Текст книги "Они жаждут"

Гробокопатель
Понедельник, 28 октября

Было без двенадцати три утра. Ноэль Алькавар закинул ноги на стол, а латинское диско из приемника перед ним гремело так, что могло бы разбудить даже мертвого. «Хотя нет, не совсем, – подумал Алькавар, надвинув на глаза серую кепку. – По крайней мере, эти покойники не поднялись из своих могил. А если бы и поднялись, я бы наподдавал им под задницы и отправил обратно в ад. О-хо-хо, ну и работка!» Он подергивал одной ногой в ритме диско, прикрыв глаза и пытаясь забыть о пяти десятках трупов, что лежали в темноте под огромными корявыми деревьями, поросшими зеленым испанским мхом.

Уже пятую ночь он подменял своего брата Фредди, носившего сомнительный титул старшего сторожа кладбища Рамона-Хайтс в округе Хайленд-Парк. Сомнительный потому, что Фредди Алькавар был единственным штатным сторожем и начальствовал над тощим пареньком-чикано, который был слабоумным, но все же достаточно сообразительным, чтобы то и дело притворяться больным. А теперь сам Фредди подцепил вирус, удерживающий его в кровати с перерывами на рывки до туалета, и доктор велел ему оставаться дома и лежать. Вот Ноэль и выручал его, громко включив диско, чтобы можно было представить, будто он отплясывает буги с симпатичными лисичками в «Диско-2000» на северном Бродвее. Фредди объяснил, что ему положено каждые полчаса вылезать из зеленой будки и обходить с фонариком кладбище. Ноэль проделывал это дважды, с той поры как заступил на дежурство в десять вечера, и этих двух раз хватило, чтобы заработать затяжной приступ озноба. В каждом шорохе ветра ему чудился звенящий призрачный смех, а на каждый зеленый холмик словно бы кто-то давил изнутри, и казалось, что земля вот-вот разойдется и оттуда вылезет костлявая рука, покрытая плесенью. «Нет, это не работа для молодого парня, – сказал себе Ноэль, поспешил вернуться в будку и запер дверь. – Готов поспорить, что Фредди придуривается. Готов поспорить, что он сейчас сидит дома и смеется до усрачки!»

Если бы он не жалел Фредди за то, как с ним обошлась при разводе жена, то ни за что не подписался бы на эти кладбищенские дежурства. Однако все шло к тому, что он застрянет здесь, пока Фредди не поправится, а на это может потребоваться еще два-три дня. Ноэль поежился от таких мыслей и включил радио еще громче.

Он уже хотел было снова закрыть глаза и уплыть в круговорот танцоров «Диско-2000», когда заметил огни фар примерно в тридцати ярдах от кладбищенских ворот. Ноэль потянулся в кресле и выглянул в окно. «Кого это еще черти принесли? – гадал он. – Может быть, старшеклашки остановились, чтобы немного выпить или курнуть? Нет, они бы не стали так включать фары». Он встал и подошел к окну. В тусклых отблесках он увидел большую машину, что-то вроде фургона с логотипом на борту. Она просто стояла, и все, но тут Ноэль различил, как два темных силуэта направились к воротам. Один из незнакомцев остановился и заглянул сквозь решетку. «Что бы это значило? – спросил Ноэль сам себя и вздрогнул от этой мысли. – Только неприятностей мне и не хватало!» Он вспомнил, что сказал Фредди перед очередным полетом в уборную: «Это простая работа, Ноэль. Никаких проблем, никто тебя не беспокоит. Просто обходишь вокруг с таким видом, будто знаешь, что делаешь. Все в порядке. Никаких проблем».

И вот теперь двое мужчин стояли у ворот и смотрели сквозь решетку. В свете фар их тени на кладбищенской дорожке казались тонкими, но гигантскими. Казалось, они чего-то ждали. Вдруг один из них заколотил в ворота, и живот Ноэля внезапно скрутило.

Он взял фонарик со стола и вышел из будки, повторяя, как заклинание, одну фразу: «Никаких проблем, никаких проблем». На подходе к воротам свет фар ослепил его, он прикрыл глаза ладонью и включил свой фонарик. Машина оказалась фургоном «Ю-Хоул»[40]40
  «Ю-Хоул» – американская компания, занимающаяся автоперевозками и сдающая грузовики в аренду.


