Текст книги "Лорд Престимион"

– В Сувраэль? – переспросила Вараиль. – Как это ужасно, что вас послали именно туда!

– По моей собственной просьбе, миледи. Да, я знаю, это неприятная земля. Но я чувствовал потребность на время уехать в какое-нибудь неприятное место. Слишком сложно объяснять. – Вараиль показалось, что он намеренно искал больших физических неудобств, в качестве некоего искупления или наказания.

Ей было трудно это понять. Но она не стала настаивать и расспрашивать.

Его заданием в Сувраэле, сказал Деккерет, было посетить город под названием Гизин-Кор, столицу скотоводческих хозяйств, и узнать там о причинах недавнего падения производства говядины. Гизин-Кор лежит в центре окруженной горами зоны плодородных пастбищ, уходящей на шесть или семь сотен миль в глубь выжженных солнцем внутренних районов, со всех сторон окруженных самыми мрачными пустынями. Но по прибытии в порт Толагай на северо-западном побережье Сувраэля он быстро узнал, что попасть туда будет нелегко.

Ему сказали, что существует три основные дороги в глубину материка. Но одна из них недавно была разрушена сильными песчаными бурями, которые сделали ее непроходимой. Вторая закрыта для путешественников из-за мародерствующих разбойников-метаморфов. А третья, труднодоступная дорога в пустыне, которая ведет через горы к перевалу под названием Кулагский проход, в последние годы не использовалась и была в плохом состоянии. Никто больше не ездил в ту сторону, сказал его собеседник, потому что на этой дороге водятся призраки.

– Призраки?

– Да, миледи. Призраки, так мне сказали, которые ночью, во сне, проникают в твой мозг, похищают твои сны и заменяют их самыми кошмарными, ужасными фантазиями. Некоторые путешественники умерли в этой пустыне от собственных ночных кошмаров.

А днем призраки поют в отдалении, сбивают тебя с толку, уводят от правильной дороги странными песнями и потусторонними звуками, пока ты не забредешь в какую-нибудь пустыню и не потеряешься навсегда.

– Призраки, которые похищают сны, – озадаченно повторила Вараиль. Присущий ей скептицизм отвергал всю эту идею. – Но вы, конечно, не из тех, кого можно испугать подобной чепухой.

– Это правда. Но отправиться одному в эту ужасную пустыню, есть там призраки, или нет, – другое дело. Я уже начал думать, что моя миссия закончится полным провалом. Но потом я встретил одного человека, который утверждал, что часто ездил во внутренние земли через Кулагский проход, и у него никогда не было проблем с призраками. Он не говорил, что призраков там нет, но утверждал, что умеет сопротивляться их власти. Я нанял его в проводники.

Его звали Венгенар Барджазид: хитрый человечек с дурной репутацией, весьма вероятно – контрабандист, запросивший с Деккерета непомерную цену за свои услуги. Он предложил план: поменять привычное время бодрствования, путешествовать ночью и устраивать ночлег во время обжигающей дневной жары. Их сопровождали сын Барджазида, юноша по имени Динитак, а также женщина-скандар в качестве носильщика и вруун, знающий все дороги в пустыне. Потрепанный старый экипаж служил им средством передвижения.

Путь от Толагая в горы, к перевалу Кулаг они проделали без приключений. Деккерет находил пейзаж потрясающе уродливым: сухие каменистые овраги, песчаная, бугристая почва, колючие изломанные растения. Он стал еще более отвратительным, когда они миновали перевал и начали спускаться к пустыне Украденных Снов. Деккерет никогда не представлял себе, что на планете может существовать столь ужасающее место, настолько голое, мрачное и негостеприимное.

Но, по его словам, он просто принимал эту жестокую, бесплодную пустыню такой, какая она есть, не чувствуя никакого отчаяния. Возможно, она ему даже нравилась по-своему, как предположила Вараиль, учитывая, что он поехал в Сувраэль, прежде всего чтобы найти утешение в лишениях и страдании.

