Текст книги "Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник)"

К черту Калтех, Кембридж и прочие модные учебные заведения! Я намеревался показать отцу, что получить образование можно, и не приобщаясь к Лиге плюща. А первым делом я собирался сдать зачеты и снова стать скаутом-орлом.

Разве американский президент Эндрю Джонсон не учился читать, уже работая, даже после того, как женился? Пройдет время, и у нас будут ученые и гуманитарии не хуже, чем где-либо еще.

Долгий медленный рассвет продолжался, и лучи солнца очертили перевал Кнейпера к западу от меня. Я вспомнил ту ночь, когда мы преодолевали его в метель. Как говорит Хэнк, жизнь колонистов хороша одним: она четко отделяет мальчиков от мужчин.

«Я жил и работал среди настоящих мужчин», – прозвучала фраза у меня в голове. Райслинг?[19]19
  Райслинг – поэт, герой рассказа Хайнлайна «Зеленые холмы Земли», автор слов одноименной песни.


[Закрыть] Или, может, Киплинг? И я тоже жил и работал среди настоящих мужчин!

Солнце коснулось крыш, осветив лагуну Серенидад, цвет которой сменился с черного на пурпурный, а затем на голубой. Это была моя планета, здесь был мой дом, и я понял, что никогда ее не покину.

Из дверей суетливо выбежала миссис Динсмор и тут же заметила меня.

– Еще чего надумал! – сварливо бросила она. – А ну-ка, быстро на место!

– Мое место здесь, – улыбнулся я. – И я намерен тут остаться!

Среди планет

Скотту и Кенту

1. Нью-Мексико

– Спокойно, мальчик, спокойно!

Дон Харви осадил маленького толстяка-пони. Обычно Лодырь оправдывал свою кличку, но сегодня ему, кажется, пришла охота порезвиться. И Дон, в общем-то, его не винил. День стоял такой, какие бывают только в Нью-Мексико: небо, до блеска отмытое прошедшим ливнем, земля уже сухая, но вдалеке еще висит клочок радуги. Небо было слишком голубым, крутые холмы – слишком цветущими, а дали – слишком яркими, чтобы казаться реальными. Невероятный покой окутывал Землю и заставлял, затаив дыхание, ожидать чуда.

– У нас целый день впереди, – предупредил Дон Лодыря, – так что не взмыливай себе бока. Скоро крутой подъем.

Скакал Дон один, а причиной его одиночества было чудесное мексиканское седло, которое родители заказали для него на день рождения. Вещица была прекрасная, разукрашенная серебром, как индейские мокасины. Но в фермерской школе, которую посещал Дон, седло это выглядело так же нелепо, как строгий костюм во время клеймения скота, – этого родители Дона не учли. Он-то седлом гордился, но у других мальчишек седла были простые, пастушьи. Они безжалостно высмеяли его, когда он впервые появился с этим седлом, и тут же превратили Дональда Джеймса Харви в Дона Хайме.

Вдруг Лодырь отпрянул назад. Дон огляделся, увидел, что его испугало, выхватил свой пистолет и выстрелил. Потом он спешился, бросив поводья вперед, чтобы Лодырь остановился, и оценил итоги своих трудов. В тени скалы еще подергивалась довольно крупная змея с семью погремушками на хвосте. Ее срезанная лучом голова валялась рядом с туловищем. Погремушки Дон решил не забирать. Попади он точно в голову, непременно взял бы трофей, чтобы похвастаться своим стрелковым искусством. А так ему пришлось полоснуть змею лучом наискось. Если он принесет в школу гадину, убитую столь неуклюже, кто-нибудь обязательно спросит, почему бы ему было не принести просто садовый шланг.

Дон оставил ее валяться и снова забрался в седло, болтая с Лодырем.

– Ничего страшного, обыкновенная старая злая рогатая гремучка[20]20
  Рогатая змея (или кераст, crotalus ceraster) – один из видов гремучей змеи. Водится она на юге-западе США и севере Мексики; название свое получила за выдающиеся над глазами наросты, напоминающие рога.


[Закрыть], – успокаивающе произнес он. – Она тебя испугалась больше, чем ты ее.

Он пощелкал языком, и они двинулись в путь. Пробежав несколько сотен ярдов, Лодырь снова шарахнулся в сторону, испугавшись на этот раз не змеи, а внезапно раздавшегося звука. Дон осадил его и строго сказал:

– Куриные твои мозги! Когда ты перестанешь вздрагивать от телефонных звонков?