[Закрыть], а оба незнакомца были моложе его, лет восемнадцати-девятнадцати. Один – черный парень в бандане, другой – белый, с каштановыми волосами до плеч. На его футболке был рисунок «Большого Папочки» Рота[41]41
  Эд Рот – известный американский художник-карикатурист и автодизайнер.


[Закрыть] – пляжный бездельник с косяком во рту, а ниже надпись: «„Король Кахуна“[42]42
  «Король Кахуна» – традиционное название различных водных аттракционов.


[Закрыть] ждет тебя!» Ноэль неуверенно подошел к ним и только тогда заметил, что оба они улыбаются. Но легче от этих улыбок ему не стало, потому что глаза у них были холодные, как у дохлых рыб. Ноэль остановился и осветил их лица фонариком.

– Кладбище закрыто, – по глупости ляпнул он.

– Да, амиго, мы это видим, – сказал белый, дернул замок на воротах и ухмыльнулся. – У тебя есть ключ от него?

– Нет.

Ключ лежал в нагрудном кармане Ноэля, но ему не хотелось, чтобы незнакомцы знали об этом. Почему-то он не чувствовал себя в безопасности, даже когда между ними были ворота.

– Есть, – очень тихо сказал черный парень, буравя взглядом череп Ноэля. – У тебя ведь есть ключ? Он лежит прямо… прямо в твоем кармане. Ага.

– Нет. У меня нет. У меня… э-э… нет ключа.

– Открывай ворота. – Черный парень обвил пальцами прутья решетки. – Давай… Ноэль? Открывай ворота, Ноэль.

Ноэль замотал головой. «Мое имя? Откуда… он… знает… мое имя?» Он словно бы услышал, как кровь хлынула к голове. Потом почувствовал головокружение, слабость, растерянность. «Что плохого случится, если я открою ворота?» – спросил он себя, и другой слабый голос в голове прокричал: «Это не положено. Никаких проблем, никаких проблем…»

– У нас не так много времени, чувак. Подойди сюда…

Правая нога Ноэля дернулась. Он моргнул, голову наполнил грохот диско.

– …и впусти нас, хорошо?

На мгновение ему почудилось, будто он разгуливает по танцполу «Диско-2000» с самой симпатичной лисичкой – должно быть, с Дианой Валерио, и зеркальный шар под потолком разбрасывает тысячи различных цветов, электрически ярких, словно взорвавшаяся новая звезда. И вдруг с тихим «щелк!» музыка оборвалась.

– Вот и хорошо, чувак, – сказал черный парень, входя в открытые ворота.

Он ухватил ледяными пальцами запястье Ноэля и забрал ключ.

– Кто его возьмет? – спросил он у белого парня.

– У новенькой жажда, – ответил тот.

Они отвели Ноэля к заднему борту фургона, открыли дверцу и подсадили внутрь. Лицо Ноэля застыло в безумной кривой усмешке, сердце едва не выскакивало из груди. Ему показалось, что наступило шесть утра, дежурство закончилось и теперь его отвезут домой. «Вот и еще одну ночь продержался, – подумал он. – Не так уж и плохо».

– Только для девушки, – сказал кто-то.

Дверца захлопнулась.

В темном фургоне сидели пятеро или шестеро, и одна из них, тощая, как призрак, взяла его за руку. Он как будто попал в морозильную камеру для мяса. А затем чьи-то руки обхватили его, притягивая к самому сердцу стужи. Он запнулся обо что-то, похожее на кирку, ледяные губы поцеловали его, и холодный язык стремительно ворвался в рот, потом поцеловали в щеку, в подбородок, в горло.

И стало жутко.

Кто-то в темноте вздохнул и застонал.

