на солнечный свет, Хэнк вытащил палец из дырки. Я сел. Штуковина выдвинулась из пещеры на две трети, и передний ее конец находился за пределами кристаллов.

– Что ж, Хэнк, у тебя получилось, – вздохнул я. – Идем. Если приложить к боку еще льда, думаю, смогу сам.

– Погоди, – ответил он. – Хочу кое-что попробовать. Там есть другие дырки, в которые я пока пальцы не совал.

– Может, хватит?

Вместо ответа он попробовал другое отверстие, и машина внезапно попятилась.

– Ой!

Хэнк выдернул палец и, вставив его в предыдущую дыру, не вынимал, пока машина не вернулась на прежнее место.

Уже осторожнее он испытал остальные дырки и наконец нашел ту, посредством которой машина слегка приподняла передний конец и повернула его влево, словно гусеница.

– Ну вот, совсем другое дело, – радостно объявил он. – Я могу ею управлять.

Мы двинулись вдоль каньона. Хэнк оказался не вполне прав, считая, что может управлять машиной, – скорее это напоминало управление лошадью или одним из недавно вошедших в моду полуавтоматических автомобилей. Ходячая повозка дошла до естественного ледяного мостика, под которым были кристаллы, и сама остановилась. Хэнк попытался провести ее через достаточно большое отверстие, но тщетно. Подвигав туда-сюда передним концом, словно принюхивающийся пес, машина начала постепенно подниматься по склону, обходя лед.

При этом она продолжала держаться ровно, – вероятно, она могла менять длину своих ног, словно сказочный косогорный сней[18]18
  Hillside snee – вероятно, придумано самим Хайнлайном; точное происхождение неизвестно.


[Закрыть].

Добравшись до ледника, который мы пересекали по пути к ущелью, Хэнк остановил машину и сменил мне компресс. Похоже, машина не имела ничего против льда самого по себе, просто отказывалась проходить сквозь отверстия: когда мы снова двинулись с места, она медленно и осторожно, но вполне уверенно перебралась через маленький ледник.

Мы направились в сторону лагеря.

– Это самое величайшее из всех когда-либо построенных транспортных средств для путешествий по пересеченной местности, – провозгласил Хэнк. – Хотел бы я знать, на чем она работает. Если бы я сумел ее запатентовать, я стал бы богачом.

– Она твоя – это же ты ее нашел.

– Все же она не совсем мне принадлежит.

– Хэнк, – ответил я, – ты что, и впрямь думаешь, будто владелец за ней вернется?

Он странно посмотрел на меня:

– Нет, Билл, не думаю. Но… как давно, по-твоему, она там оказалась?

– Даже гадать не хочу.

В лагере стояла только одна палатка. Когда мы приблизились, из нее кто-то вышел. Это оказался Сергей.

– Где вы были, парни? – спросил он. – И где, черт побери, вы украли эту штуку?

Помолчав, он добавил:

– Что это вообще такое?

Мы как смогли посвятили его в суть случившегося с нами. Сергей, в свою очередь, рассказал, что нас искали сколько могли, а потом Полю пришлось возвращаться в лагерь номер один, чтобы встретить «Паникер». Он оставил Сергея, чтобы тот забрал нас, как только мы появимся.

– И еще он оставил вам записку, – добавил Сергей.

Там говорилось:

Дорогие мои друзья по переписке,

мне крайне жаль уходить, бросив чокнутых салаг вроде вас на произвол судьбы, но график вы знаете не хуже меня. Я мог остаться сам, чтобы доставить вас на место, но ваш друг Сергей настоял, что эта честь должна быть предоставлена ему. Каждый раз, когда я пытаюсь призвать его к голосу разума, он лишь глубже забирается в свою нору, скалит зубы и рычит.

Как только получите мое письмо, хватайте ноги в руки – и бегом в лагерь номер один. Повторяю – бегом, а не шагом. Мы задержим «Паникер», но вы прекрасно знаете, как относится к соблюдению графика наша дорогая тетушка Хэтти. И если вы опоздаете, ей это очень не понравится.

Как только увидимся, я намерен как следует надрать вам уши.

Удачи,

П. дю М.

Постскриптум для Доктора Бурды: о твоем аккордеоне я позаботился.

