Текст книги "«Уолдо», «Неприятная профессия Джонатана Хога» и другие истории"

– Именно это я и сказал.

– Уолдо, что стряслось? Ты в своем уме?

– В своем, в своем, но мне надо повидать на Земле одного человека. Другого способа поговорить с ним нет, а поговорить очень надо. Эта экскурсия мне повредит?

– Не должна бы, если побережешься. Если на то пошло, ты здесь родился. Однако будь поосторожнее. У тебя солидное ожирение сердца.

– О боже, дядя Гэс! Как вы считаете, это опасно?

– Нет. Ты вполне здоров. Просто не перенапрягайся. И держись поспокойнее.

– Постараюсь. Как только могу. Дядя Гэс!

– Да.

– Вы не съездили бы со мной, не помогли бы мне справиться?

– Ну, я думаю, в этом нет необходимости.

– Дядя Гэс, пожалуйста. Я больше никому не доверяю.

– Уолдо, ты же взрослый человек. Ладно, на этот раз так и быть.

* * *

– А теперь запомните, – обратился Уолдо к пилоту. – Модуль ускорения ни в коем случае не должен превысить одну и одну десятую g. Даже во время посадки. Я все время буду следить по акселерометру.

– Я двенадцать лет вожу машины медпомощи, – ответил пилот. – И пациента не побеспокоил ни разу.

– Это не ответ. Вы поняли? Одну и одну десятую. И к этой цифре даже не приближайтесь, пока не пройдем стратосферу. Тихо, Бальдур! Прекрати сопеть.

– Я вас понял.

– Постарайтесь, чтобы все так и было. От этого зависит ваша премия.

– Может, вам стоит самому повести?

– Мне не нравится ваше отношение, милейший. Если я в этом контейнере сдохну, останетесь без работы на всю жизнь.

Пилот что-то буркнул.

– Что вы сказали? – вскинулся Уолдо.

– Сказал, что, может, овчинка и стоит выделки.

Уолдо побагровел, открыл рот, но тут вмешался Граймс:

– Уолдо, спокойней. Помни о своем сердечке.

– Да, дядя Гэс.

Граймс скользнул вперед и знаком дал знать пилоту, что хочет сесть поближе.

– Что бы он ни говорил, не обращайте внимания, – вполголоса сказал Граймс пилоту. – Но насчет ускорения уж постарайтесь. Он вправду не выдержит больших ускорений. Того и гляди, отдаст концы в контейнере.

– Думаете, будет велика потеря? Далеко не уверен. Но пойдем аккуратненько.

– Вот и славно.

– Я готов занять место в контейнере, – отозвался Уолдо. – Дядя Гэс, не поможете ли с ремнями справиться?

– Буду через секунду.

Разумеется, противоперегрузочный контейнер был не обычного типа, а специально построенный для этой поездки. На взгляд он больше напоминал огромного размера гроб на карданном подвесе, позволяющем постоянно удерживаться в плоскости, перпендикулярной результирующему вектору ускорения. Уолдо плавал в воде – удельный вес его жирной туши был достаточно низок, – отделенный от нее обычной нежесткой водонепроницаемой парусиной. Голову и плечи поддерживала пригнанная по телу подушка. В контейнер был встроен механический автомат для искусственного дыхания, подкладки под спину находились под водой, грудные накладки – над водой, но они были убраны в стороны.

На специальном сиденье слева от контейнера пристроился наготове Граймс с неоадреналином. Справа от контейнера, пристегнутый к специальной полке, находился Бальдур. Пес служил противовесом Граймса.

Граймс удостоверился, что все готово, и объявил пилоту:

– Стартуйте по готовности.

– Хорошо.

Пилот захлопнул люк. Входная труба сжалась в гармошку на плоском причале «Фригольда», дав возможность кораблю отвалить. И корабль плавно отправился в путь.

Уолдо закрыл глаза. На лице у него явилось выражение неземного страдания.

– Дядя Гэс, а вдруг корабельные декальбы откажут!

– Не имеет значения. В машинах медпомощи шестикратный запас.

– Вы уверены?

Едва ощутив появление веса, Бальдур начал скулить. Граймс заговорил с ним – пес притих. Но по мере того как машина углублялась в гравитационное поле Земли, суммарное ускорение поневоле нарастало, хотя скорость машины существенно не менялась. Уолдо казалось, что это тянется нестерпимо долго и никогда не кончится. А пес ощущал, как все тело наливается изнурительной тяжестью. Причины он не понимал, и от этого происходящее нравилось ему еще меньше, оно пугало его. Он начал выть.

