Текст книги "Волшебники Маджипура"

После этого у него было немного времени, чтобы спокойно посидеть в своей гостиной и немного выпить с Мандрикарном, Вентой и еще несколькими близкими друзьями, а затем подошел черед банкета, на котором было слишком много крепкого вина и слишком много прекрасных блюд: груды тушеных овощей, огромные куски неведомого белого мяса, маринованного в пряном вине и подслащенного соком джуджуги, а затем тщательно продуманная дипломатичнейшая речь мэра Илдикара Венга. Накрепко усвоив полученный урок, он ни разу не упомянул ни Пранкипина, ни Конфалюма, ни кого-либо из иных предыдущих выдающихся посетителей Палагата, зато с величайшим оптимизмом говорил о грандиозных достижениях, которые предстоят короналю лорду Корсибару. Корсибар отвечал на это хотя и достаточно вежливо, но кратко. Право произносить речи он предоставил Гониволу, Олджеббину и Фаркванору, и каждый из них звонкими пустыми фразами восславил будущие потрясающие свершения новой власти и те замечательные выгоды, которые обязательно получат при ней обитатели долины Глэйдж.

Ни один из ораторов не забыл упомянуть новую звезду, появившуюся на небе предыдущей ночью. «Звезда лорда Корсибара» – называли они ее. Все восторженно говорили о ней как о знамении, утверждающем величие свершившегося события, недвусмысленное обещание наступления невиданной еще новой эры. Когда же после окончания пира, прежде чем разойтись по своим помещениям, все ненадолго вышли на воздух, Корсибар снова и снова вглядывался в темное небо, отыскивал глазами ярко сверкавшую точку и мысленно повторял: «Звезда лорда Корсибара, Звезда лорда Корсибара». Его снова охватило ощущение высоты собственного предназначения, грандиозности той судьбы, которая уже вознесла его на это почетное место и будет и впредь нести его – короналя! – вперед по жизни, мимо любых препятствий, которые могут встретиться на пути.

В эту ночь Корсибар впервые за много лет получил послание от Хозяйки Острова Сна.

Хозяйка редко обращалась к принцам Горы. Предметом ее исключительного внимания были рядовые обыватели, которые искали в ее посланиях покоя и совета.

Но сегодня она пришла к нему. Закрыв глаза, Корсибар почувствовал, как его затягивает крутящаяся светло-синяя воронка с золотым глазом на дальнем конце. Он знал, что сопротивляться вихрю бесполезно, и позволил свободно увлечь себя сквозь этот золотой глаз в царство тумана и теней.

Леди Кунигарда находилась в восьмиугольном белокаменном зале, расположенном в самом центре ее обители – Внутреннего храма на верхней террасе Острова Сна. Она прогуливалась над восьмигранным бассейном посреди зала. Кунигарда, женщина преклонных лет, внешне была поразительно похожа на своего брата Конфалюма: резкие черты лица, широко расставленные серые глаза, выдающиеся скулы и широкий волевой рот.

Он узнал ее сразу. Старшая сестра его отца была возведена в ранг Хозяйки острова, когда Корсибар и Тизмет были еще маленькими детьми, и ее пребывание на посту одной из владычиц Маджипура теперь, с появлением нового правителя, должно было вскоре закончиться. Корсибар встречался с нею всего лишь три раза за всю жизнь. Кунигарда обладала сильным и решительным характером, и каждая частица ее существа, как и у ее брата Конфалюма, была исполнена царственности. Сейчас она пристально и сурово смотрела на Корсибара сквозь завесу сна.

– Ты спишь на королевском ложе, Корсибар. Скажи мне. почему так получилось?

– Я король, Хозяйка, – ответил он голосом сновидений, пользоваться которым его научили еще в детстве. – Вы видели мою звезду? Это королевская звезда. Звезда лорда Корсибара.

