Текст книги "Лорд Престимион"

Но ее новое положение Хозяйки придало ей новый блеск, окружило еще незнакомой ему аурой королевы, которая еще более усилила и подчеркнула ее красоту.

Серебряный обруч у нее на голове – символ власти Хозяйки Острова Сна – окутывал ее волшебным сиянием.

Он слышал рассказы о том, что серебряный обруч неизменно преображает ту, которая его носит, и, наверное, то же произошло с леди Териссой. Это явно была та роль, которую она ждала всю жизнь. Когда-то ее основным честолюбивым устремлением было стать женой принца Малдемарского, а когда титул перешел к Престимиону, ее знали как мать принца Малдемарского. Но теперь наконец-то она добилась собственного титула – титула Хозяйки Острова Сна – и стала одной из властительниц планеты. К этому посту, подумал Престимион, она тайно готовила себя все то время, пока он считался предполагаемым наследником трона Конфалюма, и теперь она выполняла те обязанности, ради которых была рождена, хотя долгие годы и не подозревала об этом.

Она сначала заключила в ласковые объятия Вараиль, несколько раз назвала ее «доченькой» и нежно погладила по щеке. У нее никогда не было собственной дочери, и Престимион женился первым из ее сыновей.

– Беременность Вараиль не была для нее неожиданностью: она сразу же заговорила о ней и назвала ребенка «он», словно в этом не могло быть никаких сомнений. Престимион долго стоял в сторонке, пока женщины беседовали.

Потом наконец она повернулась к нему и обняла его тоже, но это длилось не так долго, хотя в ее прикосновении он успел ощутить звенящую силу, отличавшую ее от всех других обитателей планеты. Когда она сделал шаг назад, Престимион увидел, что выражение ее лица изменилось – всего минуту назад, когда она говорила с Вараиль, оно было другим, а теперь теплая улыбка померкла, глаза потемнели. Она перешла к истинной причине их визита:

– Престимион, что произошло с планетой? Ты знаешь, что я вижу всякий раз, когда мысленно проношусь над ней?

Он был уверен, что речь пойдет именно об этом.

– Ты имеешь в виду безумие?

– Да, безумие. Я нахожу его повсюду. Куда бы ни я глянула, я повсюду встречаю растерянность и боль, .

Конечно, путешествовать по миру, находить тех, кто страдает, и предлагать в утешение добрые сновидения – обязанность Хозяйки и ее иерархов. Мы делаем все, что можем, но то, что происходит сейчас, выше наших возможностей. Мы трудимся день и ночь, чтобы исцелить тех, кто в нас нуждается, но их миллионы, Престимион. Миллионы! И число их растет день ото дня.

– Я знаю. Я видел это во всех городах во время путешествий. Хаос, боль. Собственный отец Вараиль заболел этой болезнью. И…

– Ты это видел, Престимион? Правда? Но ты не мог видеть так, как я. Пойдем со мной.

7

Хозяйка Острова повернулась и вышла из комнаты пальцем поманив Престимиона за собой. Он заколебался, нахмурился и бросил взгляд на Вараиль, не зная, распространяется ли на нее приглашение, но потом жестом пригласил ее следовать за собой. Леди Терисса отошлет Вараиль, если той не положено будет видеть то, что хотела показать ему мать.

Она уже далеко ушла вперед по коридору, прошла мимо одного, потом второго крыла, которые тянулись из центра Храма подобно спицам колеса. Заглянув внутрь, Престимион увидел учениц, а возможно, и иерархов, сидящих за длинными столами со склоненными головами и, по-видимому, погруженных в медитацию. Глаза их были закрыты. У всех на голове сверкали серебряные обручи, очень похожие на тот, что носила Хозяйка. Тайны Острова, подумал он: они мысленно уносятся во внешний мир в поисках тех, кто в них нуждается, и посылают им целительные сновидения. Магия или наука помогает их отважным душам странствовать над миром? Понятно, что между этими двумя вещами есть разница, хотя те средства, при помощи которых Хозяйка и ее соратницы выполняли свои задачи, казались ему таким же волшебством, как песнопения и заклинания магов.

Хозяйка вошла в маленькую комнату, ярко освещенную естественным светом, льющимся сквозь резные кружева и витражи потолка. По-видимому, это был ее личный кабинет. Здесь был письменный стол, сделанный из единой разноцветной глыбы до блеска отполированного камня, низкая кушетка и пара маленьких столиков. В трех алебастровых вазах у дальней стенки стояли красивые букеты цветов – пурпурных, алых, желтых и кобальтово-синих.