Когда мы закончили читать, Сергей сказал:

– Мне хотелось бы услышать больше о том, что вы нашли, раз этак в десять. Но не сейчас – нужно стремглав мчаться в лагерь номер один. Хэнк, думаешь, Билл не сможет идти?

Я ответил сам решительным «нет». Возбуждение постепенно проходило, и мне снова стало хуже.

– Гм… Хэнк, как считаешь, эта движущаяся куча хлама сможет нас туда доставить?

– Полагаю, она сможет доставить нас куда угодно. – Хэнк похлопал машину по боку.

– Как быстро? «Паникер» уже приземлился.

– Уверен? – спросил Хэнк.

– Я видел его след в небе по крайней мере три часа назад.

– Тогда вперед!

О поездке я почти ничего не помню. Один раз мы остановились, и мне снова наложили ледяной компресс, а потом меня привел в чувство крик Сергея:

– «Паникер»! Я его вижу!

– Да, «Паникер». Пришли, – ответил Хэнк.

Я сел и посмотрел вперед.

Мы спускались по склону, когда из хвоста корабля, до которого оставалось меньше пяти миль, вырвалось пламя, и он взмыл в небо.

Хэнк застонал. Я снова лег и закрыл глаза.

Машина остановилась в очередной раз, и я снова очнулся. Перед нами стоял Поль, уперев руки в бока и не сводя с нас яростного взгляда.

– Вовремя вернулись, пташки, – заявил он. – Но где вы откопали… это?

– Поль, – взволнованно проговорил Хэнк, – Билл серьезно болен.

– Ох ты!

Поль, подтянувшись, взобрался в машину и больше вопросов не задавал. Мгновение спустя он обнажил мой живот и ткнул большим пальцем между пупком и тазовой костью.

– Больно? – спросил он.

Я был слишком слаб, чтобы его стукнуть. Он дал мне таблетку.

В дальнейших событиях я участия не принимал, но случилось следующее: капитан Хэтти по настоянию Поля ждала пару часов, а потом объявила, что вынуждена стартовать. Как она сказала, ее график был согласован с «Крытым фургоном», и она не собиралась заставлять восемь тысяч человек ждать ради нас двоих. Мы с Хэнком могли сколько угодно играть в индейцев, если нам так хотелось, но ее график был далеко не игрушкой.

Поль ничего не мог поделать, и он остался ждать нас, отправив остальных.

Но тогда я обо всем этом не знал. Я едва осознавал, что еду в шагающей повозке, и дважды приходил в себя, когда мне меняли лед, но все остальное выглядело словно в тумане.

Мы ехали на восток – Хэнк управлял машиной, а Поль прокладывал путь по наитию. Спустя долгое время, которое я провел в полубреду, они добрались до лагеря первопроходцев, проводивших разведку в ста с лишним милях от нас, и Поль вызвал оттуда по радио помощь.

Затем прилетел «Паникер» и забрал нас. Единственное, что я помню, – посадку в Леде, когда кто-то сказал:

– Быстрее! У парня приступ аппендицита.

20. Дома

Наша находка вызвала немалый ажиотаж, который продолжается и поныне, но я ничего этого не видел. Я был слишком занят, пребывая в преддверии райских врат. Вероятно, за то, что я остался жив, я должен благодарить доктора Арчибальда, а также Хэнка, Сергея, Поля и капитана Хэтти. И еще – живших давным-давно представителей неизвестной расы. Как они выглядели, я не знаю до сих пор, но именно они создали идеальную машину для наземных путешествий по пересеченной местности.

Я поблагодарил каждого, кроме них. Все пришли навестить меня в больнице, даже капитан Хэтти, которая сперва пыталась на меня рычать, а потом, уходя, наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я настолько удивился, что едва ее не укусил.

Приходили, естественно, и Шульцы; мама Шульц рыдала надо мной, папа дал мне яблоко, а Гретхен почти все время молчала, что на нее не похоже. А Молли принесла близнецов повидать меня и наоборот.

«Планета», выходившая в Леде ежедневная газета, взяла у меня интервью. Им хотелось знать, являются ли наши находки творением человеческих рук.

Сложный вопрос, над которым с тех пор бьются люди намного умнее меня. Ибо – что есть человек?

