Текст книги "«Уолдо», «Неприятная профессия Джонатана Хога» и другие истории"

– Позвольте представить вас моему питомцу, – произнес Уолдо усталым фальцетом. – Бальдур, дай лапу.

Пес протянул переднюю лапу. Стивенс торжественно пожал ее.

– Позвольте ему обнюхать вас.

«Уолдо» на ошейнике дрогнул и дал собаке возможность приблизиться к Стивенсу. Удовлетворившись, животное одарило слюнявым поцелуем запястье Стивенса. Только тут Стивенс отметил, что шерсть у пса преимущественно белая, но с большими коричневыми пятнами вокруг глаз, и мысленно назвал пса «собакой с глазами, как чайные блюдца», вспомнив сказку про солдата и огниво. Он даже пробормотал что-то вроде «Хороший мальчик!» и «Славный песик!». Услышав это, Уолдо посмотрел на него с легким отвращением.

– Сэр, к ноге! – скомандовал Уолдо, когда церемония знакомства закончилась. Пес внезапно выставил лапу, уперся ею Стивенсу в бедро, перевернулся в воздухе, оттолкнулся и поплыл по направлению к хозяину. Чтобы удержаться на месте, Стивенсу пришлось судорожно схватиться за поручень. Граймс оттолкнулся от люка, а закончил полет возле бруса поблизости от хозяина дома. Стивенс направился следом.

Тем временем Уолдо не торопясь разглядывал Стивенса. Не сказать чтобы это была откровенная грубость, но было в этом взгляде что-то отчасти раздражающее. Стивенс почувствовал, что медленно наливается краской, начиная с затылка; чтобы оградить себя от этого, принялся с особым вниманием обозревать помещение. Оно было просторное, но производило впечатление загроможденного из-за скопления, скажем так, хлама поблизости от Уолдо. Вокруг него под разными углами, так чтобы экраны были против глаз, реяло с полдюжины телевизоров разного размера. Три из них имели объективы для двусторонней связи. Между телевизорами плавали различные панели управления, некоторые – очевидного назначения, как, например, очень сложная панель включения освещения с рубиновыми сигнальными огоньками на каждую цепь, панель голосового синтезатора, телевизионная мультиплексная панель управления, что-то напоминающее распределительную панель питания, правда, дизайн ее был очень необычен. Но было по крайней мере полдюжины панелей, которые полностью поставили Стивенса в тупик.

К стальному кольцу вокруг рабочего пространства было прикреплено несколько пар «уолдо». Две пары величиной с кулачки макаки были снабжены телескопическими удлинителями. Именно одним из этих «уолдо» воспользовался Уолдо, чтобы схватить собаку за ошейник. К сферическим стенам тоже были прикреплены «уолдо», включая одну пару такого исполинского размера, что не понять было, зачем такие нужны. Их пальцы были растопырены, и Стивенс на глаз прикинул, что от кончика мизинца до кончика большого пальца будет примерно метра полтора.

На стенах было изобилие книг, но книжных полок не наблюдалось. Книги, казалось, росли на стене, как капустные кочаны. Стивенс сперва пришел в изумление, а потом подумал – и правильно подумал, как выяснилось позже, – что этот фокус проделан благодаря магнитикам на корешках.

Автоматизированное освещение было устроено по-новому, очень сложно, но зато удобно для Уолдо. Однако вряд ли его можно было назвать удобным для посетителей. Разумеется, прямого света не было; источники света были со всей тщательностью направлены так, чтобы ни один не бил в глаза, куда бы Уолдо ни повернул голову. Но светильники, расположенные у него над головой, чтобы хорошо видеть все, на что вздумается бросить взгляд, буквально слепили любого, кто оказался бы лицом к Уолдо. Стоило Уолдо повернуть голову, одни светильники загорались, другие гасли – чтобы свет всегда шел сзади. Кажется, эта схема называется «электрический глаз». И Стивенс взялся прикидывать, как бы попроще осуществить такую схему.

А Граймс не стал церемониться:

– Уолдо, черт подери! Уйми эти свои лампочки. У нас вот-вот головы заболят.

– Прости, дядя Гэс.