Но затем начались ночные кошмары. Или, скорее, дневные кошмары. Ему снилось, что он плывет в благосклонные объятия Хозяйки Острова, в центре сферы из чистого белого света. То было видение мирное и радостное, но постепенно образы его сна изменялись и мрачнели, и он оказывался стоящим на голой серой скале и смотрел вниз, в мертвый и пустой кратер, а просыпался ослабевшим от ужаса и потрясения.

– Вы хорошо спали? – спросил его тогда Барджазид. – Мой сын говорит, что вы стонали во сне, много раз переворачивались и поджимали колени. Вы ощутили прикосновение похитителей снов, Деккерет?

Когда Деккерет признался, что это так, человечек стал выспрашивать у него подробности. Деккерет рассердился и спросил, почему он должен разрешать Барджазиду копаться в своих мыслях; но Барджазид продолжал настаивать, и в конце концов Деккерет описал ему свой сон. Да, сказал Барджазид, он ощутил прикосновение похитителей снов: вторжение в его мысли, пугающее наложение образов, похищение энергии.

– Я спросил у него, – продолжал рассказ Деккерет, – чувствовал ли он сам когда-либо их прикосновение. Нет, ответил он, никогда. Его сына Динитака они беспокоили раз или два. Он не захотел рассуждать о природе тех созданий, которые вызывают подобные вещи. Тогда я спросил: «По мере того как мы углубимся в пустыню, сны станут хуже?» На что он ответил совершенно спокойно: «Да, насколько мне известно».

Когда они в сумерках тронулись в путь, Деккерету показалось, что он слышит вдалеке смех, звон далеких колоколов, грохот призрачных барабанов.

На следующий день ему опять приснился сон, который начался в зеленом, красивом саду с фонтанами и прудами, но быстро превратился в нечто ужасное. Он лежал, обнаженный, под палящими лучами солнца пустыни, и чувствовал, как его кожа обугливается и лопается. На этот раз, когда он проснулся, то обнаружил, что во сне ушел из лагеря и лежит распростертый на полуденной жаре среди полчищ ядовитых муравьев.

Он не мог найти обратную дорогу к экипажу и решил, что погиб, но в конце концов за ним пришел вруун, принес флягу воды и отвел его обратно. В этом приключении страданий было достаточно, гораздо больше, чем ему бы хотелось. Но самое худшее во всем этом, признался он Вараиль, была не жара, не жажда и не муравьи, а страдание от того, что он лишен утешения нормальных сновидений, ужас, который охватил его, когда радостный и утешительный сон превратился в нечто кошмарное и пугающее.

– Значит, в этих сказках путешественников есть доля правды? – спросила Вараиль. – В этой пустыне действительно водятся смертельно опасные призраки, похищающие сны?

– Да, в некотором роде, миледи. Я вам сейчас объясню.

Они уже почти выехали из пустыни и следовали вдоль русла давно пересохшей реки по сильно пересеченной местности, которую прежде часто разрушали землетрясения. Земля постепенно поднималась к двум высоким вершинам на юго-западе, между которыми проходил Муннеракский перевал, ведущий в более прохладные, зеленые земли скотоводов. Еще несколько дней, и он оказался бы в Гизин-Коре.

Но самый худший сон ждал его впереди. Он не стал описывать его Вараиль подробно, сказал только, что он оказался лицом к лицу с единственным дурным поступком в своей жизни, с грехом, который заставил его совершить это покаянное путешествие в Сувраэль. Шаг за шагом он был вынужден пережить этот грех во сне, пока сон не достиг кульминации в сцене настолько ужасающе яркой, что при воспоминании о ней он даже сейчас бледнеет и содрогается. И во время этой кульминации он почувствовал внезапно резкую боль, невыносимое ощущение, словно обжигающая игла яркого света пронзила его череп.

– Я услышал звон огромного гонга где-то вдали, – сказал Деккерет, – и смех какого-то демона рядом с собой. Когда я открыл глаза, я почти обезумел от ужаса и отчаяния. Затем я увидел Барджазида, который прятался за экипажем. Он только что снял со своей головы некое приспособление и пытался спрятать его в своих вещах.