Мотор ожил и заурчал, фургон проехал через ворота на кладбище Рамона-Хайтс, а парень в футболке с «Королем Кахуна» остался приглядывать за тихой улицей. Машина остановилась в глубине кладбища. Задняя дверца открылась, и из фургона вылезли темные силуэты с лопатами и кирками – пятеро, потому что девушка насытилась и обленилась. Они разбрелись среди деревьев и принялись раскапывать могилы, работая безостановочно, словно хорошо смазанные механизмы. Когда лопата ударила по первому гробу, двое работавших по соседству прервались и подошли помочь. Втроем они откопали гроб меньше чем за минуту и подняли из ямы с неровными стенками. Внутри лежал скелет в черном костюме и пожелтевшей рубашке. Они проворно перевернули гроб, вытряхнули из него кости и затолкали гроб в свой «Ю-Хоул». Потом звякнул второй гроб. Он оказался маленьким, как колыбель, с хрупкими детскими костями внутри. Их тоже высыпали на землю, и они хрустели под ногами, словно сухие ветки, когда второй гроб грузили в фургон.

К исходу часа туда сложили почти тридцать гробов. Кости и холмики земли разбросали по всему кладбищу, а одежда и лица гробокопателей покрылись грязью. Но они продолжали работу до тех пор, пока чернокожий парень в бандане не выпрямился над опустевшей могилой и не произнес тихим голосом:

– Хорош.

Инструменты отнесли в фургон. Темные силуэты забрались в него, и дверца закрылась. Машина подала назад по усеянной костями траве, развернулась и подобрала дозорного у ворот. Затем фургон набрал скорость, выехал с кладбища и повернул направо по Арагон-авеню, к торговому району Эл-Эй.

Щурясь от яркого утреннего солнца, Гейл Кларк поставила свой красный «мустанг» на общественную парковку возле бульвара Пико и прошла полквартала до большого серого здания, в прежних своих воплощениях побывавшего школой карате, оздоровительным клубом для домохозяек с избыточным весом, дзен-буддистским храмом и магазином здорового питания, который специализировался на различных морских водорослях. Теперь жирные синие фигурные буквы на витринном окне сообщали: «„ЛОС-АНДЖЕЛЕС ТЭТТЛЕР“. МЫ РАССКАЗЫВАЕМ ТАК, КАК САМИ СЛЫШАЛИ. МЫ РАССКАЗЫВАЕМ ТО, ЧТО САМИ ВИДЕЛИ». Еще там была изображена некая дева в безвкусном длинном платье с горящим факелом в руке.

«Этика кошелька», – подумала Гейл, заходя в парадную дверь.

По всему помещению редакции были разбросаны шесть столов, пребывающих в разной стадии беспорядка: стопки старых номеров «Тэттлер», а также других газет и журналов на полу; ряд картотечных шкафчиков, приобретенных на распродаже; книжный шкаф, набитый ветхими словарями и справочниками, либо унесенными из библиотеки, либо купленными на барахолке. На одной стене сохранилась еще со времен магазина водорослей нарисованная аэрографом картина: пускающие фонтаны киты, весело играющие среди водорослей каланы, сияющее солнце над пляжем, заполненным людьми с идеально здоровыми фигурами. Гейл возненавидела эту картину, поскольку каждый раз, объевшись на выходных «Твинки» и «Орео», приходила в понедельник на работу и вынуждена была смотреть на эти омерзительно здоровые тела. Холли Фортунато, как всегда в обтягивающем черном платье, подняла глаза от стойки администратора, что располагалась примерно в десяти футах от двери с табличкой «Гарри Трейс, редактор».

– Привет, Гейл, – улыбнулась Холли. – Ну ка-а-ак? Хорошо провела выходные?

– Как обычно, – ответила Гейл без всякого выражения, готовая к следующим ритуальным фразам.

– А у меня были чумовые выходные, – выдохнула Холли. Она пользовалась тенями для век с блестками, а груди ее колыхались, как две черные дыни. – Чу-мо-вы-е! Я только что рассказывала Максу…

– Привет, Макс, – сказала Гейл молодому человеку, с усердным видом сидевшему за соседним столом.

Он поднял голову от пишущей машинки и улыбнулся, продемонстрировав брекеты на зубах. Затем, так и не сказав ни слова, вернулся к работе, а Гейл уселась за свой стол в глубине комнаты рядом с подозрительно накренившимся книжным шкафом, повесила сумочку на спинку стула и принялась разглаживать гору газет и журналов, чтобы иметь на прямом прицеле свою пишущую машинку – старенький серый «Ройял» с собственным и, как правило, злобным нравом.