Лодырь дернул мышцами на холке и фыркнул. Дон потянулся к луке седла, снял телефонную трубку и ответил:

– Мобильный шесть-джей-двести тридцать три триста девять, говорит Дон Харви.

– Это мистер Ривз, Дон, – донесся голос директора школы «Ранчито Алегре». – Где ты?

– Направлялся на месу[21]21
  Меса (или меза) – характерная для рельефа юга США и Мексики небольшая столовая возвышенность с обрывистыми склонами, образующаяся в результате ветровой и водяной эрозии обширных плато.


[Закрыть] Педлерс Грейз, сэр.

– Возвращайся домой, и как можно скорее.

– Угу! Что-то случилось, сэр?

– Радиограмма от твоих родителей. Если пилот вернулся, я вышлю за тобой вертолет и попрошу кого-нибудь привести твою лошадь.

Дон заколебался. Он не хотел, чтобы на Лодыре ездил кто попало, – не ровен час, разгорячат лошадь и не дадут ей остынуть. С другой стороны, радиограмма от родителей наверняка была важной. Предки работали на Марсе, и мать писала регулярно, присылая почту с каждым кораблем, но радиограмма, не считая поздравлений на Рождество и ко дню рождения, – дело и вправду неслыханное.

– Скоро буду, сэр.

– Хорошо! – Мистер Ривз дал отбой. Дон развернул Лодыря и отправился по тропе обратно. Лодырь оглянулся на седока, взгляд у него был укоризненный и разочарованный.

Принадлежавший ферме вертолет обнаружил всадника всего в полумиле от школы. Дон отмахнулся и сам загнал Лодыря на подворье. Его мучило любопытство, но он задержался, чтобы обтереть и напоить пони, и только потом вошел в дом. Мистер Ривз ждал в своем кабинете. Взмахом руки он пригласил Дона войти и передал ему послание. Вот что в нем было:

«ДОРОГОЙ СЫН ДЛЯ ТЕБЯ ЗАБРОНИРОВАНО МЕСТО ВАЛЬКИРИЯ ОКОЛОЗЕМНОЙ ДВЕНАДЦАТОГО АПРЕЛЯ ЛЮБОВЬЮ МАМА И ПАПА».

Дон заморгал, не постигая простого смысла телеграммы.

– Но это же прямо сейчас!

– Да. Ты не ожидал?

Дон задумался. Конечно, в душе он надеялся в конце учебного года вернуться домой (если можно назвать возвращением домой полет на Марс, на который его нога никогда не ступала). Вот если бы они устроили ему местечко на «Вандердекене»[22]22
  Капитаном призрачного «Летучего голландца» был шкипер ван дер Декен, хотя некоторые источники утверждают, что Ван Страатен.


[Закрыть] месяца через три…

– В общем-то, нет. Я не могу понять, почему они вызывают меня до конца четверти.

Мистер Ривз сосредоточенно составлял кончики пальцев вместе.

– По-моему, это очевидно, – ответил м-р Ривз, не отрываясь от своего занятия.

Дон удивился:

– Что вы имеете в виду? Мистер Ривз, ведь вы не думаете, что тут начнутся неприятности?

– Дон, я не пророк, – серьезно ответил директор. – Но мне кажется, что твои родители обеспокоены и хотят, чтобы ты как можно скорее оказался подальше от зоны возможных военных действий.

Все это совершенно не укладывалось у мальчика в голове. Война – это нечто такое, о чем узнаешь на занятиях. Войн же теперь не бывает. Конечно, на уроках новейшей истории рассказывали о нынешнем колониальном кризисе, но все равно… Он казался чем-то далеким – даже человеку, который путешествовал столько, сколько Дон. Кризис – дело дипломатов и политиков, а не что-то там житейское.

– Послушайте, мистер Ривз, может быть, они и волнуются, но я-то – нет. Я хотел бы радировать им, что прибуду со следующим кораблем, когда кончатся занятия.

Мистер Ривз покачал головой:

– Нет, я не могу позволить тебе поступать наперекор воле родителей и их недвусмысленному распоряжению. Во-вторых… э-э-э… – директор школы, казалось, с трудом подбирал слова, – ну, в общем, в случае войны тебе, Дональд, может стать тут… скажем так, неуютно.

Как будто какой-то недобрый сквозняк прокрался в директорский кабинет. Дон почувствовал себя одиноким и не по годам взрослым.

– Почему? – резко спросил он.

Мистер Ривз сосредоточенно изучал свои ногти.

– Ты точно знаешь, на чьей ты стороне? – медленно спросил он.

