Текст книги "Волшебники Маджипура"

6

Гнев, испуг и сумасшедшее, с трудом сдерживаемое возбуждение переполняли Тизмет, когда она быстрыми шагами, почти бегом, покидала кабинет брата. К добру ли, а может, к худу, но она выложила свои карты. И теперь ее жизнь должны были определять последствия этого поступка.

Она твердо знала, что между ею и Корсибаром не может быть никакого мира до тех пор, пока проблема не разрешится. Это было совершенно ясно. Высказанное требование – такое требование! – нельзя было ни взять обратно, ни забыть, но лишь только принять или отвергнуть. Корсибар знал, что она говорила серьезно; исполненный тревоги и страха взгляд, которым брат смотрел на нее, пока она излагала свои цели, сказал ей очень много. Он уже понял, каким противником она может стать.

Но, раздумывала Тизмет, не слишком ли легко она отнеслась к его новому королевскому положению? Всю свою и его жизнь она знала, как держать себя с Корсибаром, и он никогда не мог отказать ей ни в чем; и впрямь, мало кто может отказать человеку, который просит о чем-то достаточно ласково, достаточно заискивающе или достаточно твердо. Но все же теперь он был не просто ее красивым, но податливым братом Корсибаром; он был короналем, лордом Маджипура.

Корона, как когда-то прочла Тизмет, могла иногда облагородить и возвеличить своего владельца. В старинных хрониках говорилось о том, что принц Канаба был веселым лентяем, прожигателем жизни до тех пор, пока понтифекс Хэвилбоув не выбрал его, чтобы сделать своим короналем, и он немедленно забыл о всех своих бесчинствах и обрел ту серьезность, которая требуется королю. А еще был лорд Симинэйв: тоже, судя по всему, пьяница и игрок – пока не обрел корону, а после этого он навсегда предался строгой и праведной, почти монашеской жизни. Или лорд Крифон, который, как считают, был слабым человеком и полностью подчинялся пагубному влиянию своего друга Феритрейна – вплоть до следующего дня после коронации, когда без предупреждения сослал Феритрейна до конца жизни в Сувраэль. Не могло ли получиться так, что Корсибар, став королем, тоже внезапно обрел неожиданную силу характера?

Обдумывая все это, снова и снова спрашивая себя, не причинила ли она себе непоправимого вреда, предприняв эту смелую и, возможно, опрометчивую атаку на единоличную королевскую власть Корсибара, Тизмет в волнении промчалось через внутренний Замок, через двор Пинитора, мимо дурацкой башни дурацкого лорда Ариока, в оранжерею ее отца, вдоль парапета Гуаделума на площадь Вильдивара, а оттуда по Девяносто девяти ступеням обратно во внутреннюю часть Замка, мимо часовен, арсеналов, через внутренние дворы и плацы, пока не оказалась перед одним из входов в огромную библиотеку, основанную лордом Стиамотом, кирпичная стена которой, извиваясь, как неимоверно длинная змея, проползала сквозь центр Замка от одной его стороны до другой и, изгибаясь, обходила его, почти замыкая круг.

Поговаривали, что здесь имелись все книги, которые когда-либо издавались во всем цивилизованном мире. Согбенные под тяжестью лет бледные от постоянного пребывания в помещении мудрые старые библиотекари целыми днями перебирали дрожащими тощими руками бесчисленные тома, расставляли их и стирали с них пыль, то и дело благоговейно замирая перед той или иной жемчужиной необозримого собрания.

Надпись у входа извещала, что здесь находится отделение истории. Тизмет уже много лет не заходила в библиотеку, но сейчас, повинуясь неясному импульсу, помчалась туда. Она сама не знала, зачем ей это.

Возможно, она рассчитывала найти какую-то забытую древнюю летопись, в которой обнаружились бы записи о жившей многие тысячи лет назад сестре короналя, которая неким странным образом добилась обретения короны. Она так с такой скоростью влетела в дверь, что врезалась в невысокого коренастого человека, который столь же торопливо шел ей навстречу. Тизмет ударилась о незнакомца грудью и плечом с такой силой, что ее развернуло; у нее перехватило дыхание. Сильная рука подхватила ее и не позволила врезаться в стену

Принцесса остановилась, чтобы перевести дух, и оперлась рукой о стену.