Вараиль слегка вздрогнула.

– Он вызывал эти сны?

– О вы сообразительны, миледи, вы очень быстро уловили суть! Да, это был он. С помощью механизма, который позволял ему проникать в мозг и преобразовывать мысли. Гораздо более мощный механизм, чем те, которые использует Хозяйка Острова; ибо она просто умеет говорить с нашим разумом, а это устройство Барджазида может управлять им. Вот и все, в чем он признался, хотя и весьма неохотно, когда я потребовал у него сказать правду Это его собственное изобретение, сказал он, над которым он работает уже много лет.

– Он проводил эксперименты с этим механизмом на тех путешественниках, которых водил в пустыню, не так ли?

– Именно так, миледи.

– Вы правильно сделали, что пришли с этим к короналю, Деккерет. Это устройство – опасная вещь. Его применение нужно прекратить.

– Уже прекращено, – ответил Деккерет. Широкая, довольная улыбка расплылась по его лицу – Я арестовал Барджазида и его сына на месте и захватил машину.

Они здесь, со мной, в Замке. Лорд Престимион будет доволен, я думаю. Ох, леди, я очень надеюсь, что он будет доволен, ибо нет для меня ничего важнее, чем доставить удовольствие лорду Престимиону!

5

– Его зовут Деккерет, – сказала Вараиль. – Он – рыцарь-ученик, очень молодой, немного неотесанный, но, мне кажется, его ждет великое будущее.

Престимион рассмеялся. Они находились в тронном зале Стиамота вместе с Гиялорисом. Корональ всего час назад вернулся в Замок, и Вараиль встретила его этой новостью, словно она была самой важной на свете.

– О, я хорошо знаю Деккерета! Он спас мне жизнь в Норморке, когда какой-то лунатик с острым серпом бросился на меня из толпы.

– Неужели? Он мне ничего об этом не сказал.

– Я бы очень удивился, если бы он сделал это.

– Но он мне рассказал совершенно поразительную историю, Престимион.

Он слушал ее вполуха.

– Посмотрим, правильно ли я понял, – сказал он, когда она закончила. – Он поехал в Зимроэль вместе с Акбаликом, это я уже знаю, а потом по какой-то причине, которой я так и не понял, отправился один в Сувраэль, а теперь, по твоим словам, вернулся оттуда и привез – что?

– Приспособление, которое управляет человеческим мозгом. Его изобрел некий жалкий контрабандист по имени Барджазид. Он предлагает себя в качестве проводника путешественникам по пустыне, но в действительности…

– Барджазид? – Престимион нахмурился и бросил взгляд на Гиялориса. – Мне кажется, я уже слышал это имя. Точно, слышал. Но не припомню, где.

– Подозрительный тип, родом из Сувраэля, с косыми глазами и кожей, похожей на старый сапог, – ответил Гиялорис. – Он пару лет служил у герцога Свора.

Очень скользкий тип, этот Барджазид, почти как сам Свор. Ты всегда питал к нему отвращение.

– А! Теперь припоминаю. Это было сразу после той небольшой неприятности у Тегомарского гребня, когда мы поймали чародея-врууна Талнапа Зелифора, который сделал все эти приспособления для чтения мыслей и без зазрения совести продавал их и нам, и нашим противникам…

Гиялорис кивнул.

– Именно так. Этот Барджазид в тот момент оказался там, и ты велел ему взять врууна и весь арсенал его дьявольских машин и отвезти в вечную ссылку в Сувраэль. А там он без колебаний избавился от чародея при первой же возможности и присвоил себе устройства для управления мыслями. – Он обратился к Вараиль. – Где, вы говорите, сейчас находится этот Барджазид, леди?

– В туннелях Сангамора. Он и его сын, оба.

В ответ на это Престимион от души расхохотался.

– О, мне это нравится! Круг отлично замкнулся!

