Текст книги "Орхан"

Роберт Ирвин
Орхан

Сон чудовищ рождает разум.

Шаих Айог

Глава 1
Мужчина в клетке

Женщины со всех сторон окружали Клетку, словно масса ледяных обломков. Сидя во внутреннем дворе, Орхан с трепетом представлял себе праздных обитательниц гарема за стенами Клетки. Дамы заплетали друг дружке косы, занимались вышиванием, бренчали на цимбалах, курили наргиле, изучали книги о том, как угождать мужчинам, почесывались и дожидались своего господина. Гарем представлял собой не что иное, как ряд залов ожидания в преддверии секса. Женщины за их досужими занятиями могли разве что рисоваться мысленному взору Орхана. И все же порой – изредка – ветерок действительно приносил из-за высоких стен Клетки – Кафеса – подлинные голоса женщин, поющих или смеющихся. Непривычное звучание женских голосов, подобно журчанию фонтана, освежало и умиротворяло.

Почти всю жизнь Орхан пытался представить себе гарем за стенами. Каждая третья его мысль принимала форму женщины. Потрать Орхан хотя бы четверть того времени, которое проводил в раздумьях о женщинах, на изучение математики или астрологии, он, несмотря на юный возраст, стал бы уже всеми уважаемым мудрецом. Однако его мысли о женщинах развивались не так, как те, что могли бы возникнуть, ломай он голову над астрологическими теоремами. Орхан пришел к заключению, что в гладкости женских форм есть нечто, сокрушающее логику. Ему казалось, что лучше было бы провести последние пятнадцать лет в размышлениях о маленьком камушке. Для обитателя Клетки мысли о женщинах были одной из отраслей спекулятивной философии, ибо ни одна женщина никогда не переступала порог этого проклятого места. Свою мать Орхан видел в последний раз, когда ему было пять лет. Он сохранил смутное воспоминание о том, как находился в одном из малых павильонов дворцового парка, как тщетно цеплялся за огромную, расшитую тюльпанами юбку и как потом его оттащили возникшие сзади черные руки. То, что Орхан умрет, так больше и не увидев женщину, почти не вызывало сомнений.

Клетка располагалась в центре лабиринта зданий, внутренних дворов и крытых ходов, заключавшего в себе Императорский гарем. Принцы, томившиеся там в заточении, жили в комплексе комнат, выстроенном вокруг вымощенного плитняком двора с крошечным садиком посередине. Под сводами колоннады, тянувшейся по двум сторонам двора, принцы могли укрываться от солнца и дождя, совершая моцион или попросту болтаясь без дела. Эта крытая прогулочная галерея вела к общей спальне и двум увенчанным низкими куполами гостиным, из которых можно было попасть в небольшие отдельные покои. Жизнь в заточении делила с принцами горстка глухонемых оскопленных слуг. На ночлег евнухи устраивались в кухне и кладовых, с двух других сторон внутреннего двора. Все окна Клетки выходили вовнутрь, в мрачный садик, а запасы провизии пополнялись через отверстие в стене кухни. Единственная, обитая железом дверь Клетки отворялась только для того, чтобы можно было впустить врача или вынести покойника. В тех редких случаях, когда дверь все-таки открывалась, Орхан и его собратья стремились хотя бы одним глазком увидеть вдали проход, известный под зловещим названием «Коридор, Где Джинны Держат Совет».

За опасным коридором находился гарем, за гаремом – остальные помещения дворца, а за пределами дворца был Стамбул, но дать такой простор своему воображению Орхан был не в силах. Еще неделей раньше в Клетке было девятеро принцев. Но однажды, на прошедшей неделе, когда принцы завтракали, устроив пикник во внутреннем дворе, дверь Клетки распахнулась и просвет заслонили два чернокожих евнуха. Они не вошли во двор, а встали у двери и поманили к себе Барака, самого старшего из принцев. Барак кивнул, прошел между евнухами в дверь и направился дальше по Коридору, Где Джинны Держат Совет. Он ни разу не оглянулся. Барак и Орхан (второй из принцев по старшинству) заключили между собой договор о том, что, когда одного из них освободят, он, если сможет, пошлет за другим. Но не было ни вызова от Барака, ни вестей о его судьбе. Да и никакие другие сообщения из внешнего мира в Клетку не поступали.