Кажется, она ничего не имела против того, что Вараиль пришла в эту комнату вместе с Престимионом.

Но все ее внимание было отдано сыну. Из плоской, элегантно инкрустированной деревянной шкатулки на письменном столе она достала тонкий серебряный обруч, похожий на тот, что носила сама, и вручила ему.

– Надень его, Престимион.

Он подчинился, ни о чем не спрашивая. Он почти не ощущал веса обруча, настолько он был тонким и легким.

– А теперь – вот, – сказала Хозяйка, ставя два флакона с вином на стол перед ним. Она пододвинула один к нему – Это не вино из нашего виноградника, но, возможно, ты узнаешь аромат. Выпей все сразу.

Теперь он задал вопрос, пусть только взглядом. Но она откупорила свой собственный флакон и опустошила его одним глотком, и через мгновение он сделал то же самое. Это было темное вино, густое и терпкое, со сладким привкусом пряностей. Он уже пробовал нечто подобное раньше, но где? А потом Престимион понял, что это: такое вино использовали толкователи снов, чтобы им открылись мысли тех, кто пришел к ним за помощью. В нем содержалось средство, которое уничтожало барьеры между разумами. Он уже много лет не обращался к толкователям снов – предпочитал сам, без помощи посторонних, разгадывать смысл собственных снов, – но он был уверен, что вино то же самое.

– Ты знаешь, что это такое? – спросила она.

– «Говорящее» вино. Мне теперь лечь?

– Это не толкование снов, Престимион. Ты останешься бодрствовать и увидишь такие вещи, каких никогда еще не видел. Боюсь, они могут испугать тебя.

Дай мне твои руки. – Он протянул ей ладони. – Как правило, нужно несколько месяцев тренироваться, перед тем как человеку позволяют этим заниматься, – сказала она. – Сила видения слишком велика: оно может сжечь неподготовленный мозг в одно мгновение.

Но ты будешь не один. Ты только будешь сопровождать меня в моем путешествии, которое я совершаю по планете каждый день. Ты будешь видеть моими глазами то, что вижу я во время этих путешествий. И я буду оберегать тебя от чрезмерных воздействий.

Она мягко взяла его ладони в свои. Затем переплела свои пальцы с его пальцами и с внезапной силой крепко сжала их Ему показалось, что он получил удар молотком по лбу.

Он уже не мог фокусировать взгляд. Все расплывалось. Он отшатнулся назад и подумал, что сейчас упадет, но она с легкостью удержала его. Комната завертелась: Вараиль, его мать, письменный стол, вазы с цветами, все двигалось, раскачивалось, вращалось вокруг его головы по безумным орбитам. Голова у него кружилась так, словно он за полчаса выпил пять бутылок вина.

Потом снова вернулось спокойствие, благословенное мгновение равновесия и устойчивости, и он почувствовал, что, подобно призраку, поднимается над полом, легко проникает сквозь кружевной потолок, уносится все вверх и вверх, в небо, как оторвавшийся воздушный шар. Это напоминало те ему видения под влиянием наркотика, которые посетили его давным-давно в городе магов Триггойне. Тогда при помощи магических трав и произнесения могучих имен он поднялся над царством облаков и смотрел на Маджипур с края космоса.

Но теперь эффект был совсем другим.

В тот раз он смотрел на планету с высоты с холодной объективностью Божества. Вся гигантская планета предстала тогда перед ним всего лишь как маленький шарик, медленно вращающийся в небе, как игрушечная модель планеты с ее тремя континентами, которые напоминали три клинышка величиной с его ноготь. Он тогда осторожно взял этот шарик на ладонь и нежно, с любопытством, прикоснулся к нему пальцем, рассматривая ее с восторгом и любовью; он стоял вне ее, очень далеко от живущих на ней людей.

Но теперь он находился одновременно высоко над планетой и был неразрывно вплетен во внутреннюю реальность ее жизни, которая текла внизу. Он смотрел на нее с высоты и все же был тесно связан с кипучей, бурной энергией миллионов людей.