– Я познакомилась с одним парнем на вечеринке в Марина-дель-Рее, – продолжала Холли. – И представляешь себе? Он оказался режиссером. Год назад он снял фильм «Легко и свободно».

– Похоже на название порно, – сказала Гейл.

– Ах нет! Там рассказывается о паре, которая познакомилась на нудистском пляже.

– Вот я и говорю – порно, – ответила Гейл.

Она прошла в дальний угол комнаты и налила себе кофе. Сквозь тонкую, как ткань, стену было слышно, как что-то бормочет себе под нос Трейс.

– Не важно, все равно это был ограниченный прокат, но этот парень сказал, что сейчас работает над другим фильмом и хочет, чтобы я…

Гей отключила внимание и просто кивала всякий раз, когда, как ей казалось, это было уместно. Тем временем в комнату с охапкой «Роллинг Стоун» в руках вошла Бонита Карлин, худенькая девушка с рыжими вьющимися волосами, которая предпочитала одеваться в стиле панк и занималась в газете тем, что сама называла «миром рок-н-ро-о-олла». Холли тут же начала по новой:

– Привет, Бонита! Ну ка-а-ак? Хорошо провела выходные?

– Дерьмово, – ответила Бонита.

Гейл отхлебнула кофе и сверилась с доской заданий. Под каждым именем, написанным шариковой ручкой на клочке цветного картона, висела каталожная карточка с описанием будущей статьи. Гейл по очереди рассмотрела каждую из них, чтобы получить представление о том, что собирается предложить «Тэттлер» на следующей неделе. «Профессор биологии из Юси Эл-Эй, доктор Питер Уиллингэм, заявил, что употребление яиц может вызвать бесплодие. Тел.: 555-49-49, доб. 7»; «Род Стюарт: женатым блондинам живется веселей?»; «Получит ли Ким Новак в этом году „Оскар“ за лучшую роль второго плана? Ее агент хочет поговорить»; «Патруль опустят в нуль: группа автомобилистов обвиняет калифорнийский дорожный патруль в езде без правил. Позвонить миссис Джордан, тел.: 555-70-08».

«Боже мой!» – подумала Гейл, дойдя до своего имени.

На ее карточке было всего три слова: «Зайди. СРОЧНО! Трейс».

Она выпила половину чашки и только после этого постучала в дверь.

– Входи! – послышался из-за двери его голос.

Трейс говорил по телефону. Он махнул Гейл рукой, чтобы она прикрыла дверь и села в кресло рядом со столом. Перед ним лежал свежий номер «Тэттлер» за эту неделю.

– Хорошо, Уоррен, хорошо! – говорил Трейс. – Значит, я своей статьей взъерошил перышки птичкам с большими деньгами. Ну так что? То есть если «Тэттлер» не может говорить правду, то кто тогда может?

Он помолчал, наморщив высокий лоб. Ему было чуть больше сорока – хиппи, который так и не перерос прежний образ жизни. Почти лысый, не считая растрепанных клочков седеющих волос, торчавших за ушами. Очки с толстыми линзами то и дело сползали с невероятно крючковатого носа. Продолжая слушать, он открыл скляночку с витамином C, выдавил оттуда пару оранжевых пилюль, а потом предложил и Гейл, но та решительно замотала головой.

– Чудесно, – снова заговорил Трейс. – Уоррен, мне на них насрать! Эти ребята отгрохали многоквартирный дом, который сползет в Тихий океан, как только разлом Сан-Андреас задумает шевельнуться! И что они собираются делать – подавать в суд на землетрясение?

Он снова выслушал ответ, и лицо его покраснело.

– У него конструктивные дефекты, и экспертиза это подтверждает! И мне плевать, что люди уезжают из их домов. Господи, они и должны уезжать, пока не случилось следующее землетрясение! И все – буквально все наши экстрасенсы – предсказывают большой толчок в ближайшие пять лет. Так что пусть сваливают, пока есть возможность! Послушай, Уоррен, мне пора, мне нужно выпускать газету.

Он опять прервался, губы его по-прежнему шевелились, но не издавали ни звука.

– Что ты хотел мне сказать этой фразой? Мои ребята пишут так, как и не снилось твоей «Токин лиф»!