– Прошу простить меня, – пробормотала она, еще не до конца придя в себя, – я так сожалею. Мне следовало быть повнимательнее…

Это был Престимион. Стройный, аккуратный, одетый в прекрасно скроенный камзол из мягкой белой кожи и бледно-зеленые рейтузы, отделанные волнистыми полосами оранжевого бархата.

– С вами все в порядке? – спросил он.

– Только… только немного ушиблась.

Он стоял перед нею, приятно улыбаясь. Казалось, что он вовсе не заметил столкновения. В левой руке он держал три книги, еще несколько валялись под ногами. Тизмет заставила себя вымученно улыбнуться. Ее грудь болела от удара, и ей хотелось потереть ее, но ведь не перед ним же! Она сделал было шаг вперед, но Престимион, протянув руку, остановил ее.

– Прошу вас, раз уж мы так столкнулись друг с другом… Нельзя ли мне поговорить с вами, Тизмет?

– Здесь? Сейчас?

– Прошу вас, – повторил Престимион. Изящным движением он поднял упавшие книги и, взяв всю стопку под мышку, любезно предложил ей руку. Тизмет была просто не в состоянии воспротивиться, вся ее ярость была истрачена в столкновении с Корсибаром. Он провел ее внутрь, в одну из тех кабинок, где веками сидели ученые, штудируя тома, найденные на бесконечных стеллажах, тянувшихся по длинным туннелям вниз, в сердце Замковой горы.

Они сидели напротив друг друга, и кучка книг лежала между ними, словно баррикада. Тизмет были хорошо знакомы проницательные близко посаженные зеленовато-синие глаза Престимиона, его узкое лицо, тонкие красиво очерченные губы, широкие плечи. Он был бы еще красивее, подумала она, будь его волосы более блестящими. Но он и так был привлекательным мужчиной. Тизмет, как бы со стороны, удивилась тому, что вдруг подумала об этом.

– Вы за что-то сердитесь на меня, Тизмет? – спросил он.

– Сержусь? Почему вы так думаете?

– Я видел вас недавно на турнире, вы смотрели не на арену, и на вашем лице было написано выражение, которое я назвал бы яростью. Сначала мне показалось, что ваш горящий взгляд был направлен на вашу мать, но Септах Мелайн предположил, что это было не так, что вы смотрели на меня.

– Он был неправ. Между нами не было никакой ссоры, Престимион.

– Значит, вы поссорились с матерью? – Эти слова сопровождались мимолетной веселой улыбкой.

Тизмет постаралась улыбнуться в ответ.

– У моей матери тяжелый характер, и для меня оказалось нелегко увидеть ее спустя все эти годы. Но нет, нет, с ней у меня тоже не было ничего такого, что можно было бы назвать ссорой. Как и ни с кем другим. Я нахожусь в согласии с миром. Если на площади Вильдивара у меня был напряженный вид, то это лишь из-за самого турнира, из-за страха, что кто-нибудь пострадает. Я никогда не могла понять, какое удовольствие вы, мужчины, испытываете, участвуя в этих развлечениях и наблюдая за ними. – Это была чистая ложь, каждое слово, и бровь Престимиона чуть заметно дернулась; вероятно, он был не в состоянии полностью скрыть своего удивления. Но принцесса спокойно продолжала: – Скорее, я могла бы ожидать, что вы затаили гнев по отношению ко мне. Или хотя бы к моему брату. Но вы производите впечатление воплощенного дружелюбия.

– Вы и я всегда были добрыми друзьями, не правда ли, Тизмет?

Эта фраза тоже была ложью, по крайней мере, она была столь же далека от правды, как и ее слова. Она ответила на нее скромной улыбкой и даже слегка покраснела.

А Престимион продолжал говорить все тем же добродушным тоном.