– Да, – согласилась она, – звезда лорда Корсибара. Я тоже видела ее. – И стала говорить о ее появлении, и о нем, и о его сестре, и о его отце, недавно сделавшемся понтифексом, о приходе и уходе короналей и понтифексов на протяжении тысяч лет и о многих других вещах. Но ее продолжительный монолог совершал такие неожиданные виражи и повороты, что спящее сознание Корсибара могло лишь схватывать общий смысл ее слов, а позднее и вовсе утратило возможность что-либо понимать. Она, казалось, все время говорила сразу о двух или трех взаимоисключающих вещах, и поэтому каждая фраза имела свои собственные антитезу и отрицание, спрятанные где-то в середине, а он был не в состоянии разглядеть ни одной цельной нити, проходившей от начала до конца речи Повелительницы Снов.

Наконец она умолкла, смерила его долгим холодным пристальным взглядом и удалилась, оставив его рассматривать пустую комнату. Спустя несколько секунд он проснулся смущенным и встревоженным. Корсибару казалось, что визит строгой старухи все еще отзывается в его душе, как отдается в теле вибрация от звона большого колокола, после того как колокол уже умолк. Он напряг память, чтобы восстановить содержание сна, воспроизвести тот извилистый путь, по которому текли слова леди Кунигарды.

Она признала его в качестве законного короналя, он ничуть не сомневался в этом. Разве она не назвала его несколько раз «лорд Корсибар» и не говорила о Конфалюме как о понтифексе? С другой стороны, она однажды упомянула его отца как «пленника». Пленника Лабиринта, как многие втихомолку называют понтифекса, или пленника недавних событий? Значение этого слова было неоднозначным. В ее речах имелись и другие двусмысленности, расплывчатые и неопределенные фрагменты предсказаний, которые, возможно, подразумевали наступающие трудности и перемены. Но кого эти трудности и перемены должны были касаться? Говорила ли она о Престимионе, который уже все это испытал, или о нем самом, или же о ком-то, кто пока еще не участвовал в событиях?

Сон не просто встревожил Корсибара, но даже напугал его. Правда, он не мог назвать причин испуга, так как понял из послания очень немного, но все же оно, казалось, раскрывало перед ним мистические бездны темной будущности, предвещало изменение его положения к худшему, ибо отсюда, с самой вершины общества Маджипура, ему оставался единственный путь – вниз. К тому же ему показалось, что сон предупреждает его об имеющихся на его пути опасных рифах. Но было ли так на самом деле, или же он просто поддался внезапно нахлынувшим сомнениям, которые обязательно должны были сопровождать его блестящий успех? Этого он не знал. С тех пор как он в последний раз уделял внимание своим сновидениям или обращался к толкователям снов, чтобы те помогли ему понять увиденное, прошло столько времени, что он успел начисто позабыть технику интерпретации сновидений.

Корсибар решил было вызвать Санибак-Тастимуна и попросить его истолковать сон, но понял, что детали увиденного с такой скоростью улетучиваются у него из памяти, что скоро су-сухирису будет не с чем работать. И постепенно неприятные ощущения покинули его.

«Сновидение – это хорошее предзнаменование, – твердо сказал он себе, прервав раздумья с наступлением утра. – Это означает, что леди Кунигарда признает мое право на власть и подает руку, чтобы поддержать меня на первых шагах моего царствования.

Да, не стоит сомневаться. Это хорошее предзнаменование, совершенно определенно – хорошее предзнаменование!

Да. Да!»

– Ты хорошо спал, брат? – спросила его Тизмет за завтраком.

– Я получил послание от Повелительницы Снов, – ответил Корсибар.

Сестра взглянула на него с внезапной тревогой, и прокуратор Дантирия Самбайл, сидевший вместе с ними за длинным столом, тоже повернул свою тяжелую куполообразную голову. На его лице был написан глубокий интерес.

– Все хорошо, – спокойно сказал он и улыбнулся. – Хозяйка сообщила мне о своей любви и полной поддержке. Нас ждет процветание и торжество, в этом нет и не может быть ни малейшего сомнения.