Туннели – это то самое место, где я впервые встретил Талнапа Зелифора в то время, когда мы с ним были заключенными и стояли прикованные к стене рядышком. – Вараиль озадаченно посмотрела на него. Престимион понял, что всякое упоминание об эпизодах гражданской войны приводит ее в замешательство. – Я тебе расскажу эту историю как-нибудь в другой раз, – пообещал он ей. – Что касается этого его приспособления, то я на него взгляну, когда будет возможность. Машина, которая управляет мозгом? Ну что ж, думаю, рано или поздно мы сможем найти ей применение.

– Лучше рано, чем поздно, я считаю, – заметила Вараиль.

– Прошу тебя. Я не преуменьшаю ее значение, Вараиль Но сейчас меня ждет столько других дел. – Он улыбнулся, чтобы смягчить резкость своих слов, не? не пытался скрыть нетерпение. – Я займусь этим, в свое время.

– А принц Деккерет? – спросила Вараиль. – Его следует как-то наградить за то, что он привлек твое внимание к этому факту, не так ли?

– Принц Дeккepeт? О, нет-нет, пока нет! Он все еще простолюдин, просто способный парень из Норморка, который прокладывает себе дорогу наверх. Но ты права – мы должны отметить его полезные услуги. Что скажешь, Гиялорис? Продвинем его на два уровня вверх?

Да. Сейчас он на втором уровне, по-моему, так поднимем его на четвертый. При условии, что он оправился от того странного приступа угрызений совести, который заставил его ринуться в Сувраэль.

– Если бы он туда не поехал, Престимион, он бы никогда не захватил устройство для управления мозгом, – напомнила Вараиль.

– Это правда. Но эта штука может оказаться бесполезной. И все это приключение в Сувраэле меня несколько тревожит. Деккерет должен был работать на нас в Ни-мойе, а не пускаться в свои таинственные приключения, даже если они того стоили. Я не хочу, чтобы он вновь совершил что-либо подобное. А теперь, – сказал Престимион, когда Гиялорис откланялся и вышел из зала, – давай перейдем к другим делам, Вараиль.

– Каким?

– К новому путешествию, которое предстоит совершить.

По лицу Вараиль скользнуло недовольное выражение.

– Ты так быстро снова отправляешься в путешествие, Престимион?

– Не я один. На этот раз ты будешь меня сопровождать.

Ее лицо прояснилось.

– О, это гораздо лучше! И куда же мы поедем? Может быть, в Бомбифэйл? Я бы хотела посмотреть Бомбифэйл. Или Амблеморн. Говорят, что Амблеморн очень странный и оригинальный город, с узкими, извилистыми дорогами и древними мощеными улицами, мне всегда хотелось увидеть Амблеморн.

– Мы поедем дальше, – сказал он ей. – Гораздо дальше – на Остров Сна. Я не видел мать со времени коронации, а она ни разу не видела мою жену. Мы и так уже слишком долго откладывали этот визит. Ей не терпится с тобой познакомиться. И она говорит, что ей надо обсудить со мной важные дела. Мы спустимся на корабле по реке Ийянн до Алаизора, а оттуда поплывем к Острову. В это время года такой маршрут – самый лучший.

Вараиль кивнула.

– Когда мы отправимся?

– Через неделю? Через десять дней? Устраивает?

– Конечно. – Потом она улыбнулась. Престимиону показалось, что улыбка вышла немного грустной. – Корональ никогда не имеет возможности долго сидеть дома, в Замке, правда, Престимион?

– Позднее будет сколько угодно возможностей сидеть дома, – ответил он, – когда я стану понтифексом и мой дом окажется на дне Лабиринта.

В городе Стойен, на конце полуострова Стойензар, на далеком юго-западе Алханроэля, Акбалик сидел перед толстой пачкой счетов за погрузку, деклараций судового груза, списков пассажиров и других морских документов и устало листал их в поисках намека на местонахождение Дантирии Самбайла. В последние три месяца он занимался этим ежедневно. Копия любого клочка бумаги, имеющего хоть какое-то отношение к судам, курсирующим между Алханроэлем и Зимроэлем, попадала в центр по сбору информации, который Акбалик по приказу Септаха Мелайна организовал здесь, в Стойене. К этому времени он знал больше о ценах на груз корней гумбы или о страховке ягод туйол от порчи червями клег во время транспортировки, чем мог себе раньше представить. Но он узнал о Дантирии Самбайле не больше, чем в день приезда.