Уолдо открыл глаза.

– О господи! – простонал он. – Сделайте же хоть что-нибудь! Он, должно быть, умирает.

– Сейчас гляну, – ответил Граймс, отстегнул ремень безопасности и потянулся через контейнер. Перераспределение масс заставило кардан качнуться; Уолдо колыхнуло к стенке контейнера.

– Ой! – с трудом выговорил он. – Осторожней!

– Не обращай внимания.

Граймс погладил пса по голове и ласково заговорил с ним. Когда тот успокоился, Граймс собрал в горсть шкуру на его загривке, прицелился и всадил дозу успокоительного. И потер место укола.

– Вот так, старичок. Теперь тебе полегчает.

Врач отвалился на свое место, от этого Уолдо опять качнуло, однако он молча вынес эту пытку.

После входа в атмосферу машина резко дернулась всего один раз. Взвыли оба: и пес и Уолдо.

– Частник, – вполоборота крикнул пилот. – У меня преимущество, а он нарушил.

И пробурчал что-то про баб за рулем.

– Я видел. Наш не виноват, – сказал Граймс Уолдо.

Пилот необычайно мягко посадил машину на площадке, подготовленной между шоссе и домом Шнайдера. Их прибытия дожидалась целая команда; под присмотром Граймса контейнер с Уолдо сняли с кардана и вынесли из машины. Как ни старались действовать осторожно и не спеша, все-таки не обошлось без встрясок и толчков. Уолдо перенес их с молчаливой стойкостью, но из-под закрытых век градом катились слезы.

Едва его вынесли из машины, он открыл глаза и спросил:

– Где Бальдур?

– Я его отвязал, – пояснил Граймс, – но он не последовал за нами.

– Бальдур, сюда! Ко мне, малыш! – хрипло окликнул Уолдо.

Пес, остававшийся внутри корабля, услышал голос хозяина, приподнял голову и придушенно гавкнул. Он все еще чувствовал устрашающую немочь, но пополз на брюхе, силясь исполнить приказ. Граймс вовремя оказался у дверцы и увидел, что происходит.

Пес дополз до края своей полки и сделал неуклюжую попытку ринуться туда, откуда слышал хозяйский голос. Он попробовал применить единственный известный ему способ передвижения: оттолкнулся задними лапами – и полагал, что вылетит через открытую дверь и прекратит полет, упершись передними лапами в контейнер. Но вместо этого рухнул с полуметровой высоты на пол кабины, неловко принял удар на непружинящие передние лапы и притом болезненно взвизгнул.

Теперь он лежал пластом там, где упал, голоса не подавал, но и не пытался двигаться, а дрожал всем телом.

Граймс наклонился над ним, осмотрел, убедился, что животное не покалечилось, и вышел из кабины.

– С Бальдуром небольшая авария, – объяснил он Уолдо. – Ничего серьезного, но бедный чертяка не умеет ходить. Лучше оставь его в кабине.

Уолдо с усилием покачал головой:

– Хочу, чтобы он был со мной. Пусть раздобудут носилки.

Граймс позвал двух человек на подмогу, договорился с водителем машины медпомощи насчет носилок и приказал помощникам нести собаку. Один из них заворчал:

– Не нравится мне это. Собака выглядит злобной. Посмотрите, какие у нее глаза.

– Нет-нет, – заверил его Граймс. – Она просто перепугана до потери сознания. Давайте я подержу ее за голову.

– А что с ней? То же самое, что и с этой жирной тушей?

– Не-е-ет, с ней все в порядке, здорова как бык. Просто ей в жизни не приходилось ходить. Она на Земле в первый раз.

– Окосеть, будь я трижды проклят!

– Знаю один такой случай, – охотно отозвался второй носильщик. – Про псину, что выросла в Лунополисе. Так она первую неделю на Земле вообще ходить не могла – только ползала, выла и делала под себя.

– В точности как эта, – мрачно отозвался первый.

Носилки с Бальдуром поставили рядом с контейнером Уолдо. А тот с неимоверным усилием приподнялся на локте, вытянул руку и положил на голову собаке. Пес лизнул хозяйскую руку и разом перестал дрожать.