5

Начало ночи середины лета, волшебная ночь, когда солнце еще стоит высоко в небе, вместе с ним ярко сияет Великая луна и еще две меньшие луны, а в зените небосвода блистают три огромные красные звезды, образующие «пряжку» созвездия, именуемого Кантимпрейл, ясно видимые, несмотря на совместное сияние солнца и лун. Новая звезда тоже находится на своем месте, она глядит своим жестоким обжигающим бело-голубым глазом, не обращая внимания на свечение конкурентов, звезда, которая, по предсказанию Свора, является добрым предзнаменованием для Престимиона.

Престимион в этот поздний час в одиночестве расхаживал взад-вперед по палубе «Фурии»; его глаза настороженно сверкали, все чувства были обострены. Он не испытывал удовольствия от красоты ночи, озарявших ее несовместимых на первый взгляд огней и разбегавшихся в разные стороны теней. Жизнерадостность, которая всю жизнь была неотъемлемым качеством принца, похоже, покинула его. Яростное возмущение, порожденное событиями в Тронном дворе, сменилось устойчивым чувством разочарования, своеобразным постоянным внутренним холодом, вытеснившим прежний горячий гнев, но ценой этого абсолютного самообладания была, как могло показаться со стороны, полная утрата эмоций, потеря способности воспринимать удовольствие, равно как и боль.

Он взглянул на небо и увидел, что солнце решилось наконец скрыться за горизонтом. Великая луна пересекла небосвод, упала за гряду восточных холмов, и небом завладели звезды; к сияющей красным троице Кантимпрейла присоединились теперь мириады младших светил. И эта странная новая бело-голубая звезда из зенита упорно пронизывала мир своим яростным взглядом, напоминавшим сверкающий шип. На какое-то время, как ему показалось, всего на мгновение, он присел в шезлонг и закрыл глаза – это произошло через считанные секунды после заката – а когда он разомкнул веки, уже снова наступало утро и долина верхнего течения Глэйдж постепенно заливалась изумительной розовой медью рассвета.

Глэйдж здесь была очень широка. По левую руку от Престимиона, где все еще господствовала темнота, к реке сбегались жестоко изъеденные эрозией устья глубоких оврагов; они прятались в предутреннем тумане, а восходящее солнце раскрашивало завесы испарений в яркие цвета праздничных знамен. С другой стороны вдоль реки раскинулся большой город Пендивэйн; множество его конических красных черепичных крыш сияли в предутреннем освещении.

Невдалеке на севере, вверх по течению, на западном берегу реки можно было рассмотреть темное пятно. Это был, как Престимион хорошо знал, Макропросопос, центр текстильного искусства. Гобелены, драпировки и кружева, производимые там, пользовались постоянным, никогда не ослабевающим спросом во всем мире.

Капитан Димитаир Ворт быстро вела судно по реке. Вскоре они должны были уже увидеть на горизонте вершину Замковой горы, а еще через некоторое время предстояло начать подъем на эту неизмеримо огромную гору к расположенной на самой вершине королевской обители, где… где… Внезапно рядом с ним, как будто ниоткуда, появился Свор.

– Нынче утром вы очень рано поднялись, Престимион, – сказал он вместо приветствия.

– Я просто не уходил отсюда всю ночь.

– Навестили ли вас здесь добрые духи?

– Я видел только звезды и луны, Свор, – ответил Престимион, даже не пытаясь симулировать хорошее настроение, – и еще солнечный свет в необычно ранний час. И никаких духов, ни единого.

– Да, но они-то видели вас.

– Не исключено, – холодным тоном без каких-либо эмоций сказал Престимион, желая подчеркнуть полнейшее отсутствие интереса к этой теме.

– А потом они навестили меня, пока я спал. Могу я рассказать вам мой сон, Престимион?

– Расскажите, если это доставит вам удовольствие, – вздохнул Престимион.