То, что нашли в той пещере мы с Хэнком, а затем пришедшие туда позже ученые из проекта «Юпитер», не могло быть создано людьми, по крайней мере подобными нам. Шагающая повозка оказалась самой простой из находок, предназначения же для большей части остального пока даже не удалось понять. Выяснить, как выглядели загадочные существа, ученые тоже не смогли ввиду отсутствия каких-либо их изображений.

Может показаться удивительным, но ученые пришли к выводу, что у этих существ не было глаз – по крайней мере, таких, как у нас. Потому они и не пользовались изображениями.

Если подумать, само понятие «изображение» кажется достаточно эзотерическим. Им не пользуются ни венериане, ни марсиане. Возможно, мы единственная раса во вселенной, которая изобрела подобный способ фиксировать предметы и события.

А значит, «людьми» в нашем понимании они не являлись.

Но они были людьми в истинном смысле этого слова, хотя я наверняка с воплем кинулся бы бежать, встретив одного из них в темном переулке. Как сказал бы мистер Сеймур, они владели самым важным умением – управлять окружающей средой. Они не были животными, вынужденными подчиняться законам природы и принимать то, что она им дает, – они подчиняли природу своей воле.

Полагаю, они все-таки были людьми.

Самым странным из всего этого были кристаллы, и я даже не знал, что по их поводу думать. Каким-то образом кристаллы были связаны с пещерой, или ангаром для космического корабля, или еще чем. Но внутрь пещеры они проникнуть не могли, или им просто не полагалось.

Последовавшая за нами команда проекта «Юпитер» отметила еще один факт: большая неуклюжая ходячая повозка прошла по узкому каньону, не наступив ни на один кристалл. Вероятно, Хэнк оказался не таким уж плохим водителем, что он, впрочем, отрицает:

– Не спрашивайте меня. Я не в силах понять всего происходящего во Вселенной – слишком уж она велика.

Я располагал немалым временем для размышлений, пока меня не выписали из больницы, а подумать было о чем, в частности о моем предстоящем путешествии на Землю, чтобы продолжить обучение. «Крытый фургон» я, естественно, пропустил, но это ничего не значило – я мог улететь на «Мэйфлауэре» через три недели. Но хотелось ли мне лететь? Трудный вопрос.

В одном я был уверен точно: я намеревался сдать зачеты на нашивки, как только встану с больничной койки. Я и так уже слишком долго откладывал. Когда оказываешься на волосок от смерти, начинаешь понимать, что вечности впереди у тебя нет.

Но вернуться к учебе – совсем другое дело. Прежде всего, как сказал отец, совет проиграл тяжбу с комитетом, и отец не мог воспользоваться своими средствами на Земле.

И еще мне вспомнились слова Поля в ту ночь, когда у него развязался язык, – о надвигающейся войне.

Верил ли Поль в то, что говорил? И если да – мог ли я поддаться страху? Если честно, то вряд ли – Поль утверждал, что война начнется не раньше чем через сорок лет. Вряд ли я пробыл бы на Земле больше четырех или пяти лет, к тому же какой смысл бояться далекого будущего?

Я пережил землетрясение и последовавшее за ним восстановление и полагал, что вряд ли теперь что-то может всерьез меня напугать.

В душе я подозревал, что, если война все-таки случится, я пойду воевать, а не стану пытаться от нее сбежать. Может, и глупо.

Нет, я не боялся войны, но она все равно занимала мои мысли. Почему? Наконец до меня дошло, и когда меня навестил Поль, я задал ему мучивший меня вопрос:

– Слушай, Поль, помнишь, ты говорил о войне? Значит ли это, что, когда Ганимед достигнет того же состояния, что и нынешняя Земля, здесь тоже будет война? Не сейчас – через несколько столетий?

Он довольно грустно улыбнулся в ответ:

– Возможно, к тому времени нам хватит знаний, чтобы не дойти до такого состояния. По крайней мере, хотелось бы надеяться.

Он посмотрел куда-то вдаль и добавил:

– Новые колонии всегда несут новую надежду.

Мне понравилась его формулировка – «новая надежда». Однажды я слышал, что именно так называли новорожденного младенца.

Я все еще не мог решить насчет возвращения на Землю, когда однажды воскресным вечером меня навестил отец и я спросил его о стоимости возможного перелета.

– Я знаю, Джордж, что земля формально принадлежит мне, но на ваши плечи ляжет немалый груз.