– Так-то вот, дружок, – прошептал Уолдо. – Здорово худо, а? Ну ничего, держись.

Бальдур вильнул хвостом.

Четверых отрядили нести Уолдо и еще двоих – собаку. Грэмпс Шнайдер ожидал на пороге своего дома. Ни слова не сказал, когда процессия приблизилась, просто дал знак, чтобы Уолдо внесли в дом. Носильщики с собакой замялись.

– Его тоже, – сказал Шнайдер.

Когда прочие удалились – даже Граймс вернулся к машине, – Шнайдер заговорил:

– Добро пожаловать, мистер Уолдо Джонс.

– Спасибо за привет, дедушка Шнайдер.

Старик любезно кивнул, не говоря ни слова, и подошел к носилкам с Бальдуром. Уолдо хотел было предупредить его, что для незнакомых зверюга опасна, но какое-то странное стеснение – наверное, поле тяготения на нервы подействовало – помешало ему вовремя заговорить. А потом он увидел, что зря беспокоился.

Бальдур перестал тихо поскуливать, поднял голову и лизнул Грэмпса Шнайдера в подбородок. И радостно завилял хвостом. Уолдо почувствовал внезапный укол ревности; ведь до этого за псом никогда не водилось, чтобы он проявил дружелюбие к незнакомым людям без особого приказа хозяина. Это была нелояльность, даже более того – измена! Но Уолдо подавил приступ раздражения и хладнокровно расценил это происшествие как свой тактический успех.

Шнайдер отвел в сторону собачью морду и тщательно осмотрел собаку, поталкивая, поглаживая, вытягивая ей лапы. Приподнял Бальдуру губы, глянул на десны. Оттянул веки, заглянул за них. Покончив с осмотром, подошел к Уолдо.

– Пес-то и не хвор, – сказал Шнайдер. – Просто у него ум за разум зашел. С чего бы это?

Уолдо рассказал о необычном прошлом Бальдура. Шнайдер выслушал, покивал – причем Уолдо не мог сказать, понял он его или нет, – и внимательным взглядом окинул Уолдо.

– Нехорошо, когда взрослый парень лежкой лежит в постели. Давно это с тобой?

– С рождения, дедушка.

– Это нехорошо.

Шнайдер обошелся у Уолдо точно так же, как и с Бальдуром. Уолдо с гораздо большим трудом сносил чужое прикосновение, чем обычный, здоровый, но легко возбудимый человек, однако выдержал это по причинам вполне прагматическим. Чувствовал, что как-то надо втереться, умаслить этого странного старикашку. И что его не стоит раздражать.

Чтобы отвлечься от унижений, которые он терпел по собственной воле, и побольше узнать о старом шарлатане, Уолдо обшарил взглядом его комнату. Это была совмещенная гостиная-кухня. Узковатая, но довольно длинная, она была тесно заставлена. Весь кухонный конец занимал то ли огромный очаг, то ли камин, однако теперь он был заложен кирпичом, а в его дымоход сквозь дырку шла жестяная труба от плиты с механической подачей угля. Плита углом заходила в камин слева. Соответствующее место справа занимала тумба с небольшой мойкой. Вода подавалась в мойку ручным насосиком, рукоять которого торчала из-за тумбы.

Судя по обстановке, решил Уолдо, либо Шнайдер старше, чем выглядит, что просто невозможно себе представить, либо унаследовал этот дом от кого-то, кто уже век как помер.

Жилой конец комнаты был загроможден и заставлен, что просто неизбежно в небольших помещениях. Кругом были книги: в нескольких шкафах, стопками на полу, россыпью на стульях – так, что вот-вот свалятся. Старинный, заваленный бумагами деревянный стол представлял собой пьедестал для давно устаревшей механической пишущей машинки и занимал целый угол. Над ним на стене висели богато украшенные часы-ходики в виде домика. Над циферблатом имелись две дверочки; именно в тот момент, когда Уолдо разглядывал часы, из левой выскочила резная деревянная птичка, раскрашенная красной краской, четыре раза пропела «фью-фью» и тут же спряталась. Следом из правой дверцы явилась серая птичка, трижды лениво прокуковала и вернулась на место. Уолдо решил, что очень хорошо бы заиметь такие часы; разумеется, их маятник и гиря во «Фригольде» не работали бы, но часы легко можно приспособить на центрифугу, дающую ускорение в одно g, где у них будут как бы те же условия для работы, что и на поверхности Земли.