– Что касается восхождения Корсибара на трон… Что ж, конечно, я был поражен этим, как и все остальные, даже, пожалуй, сильнее большинства. В этом я откровенно признаюсь. Но затаить гнев? Это все равно что затаить гнев на промочивший вас дождь. Это случилось, и дело теперь обстоит именно так, как оно обстоит. Корсибар наш корональ, и я желаю ему долгой жизни и счастливого правления. Кто мог бы желать ему чего-либо другого?

Тизмет придала своей улыбке хитрое понимающее выражение.

– Вы хотите сказать, что не испытываете даже чувства негодования?

– Здесь больше подошло бы слово «разочарование». Вы же знаете, что я надеялся стать королем.

– Да, об этом знали все.

– Но жизнь повернулась ко мне другим боком, ну, так тому и быть. В жизни есть иные удовольствия кроме сидения на троне и издания декретов, и я надеюсь теперь вкусить их полной мерой.

Его пристальный взгляд смущал ее. Снова, как некогда в Лабиринте, она почувствовала неожиданное влечение к нему. Тогда это ужаснуло ее и привело в бешенство, но тогда Престимион был врагом, конкурентом. Теперь все это осталось в прошлом. Даже если отбросить две трети из того, что он сейчас сказал, ей все же казалось, что он смирился с судьбой. К тому же она замечала явные признаки его влечения к ней. А нельзя ли это каким-нибудь образом использовать в ее собственной борьбе с Корсибаром, подумала Тизмет.

И как раз в тот момент, когда у нее в голове мелькнула эта мысль, он поднялся и взял стопку книг под мышку.

– Ну вот и прекрасно, – сказал он, – у меня стало намного легче на душе. Я очень не хотел бы, чтобы между нами вдруг возникла неприязнь, Тизмет.

– Да, – согласилась она, глядя, как он выходит из кабинки, – пусть между нами не будет никакой неприязни.

– Пришла леди Роксивейл, ваша мать, лорд Корсибар, – сообщил мажордом.

Она выглядела потрясающе. Хрупкого сложения, миниатюрная, смуглая и сверхъестественно красивая Роксивейл была настолько похожа на Тизмет, что можно было подумать, что именно она, а не ее сын Корсибар является близнецом Тизмет. Ее черные вьющиеся волосы сверкали тем же глянцевым блеском, а в глазах играл тот же дьявольский огонек. Она вступила в кабинет Корсибара, одетая в короткое туго обтягивающее фигуру платье из блестящего черного шелка с бледными пурпурными узорами, украшенное множеством оборочек, бисерными вышивками и кружевами. Вырез у платья был настолько глубоким, что высокие, полные и крепкие, как у девушки, груди леди Роксивейл оказались почти не прикрытыми. Она источала приятный густой аромат фунисарового масла. Глядя на ее совершенно ровный темный загар, можно было предположить, что она предпочитала прогуливаться по своему солнечному острову нагишом.

Корсибар глядел на нее в изумлении.

– Вам следовало бы одеться, перед тем как прийти ко мне.

– Зачем же? Разве я настолько страшна?

– Вы моя мать.

– И поэтому должна одеваться каким-то особым способом? Я не приучена к старушечьим одеждам и к тому же не вижу причины проявлять в твоем присутствии излишнюю скромность. Мы не знакомы друг с другом, Корсибар. Ты был еще совсем младенцем, когда я покинула Замок. И я вовсе не чувствую себя чьей-то матерью.

– Тем не менее вы все же ею являетесь. Прикройтесь!

– Тебя тревожит вид моего тела? В таком случае прости меня, – кокетливо улыбнувшись, ответила Роксивейл. Она, конечно, заранее предугадала его реакцию на свою внешность и сейчас искренне наслаждалась происходящим.

Корсибар теперь понял, почему лорд Конфалюм не слишком сожалел о том, что супруга покинула его.

Он продолжал так же холодно смотреть на мать. Ее улыбка сменилась озорной усмешкой, и она еще немного сдвинула вниз складку шелка, прикрывавшую грудь.

– Я пришла, чтобы попрощаться с тобой, – сказала она. – Не позже чем через два дня я отправлюсь в путешествие на Остров Повелительницы Снов, где, полагаю, меня ждет жестокая борьба с твоей теткой Кунигардой.

– Борьба? За власть?