– Напротив, – ответил он, – мы вполне сведем концы с концами. Для этого и нужны сбережения. Молли только за. Кстати, близнецов мы тоже собираемся отправить учиться, когда придет время.

– И все равно, Джордж, мне это не нравится. Да и есть ли смысл? В каком-то особом образовании я не нуждаюсь. Я подумываю насчет Каллисто – это новая планета, и там масса возможностей для любого. Я мог бы наняться в экспедицию по созданию атмосферы – Поль замолвит за меня словечко – и постепенно расти вместе с проектом. Возможно, со временем стану главным инженером всей планеты.

– Не станешь, если не овладеешь всеми премудростями термодинамики!

– То есть?

– Инженеры не «растут», они учатся. Получают образование.

– А я что, не учусь? Разве я не посещаю твои занятия? Инженером я вполне могу стать и здесь – зачем мне для этого тащиться обратно за полмиллиарда миль?

– Чепуха! Учеба требует дисциплины, а ты даже свои зачеты не сдал. Того и гляди упустишь шанс стать скаутом-орлом.

Мне хотелось объяснить ему, что сдавать зачеты и учиться ради них вовсе не одно и то же, а я действительно учился. Но я не сумел правильно сформулировать ответ.

– Послушай, сынок, – сказал отец, – буду с тобой откровенным. Дело не в том, чтобы стать главным инженером планеты, – в наши дни даже фермер нуждается в лучшем образовании, какое только может получить. Без него он всего лишь деревенщина, неотесанный крестьянин, который бросает семена в землю и надеется, что они каким-то чудом прорастут. Я хочу, чтобы ты вернулся на Землю и получил престижную степень – Массачусетского технологического, Гарварда, Сорбонны. Постарайся этого добиться, а потом делай что хочешь. Поверь мне, твои усилия окупятся с лихвой.

– Пожалуй, ты прав, Джордж, – немного подумав, ответил я.

Отец встал:

– Что ж, решай. Мне пора на автобус, а то придется шагать пешком до фермы. До завтра.

– Спокойной ночи, Джордж.

Я лежал и думал. Вскоре зашла старшая медсестра миссис Динсмор, выключила свет и пожелала доброй ночи. Но заснуть я не мог.

Я знал, что отец прав. Мне не хотелось оставаться невеждой. Более того, я видел преимущества, которыми обладали дипломированные специалисты, – возможность в первую очередь устроиться на работу, быстро получить повышение. Что ж, подумал я, получу корочку, а потом вернусь – и, может, отправлюсь на Каллисто или начну обрабатывать новый участок земли. Слетаю на Землю – и обратно.

Но сон все равно не шел. Я посмотрел на свои новые часы: почти полночь, несколько минут до рассвета – и решил, что хочу увидеть восход солнца. Возможно, мне долго теперь не доведется бывать здесь в полночь воскресенья.

Я выглянул в коридор – старушки Динсмор нигде не было – и выскользнул наружу.

Солнце висело чуть ниже горизонта – к северу его первые лучи касались самой высокой антенны энергостанции, находившейся за многие мили отсюда на вершине Гордости. Стояла прекрасная погода. Юпитер над головой был в половинной фазе, огромный, оранжевый и величественный. К западу от него выплывала из тени Ио, превращаясь на моих глазах из черной в вишнево-красную, а затем в оранжевую.

Я подумал о том, как буду чувствовать себя на Земле. Каково будет весить втрое больше, чем сейчас? Здесь я не ощущал собственной тяжести, но каково будет плавать в густом грязном супе, который там считают воздухом?

И каково это – когда не с кем поговорить, кроме сидящих в своих норах, словно сурки, землян? О чем говорить с девушкой, которая никогда не была в колониях и не поднималась в небо над землей выше, чем на вертолете? Они же все неженки. Взять, к примеру, Гретхен – она могла свернуть шею цыпленку и кинуть его в кастрюлю. Земная девчонка на ее месте визжала бы от страха.

Над горизонтом поднялся краешек солнца, окрасив снег на вершинах Больших Сахарных гор в розоватый цвет на фоне бледно-зеленого неба. Я начал постепенно различать окружавший меня пейзаж – неуступчивую и непорочную новую территорию, ничем не напоминавшую Калифорнию с ее сидящими друг у друга на голове пятьюдесятью или шестьюдесятью миллионами населения. Именно здесь я хотел жить, и именно здесь было мое место.