Клетка, как и гарем, представляла собой зал ожидания, но в то время, как одалиски гарема дожидались утех императорской опочивальни, обитатели Клетки не просто ждали, а готовились стать у кормила власти или умереть. Их судьбы зависели от состояния здоровья и настроения султана Селима и его гарема. В один прекрасный день Селим вполне мог умереть, и тогда, в тот же день, в Клетку второпях заявились бы придворные и военачальники, которые, уведя с собой одного из принцев, немедленно провозгласили бы его султаном. С другой стороны, куда более вероятным было то, что, прежде чем настанет этот долгожданный день, Селим, действуя под влиянием зловещего сна или нашептываний ревнивой наложницы, внезапно и своевольно повелит казнить одного или нескольких своих сыновей. Тогда, в тот же день, вдоль Коридора, Где Джинны Держат Совет, выстроились бы глухонемые, и в руках у одного из них был бы шелковый шнурок, ибо, согласно благородной традиции, оттоманская династия казнила своих принцев с помощью удушения. Возможно, думал Орхан, Селим уже умер, а Барак, позабывший о данном Орхану обещании, стал новым султаном. Существовала и другая возможность: старый султан, который был еще жив, назначил Барака правителем Эрзерума или Амасии. И все же почти не вызывало сомнений то, что Барак умер от удушения. Орхан читал о том, что жертва подобной участи неизменно испытывает эрекцию и эякуляцию – маленькую смерть от оргазма, маскирующую собой большую смерть, которая следует за ней по пятам. Это была одна из разновидностей умирания, по неведомой пока Орхану причине отнесенных в книгах к категории «Смерти праведника». В изучении смерти Орхан проявлял такое же усердие, как и в размышлениях о женщинах.

До восхода солнца над стенами Клетки оставалось еще несколько часов, но всю ночь было жарко, и Орхан дрожал не от холода. Внезапно он осознал, что не предполагаемая участь Барака – или не только она – вселяет в него страх и дурные предчувствия. Ночью ему снился сон. Орхан уже вспомнил его, но истолковывать не стал, ибо всем было известно, что сон принадлежит тому, кто его видит, а его смысл – первому человеку, которому он рассказывается ради истолкования.

В поисках толкователя Орхан вернулся в помещение, которым принцы пользовались как общей спальней. Семеро принцев спали, лежа на каменном полу. Когда-то они почивали там на тюфяках, да и гостиные были богато убраны коврами и подушками. Но потом Барак, как старший, подозвал всех к себе и заговорил о смысле их жизни. Каждый из них, сказал он, готовится либо стать султаном и властвовать, либо умереть как мужчина. Значит, какая бы участь им ни была уготована, необходимо бороться с недостойной мужчины изнеженностью. Следует развивать в себе оттоманские добродетели и упражняться, дабы сделаться здоровыми, сильными и закаленными. «Разве мы не мужчины?» Принцы последовали примеру Барака и в тот же день начали совершать моцион и упражняться в поднятии тяжестей, борьбе и стрельбе из лука. Мыться они стали только холодной водой. Они в клочья искромсали свою шелковую одежду. Кроме того, принцы, обойдя Клетку, собрали все ковры, тюфяки и подушки и бросили их в костер. Уже два года они спали на каменном полу.

В спальне, устремив безучастный взгляд в потолок, лежал единокровный брат Орхана, Хамид. Из всех принцев не спал только он, и именно он вышел вслед за Орханом во двор. Хамид был рожден наложницей-венгеркой. У него были рыжие волосы и бледная кожа. Для человека столь молодого у него была невероятно волосатая грудь.