– Дух, посетивший меня, – начал Свор, – был похож на манкулайна, обитающего у нас в Сувраэле, маленького жирного манкулайна с красной спиной, утыканной тысячей острых кинжалов, из гущи которых печально выглядывают два больших желтых глаза. Я шел по огромной пустынной равнине, и вдруг рядом со мною возник этот клубок, грозно ощетинившийся длинными иглами. Но я понимал, что это существо не хочет причинить мне никакого вреда, что это просто его естественный облик, и тут оно по-дружески спросило меня: «Вы что-нибудь ищете, Свор? И что же вы потеряли?» Я сказал манкулайну что я искал корону, не для себя, нет, а ту корону, которую вы потеряли в Лабиринте и которую я должен снова найти для вас. И он ответил на это… Вы слушаете меня, Престимион?

– Конечно. Я весь внимание.

Свор не обратил внимания на иронию.

– Он сказал мне: «Если вы на самом деле хотите найти ее, то спросите о ней в городе Триггойне».

– В Триггойне?

– Вам доводилось слышать что-нибудь о Триггойне, Престимион?

Тот кивнул с мрачным видом.

– Согласно легенде, это город, населенный одними волшебниками, где кишат бесчисленные маги, образующие единый ковен5 , где практикуются все стили и манеры колдовства, а в воздухе ночью и днем витают светящиеся голубым светом огненные духи. Насколько я себе представляю, он должен находиться где-то на дальнем севере, за непреодолимыми пустынями, в Синталмонде или Мичиманге. Вообще-то я никогда не думал о том, чтобы посетить это место.

– Это место бесчисленных чудес и красот.

– Неужели вы были там, Свор?

– Лишь в сновидениях. Мое спящее сознание смогло три раза побывать в Триггойне.

– Тогда, может быть, вы будете настолько любезны, что будущей ночью, когда закроете свои проницательные глаза, предпримете еще одно, четвертое, путешествие туда? И по совету любезного манкулайна расспросите там насчет того, как вернуть мою потерянную корону. А, Свор? – Престимион громко рассмеялся, но в его глазах не было и малейшего проблеска жизнерадостности. – И, подозреваю, вы узнаете у любезных волшебников Триггойна, что корона, которую мы ищем, находится всего лишь в нескольких тысячах миль позади нас, на реке Глэйдж, и нам достаточно отправить вежливое и милое послание лорду Корсибару, а он пришлет ее нам сюда на корабле.

– Что это вы говорите насчет Триггойна? – с живым интересом спросил появившийся в этот момент на палубе Гиялорис.

– Наш добрый герцог Свор во сне узнал, что нам следует обратиться туда в поисках путей возвращения короны; что там мы узнаем, где ее найти, – объяснил Престимион. – Но видите ли, Свор, мы же не на самом деле потеряли корону, потому что никогда ею не владели, и вряд ли можно говорить о возвращении того, что нам не принадлежало. Мне говорили, что такая небрежность в использовании слов может быть опасной для волшебника.

Поставьте не туда в своем заклинании одно-единственное коротенькое словечко или даже слог – и вы с удивлением обнаружите, что подвластный вам демон раздирает вас на части в полной уверенности, что вы сами приказали ему это сделать.

Гиялорис бесцеремонным взмахом руки отмел неуклюжую попытку Престимиона пошутить.

– Я послушался бы Свора. Раз ему во сне было сказано, что мы сможем получить помощь в Триггойне, значит, нужно отправиться в Триггойн.

– А если ему во сне прикажут вести поиск среди метаморфов в Илиривойне или просить помощи у диких племен в снежных горах Граничья Кинтора, вы с такой же готовностью кинетесь туда? – осведомился Престимион, и в голосе его прозвучала неприкрытая насмешка.

– Во сне говорилось о Триггойне, – упрямо твердил Гиялорис. – И я думаю, что, если мы не найдем в Замке той поддержки, на которую надеемся, нам стоит отправиться в Триггойн.