Дон задумался. Отец его родился на Земле; мать принадлежала ко второму поколению колонистов Венеры. Но ни одна из этих планет не была их настоящим домом: они встретились и поженились на Луне и вели свои исследования в области планетологии во многих секторах Солнечной системы. Сам Дон родился в космосе, и его свидетельство о рождении, выданное Федерацией, оставило вопрос о его гражданстве открытым. Благодаря происхождению родителей он мог претендовать на двойное гражданство. Он не считал себя венерианским колонистом: в последний раз родители посещали ее так давно, что планета в его представлении стала чем-то нереальным. С другой стороны, только одиннадцати лет от роду он впервые бросил взгляд на прекрасные холмы Земли.

– Я – гражданин Системы, – решительно ответил он.

– Мм… – протянул директор. – Прекрасная фраза, и, возможно, когда-нибудь она будет что-то значить. А пока – говорю это как друг – я согласен с твоими родителями. Марс, по-видимому, останется нейтральной территорией; там ты будешь в безопасности. И опять говорю как друг: для человека, который не определил точно, на чьей он стороне, дела тут могут принять не совсем хороший оборот.

– Никто не имеет права сомневаться в моей лояльности! По закону я считаюсь урожденным землянином!

Директор не ответил. Дон воскликнул:

– Глупости все это! Если бы Федерация не выжимала из Венеры последние соки, никаких разговоров о войне и вовсе не было бы.

Ривз поднялся:

– Это все, Дон. Я не собираюсь спорить с тобой о политике.

– Но это правда! Прочтите «Теорию колониальной экспансии» Чемберлена!

Ривз, похоже, был удивлен.

– Как эта книга попала тебе в руки? Явно не из школьной библиотеки.

Дон не ответил. Книгу ему прислал отец, но предупредил, чтобы он держал ее подальше от чужих глаз. Книга эта принадлежала к числу запрещенных. Во всяком случае, тут, на Земле.

– Ты что, якшаешься с буклегерами[23]23
  Буклегер – неологизм Хайнлайна, образован по аналогии с бутлегерами, продавцами нелегального спиртного во времена Сухого закона; от слова book – «книга».


[Закрыть], Дон? – спросил Ривз.

Дон молчал.

– Отвечай!

Не дождавшись ответа, Ривз тяжело вздохнул и сказал:

– Ладно, не будем об этом. Ступай к себе и собирайся. Ровно в час вертолет отвезет тебя в Альбукерке.

– Да, сэр.

Дон направился к выходу, но тут директор школы остановил его:

– Одну минуту. В пылу нашего… э-э-э… спора я едва не забыл, что на твое имя пришло еще одно послание.

– О! – Дон взял бланк, на котором было напечатано: «ДОРОГОЙ СЫН, НЕ ЗАБУДЬ ПЕРЕД ОТЛЕТОМ ПОПРОЩАТЬСЯ С ДЯДЕЙ ДАДЛИ. МАМА».

В каком-то смысле второе сообщение удивило даже больше, чем первое; Дон не без труда сообразил, что мать, должно быть, имела в виду доктора Дадли Джефферсона – друга, но не родственника его родителей, человека, ничего в жизни Дона не значившего. Но Ривз, казалось, не заметил ничего странного в сообщении, поэтому Дон, запихнув бумажку в карман своих «левайсов», вышел из комнаты.

Он уже давно безвылазно жил на Земле, но к сборам приступил рационально, как истинный космонавт: зная, что билет дает право на бесплатный провоз только пятидесяти фунтов багажа, Дон принялся раскладывать вещи. Вскоре у него получилось две кучки. Одна, очень маленькая, – на постели. Необходимая одежда, несколько капсул с микрофильмами, логарифмическая линейка, авторучка и вриса – похожий на флейту марсианский инструмент, на котором он давно не играл, потому что это не нравилось остальным ученикам. На постели соседа по комнате выросла куда более внушительная куча ненужного теперь барахла.

Дон взял врису, пару раз пробежал по ней пальцами и положил инструмент в большую кучу. Везти на Марс марсианское изделие – все равно что везти уголь в Ньюкасл.

В этот миг в комнату вошел Джек Моро, сосед Дона по комнате:

– Что это тут у тебя творится? Большая уборка?

– Я уезжаю.

Джек поковырял пальцем в ухе:

– Я, кажется, оглох. Готов поклясться, ты сказал, что уезжаешь.

– Да. – Дон остановил сборы, показал Джеку радиограмму и объяснил, что к чему.

Джек заметно поник:

– Не нравится мне все это. Конечно, год выпускной, я знаю, но я не думал, что ты сорвешься раньше срока. Как же я теперь буду засыпать без твоего храпа? Он меня успокаивал… И с чего вдруг такая спешка?