Ему даже в голову не пришло поставить скрытый источник питания для имитации работы маятника; Уолдо любил, чтобы механизмы работали так, как задумано.

Слева от часов висел старомодный бумажный табель-календарь. Какого года, было не разглядеть на темном фоне, но повыше была отчетливо видна надпись крупными буквами «ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА В НЬЮ-ЙОРКЕ – НА ПАМЯТЬ О МИРЕ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ». У гостя глаза чуток округлились при взгляде на нечто вколотое в подушечку для булавок на краю стола. То была круглая плоская пластмассовая штуковина с заколкой для крепления к одежде. Она была так близко, что Уолдо смог прочесть надпись на ней:

ЗА СВОБОДНЫЙ СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЛЛАР ШЕСТНАДЦАТЬ К ОДНОМУ[9]9
  Значок с такой надписью – и примета времени, и характеристика его хозяина Грэмпса Шнайдера. Это значок-лозунг, призывающий к введению в стране биметаллизма с фиксированным отношением один к шестнадцати, а также свободной чеканке серебряной монеты. Биметаллизмом именуется система двойного денежного эталона, при которой деньги одновременно базируются и на золоте, и на серебре. При биметаллизме с фиксированным курсом соотношение стоимости этих металлов жестко внерыночно фиксируется казной. В США биметаллизм закончил существование в 1873 г., когда основной единицей был объявлен золотой доллар. Но борьба за его возвращение продолжалась еще долго, причем основное предлагавшееся соотношение было именно один к шестнадцати (хотя рыночное к тому времени достигло уже одного к сорока). Биметаллизм и свободная чеканка позволили бы фермерам и мелким предпринимателям отдать свои долги банкам «дешевыми» деньгами, то есть фактически произошла бы инфляция без пересчета долгов: золотые монеты мгновенно исчезли бы из оборота, их скупили бы за серебро и спрятали. В итоге получился бы серебряный стандарт без государственной монополии на эмиссию денег. Активную борьбу за такое нововведение вели либеральные интеллигенты, сторонники У. Дж. Брайана, многократного и неудачливого кандидата в президенты.


[Закрыть]

Но тогда Шнайдер, стало быть, очень стар!

Дверной проем с арочным верхом вел в другую комнату. Что там находилось, было не разглядеть, арку закрывала занавеска из крупных раскрашенных бусин на ниточках.

Комната была полна различных запахов, многие из них отдавали стариной и затхлостью, но ничем мерзким не пахло.

Шнайдер выпрямился и поглядел на Уолдо:

– Нет у тебя в теле никакого изъяна. Давай вставай и ходи.

Уолдо слабо покачал головой:

– К сожалению, не могу, дедушка.

– Тебе надо дотянуться до силы и приказать, чтоб она тебе служила. Ну-ка попробуй.

– К сожалению, не знаю, как это делается.

– В том-то и вся закавыка. На свете нет ничего определенного, если кто не знает. Ты отослал свою силу в Иномир. Тебе надо дотянуться до Иномира и стребовать ее назад.

– Но где этот «иномир», дедушка?

Шнайдер, казалось, засомневался, отвечать ли. А потом сказал:

– Другой мир. Его нельзя увидеть. Он и тут, и там, и повсюду. Но прежде всего вот здесь, – постучал он себя пальцем по лбу. – Ум помещается в нем и через него управляет всем телом. Постой-ка.

Он порылся в стенном шкафчике, вынул какую-то баночку. В баночке было снадобье, похоже мазь, и он принялся натирать себе руки этой мазью.

Закончив, вернулся к Уолдо и опустился рядом с ним на колени. Взял обеими руками Уолдо за запястье и принялся ласково растирать.

– Пусть ум успокоится, – приказал он. – Почувствуй силу. Иномир близко, и силы в нем полным-полно. Почувствуй ее.

Массаж оказался донельзя приятен утомленным мускулам Уолдо. То ли от снадобья, то ли просто от рук старика по телу пошла упоительная теплая волна.

«Будь он помоложе, я бы его в массажисты нанял, – подумал Уолдо. – У него магнетическое прикосновение».

Шнайдер выпрямился и сказал:

– Полегчало, а? Теперь отдохни немного, пока я кофе сварю.