Он буквально вцепился в эту идею, бесконечно разъясняя ее и вдаваясь в подробности, а «Фурия» тем временем быстро проскочила Пендивэйн и уже приближалась к Макропросопосу, где Димитаир Ворт намеревалась ненадолго остановиться, чтобы пополнить судовые припасы. Сон Свора о Триггойне вернул Гиялорису энтузиазм и надежду, его глаза от одной лишь мысли об этом месте, затерявшемся где-то в просторах севера, вновь обрели блеск и страсть.

Мудрые волшебники Триггойна непременно вернут встревоженный мир на путь истинный, настаивал Гиялорис. Его вера в них, говорил он, была безграничной. В Триггойне должны быть известны все тайны власти. Оказалось, что он уже давно решил когда-нибудь совершить паломничество туда просто ради блага собственной души, наняться там в услужение к кому-нибудь из верховных магов и попросить, чтобы в качестве платы его обучили основам этого великого искусства. Конечно, Престимион не станет отказываться от помощи Триггойна, если другие способы не принесут успеха, конечно нет! Конечно! Объединенное в едином порыве могущество чародеев даст Престимиону силу, благодаря которой тот сможет вернуть нарушенное положение вещей в мире к должному состоянию. Он верит в это всей душой, уверял Гиялорис. И так далее, и тому подобное, пока судно не оказалось у входа в гавань Макропросопоса.

Но там их ждал чрезвычайно неприятный сюрприз. Видимо, к делу были привлечены все ткачи Макропросопоса, и их усилиями набережная украсилась развевающимися флагами с портретами, на которых можно было безошибочно узнать Корсибара, и зелеными с золотом – королевских цветов – знаменами. Конечно, новый корональ обязательно должен был посетить Макропросопос, и город поспешно готовился приветствовать его должным образом.

– Можно ли приобрести то, что вам нужно, в каком-нибудь другом городе выше по течению? – спросил Престимион у Димитаир Ворт.

– Да, в Апокруне или в Стэнгард-Фолз. Можно потерпеть даже до Нимивана, хотя эти два предпочтительнее.

– Тогда пусть это будет Алокрун или Стэнгард-Фолз. Или Нимиван, или любое другое место по вашему усмотрению.

И они поплыли дальше, не останавливаясь в Макропросопосе.

Зрелище бесчисленных портретов Корсибара, трепетавших на ветру над набережной Макропросопоса, еще сильнее возбудило Гиялориса. Все фантазии о помощи со стороны волшебников, обитавших в Триггойне, сразу вылетели у него из головы, и теперь он доказывал, что им необходимо как можно быстрее добраться до Замка, а там прямо и открыто, с такой же смелостью, какую продемонстрировал Корсибар в Тронном дворе Лабиринта, объявить о прибытии законного короналя лорда Престимиона.

– Мы найдем способ добыть корону для вас, – сказал он Престимиону, – и вы пройдете в ней прямо через арку Дизимаула, а мы, вооруженные до зубов, будем идти рядом с вами и делать на каждом шагу знак Горящей Звезды.

– Корону… – протянул Престимион. – Горящей Звезды…

– Да, корону! И когда все они вылезут из домов, чтобы посмотреть, кто прибыл, вы объявите себя перед ними лордом Престимионом, подлинным короналем, согласно изначальному намерению лорда Конфалюма, и заставите их встать перед вами на колени. Они сразу же сделают это, как только увидят в вас истинную царственность. Им сразу же станет ясно, что все претензии Корсибара не имеют никакой законной силы, что он самозванец. А вы взойдете на трон, примете присягу от обитателей Замка и положите конец всей этой глупости.

– Так легко и просто, – без выражения произнес Свор. – Браво, Гиялорис!