– Она не написала мне ни слова. Не сообщила о том, что ждет меня. Не прислала никого, кто мог бы сопровождать меня на Остров. И, естественно, ни словом не обмолвилась о тех инструкциях, которое она должна передать новой Хозяйке. Совершенно не похоже ни на то, чтобы она признала тебя короналем, ни на то, что она намеревается уступить свой пост.

– Ах! – без выражения воскликнул Корсибар. Он уже хорошо усвоил, насколько ценным для короля может быть это междометие.

– Конечно, добровольно или нет, но ей придется уступить место, когда я попаду туда. Ты король, я твоя мать, а правила есть правила: мать короналя становится Хозяйкой Острова, и от этого никуда не деться. Однако я думаю, что хлопот все же будет достаточно. Кунигарда твердолобая, жесткая и упрямая особа и ничего не уступает легко. Я хорошо помню ее с давних лет.

– Если она откажется освободить для вас это место, – сказал Корсибар, – я пошлю ей приказ сделать это.

Роксивейл рассмеялась резким, немного визгливым смехом, который резанул Корсибара, как напильник.

– Раз она не воспринимает тебя законным короналем, то вряд ли уступит мне власть. Ну, и какое, в таком случае, значение для нее может иметь твой приказ? Нет, Корсибар, оставь ее мне, а уж я приведу все в порядок.

– Матушка, неужели вы на самом деле хотите быть Хозяйкой Острова?

Казалось, что этот вопрос застал ее врасплох.

– Да! – сказала она спустя несколько секунд. – Конечно же. Почему ты спросил об этом?

– Я слышал, что вас… тебя всегда вполне устраивал ваш остров в Заливе, – ни на секунду не задумавшись, ответил он. – Твой прекрасный дворец, мягкий теплый бриз, яркий солнечный свет, твоя… ваша роскошная и праздная жизнь.

– И дворец, и бриз, и солнечный свет, ну и, конечно, роскошь я, если захочу, с тем же успехом буду иметь и на Острове Сна. Что же касается праздности, у меня было ее более чем достаточно на целую жизнь.

– Ах, – снова сказал он.

– Ты же понимаешь, я никогда не рассчитывала стать Хозяйкой Острова или кем-то еще, кроме как бывшей женой лорда Конфалюма, кем я и была. Но что же это значило? Миру я была известна лишь по имени человека, за которого я когда-то вышла замуж. Когда я жила в Замке, у меня не было никаких занятий с рассвета до темноты и очень мало занятий по ночам. Примерно также я жила и на Шамбетиррантиле. Но тут ты, Корсибар, каким-то образом умудрился стать короналем, а это делает меня Хозяйкой Острова, за что я тебе бесконечно благодарна. Наконец-то я получила в этом мире достойную роль. О да, я жажду власти! Не заблуждайся на этот счет, сын.

– Понимаю, – сказал он.

Это значило, что она была очень похожа на Тизмет не только внешностью, но и душой. Красивая праздная женщина, слишком умная для того, чтобы удовлетвориться собственным положением. Да, конечно, Роксивейл была во всех отношениях матерью своей дочери. Он никогда не сомневался в этом, просто сейчас получил дополнительное подтверждение.

– Между прочим, как Конфалюм все это воспринял? – бесцеремонно спросила она.

– Что – все?

– Это. Когда Пранкипин умер, ты выхватил корону из его рук и надел ее себе на голову. Ведь ты поступил именно так, верно? Во всяком случае, так говорят. Мы, я и Конфалюм, на днях поговорили несколько минут; по-моему, это были первые слова, которыми мы обменялись за последние двадцать лет. Мне показалось, что он очень изменился. Это лишь тень того человека, которого я знала. В нем не осталось внутреннего содержания. Как ты думаешь, он здоров?

– Насколько мне известно, его здоровье в полном порядке.

– Но тем не менее он позволил тебе стать короналем? И вообще не возражал? Ведь, как я слышала, он предполагал посадить на трон Престимиона.

Почему же Конфалюм ничего не сказал, не остановил тебя?