Уолдо вынул из перчатки правую руку и коснулся пальцами панели управления. Блики пригасли. Свет теперь шел с той стороны, куда никто из них не смотрел, но стал ярче, потому что площадь светильников уменьшилась. Рябь огней на стенах складывалась в приятные узоры. Стивенс попытался проследить за волнами огней, но это оказалось непростой задачей – ведь они были настроены так, чтобы их не было видно. Удалось это только тогда, когда он перестал вертеть головой и стал двигать одними глазами. Ага, значит, переключениями света управляет движение головы; движения самого глаза слишком малы для этого.

– Ну что, мистер Стивенс, как вам мой дом? Интересно? – несколько свысока улыбнулся Уолдо.

– Очень! Очень-очень! Думаю, это самое замечательное место из всех, где мне пришлось бывать.

– И что же тут такого замечательного?

– Ну-у, полагаю, отсутствие определенной ориентации. А еще – замечательные механические новшества. Полагаю, я не слишком заземлен, но не проходит ожидание пола под ногами и потолка над головой.

– Мистер Стивенс, это просто результат функционального дизайна. Живу в особых условиях – вот и дом мне нужен особый. Новшества, о которых вы говорите, состоят главным образом в устранении ненужных деталей и добавлении новых удобств.

– Правду сказать, самое интересное, что я здесь вижу, это вовсе не дом.

– Неужели? А что, если не секрет?

– Это ваш пес Бальдур.

Заслышав свое имя, пес вскинулся и огляделся.

– Мне никогда еще не попадались собаки, способные сладить с невесомостью.

Уолдо улыбнулся, и впервые в его улыбке проглянуло что-то ласковое и теплое.

– Да, Бальдур настоящий акробат. Он попал сюда совсем щенком.

Он подался вперед и потрепал пса за уши, и внезапно стало видно, насколько он слаб, насколько его жест не соответствовал размерам псины. Движения пальцев оказались настолько вялы, что еле-еле взъерошили жесткую шерсть, едва сдвинули с места огромные уши. Но он, казалось, этого не замечал или не обращал на это внимания. Повернувшись к Стивенсу он произнес:

– Что Бальдур! Вам бы глянуть на Ариэля.

– Что за Ариэль?

Вместо ответа Уолдо коснулся панели синтезатора и раздался мелодичный свист на три тона. На стене у них «над» головами послышался шорох, и оттуда устремилась к ним желтая крошка – кенар. Кенар несся в воздухе, сложив крылья. Будто камушек. Лишь у самой груди Уолдо он распахнул крылышки, зачерпнул ими воздух, сделал несколько взмахов, распустил хвостик, прекратил полет, снова сложил крылышки и завис. Не совсем, однако, завис, а позволил движению воздуха медленно-медленно снести себя к самому плечу Уолдо, выпустил свои шасси и уцепился коготками за хозяйскую майку.

Уолдо переменил позу и погладил птичку кончиком пальца. Та прихорошилась.

– Ни одна птица, вылупившаяся на Земле, не способна научиться летать таким манером, – объявил Уолдо. – Я знаю. У меня их полдюжины передохло, прежде чем я убедился, что они совершенно не способны перестроиться. Слишком велики зрительные бугры в мозгу.

– И что с ними происходило?

– У человека это назвали бы острым тревожным психозом. Они пытались летать, и собственное замечательное искусство вело их здесь к полной катастрофе. Естественно, все, что они делали, здесь не годилось, а понять это они были не в силах. В конце концов птицы прекращали попытки летать и вскоре после этого умирали. От разбитого сердца, как сказал бы поэт, – улыбнулся одними губами Уолдо. – Но Ариэль – гений среди птиц. Он вылупился из яйца уже здесь и безо всякой посторонней помощи изобрел совершенно новые способы полета.

Вытянув палец, Уолдо предложил пташке новый насестик, который та приняла.

– Ариэль, погостил и будет. Ступай домой.

В ответ кенар завел «арию с колокольчиками» из «Лакме».

Уолдо ласково встряхнул птичку:

– Нет, Ариэль. Тебе пора спать.

Кенар подобрал лапки, на секунду-другую завис над пальцем, сделал несколько сильных взмахов крыльями, чтобы выйти на курс и набрать скорость, и пулей устремился туда, откуда прилетел, сложив крылышки и поджав лапки.

– Джимми не просто так прилетел. Ему надо кое о чем поговорить с тобой, – вступил в разговор Граймс.