Обойдясь без предисловий, Орхан начал рассказывать свой сон:

– Я находился в пустыне, где песок был таким плотным и гладким, что я шел по нему, как по меди. Наступила ночь, и прямо передо мной вдруг возникла, преградив мне путь, какая-то темная фигура. Вздымаясь высоко надо мной, фигура не давала мне прохода, но я вонзил в нее свою саблю, и она упала. Потом я улегся на нее, воспользовавшись ею как подушкой, и стал дожидаться рассвета. Над пустыней стремительно проносились звезды, и незадолго до восхода солнца я сумел разглядеть то, на чем лежал. С виду это слегка напоминало зародыш. Плавность его розовато-белых изгибов и выпуклостей нарушалась кое-где маленькими пучками волос. Утвари не было ни головы, ни рук, ни ног, однако имелись пухлые органы – возможно, рты, чьи губы, казалось, кривились и со вздохом раскрывались, когда я наносил ей легкие уколы саблей. Потом, не зная, как поступить, я покинул свой сон.

Немного помедлив, Хамид дал ответ:

– Пустыня символизирует воздержание. Сабля – это твой половой член. Чудовище – место, куда твоя «сабля» входит. По-видимому, – осторожно заключил Хамид, – в целом сон означает, что еще до захода солнца ты насладишься сексом.

Взглянув наверх, на крыши зданий Клетки, Орхан залился отрывистым, лающим смехом, а Хамид пожал плечами и предложил побороться. Во время борцовских поединков принцы привыкли рассказывать друг другу о том, как они наращивают мускулы и вырабатывают в себе склонность к коварству. Они учились править империей, готовились сначала повести войска на Вену и Тебриз, а потом овладеть обитательницами гарема, но Орхан, занимаясь борьбой, считал, что он готовится к последней схватке с немыми, которые будут ждать с шелковым шнурком в коридоре. Орхан с Хамидом направились в кухню, где им не могли помешать остальные принцы. В углу кухни сидел на корточках слуга, но слуги Клетки были не только глухи и немы, – в том, что касалось принцев, они были фактически и слепы, и невидимы.

Двое принцев разделись и принялись энергично натирать друг друга оливковым маслом, черпая его из стоявшего на полу кувшина до тех пор, пока не стало казаться, что их тела обтянуты поблескивающей кожаной броней. Опустив головы, точно пара схлестнувшихся разъяренных быков, принцы обхватили руками плечи друг друга. Они так крепко прижались друг к другу, что с маслом смешался выступивший пот. Сцепившись в схватке, они долго кружились, и каждый пытался зацепить ногой ногу противника. Внезапно Орхан сделал шаг назад, притянул Хамида к себе и бросил его через свою вытянутую ногу. Хамид упал, но не ослабил захвата, и Орхан упал вслед за ним. Потом Хамид, слегка запыхавшись, перевернулся на спину, и Орхан оказался сверху. От удивления губы Хамида округлились буквой «О», но звука не последовало, ибо Орхан заглушил его поцелуем. Слегка приподнявшись, Орхан провел руками по масляному панцирю грудной клетки и мускулистого живота Хамида. Еще немного отодвинувшись, он нащупал Хамидовы яйца и сдавил их. Хамид застонал – не от боли, а от дурного предчувствия, – когда Орхан, став на колени у него между ног и вылив себе на левую ладонь немного масла из кувшина, приподнял ноги Хамида и втер масло в щель между Хамидовыми ягодицами. Затем, убедившись, что путь должным образом смазан, он придвинулся ближе, дабы вогнать свой член в щель Хамидовой задницы. Но даже при том, что вход был обработан, сделать это оказалось непросто. Орхан принялся энергично давить тазом на тело Хамида. Хамид застонал как безумный. Орхан уже барабанил в дверь, которая чересчур медленно открывалась. Наконец он глубоко вошел в своего сводного брата.