– Все уже было сделано, – ответил Корсибар. – Мы считали – Тизмет, Фаркванор, кое-кто еще, ну и, конечно, я – что Престимион не годится для трона, что он слишком горд, слишком поглощен собою. И в нем не было настоящей царственности: он держался совсем не так, как, по моему мнению, подобает королю. Он всегда чересчур охотно якшался невесть с кем. Так что я решил действовать. И все произошло так стремительно, что отец не смог или не захотел вмешаться. Он позволил этому свершиться, и мы победили.

– Горд и поглощен собою… Точно так же я описала бы твоего отца. Ты знаешь, мне никогда не нравился Конфалюм. Я говорю не о любви, мой мальчик. Я никогда не испытывала к нему даже симпатии. Жесткий, напыщенный, полностью погруженный в ощущение того, насколько великим короналем он является. Спать с ним было все равно что спать со статуей Стиамота. Поэтому однажды утром, вскоре после того, как ты и твоя сестра появились на свет, я проснулась и сказала себе, что у меня нет больше никакой причины оставаться здесь, что мне совершенно неинтересно воспитывать детей и еще менее – быть супругой короналя. И я уехала. Но все равно меня удивляет, что Конфалюм позволил тебе устроить такую штуку – провозгласить себя короналем. Должно быть, он сильно постарел.

– Да, он не молод, – веско сказал Корсибар, кинув отчаянный взгляд на дверь. Хоть бы кто-нибудь постучал и прервал этот тягостный разговор. Но, к сожалению, на вторую половину дня у него не было намечено никаких посетителей.

– Что ж, матушка… – начал было он.

– Не пугайся, – прервала она его. – Я уже довольно скоро уйду. Но мне нужно сначала сказать тебе еще несколько слов, дать материнский совет.

Корсибар улыбнулся впервые за все то время, пока она находилась в кабинете.

– Лучше поздно, чем никогда, так что ли?

– Возможно, материнский совет это не совсем верное название. Точнее было бы – совещание правительства. Ведь мы оба теперь властители. Это политический совет.

– Очень хорошо.

– Первое. Как можно скорее выдай Тизмет замуж. Отдай ее кому-нибудь из своих красивых молодых дворян, например Навигорну. Или твоему другу Мандрикарну, тому, который из Сти. Это должен быть достаточно дюжий человек, который сможет в полном смысле удовлетворить ее, и притом достаточно лояльный к тебе, чтобы ему не пришло в голову сразу же после женитьбы на сестре короналя начать против тебя интриги. Ты не должен позволить ей оставаться одинокой. Красивые одинокие женщины – беспокойные существа, а беспокойные женщины устраивают неприятности. Уж я-то знаю это, Корсибар.

– И основы для тревоги уже появились, – заметил Корсибар. – Я благодарю за совет и приму его к сведению.

– Второе, – продолжала Роксивейл. – Избавься от Престимиона.

Он вскинул голову от удивления.

– Избавиться?..

– Именно. Только не высылай его. Проследи, чтобы он исчез навсегда.

Надеюсь, в твоем окружении есть кто-нибудь, хорошо умеющий устраивать такие вещи?

– Думаю, Фаркванор. Или Санибак-Тастимун. Но Престимион не представляет никакой опасности! Судя по всему, он полностью смирился с потерей короны.

– Ты так думаешь?

– О, конечно, это его глубоко задело, тут не может быть сомнений. Но он трезвый практичный человек. Я король, за мной армия, и что он может этому противопоставить? Он благонамеренный чистосердечный человек. Я всегда относился к нему как к другу.

– Другу… – презрительно передразнила Роксивейл.

– Да, как к другу! Что вы… ты знаешь об этом? Для тебя все эти люди – просто имена, но я-то провел с ними всю жизнь. Конечно, Престимион думает, что был бы лучшим короналем, но что ему еще остается? Все, дело сделано! Трон перешел от отца ко мне, и Престимион знает, что вернуть ничего нельзя. Я не желаю причинять ему никакого вреда, наоборот, намерен предложить ему высокое место в правительстве, чтобы умиротворить его, притушить негодование, которое он, несомненно, все еще ощущает.