– Доставьте удовольствие, – неохотно ответил Уолдо. – Но может быть, сперва пообедаем? Аппетит не нагуляли, сэр?

Возможно, Уолдо сытого легче будет уговорить, чем Уолдо голодного, подумал Стивенс. Вдобавок его собственный средний отсек информировал, что неплохо бы одолеть килокалорию, а то и две.

– Еще как нагулял.

– Отлично.

Обед так обед.

Стивенс так и не сумел прийти к окончательному выводу, то ли сам Уолдо приготовил пищу с помощью своих бесчисленных тезок, то ли эту важную работу исполнила прислуга, избегавшая попадаться на глаза. При теперешних способах приготовления пищи Уолдо и сам мог бы справиться с этим делом; он, Стивенс, управлялся без труда, так же как и Гэс. Он просто взял себе на заметку при первой же возможности спросить у дока Граймса, держит ли Уолдо в доме прислугу, и если держит, то какую именно. Да потом оно как-то позабылось.

Обед прибыл в небольшом пищевом контейнере, воздвигшемся между ними на конце длинной раздвижной пневмоштанги. Пневмоштанга тихо вздохнула и замерла. На сами блюда Стивенс почти не обратил внимания – и так было понятно, что они сытны и вкусны, – все его внимание было приковано к утвари и способам сервировки. Уолдо пристроил свой бифштекс прямо перед собой в воздухе, отделял от него дольки кривыми хирургическими кусачками и отправлял в рот с помощью изящных щипчиков. Жевал он с большим трудом.

– Давно уже нельзя достать хорошие бифштексы, – заметил он. – До чего жесткое мясо! Бог свидетель, я на плату не скуплюсь. Но и на жалобы потом – тоже.

Стивенс не ответил. Бифштекс, доставшийся ему, был, по его мнению, уж слишком мягок, просто таял на зубах. Управлялся он с ним с помощью ножа и вилки – правда, нож был излишен. Было очевидно, что Уолдо не ожидает от гостей перенятия своих бесспорно лучших приемов и столовых принадлежностей. Стивенс ел с тарелки, зажатой между коленями, для чего по примеру Граймса пришлось прямо в воздухе сесть на корточки. Сама тарелка с рабочей стороны была продуманно снабжена маленькими шипами.

Напитки были сервированы в крохотных упругих пузырях, снабженных наконечниками. Ну как в рожках с сосками для младенцев.

Наконец пищевой контейнер со скорбным вздохом унес посуду и столовые приборы.

– Курите, сэр?

– Благодарю.

Тут-то и увидел Стивенс, как устроены пепельницы для невесомости. Они представляли собой патрубки с колоколообразными приемниками на конце. Достаточно было небольшого подсоса, чтобы пепел, стряхиваемый о край колокола, исчезал в мгновение ока безо всяких затрат внимания.

– А теперь к делу, – снова вступил в разговор Граймс. – Видишь ли, Джимми работает одним из главных инженеров в «Норт-Америкэн пауэр-эйр».

– Что?

Уолдо выпрямился и замер, грудь его вздымалась и опускалась. Он обратился к Граймсу так, словно никакого Стивенса рядом в помине не было:

– Дядя Гэс, неужели вы хотите сказать, что привели служащего из этой компании в мой… дом?

– А ты не кипятись. Расслабься. Черт подери, сколько тебе говорено: не напрягайся, не давай ничему взвинтить свое кровяное давление.

Граймс подгреб поближе к хозяину дома, на допотопный лекарский манер схватил за запястье и стал считать пульс.

– Та-а-ак. Дыши медленнее. Ты что задумал? Одуреть от избытка кислорода?

Уолдо силился освободиться. Прежалостное зрелище: старик был в десять раз сильнее, чем он.

– Дядя Гэс, вы…

– Заткнись!

На несколько минут воцарилась тишина, неприятная по крайней мере для двоих из трех присутствующих. Граймс не обращал на это никакого внимания.

– Вот так-то, – сказал он наконец. – Теперь получше. Послушай, что я тебе скажу, и не выпрыгивай из штанов. Джимми – хороший парень и в жизни не сделал тебе ничего худого. И вел себя здесь пристойнейшим образом. У тебя нет права хамить ему, на кого бы он ни работал. По-хорошему ты обязан перед ним извиниться.