– Не знаю. Правда не знаю. Директор говорит, что мои предки сдрейфили из-за войны и хотят вытащить свое дражайшее чадо в безопасное место. Но это же глупо, ты согласен? Я имею в виду, люди сегодня слишком цивилизованны, чтобы устраивать войны.

Джек не ответил. Дон подождал, потом резко спросил:

– Ты согласен или нет? Никакой войны не будет.

– Может, так, а может, и нет, – медленно ответил Джек.

– Ой, да кончай ты!

– Хочешь, помогу тебе паковаться? – предложил сосед.

– Тут и паковать нечего.

– А эта куча, с ней что?

– Все твое, если захочешь. Поройся, потом позови остальных, пусть забирают, кому что нравится.

– Чего? Слышь, Дон, да не нужны мне твои вещи. Я их упакую и отправлю за тобой следом.

– Ты когда-нибудь пересылал багаж на другую планету? Это барахло того не стоит.

– Тогда продай. Знаешь что, давай после ужина устроим аукцион?

Дон покачал головой:

– Некогда. Я в час улетаю.

– Что? Ну, ты меня прямо убил, парень. Это мне совсем не нравится.

– Ничего не поделаешь. – Дон снова принялся перебирать вещи.

Несколько одноклассников забрели попрощаться. Сам Дон о своем отъезде не распространялся, и директор, по его мнению, тоже лишнего не болтал, но все-таки слух как-то разнесся. Дон предложил друзьям налетать на добычу, при условии, что Джек будет первым.

Вскоре до Дона дошло, что причиной отъезда никто из них даже не поинтересовался. Это раздражало больше, чем любые назойливые расспросы. Ему хотелось сказать кому-то, все равно кому, что просто смешно сомневаться в его лояльности. Да и вообще войны не будет.

Руп Солтер, мальчик, живущий в другом крыле здания, просунул голову в дверь и стал наблюдать за сборами.

– Сваливаешь, да? Я услышал, решил вот проверить.

– Я уезжаю, если тебя это интересует.

– Вот-вот, я про это и говорю. Послушай, Дон Хайме, как насчет твоего циркового седла? Я бы помог тебе от него избавиться, если сойдемся в цене.

– Седло не продается.

– Брось, там, куда ты собрался, лошади не водятся. Назначай цену.

– Теперь седло – Джека.

– И оно не продается, – быстро сказал Моро.

– Вот оно, значит, как? Что ж, вольному воля, – безразличным голосом продолжал Солтер. – А кляча? Свою клячу ты уже кому-нибудь завещал?

Лошади мальчиков, за редким исключением, принадлежали школе, но выпускники пользовались давнишней и очень почетной привилегией «завещать» временную собственность другим школьникам по своему выбору. Дон резко вскинул голову. Только сейчас он вспомнил о Лодыре. Внезапно он с горечью осознал, что не может взять с собой этого маленького толстого дуралея, и совсем забыл, что о нем нужно кому-то позаботиться.

– Это дело решенное, – ответил Дон, а про себя добавил: «Во всяком случае, настолько, насколько оно касается тебя».

– И кто же теперь у нее хозяин? Лошадь, конечно, так себе, но я хотел бы избавиться от той «козы», которая мне досталась. Нет, серьезно, я могу хорошо заплатить.

– Все уже решено.

– Да ладно дурака-то из себя строить. Я же пойду к директору, и лошадь все равно отдадут мне. Завещание лошади – привилегия выпускника, а ты просто сваливаешь до срока.

– Мотай отсюда.

Солтер ухмыльнулся:

– А ты у нас, оказывается, обидчивый. Все вы, туманоеды, слишком круто кипите, чтобы уразуметь свою выгоду. Ну что ж, скоро вас всех уму-разуму научат.

Дон еле сдержался. Туманоедами называли тех, кто приезжал с окутанной облаками Венеры. Это прозвище было ничуть не хуже, чем «лайми» или «янки»[24]24
  «Лайми» (от названия цитрусового плода лайма) называли английских моряков, которым с 1795 года выдавали сок лайма в качестве противоцинготного средства. Прозвище жителей северных и восточных штатов США «янки», по слухам, произошло от «Ян-киис» (то есть Ян-сыр). Сначала так называли голландских пиратов, а затем голландцы, жители Нового Амстердама, стали называть так английских переселенцев.


[Закрыть], если только его не произносили, как сейчас, глумливо, намеренно стараясь оскорбить. Остальные мальчики смотрели на Дона, не зная, полезет он в драку или нет.