– Избавься от него, – повторила Роксивейл. – Такого человека не купишь местом в совете. Он такой же гордец, также поглощен собой, как Конфалюм. Я знала его отца: тоже гордый человек, похожий в этом на твоего. И Престимион таков же. Если он в последнее время не проявляет враждебности к тебе, то лишь потому, что выжидает своего часа, ловит момент, чтобы сделать ход. Говорю тебе, Корсибар, он не успокоится, пока не примерит твою корону, наступив на твой труп. Убей его.

Корсибар помотал головой.

– Я уже принял дурной совет своего мага Санибак-Тастимуна, и мы попытались убить Гиялориса, друга Престимиона, на турнире. Ничего худшего для нас просто нельзя было придумать. Я не пойду на убийство. Престимион ничем не угрожает мне, и я не стану причинять ему зло.

– Ну что ж, поступай, как считаешь нужным, – Роксивейл лениво повела рукой. – Но я предложила бы все-таки каким-то образом проверить его, посмотреть, так ли доброжелательно он настроен к тебе, как ты полагаешь. И сделать это не откладывая.

– Я подумаю об этом. – Он потер руки, как будто внезапно замерз, и пожелал про себя, чтобы она очутилась за десять тысяч миль отсюда. – У тебя есть еще какие-нибудь советы?

– Этого достаточно, я думаю. Ну что ж, встань из-за стола, мой мальчик. Поцелуй на прощанье свою мать. – Ее глаза как-то странно сверкнули. Когда Корсибар обнял ее, она крепко прижалась к нему всем телом и потерлась о его грудь. Ее поцелуй нисколько не напоминал материнский. Он поспешно отпустил ее; она повернулась и вышла, не сказав больше ни слова.

– Еще одно приглашение от Корсибара, – сказал Престимион. – На сей раз частная аудиенция в тронном зале Конфалюма.

– По какому же поводу? – поинтересовался Свор. Он стоял, повернувшись спиной к большому полукруглому окну в комнате апартаментов Престимиона, удобной просторной квартиры в здании из белого кирпича, известном как Башня Муннерака. Оно находилось в восточной части Замка и служило местом жительства принцев такого ранга, как Престимион. Было уже позднее утро. Сквозь ограненные оконные стекла в комнату вливались яркие потоки зеленовато-золотого света.

– Насчет места в правительстве, которое он намерен мне предложить, – ответил Престимион. – Это продолжение того разговора, который у нас состоялся в последний день нашего пребывания в Лабиринте, когда он сказал, что собирается предложить мне занять высокий пост.

– Будьте осторожнее, – сказал Септах Мелайн. – Подарки врагов часто скрывают яд.

– Что вы имеете в виду? – спросил Престимион.

– Подозреваю, что его цель состоит в том, чтобы скомпрометировать вас, сделать вас своим соучастником в узурпации короны. К тому же, если вы какое-то время будете сидеть по правую руку от него в зале совета, одобряя его законы, декреты и назначения, а затем в один прекрасный день восстанете и потребуете от него отречения, то будете выглядеть просто неблагодарным и чрезмерно честолюбивым приближенным, изменником, подло напавшим на своего патрона.

– Это ему не удастся, лишь в том случае, если я все так же буду держаться от него подальше, и, не начиная открытого бунта, не приму от него никакого поста, стану все время подчеркивать дистанцию между собой и тем режимом, который я собираюсь в должное время заклеймить как незаконный. Да. Именно так. Но что если он не позволит мне поддерживать эту дистанцию?

– А как он сможет вам помешать? – спросил Септах Мелайн.

– Заняв позицию «кто не со мной, тот против меня, – сказал Свор, прежде чем Престимион успел ответить. – Наверняка Фаркванор уже постарался вложить эту мысль в голову Корсибара: попытаться купить лояльность Престимиона, приблизив его к себе, поручив ему почетное место в правительстве. А если Престимион откажется, это послужит доказательством того, что он готовит неприятности. Именно такой совет я дал бы Престимиону, если бы все сложилось наоборот.

– Н-да… – протянул Септах Мелайн. Он держал на коленях свою шпагу и полировал клинок куском замши. – Вы и граф Фаркванор – две горошины из одного стручка. Стоит только прицепить ему на лицо похожую бороду, и, наверно, никто не сможет различить вас.