Уолдо с приятным чувством откинулся на свое ложе. Уж очень он устал. Не столько сама по себе езда дала по нервам, сколько хватка проклятого поля тяготения, в которой он чувствовал себя, как муха в патоке. Пассы Грэмпса Шнайдера принесли облегчение и навеяли сон.

Должно быть, он и в самом деле задремал, так как последнее, что он помнил, это Шнайдер, бросающий в кофейник яичную скорлупу. А в следующую секунду старик уже стоял перед ним с кофейником в одной руке и дымящейся чашкой в другой. Отставил их, взял три подушки, подложил их Уолдо под спину и протянул чашку. Уолдо с трудом вытянул обе руки, чтобы ее взять.

Шнайдер отвел чашку в сторону.

– Не-е-ет, – с укоризной сказал он. – И одной руки больше чем хватит. Делай, как я показывал. Потянись в Иномир за силой.

Он взял правую руку Уолдо, поднес пальцы к фаянсовой дужке, сомкнул их на ней, поддерживая руку Уолдо своей. А ладонью левой ласково провел по руке Уолдо от плеча до самых кончиков пальцев. И опять по руке прошла теплая волна.

И Уолдо с удивлением обнаружил, что держит чашку одной рукой. Вот это да! Ко времени, когда он семнадцать лет назад покинул Землю, у него уже сложилась неизменная привычка ничего никогда не пытаться удержать одной рукой. Разумеется, во «Фригольде» он частенько управлялся одной рукой со всякой мелочью и без помощи «уолдо». Видимо, годы упражнений сказались, хватка улучшилась. Отлично! Настоящий триумф!

Почувствовав прилив задора, он пил из чашки, держа ее одной рукой и стараясь изо всех сил не пролить кофе на себя. А кофе был вкусный, ничего не скажешь. Такой же вкусный, как и тот, что он сам себе готовил из самых дорогих экстрактов. Уж если совсем честно сказать, возможно, даже вкуснее.

Когда Шнайдер предложил ему к кофе свежеразогретую коврижку с коричневой сладкой корочкой, которая благоухала корицей, он настолько разошелся, что взял ее левой рукой, не спрашивая, куда бы отставить чашку. И, положа локти на край контейнера, поочередно то откусывал, то запивал, то запивал, то откусывал.

Разговор за чашкой кофе заканчивался, и, похоже, пора было начать разговор касательно декальбов. Шнайдер не стал запираться, что знает Маклеода, и припомнил, хотя и смутно, случай, когда он наладил Маклеодово «помело».

– Хью Дональд – славный парнишка, – сказал он. – Машины я не люблю, но чинить детям разные штуки – это одно удовольствие.

– А не расскажете ли мне, дедушка, каким образом вы отремонтировали машину Хью Дональда Маклеода? – спросил Уолдо.

– Что, у тебя есть такая же, поломанная, и ты хочешь, чтобы я ее починил?

– У меня полным-полно таких поломанных, я взялся их починить, но, должен признаться, не знаю, как это сделать. И приехал, чтобы узнать, как это получается у вас.

Шнайдер призадумался:

– Это трудно. Показать-то можно, но не так существенно то, что ты делаешь, как то, что при том думаешь. А это только с опытом приходит.

Должно быть, на лице Уолдо изобразилось слишком большое недоумение, потому что старик пояснил:

– Говорят, на все на свете можно смотреть так, а можно эдак. Это как бы правда, но не вся, потому что смотреть можно хоть сотней способов. Некоторые годятся, а некоторые нет. Кто-то из древних говорил, что все на свете либо существует, либо нет. Это не вся правда, поскольку кое-что одновременно и существует, и не существует. Кто с опытом, тот способен и так смотреть, и этак. Иногда вещь, предназначенная для этого мира, не предназначена для Иномира. А это важно, поскольку живем-то мы в Иномире.

– То есть как это «живем в Иномире»?

– А как же еще нам жить-то? Ум – не мозг, а ум – существует в Иномире, а до здешнего мира дотягивается через тело. Это один из верных способов глядеть на вещи, хотя есть и другие.

– Значит, есть несколько способов рассматривать приемники де-Кальба?

– Правильно.

– А будь у меня с собой прибор, который не работает, вы показали бы мне, как надо на него глядеть?

– Да нужды нет, и притом я не люблю, когда машины в доме. Лучше я тебе нарисую.