Доклады, которые он посылал в Замок каждую неделю, становились все более краткими и раздраженными. Акбалик провел в провинциях уже много месяцев, бессмысленно потратил, как ему начало казаться, бесконечное множество дней среди всех этих скучных незнакомых людей, сначала в Ни-мойе, теперь здесь. Он славился своим ровным характером, но даже у него есть свои пределы. Он начинал безумно скучать по своей прежней жизни в Замке. Здесь он ничего не добился. Пора, думал Акбалик, и уже давно пора вернуться в столицу, и в последних докладах он ясно высказал свои пожелания по этому поводу Но ответа не получил. Вероятно, Септах Мелайн был слишком занят оттачиванием своего мастерства фехтовальщика и не трудился читать его письма. Акбалик один раз написал Гиялорису, но это было все равно что писать статуе лорда Стиамота. Что касается короналя, то Акбалик слышал, будто тот решил совершить паломничество на Остров Сна, чтобы представить матери свою новую супругу, и сейчас находился где-то на реке Ийянн, на полпути между Горой и Алаизором. Так что, кажется, не осталось никакой надежды получить приказ о возвращении домой. У Акбалика не было другого выбора, как только продолжать сидеть здесь день за днем и перебирать горы документов по перевозкам.

По крайней мере, Стойен оказался довольно веселым местом, если уж нет другого выбора, как только застрять в далекой провинции. Климат его был идеальным, лето круглый год, воздух ароматный, небо безоблачное, приятный морской бриз с позднего утра до раннего вечера, теплые вечера, восхитительный прохладный дождик, начинавший каждый раз моросить ровно в полночь. Сам город представлял собой узкую полосу, вытянувшуюся более чем на сотню миль вдоль широкой дуги большой гавани, так что население более десяти миллионов человек умещалось в нем, не создавая ощущения скученности. И этот город радовал глаз. Поскольку весь полуостров Стойензар был совершенно плоским и нигде не возвышался более чем на 20 футов над уровнем моря, жители порта Стойен внесли в свой город топографическое разнообразие. Они выдвинули требование, чтобы каждое строение возводилось на платформе из кирпича, облицованной белым камнем, и чтобы эти платформы были самыми разнообразными. Некоторые из них имели в высоту не более десяти или пятнадцати футов, но другие, подальше от берега, представляли собой внушительные искусственные холмы, которые поднимались на сотни футов.

Особо важные здания стояли во всем великолепии высоко над уровнем улицы на индивидуальных фундаментах; в других местах целые районы площадью в квадратную милю и более размещались на общем гигантском пьедестале. Взгляд вынужден был постоянно двигаться во всех направлениях, вынуждаемый к этому приятными переходами от высоких зданий к низким.

А наличие такого количества кирпича смягчалось обилием кустов, лоз и всяких тропических растений, которые пышно разрослись вокруг каждой платформы, вдоль пандусов, ведущих на верхние этажи, и взбирались на крепкие стены. Эта бурная растительность переливалась всеми красками, не только тысячами оттенков зелени листьев, но и роскошным синим, розовым, алым, красным и фиолетовым сиянием бесчисленных цветов.

Красивое место. Из кабинета самого Акбалика на верхнем этаже здания таможни у гавани открывался прекрасный вид на пролив Стойен, вода которого здесь была бледно-голубой, а поверхность – гладкой как стекло. Он мог проникнуть взглядом на сотни, даже на тысячи миль на север, до того места, где все сливалось в тонкую серую линию горизонта. Но он все равно тосковал по дому.

Акбалик начал мысленно составлять еще одно послание Септаху Мелайну:

«Уважаемый друг и достопочтенный Верховный канцлер! Прошло уже четыре месяца с тех пор, как я приехал в Стойен по твоему поручению, и все это время я преданно и усердно трудился над заданием…»

– Принц Акбалик! Прошу прощения, милорд…

Это был Одриан Кестивонт, вруун, который служил здесь у него секретарем. Маленькое существо стояло у двери и, как всегда, суетилось. Его многочисленные болтающиеся щупальца сворачивались и распрямлялись, к чему Акбалик вынужден был долго приучать себя. Он принес еще одну пачку бумаг.