– И когда же должна состояться эта аудиенция? – спросил Гиялорис, который все это время хранил молчание.

– Сегодня. Через час.

– И вас будет только двое, вы и он?

– Скорее всего, да.

– Тогда возьмите кинжал, – сказал Гиялорис. – Встаньте поближе к нему, внимательно слушайте все, что он станет говорить, улыбайтесь, кланяйтесь, не давайте ему никакого повода для неудовольствия, а потом, когда ваш разговор станет совсем теплым и дружеским, выньте кинжал, вонзите ему в сердце, возложите корону себе на голову и объявите себя короналем.

– Браво, Гиялорис! – воскликнул Септах Мелайн. – Вы, должно быть, брали уроки предательства и вероломства у нашего дорогого герцога Свора! И, похоже, оказались способным учеником.

– Предательство, – холодно возразил Гиялорис, – совершил Корсибар, украв корону. А это лишь вернет все на свои места. Где вы видите здесь бесчестье?

– А вы думаете, что рядом с Корсибаром не будет охраны? – сказал Престимион. Его голос звучал очень спокойно; он был скорее удивлен, чем разгневан предложением Гиялориса, хотя оно, безусловно, было возмутительным. – Допустим, я зарежу его, но уже через несколько секунд мое тело ляжет рядом с ним на полу тронного зала. Так что мое царствование окажется очень кратким. Но я знаю, Гиялорис, что это был искренний дружеский совет. Вы хотите, чтобы я стал короналем, и, похоже, даже больше меня самого.

– Что же вы станете делать, оказавшись лицом к лицу с Корсибаром? – спросил Свор.

– У меня нет готового плана, – хмуро сказал Престимион. – А что вы могли бы мне посоветовать, за исключением, конечно, спрятанных за поясом кинжалов?

– Лучше всего было бы не ходить туда вообще, – сказал Септах Мелайн. – Ну а если это невозможно, то побольше слушать, поменьше говорить, а когда он сделает вам предложение, сказать, что вам нужно время все обдумать, что вы должны сначала посоветоваться с вашей матерью леди Териссой, закончить кое-какие неотложные дела в имении, ну и так далее.

– Отлично. Это даст мне немного времени, но только немного.

– Жаль, что я не могу предложить вам ничего более действенного, – ответил Септах Мелайн.

– Я тоже.

– Эта аудиенция, вы сказали, состоится в тронном зале? – спросил Свор. – Не в кабинете Короналя?

– Да, в тронном зале, – подтвердил Престимион. Лицо Свора совсем помрачнело. Он повернулся и теперь смотрел в окно, а не на Престимиона.

– Меня это очень беспокоит. Он боится вас. Королевский кабинет очень величественный, но, очевидно, он все же считает его недостаточно парадным для этой встречи. Он хочет воздействовать на вас всеми имеющимися в его распоряжении средствами. А это говорит о слабости его духа. Слабый духом враг, имеющий в своем распоряжении большую силу, гораздо опаснее, чем сильный. Он может нанести удар из одного только страха, как зажатая в угол змея. Будьте осторожнее, Престимион.

– Да, об этом я, конечно, не забуду. – Он распахнул дверь своей гардеробной комнаты и принялся изучать имевшуюся там одежду. – Еще одна серьезная проблема, господа: стоит ли мне одеться роскошно, как приличествует знатному принцу, приглашенному к короналю? Или это может подействовать на него раздражающе и мне следует выглядеть поскромнее, подобно покорному вассалу, каким он, без сомнения, хотел бы меня видеть, чтобы вселить в него спокойствие? – Престимион рассмеялся, – И все же я не хочу, чтобы он воспринимал меня слишком уж несерьезно. Вероятно, лучшим вариантом будет средний, как, впрочем, и во всем.

Он выбрал в конце концов простой с виду, но дорогой наряд: белую шелковую тунику, которая на первый взгляд казалась хлопчатобумажной, серые рейтузы из той же вводящей в заблуждение материи, обычный красный плащ, изящно украшенный по краям – но только по краям – золотым шитьем, и простые кожаные высокие башмаки со шнуровкой. В последний момент он вынул откуда-то коримбор, зеленый каменный амулет Талнапа Зелифора, и надел золотую цепочку, к которой он был прикреплен, себе на шею.