Джек поспешно поднялся с койки и направился к Солтеру:

– Давай, Солти, отваливай. Некогда нам тут с тобой дурака валять.

Солтер посмотрел на Дона, потом опять на Джека, пожал плечами и сказал:

– Мне тоже особо некогда с вами здесь околачиваться… Но я найду время, если ты захочешь.

Полуденный звонок из столовой разрядил напряжение. Кое-кто из мальчишек направился к двери; Солтер пошел вместе с ними. Дон остался.

– Пошли пожуем, – предложил Джек.

– Джек…

– Да?

– Может, ты заберешь Лодыря?

– Дон, ты же знаешь. Я бы взял, ну а Леди Мод? С ней мне тогда что делать?

– Да я все понимаю. Как же мне теперь быть?

– Постой-ка! – Джек просиял. – Ты знаешь этого малыша, Скинти Морриса? Новенького из Манитобы? У него еще нет постоянной, ему только «коз» давали, да и то приходилось в очереди постоять. Уж он-то Лодыря обижать не станет. Я знаю, я давал ему покататься на Моди. Руки у него добрые.

У Дона отлегло от сердца.

– Ты сделаешь это для меня? И договоришься с мистером Ривзом?

– Что? Да ты можешь сам ему об этом сказать за ланчем. Пошли.

– Не пойду. Я не голоден. И не больно мне хочется говорить на эту тему с директором.

– Почему?

– Ну… не знаю. Когда он вызвал меня сегодня утром, мне показалось, что он настроен не совсем… дружелюбно.

– Что он тебе сказал?

– Да дело не в словах, а в том, как он их говорил. Может, я и впрямь такой мнительный, да только мне показалось, что он будет рад от меня избавиться.

Дон ждал, что Джек начнет спорить, примется доказывать, что он ошибался. Вместо этого он немного помолчал, потом тихо сказал:

– Не принимай близко к сердцу, Дон. Директор, наверно, и сам-то как на иголках. Ты знаешь, что он получил предписание?

– Какое предписание?

– Тебе ведь известно, что он офицер запаса? Он обратился за указаниями и получил их. Приказ вступает в силу в конце семестра. На период его военной службы руководство школой принимает на себя миссис Ривз.

Дон, уже и без того бывший на пределе, почувствовал, что у него голова идет кругом. На период военной службы? Как можно говорить такое, когда никакой войны нет?

– Точно тебе говорю, – продолжал Джек. – Я узнал от повара.

Помолчав, он добавил:

– Послушай, старик, мы ведь друзья?

– Ну конечно!

– Тогда скажи мне честно: ты и в самом деле собираешься на Марс? Или отправляешься на Венеру вступать в армию?

– Да с чего ты это взял?

– Ладно, молчу. Но знаешь, если это даже и так, все равно между нами все останется по-прежнему. Мой старик говорит, что, когда приходит такое время, самое главное – это найти в себе мужество, чтобы встать в строй. – он посмотрел в лицо Дональду и добавил: – Как ты поступишь – твое личное дело. Тебе известно, что у меня в следующем месяце день рождения?

– Ну да.

– Так вот, после него я собираюсь записаться на курсы пилотов. Вот почему мне хочется знать, что будешь делать ты.

– Ох.

– Но это же ничего не изменит, во всяком случае – между нами. И потом – ты же собираешься на Марс.

– Да. Да, это так.

– Хорошо! – Джек взглянул на часы. – Я должен бежать, иначе они выкинут мою жратву свиньям. Ты точно не идешь?

– Точно.

– До встречи! – Он выбежал из комнаты.

Дон немного постоял, чтобы собраться с мыслями. Старина Джек, должно быть, относился к ситуации серьезно, раз отказался от Йельского университета ради курсов пилотов. Но он ошибается. Он должен ошибаться.

Чуть погодя Дон вышел в кораль[25]25
  Кораль – загон для скота (от искаженного curral, порт.).


[Закрыть]. Лодырь подбежал на зов и принялся тыкаться мордой в карманы в поисках сахара.

– Прости, старина, – грустно сказал Дон. – Даже морковки нет, совсем забыл.

Он постоял, прижавшись лбом к лошадиной морде и почесывая пони за ушами. Потом тихо заговорил, пустившись в подробные разъяснения, будто Лодырь мог понять слова, дававшиеся Дону с таким трудом.

– Вот такие дела, – заключил он. – Мне нужно уезжать, а тебя мне взять с собой не разрешат.