– Да будет вам, док, – запротестовал Стивенс. – Боюсь, что я проник сюда под фальшивым флагом, мистер Джонс. Весьма сожалею. Это не входило в мои намерения. Я с самого начала пытался объяснить, но…

Лицо Уолдо оставалось непроницаемым. Видимо, он очень старался совладать с собой.

– Ничего, мистер Стивенс. Сожалею, что вспылил. Согласен, мне не следовало переносить на вас дурные чувства, которые испытываю к вашим нанимателям… Однако, Бог свидетель, никакой любви я к ним не питаю.

– Знаю. Тем не менее мне жаль это слышать.

– Меня обжулили, вам понятно? Обжулили! Посредством такого омерзительного лжезаконного мошенничества, какого свет не…

– Уолдо! Не увлекайся!

– Прости, дядя Гэс. – И Уолдо продолжил, стараясь не повышать голоса: – Вам известно о так называемых патентах Хатауэя?

– Безусловно.

– «Так называемые» – это мягко сказано. Этот человек был у меня просто слесарем. Эти патенты принадлежат мне.

По мере того как Уолдо продолжал рассказ, делалось ясно, что его версия имеет под собой основания – и Стивенс это почувствовал, – но в то же время пристрастна и неубедительна. Возможно, Хатауэй и впрямь работал в доме по найму обычным слесарем, как утверждал Уолдо, но тому не было никаких доказательств. Ни контракта, ни каких-либо записей. И оформил на свое имя несколько патентов – единственные, которые оформил, и по своему полету очень напоминавшие затеи Уолдо. А потом скоропостижно скончался. Его наследники, действуя через адвокатов, продали эти патенты фирме, с которой Хатауэй вел переговоры.

Уолдо утверждал, что эта фирма подослала Хатауэя с целью кражи и надоумила наняться на работу именно ради этого. Однако она благополучно скончалась, а все ее активы перекупила НАПЭ. «Норт-Америкэн пауэр-эйр» предложила Уолдо полюбовное соглашение. Уолдо предпочел обратиться в суд. И проиграл дело.

Даже если Уолдо прав, Стивенс не видел, как дирекция НАПЭ могла бы на законных основаниях удовлетворить его претензии. Служащим корпорации доверены деньги других людей; если бы директора НАПЭ совершили попытку уступить имущество, по всем правилам оформленное за корпорацией, любой акционер мог бы запретить им сделать это до или взыскать компенсацию лично с них после осуществления такого замысла.

По крайней мере, так это видел Стивенс. Но ведь он, Стивенс, не юрист. Его, Стивенса, это дело касается лишь в одной точке: на фирму, в которой он, Стивенс, состоит, Уолдо здорово зол, а без услуг Уолдо ему, Стивенсу, не обойтись.

Приходилось признать: слабо похоже на то, что присутствие доктора Граймса поможет изменить этот роковой расклад.

– Но это случилось еще до меня, – забормотал он. – Так что я, естественно, почти не в курсе. Ужасно сожалею по поводу всей этой истории. А бьет она сейчас по мне, потому что в настоящий момент я угодил в крупные неприятности и позарез нуждаюсь в вашей помощи.

Особого недовольства при этих словах Уолдо не выказал.

– Вот как? А о чем, собственно, речь?

В ответ Стивенс в нескольких чертах обрисовал затруднения, в которые попал с приемниками де-Кальба. Уолдо слушал внимательно. Но когда Стивенс закончил, он отозвался:

– Ага, это примерно то же, что рассказал мне ваш мистер Глисон. Разумеется, вы, будучи поближе к технике, рисуете более связную картину, чем этот распорядитель чужими деньгами. Но с какой стати вы явились с этим ко мне? Я не специалист по микроволновой технике, и у меня нет степеней в престижных институтах.

– Я пришел к вам по той же причине, по которой приходит к вам любой, кто действительно столкнулся с технической проблемой, – искренне сказал Стивенс. – Насколько я знаю, вами поставлен рекорд по решению любых задач, за которые вы брались. Этот рекорд пока никем не побит, и он напоминает мне еще об одном человеке…

– О ком? – внезапно насторожился Уолдо.

– Об Эдисоне. Он точно так же не тревожился о степенях, но зато решал все трудные задачи своих дней.