Уолдо вздумалось было настоять, но он подавил в себе этот порыв. «Ты пришел сюда, смиренно прося о наставлении, – сказал он себе. – Не учи учителя, как тебя учить».

Шнайдер раздобыл карандаш и лист бумаги и сделал очень аккуратный и очень тщательный эскиз пучка антенн и главной балки аэромобиля. Эскиз был довольно точен, хотя в нем и недоставало нескольких существенных, но второстепенных деталей.

– Вот эти пальцы, – сказал Шнайдер, – проникают глубоко в Иномир, чтобы зачерпнуть силу. А что зачерпнули, то вот по этому столбу, – указал он на балку, – передают туда, где сила используется, чтобы машина двигалась.

«Прекрасное аллегорическое объяснение, – подумал Уолдо. – Если принять, что „Иномир“ – это синоним гипотетического эфира, оно звучит если не полно, то безукоризненно». Но ему стариковы речи ничего не объяснили.

– А Хью Дональд устал, – продолжал Шнайдер, – и какая-то маета его ела. Вот он и выискал одну из худых правд.

– То есть вы хотите сказать, – раздельно произнес Уолдо, – что машина Маклеода вышла из строя по той причине, что он тревожился на этот счет?

– А из-за чего же еще?

К ответу на этот вопрос Уолдо был не готов. Стало очевидно, что старик целиком в плену каких-то странных суеверий; тем не менее он мог бы показать Уолдо, что именно надо делать, хотя и не знал почему.

– А что вы сделали, чтобы изменить положение?

– Да ничего я не изменял! Я просто глянул с другого боку.

– Но как глянули? Мы нашли там какие-то пометки мелом…

– Ах те? Они помогали мне сосредоточиться в нужную сторону, а больше они ни к чему. Я рисовал их вот так, – он взялся водить карандашом по эскизу, – а сам в это время представлял себе, как пальцы тянутся за силой. Ну они и потянулись.

– И это все? И больше ничего?

– Зачем? Хватит и этого.

«Либо старик сам не понимает, каким образом он произвел ремонт, – рассудил Уолдо, – либо он тут вообще ни при чем, а имеет место чистое, хотя и удивительное совпадение».

Пустая чашка давно стояла на краешке контейнера, ее вес приходился на металл, пальцами Уолдо ее только придерживал. Увлекшись разговором, он позабыл про нее, и чашка выскользнула из ослабевших пальцев, упала на пол и разбилась.

Уолдо вконец расстроился:

– О, я… простите, дедушка. Я пришлю вам другую.

– Не тревожься. Я починю.

Шнайдер тщательно собрал осколки и положил на стол.

– Ты устал, – продолжил он. – Это нехорошо. Из-за этого теряешь, что приобрел. Возвращайся домой, отдохни, а потом можешь поупражняться, как силу возвратить.

Мысль показалась Уолдо здравой; он очень устал, и сделалось очевидно, что у старого обаятельного пройдохи никаких особых секретов не вызнать. Он с чувством и глубоко неискренно поклялся, что будет упражняться, «как силу возвратить», и попросил Шнайдера оказать любезность и кликнуть носильщиков.

На обратном пути обошлось без приключений. У Уолдо не хватило духу даже на то, чтобы пререкаться с пилотом.

Полный тупик. Одни машины не работают, хотя должны, а другие работают, но невозможным образом. И никто не знает, что делать, кроме старикашки, у которого помутилось в голове. Несколько дней Уолдо трудился апатично, по большей части повторяя опыты, которые уже проделывал, лишь бы не признаваться себе, что застрял, что не знает, как быть дальше, что по-настоящему-то он потерпел поражение и пора бы позвонить Глисону и признаться в этом.

Два «заколдованных» комплекта декальбов продолжали работать, стоило их включить, но все тем же диковинным и невероятным образом, с извивающимися антеннами. Другие неожиданно вышедшие из строя и присланные ему на обследование декальбы по-прежнему отказывались работать. А третьи, годные, действовали великолепным образом, без нелепых верчений и подергиваний.

В невесть какой раз он достал нарисованный Шнайдером эскизик и внимательно изучил его. «Остается только одна возможность, – подумал он. – Еще раз вернуться на Землю и настоять, чтобы Шнайдер в моем присутствии действительно проделал все, что им было сделано с целью вернуть декальбы в рабочее состояние». Теперь он понимал, что на этом следовало бы настоять с самого начала, но тогда его настолько сбила с толку борьба с этим до чертиков сильным гравитационным полем, что недостало воли продолжать встречу.