Он мысленно возвратился к первому дню их дружбы. Лодырь был еще совсем жеребенком, но Дон его тогда испугался. Пони казался большим, опасным и, вероятно, плотоядным. Дон ни разу не видел лошадей, пока не прилетел на Землю, и Лодырь был первым конем, которого он увидел вблизи.

Дон внезапно почувствовал, как к горлу подкатывает комок, и замолчал. Продолжать не было сил. Обняв пони за шею, он расплакался. Лодырь тихо заржал, понимая – что-то случилось, и все тыкался в хозяина носом. Дон поднял голову:

– Прощай, малыш, и береги себя. – Он резко повернулся и бегом бросился к общежитию школы.

2. «Мене, мене, текел, упарсин»[26]26
  В библейской Книге пророка Даниила рассказывается, как последний царь вавилонский из халдейской династии Валтасар во время осады его столицы Вавилона войсками Кира, царя персидского, и Дария, царя мидийского, устроил во дворце пышное пиршество, где вместе с приближенными кощунственно пил вино из похищенных в Иерусалимском храме золотых и серебряных сосудов. В разгар пира таинственная рука начертала на стене роковые слова: «Мене, мене, текел, упарсин», которые призванный в пиршественный зал пророк Даниил объяснил следующим образом: «мене» – исчислил Бог царство твое и положил ему конец; «текел» – ты взвешен на весах и найден очень легким; «упарсин» – разделено царство твое и отдано мидийцам и персам.


[Закрыть]

Школьный вертолет высадил его на аэродроме в Альбукерке. Чтобы успеть на свою ракету, Дону пришлось поторопиться, так как служба управления полетами потребовала от пилота вертолета обойти стороной арсенал в Сандии. Взвешивая багаж, Дональд столкнулся с еще одним новшеством службы безопасности.

– У тебя в вещах есть камера, сынок? – спросил весовщик, когда Дон подал свои сумки.

– Нет. А что?

– А то, что когда мы будем досматривать твой багаж на флюороскопе, то засветим пленку.

По-видимому, рентгеновским лучам не удалось обнаружить в его белье никакой бомбы, так что сумки Дональду вернули, и он поднялся на борт крылатой ракеты «Санта-Фе трэйл», курсирующей между Юго-Западом и Нью-Чикаго. В салоне он пристегнул ремни безопасности, улегся на подушки сиденья и стал дожидаться взлета.

Поначалу, на взлете, рев двигателей беспокоил его больше, чем перегрузка. Но шум исчез, как только они прошли звуковой барьер, и наконец дало себя знать ускорение. От перегрузки Дон потерял сознание.

Он очнулся, когда корабль перешел в режим свободного падения, по крутой параболе скользя над равнинами. Дональд сразу же почувствовал сильное облегчение: не надо больше терпеть этот чудовищный гнет, сдавливающий грудную клетку, стискивающий сердце, эту тяжесть, от которой мышцы становятся словно ватные. Но, не успев насладиться этим благословенным ощущением легкости, он пережил новую напасть: его желудок, казалось, пополз вверх, к горлу. Сначала Дон встревожился, ибо не мог объяснить это неожиданное и невыносимое ощущение. Потом у него возникло дикое подозрение. Возможно ли? Только не это! Этого не может быть… только не космическая болезнь. Нет, только не у него! В конце концов, он родился в невесомости, а космическая тошнота – удел ползающих по земле, этих жалких кротов!

Но подозрение мало-помалу перерастало в уверенность; годы вольготной жизни на планете подорвали его иммунитет. С затаенным смущением Дональд подумал, что и впрямь ведет себя будто крот. Перед стартом ему не пришло в голову попросить укол от тошноты, хотя он и проходил мимо стойки, обозначенной ярко-красным крестом.

Вскоре его тайный позор стал явным. Дон едва успел схватить один из пластиковых пакетов, которые раздавали пассажирам специально на этот случай. После этого он почувствовал себя лучше, хотя слабость не проходила. Вполуха Дон принялся слушать доносящееся из динамика описание местности, над которой они пролетали. При подлете к Канзас-Сити небо из черного опять стало лиловым, крылья вновь обрели опору, а пассажиры снова почувствовали перегрузку, когда ракета плавно пошла на посадку в Нью-Чикаго. Планировала она со свистом, по длинной пологой траектории. Дон поднял спинку кресла и сел.