– Ах об Эдисоне… Я думал, речь о ком-то из наших современников. Несомненно, для своего времени Эдисон был достаточно хорош, – великодушно признал Уолдо.

– Я не вел точных подсчетов, кто из вас больше преуспел. Я просто припомнил, что Эдисон пользовался славой человека, который предпочитает браться за более трудные задачи. То же довелось слышать и про вас. Надеюсь, моя проблема достаточно трудна, чтобы заинтересовать вас.

– В ней что-то есть, – согласился Уолдо. – Чуточку не по моей части, но что-то есть. Однако должен сказать, я с удивлением слышу столь высокий отзыв о моих талантах со стороны служащего «Норт-Америкэн пауэр-эйр». Если этот отзыв искренен, думается, без особого труда удалось бы убедить вашу фирму в том, что это я, вне всякого сомнения, являюсь автором так называемых патентов Хатауэя.

«Невозможный мужик, – подумал Стивенс. – Мертвая хватка».

А вслух сказал:

– Вся беда была, наверное, в том, что этим делом занимались администраторы и юристы. Их вряд ли хватило бы на то, чтобы отличить в конструкторской работе дар божий от яичницы.

Такой ответ, видимо, умилостивил Уолдо.

– А что об этой проблеме говорят у вас в отделе исследований? – спросил он.

Стивенс поморщился:

– Да толком ничего. Похоже, доктор Рэмбо просто не верит сводкам, которые я ему подаю. Говорит, что такого быть не может, но при этом настроение у него падает все больше. Я думаю, что он уже несколько недель держится исключительно на аспирине и снотворном.

– Рэмбо, – протянул Уолдо. – Я помню его. Посредственный ум. Интуиции ни на грош, держится на хорошей памяти. Не думаю, что меня отпугнула бы неспособность Рэмбо справиться с задачей.

– Так вы считаете, что есть надежда решить ее?

– Притом без особых трудов. После звонка мистера Глисона я уже обдумывал этот вопрос. Вы существенно дополнили информацию, и, на мой взгляд, просматриваются по крайней мере два плодотворных направления, в которых стоит поработать. Из любой ситуации всегда есть какой-то выход в правильном направлении.

– Значит, вы примете мое предложение? – спросил Стивенс, облегченно вздыхая.

– Кто вам сказал? – изумился Уолдо. – Мой дорогой сэр, о чем вы говорите? Это был просто милый послеобеденный разговор в приятном обществе. Вашей компании я не помогу ни за что на свете. Я надеюсь увидеть, как она развалится, обанкротится и исчезнет. А то, о чем мы говорили, вполне может стать поводом для этого.

Стивенс с трудом совладал с собой. Его обвели вокруг пальца. Этот жирный ханыга попросту забавлялся, водя его за нос. Порядочности в нем ни на грош. Тщательно подбирая слова, Стивенс продолжил речь:

– Мистер Джонс, я не прошу у вас пощады для «Норт-Америкэн», я взываю к вашему чувству долга. Задеты интересы общества. От услуг, которые мы оказываем, зависит жизнь миллионов людей. Ни ваши, ни мои проблемы тут не имеют значения, эти услуги должны быть предоставлены.

Уолдо скривил губы.

– Нет, – сказал он, – на мне это, думаю, не сработает. Боюсь, что благополучие полчищ неведомых мне землероек – не моя забота. Я и так сделал для них больше, чем следовало бы. Они вряд ли заслуживают помощи. Дайте им волю, и большинство ринется обратно в пещеры и схватится за каменные топоры. Мистер Стивенс, случалось ли вам видеть, как ряженная во фрак дрессированная обезьяна откалывает цирковые номера на роликовых коньках? Так вот, мне хотелось бы, чтобы вы навсегда запомнили: у меня не мастерская, где клепают ролики для обезьян.

«Если пробуду здесь еще хоть минуту, – сам себя молча вразумил Стивенс, – я чертовски о том пожалею». А вслух произнес:

– Как я понял, это ваше последнее слово?

– Можете считать, что да. Всего наилучшего, сэр. Ваш визит меня очень порадовал. Благодарю вас.

– Прощайте. Спасибо за угощение.

– Не стоит благодарности.

Стивенс крутнулся в воздухе, чтобы направиться к выходу, но тут его окликнул Граймс:

– Джимми, подожди меня в приемной.