Он чувствовал, как несется ввысь с беспредельной скоростью сквозь какую-то область верхних слоев воздуха, а во тьме внизу мириады городов, поселков и деревень Маджипура сияют подобно маякам, и каждый город ясно различим и легко узнаваем: колоссальная Гора с ее Пятьюдесятью Городами и Шестью Реками, Замок, прижавшийся к вершине огромной скалы и расползающийся далеко по склонам, а дальше с той же волшебной ясностью вырисовывались Сайсивондэйл, Сефарад и Сиппульгар, Синталмонд, Каджит-Кабулон, Пендивэйн, и Стойен, и Алаизор, и весь остальной Алханроэль. И города Зимроэля были видны так же четко, Ни-мойя, Пилиплок, Нарабаль, Дюлорн, и Кинтор, и их многочисленные соседи. А теперь под ним был Остров, и Сувраэль подходил к нему с юга со своими городами, которых он не видел даже во сне: Толагай, Нату-Горвину и Кесх. Теперь он узнавал каждый из них по внешнему виду, интуитивно, словно к ним прикрепили ярлыки.

Но ему одновременно казалось, что он летит прямо над крышами всех этих городов, так близко, что мог бы прикоснуться к душам их обитателей, как прикасался к вращающемуся шарику планеты в Триггойне.

Мощные струи мысленного излучения поднимались к нему вверх, подобно теплу от дымовых труб, и то, что он ощущал в них, было ужасно. Никакая защитная пленка не отделяла его от жизней многомиллиардного роя обитателей городов. Все выливалось на него могучими волнами. Он ощущал вопли боли, горя и полного отчаяния; он чувствовал страдания душ, совершенно изолированных от душ своих собратьев-людей, словно их заточили в глыбы льда. Он чувствовал сбивающее с толку кипение мыслей, которые двигались в пятидесяти направлениях одновременно, и поэтому они вообще никуда не двигались. Он чувствовал острую боль тех, кто силился разобраться в собственных мыслях и не мог их понять. Он ощущал невероятный ужас тех, кто заглядывал в свою память в поисках собственного прошлого и обнаруживал лишь зияющие провалы.

Снова и снова он испытывал ужас, вызванный внутренней анархией. Он ощущал отчаянное кипение израненных душ. Он ощущал ужас душевной слепоты и стыд душевного умирания. Он чувствовал мрак невозвратимой потери.

Он везде ощущал хаос.

Хаос.

Хаос.

Хаос.

Безумие.

Безумие, да, неодолимая река безумия, разливающаяся по земле подобно отвратительным волнам прорвавшихся сточных вод. Колоссальный упадок, не прекращающаяся катастрофа, сокрушительная сила разверзшегося ада, несущаяся по планете, гораздо более грандиозное бедствие, чем он себе мог представить.

– Мама! – ахнул он. – Мама!

– Выпей это, – тихо сказала Вараиль и протянула ему кубок. – Это всего лишь вода. Просто вода.

Его веки затрепетали, глаза открылись. Он увидел, что сидит на кушетке в кабинете матери, прислонившись спиной к подушке. Белые одежды, которые на него надели, насквозь пропитались потом, и он весь дрожал. Он выпил воду и содрогнулся. Вараиль легонько прикоснулась ладонью к его лихорадочно горящему лбу: ее пальцы казались холодными как лед. В противоположном конце комнаты он увидел мать, стоящую со скрещенными руками рядом с письменным столом.

Она спокойно наблюдала за ним.

– Не волнуйся, Престимион, – произнесла она. – Все пройдет через несколько секунд.

– Я упал в обморок?

– Ты потерял сознание. Но ты не упал.

– Вот. Забери это, – сказал он и потянулся к серебряному обручу. Но его уже не было на голове. Он вздрогнул.

– Что это был за кошмарный сон, мама!

– Да. Кошмарный сон. Я вижу такое каждый день.

Уже много месяцев. И мои помощницы тоже. Таким стал этот мир, Престимион.

– Вся планета?

Она улыбнулась.

– Не вся, пока не вся. Еще многое остается здоровым. Ты почувствовал боль самых уязвимых, первых жертв чумы, тех, кто не мог защититься от ночного нападения. Их крики поднимаются ввысь и находят меня, когда я пролетаю в ночи над ними. Какие сны я могу посылать, как ты думаешь, чтобы излечить такую боль?

Он молчал. На это он не знал ответа. Никогда в жизни казалось ему, он не испытывал подобного отчаяния, даже в тот момент, когда Корсибар захватил корону, которая, как ожидал он сам и все остальные, должна была перейти к нему.