Победа! Он использовал Хамида так, как пользуются обычно уборной. Это и в самом деле было частью победы. Таков был удел воина – ожесточенная борьба, в которой один побеждал, а другой исполнял роль женщины и покорялся. Она не имела никакого отношения к той любви, в которую играли поэты и женщины. Орхан отодвинулся и внимательно посмотрел на крепкие, лоснящиеся ягодицы Хамида. Он с облегчением обнаружил, что не желает Хамидова тела, ибо плотское желание делает мужчину уязвимым, женоподобным. И все же Орхан сознавал всю иллюзорность своей победы, ведь секс с мужчиной считался всего лишь эскизом секса с женщиной. Он был лишь игрой, упражнением, подготовкой к настоящей войне, которая велась между мужчинами и женщинами. С другой стороны, это было лучше, чем лежать в постели с евнухом. Всем, кто занимался сексом с евнухами, было известно, что евнухи – существа вздорные, инфантильные. За свои услуги они всегда требуют шоколадные конфеты или игрушки.

Орхан лежал рядом с Хамидом, глядя в потолок и думая о занимавшемся дне. День ожидался точно такой же, как вчерашний, – разве что дата менялась. Их всех приучили к скуке. Снова и снова наступал один и тот же день, и они снова занимались борьбой и упражнялись в стрельбе. Некоторые принцы работали в саду, отсчитывая дни своей жизни в соответствии с медленным ростом саженцев. Другие устраивали тараканьи бега, бились об заклад, облетит или нет от ветра листва, или сидели как идиоты, наблюдая за поднимающимися по стене солнечными бликами. Орхан читал книги на разнообразные темы – о нравах и обычаях жителей русских степей, о половой жизни евнухов, о том, как готовить съедобную глину, как показывать фокусы с куриными яйцами, – всю литературу, которую удавалось получить через отверстие в стене. Порой он писал дамам гарема стихи или любовные письма и, обмотав их вокруг древка стрелы, пускал через высившиеся вокруг стены Клетки. Ни одна стрела не возвращалась назад. И вот он лежал на спине рядом с Хамидом и снова поливал маслом свой член, который слегка побаливал. Увидев, чем он занят, Хамид подполз поближе и принялся сосать член, проводя языком от основания к кончику до тех пор, пока Орхан вновь не кончил, на сей раз Хамиду в рот. В конце концов, когда общество друг друга наскучило им, они направились смывать масло в расположенную по соседству маленькую баньку.

Потом Хамид, прихрамывая, побрел обратно в спальню. Орхан остался во дворе один – не считая, правда, парочки глухонемых стариков. Он почувствовал, как угасает в нем радость победы, ибо уже начал задаваться вопросом: ему покорился Хамид или тому сновидению? Судьба, в конце концов, самовластна. Внезапно ветер изменил направление, и послышались женские голоса. Орхану они показались необыкновенно возбужденными, подобными щебетанию экзотических птиц, встревоженных приближением хищника. Потом отворилась дверь Клетки. Поманила черная рука, и Орхан пошел по направлению к ней.

Глава 2
Душистое поле брани

Слегка спотыкаясь о неровно уложенные каменные плиты, Орхан шел впереди немых по Коридору, Где Джинны Держат Совет. Бутылочное стекло высоких окон придавало дневному свету зеленоватый оттенок. Орхан жадно вглядывался в детали непривычной каменной кладки. Он шел, напряженно вытянув руки по швам, ибо ждал, когда ему на горло накинут шнурок. Однако ничего не происходило, и он продолжал идти. Казалось, невидимые джинны, которые держали в этом коридоре совет, решили оставить Орхана в живых.

В конце коридора стоял маленький человечек.

– Здравствуй, султан Орхан, владыка империи на востоке и на западе! Приветствую моего господина, воскрешенного из мертвых и рожденного заново! Прищурившись в изумлении, взираю я на то, как сыплются с тела твоего комья земли, а августейшая твоя матушка, старшая валиде, жалует тебе сверкающий халат новой жизни. Так прими сей дар и следуй за мной.

Когда карлик повернулся, чтобы пойти впереди, Орхан увидел, что странный человечек к тому же горбат. Он вышел вслед за карликом из коридора и пошатнулся, пораженный тем, что оказался вдруг в таком громадном открытом пространстве. Хотя поначалу ему не удавалось уразуметь, на что именно он глазеет, вскоре стало ясно, что он идет по большому саду.