Спустя двадцать минут, когда навстречу кораблю понеслась посадочная площадка, радар запустил носовые двигатели и «Санта-Фе трэйл» приземлился. Полет занял меньше времени, чем путешествие на вертолете от школы до Альбукерке. И часу не прошло, как корабль проделал в восточном направлении такой же путь, какой в свое время крытые фургоны переселенцев, двигаясь на запад, преодолевали за восемьдесят дней, если все шло хорошо. Ракета местного сообщения приземлилась на поле, на самой окраине города, рядом с огромной, все еще немного радиоактивной равниной, где теперь располагался главный космодром планеты, а когда-то в прошлом – Старый Чикаго.

Дон задержался, пропуская вперед семейство индейцевнавахо, и сошел с корабля следом за скво. К борту медленно подполз трап-эскалатор. Дональд ступил на него и поехал к зданию вокзала. Внутри его поразили огромные размеры здания, этаж за этажом простиравшегося вверх и под землю, вниз. Станция «Гэри» обслуживала не только «Санта-Фе трэйл», «Трассу 66» и прочие местные ракеты, летающие на Юго-Запад, она обслуживала еще дюжину местных и несколько межконтинентальных линий, а также грузовые туннели и космические корабли, курсирующие между Землей и станцией «Околоземная», а от нее – к Луне, Венере, Марсу и спутникам Юпитера. Здесь проходил становой хребет империи, простиравшейся за пределы Земли.

Дональд привык и к безбрежной пустоте космоса, и к обширным равнинам Нью-Мексико, поэтому его выводили из себя и угнетали шумные суетливые толпы. Когда люди ведут себя наподобие муравьев, они теряют достоинство, и Дон чувствовал это, хотя и не мог выразить своих ощущений словами. Тем не менее приходилось терпеть сутолку; он увидел три шара – эмблему «Межпланетных линий» – и пошел по светящимся стрелкам к кассам предварительных заказов.

Равнодушный клерк уверил Дона, что в кассе ничего не знают о заказанном для него месте на «Валькирии». Дон терпеливо втолковал ему, что место бронировали с Марса, и предъявил радиограмму от родителей. Раздраженный его активностью, клерк наконец-то согласился позвонить на «Околоземную». Отделение на спутнике подтвердило заказ. Повесив трубку, клерк повернулся к Дону:

– О’кей, можете прямо тут оплатить билет.

У Дона упало сердце.

– Я думал, он уже оплачен.

У него был при себе аккредитив, подписанный отцом, но денег на оплату полета к Марсу все равно не хватило бы.

– Да? Они мне ничего такого не говорили.

По настоянию Дона клерк опять позвонил на космическую станцию. Да, полет был оплачен, поскольку билет заказывали из пункта назначения. Что же это за служащий, который не способен разобраться в своих бумажках? Обложенный со всех сторон клерк нехотя выдал Дону билет на место номер 64 на борту ракетного корабля «Дорога славы», вылетавшего с Земли на «Околоземную» следующим утром в 9 часов 3 минуты 57 секунд.

– У вас есть разрешение службы безопасности?

– Что? Это еще зачем?

Клерк, похоже, с радостью ухватился за такую замечательную возможность законным способом увильнуть от своих обязанностей.

Он забрал у Дона билет.

– Вам некогда было новости послушать? Дайте ваше удостоверение.

Дон неохотно вручил ему удостоверение личности; клерк вставил его в опознаватель и вернул.

– Теперь отпечатки больших пальцев, – велел он.

Дон оставил отпечатки и сказал:

– Это все? Я могу получить свой билет?

– И он еще говорит «это все»! Будьте здесь завтра утром примерно за час до отлета. Тогда и заберете билет, если, конечно, Межпланетное бюро расследований разрешит.

Клерк отвернулся. Дон тоже. Он чувствовал себя потерянным и не знал толком, что делать дальше. Директору школы он сказал, что переночует в отеле «Хилтон-Караван-сарай», в котором его семья останавливалась восемнадцать лет назад, в единственной гостинице, название которой он знал. С другой стороны, ему необходимо было отыскать доктора Джефферсона – «дядюшку Дадли», – раз на этом так настаивала его мать. Едва перевалило за полдень, Дон решил, что пристроит свои сумки, а уж потом отправится на поиски.

Отделавшись от сумок, он нашел свободную переговорную кабину и, отыскав номер доктора, набрал его. Видеофон доктора выразил вежливое сожаление по поводу отсутствия Джефферсона и предложил Дону оставить для него сообщение. Дон стал диктовать, как вдруг послышался мягкий голос:

– Для тебя я дома, Дональд. Где ты, парень?

Включился экран видеофона, и перед Доном появилось смутно знакомое лицо доктора Дадли Джефферсона.

– Ой! Доктор, я на вокзале, в Гэри. Я только что прибыл.