– Еще бумаги мне на прочтение, Кестивонт? – спросил Акбалик и сделал кислое лицо.

– Эти я уже просмотрел, принц Акбалик. И обнаружил в них нечто весьма интересное. Они собраны с грузовых судов, которые отплыли в Зимроэль из разных портов Стойензара за последние две недели. Если позволите, милорд…

Кестивонт принес бумаги к столу начал раскладывать их, словно игральные карты в пасьянсе. Акбалик увидел, что это декларации груза, длинные списки товаров, пересыпанные замечаниями судовых капитанов об их состоянии на день погрузки на борт, о качестве упаковки и тому подобных вещах. Акбалик заглянул через покатые плечи врууна, пока маленькое существо раскладывало листы бумаги. Столько-то центнеров медового лотоса, столько-то мешков смолы дерева мадарат, столько-то фунтов орохалка, столько-то тесаных бревен, шил, топорищ, вьючных седел, кувалд…

– Нам действительно необходимо этим заниматься, Кестивонт?

– Еще секунду, умоляю вас, добрый принц. Вот. Теперь прошу вас обратить внимание на седьмую строчку первой декларации. Видите, что в ней написано?

– Анивуг истин рипливич радитикс, – прочел пораженный Акбалик. – Да. Вижу. Но не нахожу в этом никакого смысла. Что это, язык вруунов?

– Больше похоже на скандарский, чем на Какой-либо другой, но это не скандарский. И вообще, по-моему, это не похоже ни на один из языков Маджипура. Но продолжим, милорд, если не возражаете: строка десятая во второй декларации.

– Эмиджикук джибпиж яссин ис. Что это за абракадабра?

– Возможно, зашифрованное послание? Посмотрите сюда, милорд, строка тринадцатая в следующем документе: «Мурсез эбумит юмус гок». Девятнадцатая строка следующего, они идут по порядку из документа в документ, разве не так? – Вруун взволнованно перебирал бумаги, подносил их по очереди к самому носу Акбалика. – Эта чепуха повторяется последовательно в самых обычных текстах через интервалы в три строки.

Мне кажется, нам недостает первых двух строк послания, которые должны быть на первой и четвертой строчке отсутствующих деклараций. Но они продолжают появляться: пока что я обнаружил сорок таких строчек. Что это может быть, если не шифр?

– Действительно. Звучит слишком абсурдно для настоящего языка. Но есть шифры и шифры, – заметил Акбалик. – Это может быть всего лишь уловкой торговца, чтобы скрыть коммерческие тайны от конкурентов. – Он взглянул на следующий лист. – Зинукот тактамт иниагоги ногтуа. Что, если это значит: «Десять тысяч воинов выступят на следующей неделе»? – Он почувствовал внезапный прилив возбуждения. – Или, с другой стороны, перед нами может быть переписка Дантирии Самбайла с его союзниками.

– Да, – согласился вруун. – Очень может быть.

А шифры довольно легко взломать тому, кто является специалистом в этой области.

– Ты имеешь в виду себя? – Акбалик знал, что врууны обладают многими умениями в деле предсказаний.

Щупальца заклубились в вихре отрицательных жестов.

– Не я, милорд. Это выше моих сил. Но один мой знакомый, некий Гивилан-Клострин…

– Этоимясу-сухириса, не так ли?

– Да. Он безукоризненно честен, и такие тексты для него не проблема.

– Он живет здесь, в Стойене?

– В Траймоуне, милорд, в городе домов-деревьев.

Это всего в нескольких днях пути отсюда по берегу в сторону…

– Я знаю, где находится Траймоун, спасибо. – Акбалик на мгновение задумался. За месяцы совместной работы он проникся большим доверием к этому Одриану Кестивонту, но привлекать какого-то неизвестного су-сухириса к такой взрывоопасной тайне – совсем другое дело. Сначала надо тихонько навести о нем справки. Двухголовые люди все знают друг друга. Он попросит Мондиганд-Климда высказать свое мнение о Гивилан-Клострине, прежде чем вызовет его.