Он протянул руку и повернул карлика лицом к себе:

– Кто ты такой?

– Я – визирь твой до той поры, покуда могу узреть свою тень в солнечном свете твоей благосклонности, но, видит Бог, под каким бы углом ни светило солнце, тень, которую способно отбрасывать такое тело, как мое, всегда должна быть короткой.

– Как я стал султаном? Разве Селим умер? Что случилось с Бараком?

– Увы султану Селиму! И в самом деле, попугай его благородной души, разорвавший путы своей плотской клетки, вынужден отлететь в вечный город.

– Ты хочешь сказать, что отец мой умер?

– Даже султан должен в один прекрасный день сойти из мира живых в бездну небытия.

– А где Барак?

– Скоро ты узришь его пред собою.

– Почему я освобожден?

– Кто сказал, что ты свободен? Ты отнюдь не свободен. Из всех смертных султан свободен в наименьшей степени, ибо обременен заботами о государстве и правосудии. Хороший султан всегда будет рабом своих подданных.

Тут нетерпеливый визирь повернулся и неожиданно быстрым шагом направился к стоявшему посреди сада павильону из фарфоровой глины. Рассудок Орхана клокотал от вопросов, оставшихся без ответа, но до тех пор, пока он не вошел вслед за карликом в дверь, задавать их было некогда.

По фарфоровому полу носилась маленькая газель, чьи ноги неуклюже разъезжались в стороны, когда животное было не в состоянии удержаться на столь гладкой поверхности. Вокруг газели стояли на коленях молодые служанки, пытавшиеся поймать ее и успокоить. На скамейке в глубине павильона сидела, откинувшись на подушки, потасканная женщина постарше, смеявшаяся над тщетными усилиями своих служанок. Оказалось, что Орхан ее все еще помнит.

– Мама, разве ты меня не узнаешь?

Старшая валиде кивнула и, как бы оправдываясь, помахала руками, однако перестать смеяться так и не смогла. Это была женщина, с позволения которой его забрали в тюрьму, где он томился пятнадцать лет. Наконец одна из служанок поймала газель, взяла ее на руки и вынесла из павильона. Тогда взгляд старшей валиде остановился на Орхане. Да и все женщины в павильоне уже лукаво смотрели на него из-под накрашенных ресниц. Никто не произносил ни слова. Что до Орхана, то он стоял, ошеломленно глядя на женщин. Они не были похожи на женщин из книжек с картинками, которые они с братьями любили разглядывать в Клетке. На миниатюрах были изображены изящные, тонкие как тростинки создания, смотревшие с картинок ничего не выражавшими взглядами. Однако живые женщины в павильоне были неуклюжими, полнотелыми существами, которые, несмотря на свои габариты, все еще обладали, казалось, наружностью маленьких девочек. Орхан, впервые за очень много лет увидевший женщин, испытывал к ним чувство жалости, поскольку вся эта мягкость, эти хрупкие запястья, отвислые груди и толстые зады отнюдь не способствовали выживанию подобных существ в мире мужчин.

Наконец, опомнившись и догадавшись о существовании некоего императорского этикета, Орхан поклонился матери. Дабы оказаться в ее объятиях, он подошел поближе. Завидев это, она поднялась с подушек и приложила палец к его губам:

– Ты долго пробыл в Клетке. И все же объяснения можно отложить. После пятнадцати лет, проведенных в Клетке, тебе, вероятно, не терпится провести время с девушкой. – На ее лице отразилась напускная озабоченность. – Наверняка не терпится… Визирь тебе девушку подберет.

И она взмахом руки отпустила Орхана.

Выйдя в сад, Орхан сказал своему визирю, что с девушкой можно повременить. Первым делом он должен был созвать совет министров.

Визирь, однако, не согласился:

– Ты – владыка империи от Евфрата до Дуная, и, несомненно, предстоит еще многое сделать, но прежде ты должен стать владыкой своего гарема, ибо мужчина, который не сможет овладеть своим гаремом, не сможет владеть собой, а империей – и подавно. К тому же тебе как можно скорее нужен наследник. Итак, какую наложницу ты предпочтешь – дурнушку или красавицу?