– Да, браво! – воскликнул Септах Мелайн совсем другим тоном. Его глаза метали молнии. Было видно, что он тоже оказался в первый момент захвачен грубой решительностью этого плана, тем более что ярость, которую он испытывал с первого же момента захвата власти Корсибаром, почти не уступала чувству Гиялориса. – Этот план просто не может провалиться, – заявил Септах Мелайн. – Чиновники в Замке просто бесхребетные трусы и бездельники, и храбрости у них ничуть не больше, чем у стада блавов, а кости мягче, чем у громварков, живущих в болотах. Для них не имеет никакого значения, кто будет короналем – лорд Корсибар или лорд Престимион; им нужно лишь, чтобы кто-нибудь указывал им, что делать, а эту их потребность может удовлетворить тот, кто окажется там первым. И, пока Корсибар забавляется плаваньем по Глэйдж и объедается на королевских банкетах в гостях у обывателей Пендивэйна, Макропросопоса или Апокруна, Престимион может захватить Замок и трон с такой же легкостью, как ощипать ягоды с лозы винограда-сокки.

Эта искренняя поддержка еще больше усилила волнение Гиялориса. Еще несколько минут эти двое, не замечая ничего вокруг, с нарастающим жаром обсуждали между собой контрпереворот, покуда полностью не убедили друг друга в том, что нет ничего проще, чем превратить Престимиона в полноправного короналя при помощи всего лишь обращения к закону и здравому смыслу.

А когда по прошествии некоторого времени их пыл пошел на убыль, а порыв немедленно восстановить справедливость начал стихать, к ним повернулся Свор. В его глазах читалось презрение.

– Это самая безумная чушь, господа мои. Вы что, оба лишились рассудка? Если бы трон мог занять любой из принцев, которому пришло бы в голову, проходя мимо, потребовать его, то новый корональ появлялся бы у нас каждый раз, когда старому понадобилось бы покинуть Замок более чем на день.

Оба друга уставились на него, пораженные язвительной насмешкой в его тоне. Ни один не мог найти достойного ответа.

– Не забывайте также, – добавил Престимион, – что понтифекс Конфалюм так и не осудил вслух захват трона своим сыном и никогда не осудит. «Дело сделано, – вот что понтифекс сказал мне, когда мы последний раз говорили с ним в Лабиринте. – Власть теперь принадлежит Корсибару». Так он сказал и так себя ведет.

– Незаконно, – заметил Септах Мелайн.

– Умоляю вас, подскажите, какую же юридическую претензию я смогу предъявить? Разве меня когда-нибудь публично называли наследником короналя? Корсибар, по крайней мере так считается, имеет благословение понтифекса. И если мне так или иначе удастся завладеть Замком, то в глазах людей узурпатором буду выглядеть именно я, а не Корсибар. Если удастся…

Септах Мелайн и Гиялорис безучастно посмотрели друг на друга и снова промолчали. Но спустя несколько минут Септах Мелайн, чуть заметно пожав плечами, признал мудрость слов Престимиона.

А Свор резко сказал, обращаясь к обоим:

– Выслушайте меня. У нас уже выработан стратегический план, согласно которому, мы должны прибыть в Замок как лояльные подданные короналя лорда Корсибара, притворно преклонить перед ним колени и при этом тайно и тщательно готовить почву для его ниспровержения и возведения на престол принца Престимиона. На это потребуется время; возможно, пройдут годы, прежде чем всем станет ясно, насколько Корсибар непригоден для трона. Но, умоляю вас, давайте следовать этому плану, поскольку ничего лучшего у нас нет, и откажемся впредь от импульсивных разговоров насчет того, чтобы попросту объявить Престимиона королем и ждать, пока народ ляжет перед ним, расслабится и приготовится получать удовольствие.

Апокрун тоже встретил их портретами Корсибара, и Престимион приказал плыть мимо. Но Димитаир Ворт заявила, что теперь уже совершенно необходимо где-то причалить к берегу и приобрести все необходимое, а наилучшее место для этого – город Стэнгард-Фолз. Престимион согласился на это. Когда же «Фурия» встала у пирса, он с удовольствием обратил внимание на то, что их не приветствуют с берега портреты Корсибара.