– Тогда хватай такси и пулей сюда.

– Э-э… Я не хотел вас беспокоить, доктор. Я позвонил потому, что мама просила попрощаться с вами.

В душе он надеялся, что доктор Джефферсон действительно будет занят, чтобы тратить на него свое время. Как бы ни недолюбливал он города́, ему вовсе не хотелось провести последний на Земле вечер, обмениваясь любезностями с другом семьи; он хотел поболтаться по улицам в поисках развлечений, которые мог предложить ему этот современный Вавилон. Отцовский аккредитив жег ему карман – Дону не терпелось малость потратиться.

– Ко мне, и никаких разговоров! Увидимся через несколько минут. А я пока выберу тельца поупитаннее и зарежу его. Кстати, ты получил мою посылку? – На лице доктора внезапно появилось настороженное выражение.

– Посылку? Нет.

Доктор недобрым словом помянул почтовую службу.

Дон сказал:

– Может, она меня еще догонит? Там было что-то важное?

– А, пустяки! Поговорим потом. Ты оставил адрес для пересылки?

– Да, сэр. «Караван-сарай».

– Хорошо. Пришпорь-ка лошадей, и посмотрим, как быстро ты сумеешь сюда добраться. Чистого неба!

– И мягкой посадки, сэр.

Они оба отключились. Дон вышел из будки и осмотрелся в поисках стоянки такси. Вокзал казался запруженным народом больше прежнего. На глаза то и дело попадалась униформа – не только летная или корабельной обслуги, но и мундиры разных родов войск, равно как и форма вездесущей полиции безопасности. Дон протолкался сквозь толпу вниз по пандусу, по туннелю с движущейся дорожкой и наконец нашел то, что искал. На стоянке такси выстроилась целая очередь, и Дон пристроился в хвост.

Рядом с очередью растянулась здоровенная неуклюжая ящероподобная туша венерианского дракона. Продвинувшись в очереди и поравнявшись с ним, Дон вежливо просвистел приветствие. Дракон повернул к Дону дрожащий на стебельке глаз. Чуть ниже рабочих щупалец, между передними ногами, к телу существа была пристегнута маленькая коробочка – водер. Щупальца забегали по клавишам, и венерианин ответил ему механическим голосом водера, а не свистом на родном языке:

– Я тоже приветствую вас, сэр. Воистину приятно, находясь среди чужаков, услышать вдруг звуки, которые ты познал, будучи еще заключен в яичную скорлупу.

Дон с восторгом отметил, что аппарат инопланетянина произносит слова, как настоящий кокни[27]27
  То есть как уроженцы лондонского Ист-Энда, которые отличались неграмотной, грубой, зато сочной, с изобилием метафор и скрытых рифм речью.


[Закрыть]. Дон рассвистелся в благодарностях и выразил надежду, что собеседника ждет легкая смерть.

Венерианин поблагодарил его, опять с помощью водера, и добавил:

– У вас очаровательное произношение, но не окажете ли вы мне любезность перейти на ваш родной язык, чтобы я мог в нем попрактиковаться?

У Дона мелькнуло подозрение, что тон его свиста, должно быть, ужасен и дракон едва его понимает. Он тотчас перешел на человеческую речь.

– Меня зовут Дон Харви, – сказал он и засвистел снова, но лишь для того, чтобы назвать свое венерианское имя – Туман-над-Водами.

Имя это дала Дону мать, и мальчик не видел в нем ничего смешного. Как и дракон. Он засвистел, впервые с начала беседы назвав свое имя, и добавил через водер:

– Меня называют Сэр Исаак Ньютон.

Дон понял, что венерианин, назвав себя таким именем, следовал широко распространенному среди драконов обычаю брать для простоты общения с людьми имя какого-нибудь землянина, которым драконы восхищались.

Дон хотел спросить Сэра Исаака, не знаком ли он, случайно, с семейством матери Дона, но очередь сместилась, а дракон остался лежать на месте. Дону пришлось продвинуться вперед, чтобы сохранить свое место в очереди. Венерианин поглядел ему вслед дрожащим на стебельке глазом и просвистел Дону пожелание легкой смерти.

В веренице автоматических такси образовалась брешь, и к очереди подъехал грузовичок с платформой, управляемый водителем. Опустились сходни. Дракон встал на шесть своих мощных лап и поднялся на платформу. Дон свистом простился с венерианином и вдруг с неприятным чувством заметил, что за ним пристально наблюдает полицейский из службы безопасности. Дон быстро шмыгнул в свое автоматическое такси и захлопнул верх.