– Что? С какой это стати я должен выбрать дурнушку?

– Ну, как говорится, красота увядает, а уродство вечно. Ты уверен, что не предпочел бы уродливую наложницу?

– Совершенно уверен. Приведи мне красавицу.

– Ага! Помнишь, ранее я сказал тебе в саду, что ты не свободен? Теперь ты должен убедиться в правдивости моих слов, ибо должен признать, что ты не свободен, ибо не можешь сделать свободный выбор и предпочесть уродство красоте. Ага! Вот и попался!

– Я вижу, мне еще многому предстоит учиться, – осторожно ответил Орхан, подумав при этом, что наутро откажет визирю от должности. – А теперь подбери мне красавицу. И давай поскорее с этим покончим.

– Кажется, на первый день у меня есть для тебя подходящая девушка. Она грузинка. Поскольку твоя империя находится в состоянии войны с Грузией, девушка обеспечит тебе хорошую подготовку. Научиться сидеть на ней верхом – все равно что научиться тому, как покорить Грузию. Она станет той лошадью, на которой ты доскачешь до сердца ее страны. О! Еще кое-что. Делай с ней все, что пожелаешь, но, что бы ты ни делал, ни в коем случае не позволяй гадюке пить в «Таверне парфюмеров».

Когда Орхан помылся и надушился, его отвели в крошечную каморку с ребристым сводом, богато украшенную вышитым бархатом, однако не очень отличавшуюся от тех комнат, к которым он успел привыкнуть в Клетке. В глубине каморки находилось мраморное возвышение. На возвышении этом стояла кровать, а в ногах кровати – пюпитр, на котором лежала большая раскрытая книга. В комнате казалось на удивление холодно. Потом, направившись к возвышению, Орхан посмотрел вниз и увидел, что ступает по льду. Несмотря на кровать и бархатные драпировки, комната оказалась всего лишь подвалом для хранения льда. Совершенно озадаченный, Орхан осторожно добрался до кровати и стал ждать. В Клетке он читал о султановых ямах для хранения льда и о том, как лед огромными глыбами привозят на резвых верблюдах с горы Олимп, а затем плотно укладывают и хранят в глубоких ямах в стенах дворца, – и все это лишь ради того, чтобы летом султаны могли употреблять напитки со льдом. Но с какой стати здесь оказался он?

Долго ждать не пришлось – вскоре Орхан увидел, как дверь отворяется и что-то приближается к нему, оскользаясь на льду. В полутьме это могло показаться и собакой, и джинном. Потом существо подняло голову, и Орхан увидел, что оно, а вернее, она – женщина, с трудом бредущая к нему. Пока она шла, позвякивали ее массивные браслеты и серьги. У края мраморного возвышения она опустилась на колени и, прежде чем поднять к Орхану лицо, поцеловала его ногу.

– Я – Анадиль, – сказала она.

У нее были большие глаза и темные вьющиеся волосы, выбивавшиеся из-под замысловатого головного убора из золотой и серебряной филиграни.

– Красивое имя, – продолжала она. – Ты так не считаешь? Это значит «Соловьи».

Орхан попытался нежно приподнять ее с пола, но она воспротивилась.

– Сначала скажи, что у меня красивое имя. – Она надула губы.

– У тебя красивое имя. А теперь поднимись и сядь рядом.

Она неохотно села на кровать. Вновь Орхан попытался было притянуть ее к себе. Хотя у нее не хватало сил, чтобы сопротивляться, она все же запротестовала:

– Не так быстро! Ты похож на зверя из чащобы. Так со мной обращаться нельзя.

– Я обращаюсь с тобой как хочу. Я – твой султан.

И Орхан прижался к ней, а его набухающий член – к ее бедру. Ему захотелось зарыться в Анадиль. Его руки обшаривали ее тело в поисках способа снять с нее одежду, но она с надутым видом продолжала ерзать под его руками, и, хотя ее желтое шелковое платье с непривычными застежками и крючками было достаточно тонким, чтобы Орхан сумел его с нее сорвать, ее защищало еще и нечто вроде украшенных драгоценностями доспехов. Талию охватывал пояс из продырявленных монет и амулетов, а на груди висели тяжелые, многослойные ожерелья.