Город Стэнгард-Фолз был славен двумя невиданными чудесами. Первым из чудес являлся водопад, вернее, целый каскад водопадов, возникший на грандиозном разломе поверхности земли, от которого долина резко понижалась к западу. Тот же самый геологический катаклизм, который породил стангардский ландшафт, выкинул в реку выше города по течению гигантскую, в милю длиной, скалу – цельную гладкую плиту розового гранита, похожую по форме на лежащую на боку краюху хлеба – разделившую русло Глэйдж на два рукава. Один из них, с восточной стороны огромного монолита, представлял собой собственно реку; вода в нем плавно и величественно текла мимо города к югу в своем неудержимом стремлении к отдаленному морю. Второй, западный, рукав был намного уже, и в нем, бурля, несся мощный поток, отходивший под острым углом от главного русла реки. Поток переваливал через край разлома, образовывая каскад из водопадов и порогов, по которому неисчислимые миллионы тонн бурлящей молочно-белой воды стремительно падали с высоты семи тысяч футов в расположенную далеко внизу чашу.

Рев водопадов Стэнгарда, грохот струй, разбивавшихся в мельчайшую водяную пыль о каменное ложе реки, можно было расслышать издалека, на добрую сотню миль вверх и вниз по реке, а уж вблизи от того места, где западный рукав Глэйдж обрывался в бездну, этот шум становился просто невыносимым. Там, где река начинала свой безумный спуск в долину, по обоим берегам были устроены смотровые площадки, откуда любопытные могли наблюдать, как кипящие воды низвергаются все ниже и ниже и скрываются наконец в вековечном тумане, пересеченном бесчисленными большими и малыми радугами. Но при этом зеваки должны были плотно затыкать уши ватой; в противном случае им угрожала вполне реальная опасность оглохнуть.

Но в этот раз ни сам Престимион, ни его спутники не заинтересовались чудесным зрелищем водопадов. Их привлекал иной вид, открывающийся из этих мест: с того рукава реки, в котором они находились, откуда не был виден бурлящий каскад, путешественники впервые увидели на северо-востоке величественный контур Замковой горы.

Нужно было всего лишь миновать излучину там, где река поворачивала на восток, прямо напротив блестящего розового монолита, породившего водопад, и она непостижимым образом возникала перед вами, подавляя своей огромностью большое наклонное плато, из которого вырастала. Земля плавно, но безостановочно поднималась по направлению к северу, а затем совершала головокружительный скачок на невообразимую высоту, отчего вся картина сразу обретала мистическое великолепие. Если смотреть из Стэнгард-Фолз, то казалось, что сверкающая серо-белая каменная громада, которая была Замковой горой, плавала в воздухе, как будто принадлежала какому-то другому миру, миру, который, протягивая сверху колоссальную руку, плавно сливался с небом Маджипура.

Она во много раз превосходила любую из прочих величайших гор Маджипура и, возможно, любую из гор всех планет во всей вселенной. Если подняться еще выше по реке, то Гора превращалась в необъятно широкую стену, уходящую в небеса, как поставленный на ребро материк. Но в этой части долины Глэйдж путешественников отделяла от нее тысяча миль, если не больше. Отсюда можно было, сделав некоторое усилие, представить себе ее коническую форму с широким основанием и узкой вершиной, с облачным поясом где-то посредине. И даже, пожалуй, убедить себя в том, что видишь сверкающие искорки, представляющие собой некоторые из пятидесяти могущественных городов, уцепившихся за склоны Горы, и Замок, который разлегся на самой вершине высочайшего из ее пиков, на высоте в тридцать миль.

– Ну наконец-то! – воскликнул Гиялорис. – Можно ли где-нибудь найти еще хоть что-то столь же прекрасное? Всякий раз, когда я вижу ее, меня охватывает озноб от благоговейного восхищения, мне хочется плакать. – И он, забывшись, хлопнул стоявшего рядом с ним Свора по спине, отчего тот чуть не подлетел в воздух. – Ну, мой храбрый Свор? Что вы скажете? Разве это не самое великолепное зрелище во вселенной?! Да посмотрите вы туда, Свор! Поднимите глаза!