Возможно, в этом его заменит Стивенс и притом изготовит стереофотоснимки процесса для дальнейшего изучения? Нет, старик суеверно предубежден против искусственных изображений.

Уолдо плавно подплыл туда, где стоял один из неработающих декальбов. Проделанное Шнайдером было, судя по его словам, до нелепости просто. Он нарисовал мелом на антеннах черточки, вот так, чтобы сосредоточиться. А потом уставился на антенны и представил себе, как они «черпают силу», устремляясь в Иномир, тянутся…

Бальдур неистово залаял.

– Да замолчи, дурак! – огрызнулся Уолдо, не сводя глаз с антенн.

Каждый металлический патрубочек по отдельности начал извиваться, вытягиваться. Послышался тихий ровный звук нормально работающего аппарата.

Уолдо все еще обдумывал происшедшее, когда внимания потребовал телевизор. Нет, ему ни капельки не грозила опасность повредиться в уме, как это произошло с Рэмбо; и все же думал он так напряженно, что голова заболела. И все еще не пришел в себя, когда пришлось включить видеофон.

– Да.

Звонил Стивенс:

– Привет, мистер Джонс. Это… Мы тут думали… То есть…

– Говорите яснее!

– Ну-у-у, насколько вы близки к результату? – выпалил Стивенс. – Дело становится очень срочным.

– В каком смысле?

– Частично обесточило Большой Нью-Йорк прошлой ночью. К счастью, не на максимуме нагрузки, и аварийщики сумели кинуть времянки, прежде чем исчерпался резерв, но вы же представляете себе, что было бы, случись это в час пик. По моему собственному отделу число отказов за последние недели удвоилось, и страховщики почуяли неладное. Так что мы срочно нуждаемся в результатах.

– Получите вы свои результаты, – свысока сказал Уолдо. – Я на завершающем этапе исследования.

Не то чтобы он уж так был в этом уверен, но Стивенс злил его даже больше, чем большинство безволосых обезьян.

На лице Стивенса боролись сомнение и надежда.

– Полагаю, вы откажетесь хотя бы намекнуть нам, в каком плане они ожидаются?

Разумеется. Но невозможно было не позабавиться, не подшутить над Стивенсом:

– Ближе к объективу, доктор Стивенс. Я скажу вам.

И сам подался вперед, так что в некотором смысле они оказались нос к носу.

– Черная магия ходит по белу свету! – зловеще сказал Уолдо и тут же отключил связь.

Глубоко в подземном лабиринте собственной станции «Норт-Америкэн» Стивенс молча смотрел на темный экран.

– В чем дело, шеф? – поинтересовался Маклеод.

– Не понял. Не совсем понял. Но у меня появилась мысль, что у нашего толстячка крыша поехала, совсем как у доктора Рэмбо.

На лице Маклеода явилась счастливая улыбка:

– Какая прелесть! Всегда был уверен, что он тот еще придурок.

Но Стивенс не намерен был шутить:

– Лучше бы тебе молиться, что она не поехала, мы ведь от этого зависим. Дай-ка мне нынешнюю сводочку глянуть.

* * *

Черная магия ходит по белу свету. Объясненьице ничем не хуже других, размышлял Уолдо. Причинность дает сбой за сбоем, священные законы физики больше не действуют. Магия. Как утверждает Грэмпс Шнайдер, все зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Дело ясное, Шнайдер знал, о чем говорит, хотя, разумеется, понятия не имел о физической теории, положенной в основу декальбов.

Подождите минутку! Подождите. Вероятно, он сам, Уолдо, подходил к этой проблеме не с того боку. Он занялся ею с некой собственной точки зрения, с точки зрения, которая настроила его критически по отношению к словам старика. Исходил из предположения, что уж он-то, Уолдо, понимает в этом деле больше, чем Шнайдер. Да, спору нет, он выбрался из дому, чтобы навестить Шнайдера, но считал-то его знахарем из захолустья, человеком, который, возможно, располагает некой долей полезной информации, но в основе своей невежественным и суеверным.

Предположим, он рассмотрит ситуацию с иной точки зрения. Примет, что все сказанное Шнайдером – это никакие не суеверия и не аллегории, а сугубый факт и высокая наука…

Уолдо отвел себе несколько часов на обдумывание ситуации.