– Не спеши! Ты как будто женщины никогда не видел! – Тут, сообразив, что говорит, она прыснула со смеху. – Ну конечно, в Клетке ведь женщин нет! Для такого, как ты, тело вроде моего – незнакомая территория… Пусть так, но, если ты прождал меня пятнадцать лет, еще пара часов флирта – сущий пустяк. Ты должен мне угодить.

– Нет, это ты должна мне угодить. Я – твой султан, – продолжал настаивать Орхан.

– Как раз наоборот. Иначе я буду несчастна и сделаю несчастным тебя. Подчиняться наложнице – не позор для султана, если он ее вожделеет, ибо такова особенность возвышенной любви. Во всяком случае, я вижу, что уже тебе угождаю. – Она указала на выпуклость у него между ног. – Что это там у тебя? Он очень большой, правда? Быть может, он такой большой потому, что я ему нравлюсь?

Орхан кивнул.

– Я довольна тем, что нравлюсь ему. А всему остальному я тоже нравлюсь?

Он кивнул. Хотя ее наивные вопросы вызывали у него почти невыносимое раздражение, запах Анадиль, вкрадчивый и горький, околдовывал его и заставлял подчиняться, так что она могла бы заполучить все, чего желала, сумей он только овладеть ею.

– Ну, тогда улыбнись… И тебе придется научиться правильно говорить, а не просто качать головой. Думаю, придется научить тебя, как следует разговаривать с наложницей. Ты так невинен – право же, совсем еще мальчик! Но бояться меня не надо. Ты должен просто сказать, что я привлекательна и какие части моего тела тебя особенно привлекают.

– Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Со стороны Орхана это не было большой уступкой. Разглядывая Анадиль, он был поражен болезненным цветом ее лица и уязвимостью нежных рук. Кончилась бы только игра в вопросы и ответы, и тогда он сумел бы овладеть всеми мягкими, пленительными изгибами этого прелестного создания. Хотя Анадиль не велела ему бояться, он все еще чувствовал нечто пугающее в сверхъестественности ее красоты, которая была сродни источнику страха. Анадиль казалась ему пришельцем из другого мира.

– Ну что ж, для начала неплохо. А теперь, если ты уберешь с меня свои руки, я для тебя разденусь.

Отойдя от кровати, Анадиль остановилась, дабы сбросить на мраморное возвышение каскады золота, серебра и меди, а за ними – желтое платье. Через считаные мгновения она уже стояла перед Орханом нагая. Потом она повернулась спиной и, глядя через плечо, сказала:

– В гареме мы, девушки, любим перед сном почитать.

Анадиль подошла к пюпитру и вернулась к кровати с книгой. Присев рядом с Орханом, она раскрыла книгу у себя между бедрами.

– Она называется «Душистое поле боя, или Вопросы, заданные смуглой девушке белым султаном», – сказала Анадиль, с трудом разобрав по буквам слова.

Она принялась перелистывать страницы. Книга была иллюстрирована. Они стали вместе разглядывать мелкие изображения женщин, окруженных рвами и крепостными валами, мужчин, идущих на приступ с таранами и длинными, снабженными крючками орудиями, и ярко раскрашенных облаков дыма, плывущих над полями, усеянными цветами и трупами. В шатких с виду замках мужчины и женщины встречались друг с другом в рукопашном бою. Имелись в книге и сложные планы золотого и черного цветов с указывающими направление стрелками и схематичными флажками. На последней странице был изображен мужчина, сплошь золотого цвета. Перед ним стояла на коленях одна женщина, уткнувшаяся лицом ему в пах, из-за его плеча, стоя у него за спиной, выглядывала другая, а сам он свирепо скалил зубы – серебристый блик на золотистом лице. Дойдя до этой картинки, Анадиль принялась торопливо листать страницы в обратном направлении.