Я разрушил этот мир, подумал он.

Глядя на Вараиль, Престимион сказал:

– Ты имеешь хоть какое-то представление, что я испытал, когда надел этот обруч?

– Слабое. Наверное, это было очень страшно. У тебя было такое лицо… это ошеломленное, ужасное выражение…

– Твоему отцу повезло, одному из немногих, – сказал он. – Он не в состоянии понять, что с ним случилось. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Ты заглядывал прямо в мысли людей?

– Не в мысли отдельных людей – по-моему, это невозможно. Во всяком случае, так мне казалось. Получаешь только общее представление, широкие волны ощущений, слившиеся разумы сотен людей одновременно.

– Тысяч, – поправила его Хозяйка.

Она пристально вглядывалась в него, стоя в противоположном конце комнаты. Ее взгляд был теплым и полным сочувствия, материнским, но также пронизывающим, проникающим в самые глубины его души.

– Расскажи мне, что произошло, Престимион, что породило все это, – очень тихо попросила она через некоторое время Она знает, подумал он.

В этом не могло быть сомнений. Она знает. Не подробности. Но суть. Что я каким-то образом виновен, что какой-то мой поступок лежит в основе всего этого.

И теперь она хотела узнать все остальное. Ему было ясно, что он больше не может от нее что-либо скрывать. Она ждала от него признания, и он был готов, теперь даже жаждал, излить ей душу.

Но как же Вараиль? Он бросил неуверенный взгляд в ее сторону. Следует ли попросить ее уйти? Можно ли сказать то, что он должен сказать, в ее присутствии, и таким образом сделать ее соучастницей его тяжкого преступления? Он должен произнести: «Это я во всем виноват, в том, что случилось с твоим отцом, Вараиль».

Смеет ли он сказать ей такое?

Да, подумал Престимион.

Да, смею. Она – моя жена. У меня от нее не будет секретов, пусть я даже правитель планеты.

Медленно, осторожно, Престимион сказал:

– Это все моих рук дело, мама. Думаю, ты уже это поняла, но все равно, признаюсь в этом. Это я вызвал катастрофу, я один. Конечно же, я не ожидал подобного исхода, но я это сделал, и вина полностью лежит на мне.

Он услышал, как изумленная Вараиль тихо ахнула.

Его мать смотрела на него так же спокойно и пристально, как прежде, и молчала. Она ждала продолжения.

– Я объясню с самого начала.

Хозяйка по-прежнему молча кивнула.

Престимион на мгновение прикрыл глаза, собираясь с духом. Начать с самого начала. Но где это начало?

Сначала о забвении, потом о его причинах, подумал он.

Он глубоко вздохнул и ринулся вперед.

– Ход последних событий на планете, который, как вы думаете, вам известен, не такой, каким в действительности был, – сказал он. – Имел место большой обман. Происходили великие события, не имеющие прецедента в истории планеты, и никто о них не знает. Тысячи людей погибли, и причины их смерти скрыты.

Правду стерли, мы живем во лжи, и лишь горстка людей знают подлинную историю: Септах Мелайн, Гиялорис, Абригант, еще два-три человека. Кроме них – никто. Теперь я расскажу ее вам, но вы, надеюсь, поймете, что больше ее никто не должен узнать.

Он сделал паузу. Посмотрел на мать, потом на Вараиль. Они продолжали молчать. Выражение их лиц было непроницаемым, чужим. Они ждали, что он скажет.

– У тебя, мама, было четыре сына, и один из них, Тарадат, мертв. Он был поэт, который любил играть словами, и очень умен. Ты думаешь, что он погиб, купаясь в реке на севере. Это не так: он утонул, это правда, но утонул во время ужасной битвы у реки Ийянн, когда прорвало Мавестойскую дамбу. Ты поражена? Но это правда – именно так погиб Тарадат. Но ты все это время верила лжи, и я в ответе за это.

У нее чуть дрогнул уголок рта, и больше никакой реакции. Ее самообладание было удивительным. Вараиль просто выглядела озадаченной.

– Продолжаю: у лорда Конфалюма было двое детей. Близнецы, сын и дочь. Вижу, вас это удивляет. Да, о детях Конфалюма теперь никто не помнит, и это тоже моя вина. Дочь звали Тизмет. Она была невысокой, хрупкой, очень красивой и очень честолюбивой женщиной. Думаю, она пошла в свою мать, Роксивейл. Что касается сына, он был сильным и красивым, высоким, темноволосым, с величественной осанкой – спортсмен и заядлый охотник. Но большим умом не отличался, должен заметить. Простая душа, но добрая, по-своему. Его звали Корсибар.