Трейс опустил трубку с такой силой, что стол задрожал.

– Подожди минутку, Гейл, – сказал он и размеренно задышал. – Негативная аура. Это был мой молчаливый компаньон, сегодня не такой уж и молчаливый.

Он пожал плечами и пододвинул газету к Гейл:

– Ты уже видела? Первая страница – это бомба!

Гейл развернула газету к себе и раскрыла. Там была фотография скелетов, сделанная Джеком на Голливудском мемориальном, занимающая всю страницу и в обрамлении красного пятна. А над ней – кричащий заголовок такого же красного цвета: «КТО ЭТОТ ГРОБОКОПАТЕЛЬ?» А ниже, уже мелким шрифтом: «Читайте шокирующую статью Гейл Кларк на третьей странице».

– Этот… Гробокопатель? – тихо проговорила Гейл, чувствуя, как растет где-то в животе тугой узел напряжения. – Трейс, что это… что это за дерьмо собачье про Гробокопателя?

– Это не дерьмо собачье, – ответил Трейс с искренне обиженным видом. – Я думал, такая раскрутка тебе понравится. Послушай, Гробокопатель вышибет Таракана с первых страниц всех газет этого города!

– Гробокопатель, – повторила Гейл, не веря своим глазам. Ей хотелось заползти в одну из этих ям с фотографии Джека. – Трейс, я не думаю, что моя статья заслуживает такого продвижения. Хорошо, я готова признать, что это жуткая история. Как мне кажется, ничего подобного раньше не случалось, по крайней мере в Эл-Эй, но зачем понадобились эти страшилки? Я ничего такого не подразумевала в своей статье.

– Таракан – это старая песня. Парень залег на дно. Из него уже ничего не выжмешь. Знаешь, что обеспечивает продажу газеты? Зло. Люди покупают журналы, таблоиды или даже «Таймс» в поисках какого-либо зла, которое можно обвинить во всех несчастьях их собственной жизни. И больше всего им нужен злодей – Никсон, или Дракула, или Хилдсайдские душители. Таракан исчез, и мы просто даем людям то, чего они хотят, – нового злодея. И мы можем создать его, Гейл, видит бог, можем! Гробокопатель, крадущийся по кладбищу глубокой ночью, выкапывающий гробы и разбрасывающий кости…

– Прошу тебя, я ведь была там, если ты помнишь. – Гейл вздрогнула и ощутила приступ тошноты, как будто снова вдохнула этот запах гнили под жарким, разнеживающим солнцем. – Копы считают, что это либо какой-то культ смерти, либо дети под наркотой, и то же самое написано в моей статье. Так зачем же нам говорить то, что может оказаться неправдой?

– Ох! Ты ведь не читала своего личного экземпляра, правильно? Посмотри на третьей странице.

Ее захлестнула волна паники. Она раскрыла газету и увидела прямо посреди своей статьи окруженную красной каймой врезку с другими жуткими фотографиями Джека. И заголовок статьи: «Побывал ли Гробокопатель и на кладбище Воскресения Господня?»

– Что это значит? – спросила Гейл, и голос ее дрожал, разрываясь между страхом и яростью.

– Думаешь, у меня нет своих знакомств? Я заинтересовался этим делом и сделал в выходные несколько звонков. То же самое, что случилось на Голливудском мемориальном, произошло в Хоуп-Хилле и на кладбище Воскресения Господня. Пропавшие гробы и все прочее. – Он пожал плечами. – Один мой друг из полиции кое-чем мне обязан, вот я и попросил его отплатить услугой за услугу. А потом сел в субботу вечером за машинку и набрал эту статью.

Гейл быстро просмотрела текст. Написано было ужасно, но основную мысль доносило четко: кладбище Воскресения Господня пострадало от точно такого же вандализма чуть больше недели назад.

– Теперь поняла? – Трейс многозначительно приподнял брови. – Рядом с Гробокопателем Таракан выглядит жалким любителем – во всяком случае, по части нагнетания ужаса.

– Господи! – Гейл положила газету на стол и посмотрела на Трейса в немом оцепенении. – Что же это происходит?