– Вот, – сказала Анадиль, тяжело привалившись к Орхану, – «Глава о необходимости хороших умственных способностей», а это – «Раздел о том, как именовать части тела».

Одна рука перемещалась по странице, отмечая место, где читала Анадиль. Другой рукой она поглаживала свои груди.

– Как они называются?

– Это груди, – ответил Орхан, не сумев скрыть раздражения в голосе.

К его удивлению, Анадиль дала ему несильную пощечину.

– Так их называют только простолюдины. Это мои луны. Таков язык любви и поэзии. Смотри, в книге так и сказано. Ты должен практиковаться. Скажи: «Я люблю твои полные луны».

И она принесла их в жертву поцелуям.

К тому времени, поскольку Анадиль уже сунула руку ему под халат и шарила у него между ног, у Орхана не оставалось сил для отказа. Хотя он и считал ее забавы нелепыми, еще пару минут ее можно было побаловать. Он готов был ползать по льду, лаять и служить, как пес, лишь бы только она даровала ему то, чего он страстно желал. Ее мягкие груди были увенчаны нежными сосками.

– Я люблю твои полные луны, – покорно повторил он и поцеловал их.

– А что это у тебя между ног?

– Мой член.

Она подняла руку, которой шарила у него между ног, и опять дала ему пощечину:

– Это очень грубо. Мне было бы стыдно так его называть. Мы в гареме зовем его голубком, иногда – одноглазым мужчиной, иногда – веткой цветущей вишни, а порой и веткой плакучей ивы. У него много названий. Они приводятся в книге.

Потом она уронила книгу на пол и, наклонившись над Орханом, мягко втолкнула свой язык ему между губ. После поцелуя она немного отодвинулась и, снова высунув язык, указала на него пальцем:

– А это мы как называем?

– Не знаю и знать не хочу.

– Мы зовем его веткой коралла, или гадюкой, или медовой ложечкой. Но я вижу, что тебе не терпится начать. Тогда всего один, последний урок, запомни только еще одно слово. – Она повалилась спиной на кровать и ткнула пальцем себе между ног. – Не желаешь ли узнать, как называется это?

– Люди, которые не являются поэтами, называют это пиздёнкой, – сказал Орхан.

– О, у нас есть для нее более красивое название. Это «Таверна парфюмеров». Придвинься поближе, пожалуйста, и внимательно рассмотри ее.

Безусловно, этот урок, этот осмотр, был просто нелеп. Но Орхан решил, что в ближайшее время от потакания причудам девушки большого вреда не будет. Пусть ее трескотня утомляла, зато тело ее, несомненно, будило желание. Лицо ее вселяло радужные надежды на благородство и ум, но ее болтовня была сплошным детским лепетом. Разве можно быть одновременно такой красивой и такой глупой? Ладно, пока что он будет ей потакать. Но потом, дабы гарантировать, что никто в Гареме не узнает о тех унижениях, которым она его подвергала, он прикажет ее наутро казнить. Опуская голову у нее между бедрами, он представил себе, как поутру будет наблюдать за казнью. Он распорядится, чтобы немые сажали ее на кол медленно. Не подозревая о безумных мыслях в его голове, Анадиль вздохнула и раздвинула ноги пошире.

– Тебе нравится зрелище? – стыдливо спросила она.

– Очень нравится. – Он мог бы кое-что добавить, но тут она притянула его голову еще ближе, и Орхан неожиданно для себя отведал ее. На вкус она оказалась непривычной, горькой, необыкновенно соблазнительной.

– Теперь мы готовы, – сказала она со вздохом, и между ее ног действительно стало влажно.

Однако не успел Орхан сбросить халат, как она отпрыгнула в сторону.

– Да-да, мы готовы. Но не здесь. Там, внизу, – сказала она, указывая на поверхность ледовой я мы.

Анадиль сошла с мраморного возвышения и, слегка поеживаясь, легла спиной на лед.

– Вернись, Анадиль! Только не на льду! Чем кровать-то плоха? Иди сюда!