Как только Стивенс оказался вне пределов слышимости, Граймс повернулся к Уолдо и смерил его взглядом с головы до ног. И произнес, подчеркивая каждое слово:

– Уолдо, я всегда знал, что ты один из самых больших поганцев на всем белом свете, но…

– Дядя Гэс, ваши комплименты меня мало тревожат.

– Заткнись и слушай. Я имел в виду, что ты не только самый отвратный эгоист, каких знаю, но еще и самый настоящий мошенник.

– Что вы имеете в виду? Объясните.

– Чушь! В проблеме, перед которой оказался этот парень, ты смыслишь не больше, чем я. Но ты воспользовался своей репутацией чудотворца, чтобы довести его до ручки. Ты же дешевка, шут гороховый и трепло, если…

– Прекратите!

– А ты валяй, – невозмутимо отозвался Граймс. – Накачивай себе кровяное давление. Я мешать не стану. Чем быстрее у тебя лопнут прокладки, тем лучше.

Уолдо взял себя в руки:

– Дядя Гэс, но с чего вы решили, что я блефую?

– С того, что знаю тебя как облупленного. Будь у тебя возможность поставить добрый товар, ты мигом пересмотрел бы положение и прикинул, как сделать НАПЭ окорот на том, что имеешь кое-что, в чем они так позарез нуждаются. Уж тут-то ты взял бы реванш, всему свету показал бы.

Уолдо покачал головой:

– Дядя Гэс, вы недооцениваете, насколько меня задела та история.

– Еще как дооцениваю! И я еще не закончил. Касательно твоей ответственности за всю нашу породу, о чем ты так мило ему натрепал. У тебя же есть голова на плечах. Ведь ты же не хуже меня знаешь, что из всех людей первым пострадаешь, случись на Земле какой-нибудь затор. И если не стремишься его предупредить, значит просто не знаешь, как это сделать.

– А уж это-то с какой стати? Вот уж что меня не волнует. Я независим от подобных вещей. И вы об этом прекрасно знаете.

– Ах независим? А кто сварил сталь для этих стен? Кто вырастил бычка, которым ты нынче пообедал? Ты так же независим, как пчелиная матка, и почти так же беспомощен.

Уолдо ошеломленно захлопал глазами. А придя в себя, ответил:

– Ну нет, дядя Гэс! Я действительно независим. У меня здесь всего запасено на несколько лет.

– На сколько именно?

– Ну-у-у… лет на пять.

– А что потом? Ты мог бы прожить еще полсотни, если со снабжением все будет в порядке. Как предпочитаешь подохнуть – от голода или от жажды?

– Вода не проблема, – призадумался Уолдо. – А что касается запасов, наверное, можно было бы чуть серьезнее заняться гидропоникой и разведением какого-нибудь скота на мясо…

Граймс тут же прервал его неприятным смешком:

– Тем более, значит, я прав. Ты действительно не знаешь, как управиться с бедами Джимми, раз так с ходу начинаешь соображать, как спасти свою шкуру. Знаю я тебя. Скумекай ты и вправду хоть что-то на этот счет, ты не рассуждал бы про садик на подоконничке.

Уолдо ответил задумчивым взглядом:

– Это не совсем так. Как решить проблему, я не знаю, но кое-какие мысли по этому поводу имеются. Спорим на половину моих смертных грехов, что я в силах разгрызть этот орешек. После ваших слов, надо признаться, отдаю себе отчет, насколько тесно связан с земной экономикой, и, – он слабо улыбнулся, – я не из тех, кто пренебрегает своими интересами. Секунду! Я сейчас кликну вашего дружка.

– Не спеши. Я прилетел не только ради того, чтобы познакомить тебя с Джимми. Решение должно быть не абы какое, а особенное.

– Что вы имеете в виду?

– Это должно быть такое решение, чтобы пропала нужда насыщать воздух энергией излучения.

– Ах это. Дядя Гэс, я знаю, как вы увлечены своими теориями, и никогда не оспаривал вашей возможной правоты, но и вы не вправе ожидать от меня, чтобы я свалил в одну кучу две такие разные и сложные проблемы.

– Глянь с другой стороны. В этом ты тоже заинтересован. Подумай, что будет, если все окажутся такими, как ты.

– Вы имеете в виду мое физическое состояние?