«Джиинукс таквиду экибин эсис. Эмбаджик юкиву ксткип ее».

Акбалик прижал кончики пальцев к ноющим вискам. Интересно, подумал он, неужели этот язык мумбоюмбо скрывает тайные планы Дантиии Самбайла? Или это просто личный жаргон какого-нибудь мохнатого скандара-морехода, занимающегося торговлей?

«Зудликик. Зигмир. Касаски. Фустус».

На Замковую гору отправили запрос магу Мондиганд-Климду. Из Замка через короткое время пришел ответ. В нем говорилось, что Мондиганд-Климду хорошо знаком Гивилан-Клострин: принц Акбалик может полностью доверять ему. «Я за него ручаюсь, – писал Мондиганд-Климд, – как за собственного брата».

Достаточно веская рекомендация, решил Акбалик.

И послал за Одрианом Кестивонтом.

– Пусть твой друг су-сухирис немедленно прибудет в Стойен, – приказал он.

Тем не менее при виде Гивилан-Клострина Акбалик усомнился в весомости рекомендации Мондиганд-Климда.

Сам Мондиганд-Климд, к которому Акбалик питал глубочайшее уважение, держался с большим достоинством, величавость его облика подчеркивала монашеская простота одежды. В Замке вкусы в одежде обычно склонялись к ярким цветам и причудливой оригинальности, но Мондиганд-Климд отдавал предпочтение строгим костюмам из черной шерсти или из темно-зеленого полотна с красным поясом, чтобы оживить их ярким пятном.

А этот Гивилан-Клострин явился в кабинет Акбалика в гротескном лоскутном наряде из золотого шитья, украшенного квадратами из яркого шелка полудюжины контрастных цветов, а его две удлиненные головы были увенчаны высокими пятиконечными шапками, концы которых почти касались потолка комнаты. Полдюжины огромных, круглых, широко открытых глаз под широкими кустистыми бровями были нарисованы на каждой из шляп – три спереди, три сзади. Жесткие, торчащие вверх эполеты возвышались на восемь-десять дюймов над каждым плечом оракула: их тоже украшали глаза, а вниз ниспадали узкие алые ленты.

Возможно, его наряд был рассчитан на то, чтобы внушить благоговение, но Акбалику он показался абсурдно комичным. Такой наряд мог носить торговец-факир, бродячий нищий, предсказывающий судьбу на базарах за пару крон. Кроме того, су-сухирис ужасно косил, левый глаз правой головы смотрел на правый глаз левой, и Акбалик внутренне содрогнулся.

Ручаюсь за него, как за собственного брата, писал Мондиганд-Климд. Акбалик пожал плечами. Он не пожелал бы иметь такого брата, как Гивилан-Клострин, но, с другой стороны, он не был су-сухирисом.

– Я – жилище Тунгмы, – высокомерно заявил Гивилан-Клострин и выжидательно замолчал.

Это вруун ему уже объяснил. Тунгма был невидимым духом, демоном или чем-то подобным, через чье сознание Гивилан-Клострин устанавливал контакт, когда впадал в пророческий транс. Гивилан-Клострин функционировал как «жилище» этого существа в то время, когда его вызывал.

Су-сухирис, который стоял с широко расставленными ногами и сложенными на груди руками, казалось, заполнял всю комнату. Он ледяным взором смотрел на Акбалика.

– Сначала оплата, – прошептал Одриан Кестивонт. – Это очень важно.

– Да. Это я понимаю. Скажите, Гивилан-Клострин, сколько будет стоить ваша услуга? – спросил Акбалик, и его чуть не одолела морская болезнь, когда он попытался посмотреть магу прямо в глаза.

– Двадцать реалов, – тут же ответила левая голова.

Голос у мага был низкий и рокочущий.