– Да, это прекрасный вид, действительно совершенно изумительный, – ответил Свор, предварительно откашлявшись и пошевелив сначала одним плечом, а затем другим, как будто желал убедиться в их целости. – Вы правы, мой друг, вид великолепен, и я искренне восхищаюсь им, несмотря даже на то, что вы в своем порыве энтузиазма чуть не лишили меня зубов.

Престимион смотрел на этого монарха гор, и его глаза блестели. Он ничего не говорил, только смотрел и смотрел. Через несколько минут Септах Мелайн склонился к уху невысокого принца и прошептал:

– Вот ваш замок, мой лорд.

Престимион кивнул, но ничего не сказал в ответ.

Они постарались насколько возможно сократить свое пребывание в Стэнгард-Фолз. Сошедший на берег вместе с капитаном Нилгир Сумананд сообщил, что в этом городе тоже вывешены портреты лорда Корсибара. Их было не так много, как в Макропросопосе, но вполне достаточно для того, чтобы заключить – местные жители информированы о переменах во власти и не возражают против них.

Плаванье продолжалось. Город за городом сменяли друг друга на берегах реки: Нимиван и Трейз, Гидасп и Даванампия, Митрипонд и Сторп. В плодородной долине Глэйдж обитали миллионы людей. Но тут долина кончалась, переходя в предгорья, поднимавшиеся до огромного плато, посреди которого круто вздымалась к небу сама колоссальная Гора. Теперь, когда пассажиры «Фурии» смотрели на север, им казалось, что река стекает прямо с небес, а их отважному суденышку приходилось порой карабкаться по едва ли не вертикальным водным стенам.

По обеим сторонам Глэйдж появились многочисленные притоки – реки, речки и ручьи, берущие начало высоко на склонах Горы. И по мере того как они проходили мимо каждого очередного устья, Глэйдж становился все более мелководным, постепенно превращаясь из могучего потока, по которому они так долго плыли, в одну из множества рек, образовывавших, сливаясь воедино, ту величественную реку, что осталась у них за спиной. И поселения здесь – Джеррик, Ганбол, Саттинор, Вров – были не такими, как те, что остались ниже по реке. Это были не большие процветающие города, а скорее рыбацкие деревни, почти полностью скрытые в густой темно-зеленой листве предгорных лесов, которые доходили до самого края воды. В Амблеморне их речное путешествие закончилось. Здесь Глэйдж зарождалась из множества ручьев, сбегавших с отрогов Горы, и дальше водного пути не было. Путники распрощались с Димитаир Ворт и ее командой и приступили к поискам парящих экипажей, на которых предстояло совершить остаток пути до Замка.

На это потребовалось несколько дней, так что Престимиону и его спутникам поневоле пришлось задержаться в Амблеморне, огромном древнем городе, где узкие извилистые улицы сплетались в запутанные лабиринты, а стены, сложенные из дикого камня, были плотно увиты одеревеневшими от старости виноградными лозами.

Из Пятидесяти Городов, приютившихся на груди Горы, Амблеморн был самым старым. Именно отсюда около двенадцати тысяч лет назад первопоселенцы начали завоевание Горы, забираясь вверх по голым скалам и устанавливая машины, которые принесли тепло, свет и воздух на холодные и безжизненные до того высоты. Шаг за шагом они расширяли освоенные территории, пока наконец вся гигантская гора не превратилась в царство вечной ароматной весны, даже ее вершина, соприкасавшаяся с вечной мглой космоса. В центре Амблеморна стоял памятник из казавшегося прозрачным черного велатисского мрамора, окруженный невысокими халатинговыми деревьями, круглый год увенчанными коронами темно-красных и золотых цветов, ронявших лепестки на надпись, извещавшую о том, что некогда здесь проходила граница жизни:

«ВСЕ, ЧТО ВЫШЕ ЭТОГО МЕСТА,

НЕКОГДА БЫЛО БЕЗЖИЗНЕННЫМ».

Зеленые с золотом знамена нового короналя были развешаны по всему Амблеморну. Кто-то водрузил одно даже на пьедестал памятника.