– Вот об этом ты мне и расскажешь. Я хочу, чтобы ты позабыла о старине Таракане и сосредоточилась на Гробокопателе. Может быть, он объявлялся где-то еще, прежде чем вскрыл могилы на кладбище Воскресения Господня, или, возможно, успел где-то поработать уже после Голливудского мемориального. Мне нужно все, что ты сумеешь разузнать, и не позднее чем в четверг вечером. Справишься?

– Трейс, это не может быть один человек. Никому не под силу так разворотить кладбище в одиночку!

– Предположим, он силач. Или, допустим, он приехал на каком-то особом бульдозере, кто знает? В любом случае сфокусируйся на этом отморозке, который поможет нам продать больше газет. Зло, детка, зло! – Он заметил проблеск сомнения в ее глазах. – А теперь что не так?

– Меня так затянуло дело Таракана, что… Трейс, мне кажется, что я не должна его бросать. Думаю, его еще рано списывать в архив. Почему бы Сэнди этим не заняться?

– Послушай, – стоял на своем он. – Никто не видел Гробокопателя в лицо, и ты, как ни крути, в три раза больше писатель, чем Сэнди. А теперь иди. Принимайся за работу.

Гейл неохотно поднялась с кресла.

– Мне хотелось продолжить…

– Гробокопатель, и точка. Ступай!

Она направилась к двери, не в силах поверить в столь дикий поворот событий. В голове стучало, живот скрутило в узел, ей было тошно до глубины души. «Это просто дерьмо собачье, – повторяла она себе. – По-настоящему важен именно Таракан. И вдвое важней, если не забывать о моей карьере. А это вот… дерьмо собачье!»

– Подожди минутку, – уже в дверях остановил ее Трейс. – Ты не видела Кидда? Мне нужно, чтобы он сделал сегодня пару снимков для «Мисс Калифорнийские Секвойи».

– Нет, давненько уже. В субботу вечером мы с ним ходили на концерт Джоан Баэз, но вчера я его вообще не видела. Возможно, он уехал на встречу с ребятами из «Гринписа».

– Парень немного разбрасывается, тебе не кажется? – хмыкнул Трейс. – Слушай, когда у тебя будет свободная минутка, набери его номер для меня, хорошо? Мне и правда очень нужно, чтобы он пришел заранее и сделал снимки.

Все еще не оправившись от потрясения, она кивнула и вышла из кабинета. Холли Фортунато рассказывала спортивному репортеру Биллу Хейлу о широком выборе кнутов, хранящихся в шкафу ее друга-режиссера. Гейл села за стол и принялась перекладывать бумаги, размышляя о том, как бы ей отвертеться от статьи, которую хочет получить от нее Трейс. И все же – меньше чем за две недели были осквернены три кладбища, и не просто осквернены, а разодраны в клочья. Возможно, даже больше. Кому можно позвонить, чтобы все выяснить? Она набросала на листке бумаги имена нескольких знакомых полицейских из отдела по борьбе с вандализмом. Кажется, капитана отдела звали Дэвис Тортиричи, но она не была в этом уверена.

Ее пугало кое-что еще, не всплывавшее на поверхность до тех пор, пока Трейс прямо на него не указал: где Джек? Он сказал, что намерен сорить деньгами и в воскресенье вечером поведет ее на ужин в «Мандарин», но так и не позвонил. Она провела вечер за бутылкой белого вина и чтением поганой книжонки под названием «Грех бессмертия»[43]43
  «Грех бессмертия» – роман Роберта Маккаммона.


[Закрыть], до зевоты надоевшей и отброшенной прочь уже после четвертой главы. Ей хотелось быть с Джеком, действительно необходимо было оказаться рядом с ним, и она набирала его номер три или четыре раза за вечер. И каждый раз телефон гудел минут десять, прежде чем она клала трубку.

Так где же он?

«Да кто я ему? – спросила она себя. – Курица-наседка?» Но затем рука ее снова потянулась к телефону. Она набрала номер Джека и дождалась, когда в трубке зазвенели гудки.

Джек не ответил.

Он мог быть сейчас в любом из дюжины разных мест. Она уже привыкла к тому, что единственным постоянным его качеством было непостоянство. Он сам с гордостью говорил, что таким и должен быть по гороскопу – двойственным Близнецом.