Прежде всего, Шнайдер то и дело употреблял слово «Иномир». Что оно означает буквально? «Мир» – это пространственно-временной энергетический континуум, следовательно, Иномир – это континуум, но отличный от того, в котором пребывает сам Шнайдер. Теоретическая физика не отвергает таких представлений, возможность существования бесконечного числа континуумов заложена во многие знакомые и вполне ортодоксальные суждения. Это предположение даже используется в некоторых выкладках.

Неужели именно это и имел в виду Грэмпс Шнайдер? Реально физически существующий Иномир? Поразмыслив, Уолдо убедился, что, должно быть, так оно и есть, хотя старик не пользовался общепринятой физической терминологией. «Иномир» – это звучит как поэзия, но термин «дополнительный континуум» имеет тот же физический смысл. Стало быть, Уолдо заблудился в двух терминах.

Шнайдер утверждает, что этот Иномир повсеместен: он тут, там и везде. А разве это не прекрасное описание взаимно однозначного наложения двух пространств? Некое дополнительное пространство может располагаться относительно данного таким образом, что расстояние между ними представляет собой бесконечно малую величину, однако существует. Точно так же можно представить себе две плоскости, которые не пересекаются, которые разделены непредставимо малым промежутком, но тем не менее существуют по отдельности одна от другой.

Иномир не является полностью недостижимым; Шнайдер говорит о возможности проникновения в этот континуум. Звучит как фантастика, но для целей данного исследования утверждение должно быть принято. И Шнайдер подразумевал – нет, прямо утверждал, – что такое проникновение совершается мысленным усилием.

Уж так ли это фантастично? Если некий континуум располагается неизмеримо близко, но в то же время вне прямой физической досягаемости, так ли странно будет обнаружить, что он легче всего достижим с помощью некоего трудноуловимого и, вероятно, подсознательного усилия мозга? Когда речь о мозге, все трудноуловимо, и небеса порукой в том, что никто не знает, как именно работает мозг. Ни малейшего понятия не имеет. Смехотворна и безнадежна попытка описать, например, процесс создания симфонии в рамках коллоидной химии. А поскольку никто не знает, как работает мозг, приписать ему еще одно необъяснимое свойство – в этом нет ничего неприемлемого.

Если подумать, сами понятия сознания и мышления выглядят фантастически невероятными.

Итак, значит, Маклеод сам вывел из строя свою машину неправильной мыслью, а Шнайдер отремонтировал ее правильной. И что из этого следует?

Он тут же получил предварительный вывод: в выходе из строя всех остальных декальбов, вероятно, повинны те, кто с ними работал. Операторы, очевидно, находились в состоянии упадка сил, утомления, неясной тревоги и поэтому заразили – нет, поразили – декальбы, которыми управляли, собственными проблемами. Каким именно образом – это пока неясно. В первом приближении скажем так: в Иномире все эти декальбы замкнулись накоротко. Неряшливая терминология, но на данном этапе помогает прояснить картину.

Но ведь отсюда всего один шаг до гипотезы Граймса! «Упадок сил, утомление, неясная тревога» – это то, о чем толкует док. Окончательных доказательств пока нет, но правота дока для Уолдо очевидна. Реально нарастающая эпидемия аварий – это просто аспект всеобщей myasthenia, вызванной коротковолновым облучением.

Но если это верно…

Он включил видеофонный канал на Землю и вызвал на разговор Стивенса.

– Доктор Стивенс, – с ходу же приступил он к делу, – имеется одна предварительная мера предосторожности, которую следовало бы принять уже сейчас.

– Да?

– Но прежде позвольте задать вопрос. Много ли было случаев отказа декальбов на машинах в личном пользовании? В каком соотношении?

– Сию секунду не могу привести вам точные цифры, – немного озадаченно ответил Стивенс, – но на транспорте личного пользования аварий практически не было. Пострадали в основном коммерческие линии.

– Так я и думал. Частник не полетит, когда нет настроения, а платному водителю приходится. Вне зависимости от того, как он себя чувствует. Примите меры к особому психофизическому обследованию всех коммерческих пилотов кораблей, где используются декальбы. Отстраняйте от полетов всех, кто хоть немного не в форме. Позвоните доктору Граймсу. Он скажет вам, на что обратить внимание.