– Вот именно. Знаю, что тебе неприятно говорить на эту тему, но жареный петух вот-вот клюнет. Если все будут такие, как ты, слабаки, то кофеек с пирожными для Уолдо – фьюить! А этот исход день ото дня все ближе. Ты единственный из всех, кого я знаю, кто способен оценить последствия.

– Такое трудно себе вообразить.

– Трудно. Но стоит только захотеть, и любой толковый мужик различит, как нарастают симптомы. Это эпидемическая миастения, не обязательно острая, но уже достаточная, чтобы превратить в ад нашу механизированную цивилизацию. Достаточная, чтобы сыграть дурную шутку с твоими линиями снабжения. После нашей прошлой встречи я собрал кое-какие данные и начертил пару графиков. Видел бы ты их.

– Они у вас с собой?

– Нет, но я тебе пришлю. А пока что положись на мои слова.

Граймс умолк, выждал, а потом спросил:

– А теперь что скажешь?

– Приму за предварительную рабочую гипотезу, – процедил Уолдо. – Пока не взгляну на вашу цифирь своими глазами. Вероятно, придется попросить вас кое в чем разобраться на Земле. Если ваши данные и впрямь соответствуют вашим словам.

– Впрямь. Бывай.

И Граймс засучил ногами в воздухе, поскольку, забывшись, вздумал было встать и выйти вон пешим ходом.

* * *

Что думал Стивенс, пока дожидался Граймса, лучше не описывать. Самой кроткой мыслью была плаксивая: о том, что приходится терпеть, когда решаешь заняться якобы простенькой инженерной работой. Ну что ж, недолго осталось ею заниматься. Но сам в отставку подавать он не намерен. Пускай выгоняют, а сам он не сбежит.

Но перед этим, черт побери, он съездит-таки в отпуск, а уж потом займется поисками другой работы.

Несколько минут ушло на пожелания, чтобы Уолдо был здоров и силен настолько, чтобы он, Стивенс, мог съездить ему по роже. Или нет – лучше бы дать ему в жирное брюхо. Оно бы веселее.

Он опешил, когда кукла внезапно ожила и окликнула его:

– Мистер Стивенс.

– А? Да.

– Я решил принять ваше поручение. Мои юрисконсульты уладят детали с вашей конторой.

Стивенс настолько опешил, что промедлил с ответом несколько секунд, а тем временем кукла успела в очередной раз издохнуть. Что говорить, появления Граймса Стивенс теперь ожидал с нетерпением.

– Док! – воскликнул он, едва замаячила подплывающая фигура старика. – С чего это он? Как вы этого добились?

– Никак. Он сам подумал и передумал, – сухо ответил Граймс. – Поехали отсюда.

Доставив доктора Огастеса Граймса на порог его дома, Стивенс направился к себе в отдел. И только поставил «помело» на стоянку и вошел в туннель, ведущий к местной энергоцентрали, как буквально налетел на своего заместителя. Маклеод хватал воздух ртом, как рыба на песке.

– Шеф! Вы! Я так и подумал! Я тут вас жду! Вы мне нужны!

– А теперь что погорело? – подозрительно спросил Стивенс. – Город какой-нибудь?

– Нет! Почему вы так решили?

– Не важно. Говори, что у тебя?

– Насколько я знаю, городская подача течет, как светлый ручеек. Никаких сюрпризов. А я вам вот что хотел сказать: я свой драндулет отремонтировал.

– Что-о-о? Ты хочешь сказать, что отремонтировал машину, в которой попал в аварию?

– Ну не совсем в аварию. В резервной батарее было достаточно энергии. Когда отказал прием, я просто включил аварийное питание и сел чин-чинарем.

– И отремонтировал? В чем было дело? В декальбах или в чем-нибудь другом?

– В декальбах, в декальбах. Но теперь они в ажуре. Но я не сам ремонтировал. Мне помогли. Понимаете ли…

– Так что же с ними стряслось?

– Толком не знаю. Понимаете, я решил, что не стоит брать авиатакси, чтобы не рисковать еще раз хлопнуться на обратном пути. И, кроме того, я же на своей таратайке летел, и мне не улыбалось распатронить ее, только чтобы вытащить декальбы. Так что я нанял тягача. Мысль была какая? Приволочь ее сюда целиком. Договорился с парнем, у которого был двенадцатитонный гусеничный трактор с платформой, и мы…

– Не зли, а то и убить могу! Говори, что случилось!