Гейл повесила трубку, потратила пару минут на то, чтобы приготовить себе еще чашку кофе, а затем отправилась туда, где Кенни Морроу настукивал свою колонку «Советы для здоровья». На этой неделе его колонку открывало письмо читателя из Сакраменто, который полагал, что государство контролирует его сексуальные влечения при помощи лучей, передающихся по цветному ТВ. Гейл как раз подглядывала через плечо Кенни, когда ее телефон вдруг зазвонил, и она бросилась к трубке, решив, что это может быть Джек.

– Гейл? – произнес мужской голос на другом конце провода. – Это Том Чэпмен из «Таймс». Помните меня? Мы встречались на последней пресс-конференции Палатазина.

– Да, конечно. – Она смутно припомнила этого парня – лысеющий здоровяк в коричневом клетчатом пиджаке. – Как поживаете, Том?

– Прекрасно. Даже лучше, с тех пор как я… э-э… прихватил газетку с вашей статьей о том происшествии на кладбище. Кому пришел в голову этот трюк с Гробокопателем?

– Моему редактору.

– Это было круто. Так действительно можно продать пару лишних номеров…

– Чем я могу вам помочь, Том? – перебила Гейл, потому что дерьмовый сарказм в его голосе чертовски раздражал.

– А? Ох, послушайте, не обижайтесь, это же просто шутка. Нет, наоборот, я решил позвонить, чтобы помочь вам. Мы, журналисты, должны поддерживать друг друга. Правильно?

Он помолчал пару мгновений. Гейл так же молча закипала от гнева.

– О нашей истории уже говорят на улицах, вот я и решил поделиться с вами информацией. Мы только что опубликовали несколько рисунков на странице одиннадцать, но, может быть, вам…

– Том!..

– Хорошо, хорошо. Прошлой ночью кто-то перекопал кладбище Рамона-Хайтс в Хайленд-Парке. Украл что-то около двадцати или двадцати пяти гробов, поразбросал покойников к чертям поганым по всему кладбищу. Сторож, парень по фамилии… подождите, сейчас посмотрю в газете… Алькавар, теперь числится среди пропавших без вести. Копы Хайленд-Парка проверили кое-какие следы на траве. Похоже, Гробокопатель приехал в большом фургоне. И не говорите теперь, будто я вам ничего не сообщил.

Гейл быстро записывала информацию в блокнот. «Что за чертовщина у нас происходит?» – задумалась она. В ней впервые сверкнула искра интереса к этому делу.

– У вас есть адрес этого Алькавара? И как, кстати, его имя?

– Ноэль. Я узнал у копов адрес его брата, официально работавшего там сторожем: Коста-Меса-авеню, девятьсот девять, в Хайленд-Парке. Как вы думаете, не мог этот Алькавар сам погрузить гробы? И зачем они ему?

– Я пока ничего не думаю. Я просто ищу начальную точку. Спасибо, что позвонили, Том. Между прочим, все это не значит, что я забросила дело Таракана.

– Ага, я слышал, что вы таки пробрались на встречу с Палатазином, когда нам всем дали от ворот поворот. Думаю, что вы так или иначе разберетесь, что к чему. Э-э… послушайте, Гейл, помните, я вам рассказывал о моих затруднениях с женой? Так вот, я все-таки переехал и теперь, можно сказать, вольная птица. Как насчет того, чтобы поужинать сегодня со мной? Я получил ключ от «Плейбой-клуба», так что вы сможете взглянуть на мою новую квартиру и сказать, что там нужно…

– Сегодня? Э-э… нет, боюсь, что я не…

– Тогда завтра?

– Меня зовет редактор, Том. Поговорим об этом позже. И спасибо пребольшое за информацию. Пока-пока.

Она повесила трубку и перечитала свои записи. Рамона-Хайтс? Получается, что меньше чем за две недели осквернили четыре кладбища? Что за выродки могли пойти на такое? Сатанисты, адепты культа смерти, кто еще? Название «Гробокопатель» всего лишь несколько минут назад вызывало у нее отвращение, теперь же от него мороз пошел по коже. Она сложила в сумочку блокнот и пару биковских ручек и торопливо вышла из редакции, чтобы отправиться на кладбище Рамона-Хайтс.