Это была невероятная сумма. Большинство людей за всю жизнь зарабатывали меньше. Часовой визит к толкователю снов стоил не больше пары крон, а этот просил в сто раз больше. Акбалик хотел было запротестовать, но вруун завибрировал щупальцами и зашептал:

«Милорд, милорд…» – и он умолк. Одриан Кестивонт несколько раз говорил ему, что гонорар мага являлся существенной составляющей частью всего процесса.

Любая попытка торговаться могла погубить все предприятие.

Ну, в конце концов он платит эти двадцать реалов не из своего кармана. Акбалик достал из кошелька четыре блестящих монеты по пять реалов, новые монеты, с изображением Конфалюма в одеждах понтифекса и с красивым профилем Престимиона на обратной стороне, и выложил их на стол. Гивилан-Клострин плавным движением схватил их, поднес к своим лицам, прижал монеты к скулам и подержал так мгновение, словно для того, чтобы убедиться в их подлинности.

– Где документы? – спросил маг.

Кестивонт подготовил страницу с выписанными зашифрованными строчками, которые обнаружил в декларациях на груз. Акбалик вручил его су-сухирису. Тот покачал обоими головами одновременно, от чего у Акбалика закружилась голова, и потребовал оригиналы.

Акбалик бросил взгляд на Кестивонта, который поспешно выбежал, возбужденно размахивая щупальцами, и через несколько секунд вернулся с нужными бумагами. Гивилан-Клострин взял их у него. Акбалик еле удержался от смеха при виде того, как су-сухирис семи футов ростом мрачно тянет руку далеко вниз, к крохотному врууну, едва достигающему в высоту восемнадцати дюймов.

Теперь Гивилан-Клострин открыл чемоданчик, который принес с собой, и начал устанавливать свои магические аппараты на скамье. Акбалик слегка этому удивился, так как знал, что Мондиганд-Климд не прибегал к помощи всяких штуковин в своих предсказаниях и даже часто выражал свое презрение к подобным приспособлениям. Возможно, все это является частью шоу, подумал он, оправданием непомерной платы в двадцать реалов. Он смотрел, как Гивилан-Клострин достал пять ароматных пирамидок и зажег их, отчего комната моментально наполнилась облаками приторно-сладкого дыма. Затем маг вынул небольшой металлический купол и повернул выключатель на верхушке, отчего тот начал испускать непрерывный звук, напоминающий звон колокола. Второе подобное устройство, поставленное рядом с первым, издавало низкий, тихий звук, похожий на далекое пение. Третье – потусторонний, вибрирующий звук, какой можно услышать, если подуть в коническую морскую раковину.

Четвертый купол Гивилан-Клострин вручил Акбалику, а пятый врууну.

– В нужный момент, – торжественно произнес он, – прикоснитесь к выключателю. Вы поймете, когда этот момент наступит.

Акбалику стало немного не по себе. Тошнотворный запах благовоний, гипнотическая музыка колоколов и раковин, пение – все это ему быстро надоело.

Но пути назад не было. Процесс – и очень дорогостоящий процесс – пошел.

Гивилан-Клострин держал пачку грузовых деклараций в растопыренных пальцах ладоней, зажав их сверху и снизу. Все четыре его глаза были закрыты. Из обеих глоток вырывались странные булькающие звуки, и их двойной ритм и сверхъестественная гармония странным образом были созвучны далекому пению.

Казалось, он уснул. Затем, постепенно, его тело начало раскачиваться, а ноги дрожать. Он перегнулся далеко назад, откинул обе головы так, что они смотрели в пол за его спиной, потом снова выпрямился, снова откинулся назад и повторял это движение снова и снова.

Внезапно Одриан Кестивонт, не получив никакого заметного сигнала, нажал на выступ маленького металлического купола в своих руках. Из него вырвалось звучное пение гигантских труб, и этот звук разнесся по комнате с такой силой, что, казалось, от него прогнулись стены. Тут, к собственному удивлению, Акбалик почувствовал мощное внутреннее побуждение нажать выключатель на своем куполе, и, когда он это сделал, тот издал совершенно оглушительный звон цимбал.