– Так я как раз о том. Доволоклись до Пенсильвании, и тут буксировщик киксанул. Правая ведущая звездочка накрылась. Красота! Джим, верьте слову, эти дороги – сплошной кошмар!

– Забудь. Кто будет тратить налоги на дорожные работы, когда девяносто процентов перевозок идет по воздуху? Ну полетела у вас звездочка. И что потом?

– Все равно не дороги, а жуть, – гнул свое Маклеод. – Я как раз рос в тех краях. Когда я был пацан, там шла шестиполоска, гладкая, как детская попка. И содержать их в порядке не мешало бы. Они могут когда-нибудь пригодиться.

Заметив взгляд шефа, он поспешно продолжил:

– Водила сконтачился со своей конторой, там обещали прислать аварийку из ближайшего городка. Чую, все ясно: три или четыре часа куковать, а то и больше. А мы как раз в местах, где я рос. Ну и говорю себе: «Мак, у тебя чудный случай повидать родное захолустье и каморку, куда по утрам заглядывало солнышко». Ну, это фигурально выражаясь. Если взаправду, то в нашем доме никаких окон не было.

– Родись ты хоть в бочке, мне-то что за дело?!

– Начальник, без нервов, – невозмутимо сказал Маклеод. – Я веду к тому, чтобы вы поняли как да что. Но не рассчитывайте, что это вам понравится.

– Уже не нравится.

– Это все цветочки. Вылезаю я из кабины и смотрю по сторонам. До моего родного городка – миль пять, так что пехом брести неохота. Гляжу, а примерно в четверти мили от дороги у пригорка деревья такие пышные, и кажется мне, что место-то знакомое. Ну и решил посмотреть поближе. Вижу, все верно: за тем пригорком должна быть хибара, где жил-поживал Грэмпс Шнайдер.

– Грэмпс Снайдер?

– Не Снайдер, а Шнайдер. Дед, с которым наша пацанва дружила. На девяносто лет старше любого в округе. Я думал, он помер, однако сходить да глянуть – это не в тягость. А оказалось – нет. «Привет, Грэмпс», – говорю. «Заходи, Хью Дональд, – отвечает. – Только ноги вытри о коврик». Захожу, присаживаюсь. А он хлопочет, что-то кипятит в кастрюльке на плите. «От утренней хворобы», – говорит. А он, вообще-то, не знахарь.

– То есть?

– Я имею в виду, этим не кормится. Курей разводит, огород держит, и сектанты, большей частью амиши, кое-чем делятся, приносят ему пироги и всякое такое. Но в травах и прочем он разбирается. Кончил кипятить – отрезал мне ломоть сладкой коврижки. Я ему говорю: «Danke»[6]6
  Danke – спасибо (нем.) – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть], – а он толкует: «Хью Дональд, да ты подрос», и интересуется, как у меня дела в школе. Отвечаю, мол, наилучшим образом. А он зырк на меня опять и говорит: «А однако что-то тебя донимает». Не спрашивает, а отмечает факт. Жую, значит, коврижку, а сам, не знаю с чего, пытаюсь растолковать ему свои проблемы.

Это было непросто. Грэмпс всю жизнь поближе к земле держался. А нынешнюю теорию излучения в двух словах не объяснишь. Путался я, путался, и тут он встает, надевает шляпу и говорит: «Пошли-ка глянем на твою машину». Ну, бредем к шоссейке. Вижу, ремонтники прибыли, но тягач еще не на ходу. Помог Грэмпсу залезть на платформу, забираемся в мой рыдван. Показываю ему декальбы, силюсь объяснить, что они делают. Вернее, что должны делать. Так, абы время прошло. А он тычет в пучок антенн и спрашивает: «Вот эти пальцы, что ли, энергию ловят?» Объяснение ничем не хуже прочих, так что я поддакнул. «Понял», – говорит, лезет в карман брюк, достает кусок мела и давай линии метить на каждой антенне спереди назад. Я сунулся глянуть, чем там ремонтники занимаются. Минуты не прошло, подходит ко мне Грэмпс. «Хью Дональд, – говорит, – эти пальцы, они теперь будут действовать».