Гиялорис и Септах Мелайн проводили его до самого Внутреннего Замка и расстались с ним уже невдалеке от тронного зала. Герцог Свор не пошел с ними: у него было заранее назначено свидание с некоей дамой из свиты герцога Кантеверела. Внимание, которое маленький герцог уделял женщинам, и та взаимность, которой они ему отвечали, всегда изумляла окружающих. Когда Престимион вошел в тронный зал, Корсибар поджидал его, сидя в царственной позе на троне Конфалюма. Он был облачен в роскошную мантию из драгоценного алого бархата поверх одежды своих собственных цветов – зеленого и белого, Горящая Звезда короны мерцала на его лбу, словно соперничая с той новой звездой в небесах, которая появилась, чтобы приветствовать начало нового царствования; тело он держал строго вертикально, явно желая продемонстрировать величие своего мощного торса. На шее у него висело ожерелье Вильдивара – золотая цепь, на которой искрились сапфиры, рубины и топазы, талию обвивал пояс из черной змеиной кожи, украшенный турмалинами и кристаллами голубого кварца, на палец он надел массивный сверкающий перстень, принадлежавший лорду Мозлимону – большой алмаз, покоившийся на яшмовой пластинке и окруженный пояском из мелких рубинов. Свор был совершенно прав, подумал Престимион: Корсибар настолько не уверен в себе, что решил для укрепления своего духа экипироваться всеми атрибутами власти и построил полную мелодраматичности мизансцену в отчаянной надежде увеличить таким образом свое относительное преимущество перед посетителем.

Ему следовало отдать должное: он на самом деле производил внушительное впечатление. И, конечно, сам трон был создан для того, чтобы максимально подчеркнуть королевское величие. Глядя на этот трон, Престимион с новой остротой испытал боль потери: ведь он должен был принадлежать ему. Массивный монолит черного опала, высокий пьедестал красного дерева, серебряные колонны, золотой балдахин, ослепительно сверкающая россыпь самоцветов, украшавших покрытые золотом потолочные балки, гобелены, сияющий желтизной пол… Судя по всему, Конфалюм вложил сюда богатства по меньшей мере пяти провинций.

И, сам того не ведая, выстроил этот великолепный зал для своего родного сына. Родного сына.

– Подойдите поближе, Престимион – произнес Корсибар. – Если вы будете стоять в отдалении, нашему разговору будет мешать эхо.

Престимион сделал еще два шага. В зале не было никого, кроме них с Корсибаром, хотя за дверью, через которую он вошел, остался целый отряд стражников. Сидевший на престоле Корсибар находился высоко над ним, и Престимиону, чтобы встретиться с ним взглядом, потребовалось задирать голову выше, выше, выше…

– Ну, Престимион… – начал Корсибар.

И вновь умолк Потому что Престимион не опустился на колени, Престимион не сделал знак Горящей Звезды. Престимион никоим образом не показал, что находится перед своим королем.

«Будьте осторожнее, Престимион», – советовал ему Свор.

Но в этот момент противостояния Престимион ощущал, что теряет всякую способность двигаться, и в то же время в его застывшем теле алой струей разливалась обжигающая ярость.

Он не мог встать на колени перед этим человеком.

Он не мог сложить пальцы в знаке Горящей Звезды.

Он впервые с того самого ужасного дня, когда Корсибар захватил корону, оказался с ним один на один. В то время они были в какой-то мере приятелями, двое беззаботных молодых принцев Замка; но теперь один из них был королем, а второй им не был, один сидел высоко на черном опаловом троне с короной на голове и мантией алого бархата на плечах, а второй подобострастно стоял внизу, облаченный в простую тунику и башмаки. Престимионом с нарастающей силой овладевало ощущение того, что все происходящее здесь, среди ошеломляющего великолепия тронного зала лорда Конфалюма, является совершенно неподобающим, непристойным. Он напрягал все свои внутренние силы, чтобы вернуть контроль над собой, но чувствовал, что проигрывает эту схватку.