При этом имени у Вараиль вырвался негромкий возглас изумления. Престимиона озадачила такая реакция, но он предпочел не прерывать своего повествования, чтобы попросить ее объяснить. Леди Терисса казалась погруженной в свои мысли.

– Понтифекс Пранкипин заболел, – продолжал Престимион. – Лорд Конфалюм, размышляя над неизбежностью смены власти, остановил свой выбор на мне, как на своем преемнике по посту короналя. Он ничего не говорил об этом публично, конечно, пока еще был жив Пранкипин. Мы собрались в Лабиринте, все лорды и принцы страны, и ждали смерти понтифекса. И во время этого ожидания несколько негодяев подошли к принцу Корсибару и стали нашептывать ему на ухо: «Вы – сын короналя, и вы – великий принц.

Почему коротышка Престимион должен стать короналем, когда ваш отец станет понтифексом? Возьмите трон сами, Корсибар! Возьмите его! Возьмите!» Два брата-негодяя, Фархольт и Фаркванор, были в числе тех, кто наиболее активно подстрекал его к этому. Теперь они тоже забыты, и так им и надо. Еще одним заговорщиком был маг су-сухирис, холодный и жестокий. И еще с ними была леди Тизмет, которая оказала самое сильное влияние на брата. Они настаивали, а Корсибар был слишком слабым и неискушенным, чтобы устоять. Он никогда не представлял себя короналем. Но теперь они заставили его считать, что трон – его законное наследство. Старый понтифекс умер; мы собрались в Тронном дворе для передачи короны. Маг Корсибара пустил в ход свои чары, чтобы затуманить наше сознание, и когда мы снова пришли в себя, то увидели Корсибара, сидящего рядом с отцом на двойном троне, и на голове Корсибара была корона Горящей Звезды, а Конфалюм, которого колдовством принудили со всем соглашаться, ничего не предпринял, чтобы помешать сыну захватить власть.

– В это нелегко поверить, – сказала леди Терисса.

– Поверь, мама. О, заклинаю тебя, поверь. Это случилось.

Теперь Престимион говорил быстро, кратко излагая им события гражданской войны. Как Корсибар объявил себя властителем и как он сам отказался признать этот захват власти. Как новый корональ пригласил Престимиона занять место в совете, от которого он тоже отказался, причем с таким гневом и презрением, что Корсибар приказал его арестовать и заковать в цепи в туннелях Сангамора. Как его вызволили из подземелья благодаря усилиям коварного Дантирии Самбайла, который надеялся натравить Корсибара и Престимиона друг на друга к собственной выгоде. Как он собрал армию и бросил вызов незаконно захватившему трон Корсибару. О первом сражении, у города Аркилон в предгорьях, в котором мятежные войска Престимиона потерпели поражение от сил Корсибара под руководством генерала Навигорна. Об отступлении в центральный Алханроэль и о великой победе Престимиона над Навигорном у реки Джелум. О других битвах, победах и поражениях, о своем долгом переходе на северо-запад через Алханроэль, когда войска Корсибара преследовали его по пятам. А потом о великой катастрофе в долине реки Ийянн, когда Дантирия Самбайл, который теперь стал союзником Корсибара, убедил узурпатора взорвать Мавестойскую дамбу и обрушить всю массу воды на войско Престимиона.

– Именно тогда погиб Тарадат, мама, и многие другие верные мои товарищи, а вся долина оказалась затопленной. Меня самого смыло водой, но я чудом ухитрился выплыть и пробрался на север в пустыню Валмамбры, совсем один, и чуть там не погиб. Меня нашли Септах Мелайн и Гиялорис, и еще герцог Свор, которого ты, может быть, помнишь. Мы вчетвером добрались до Триггойна, где провели несколько месяцев, скрываясь среди магов, и я выучился немного их ремеслу. – Престимион криво усмехнулся. – Моим наставником был Гоминик Халвор. Так я начал с ним сотрудничать и с его сыном Хезмоном Горсом.

Престимион снова замолчал. Мать сильно побледнела. Она была явно потрясена рассказом и старалась осознать услышанное. А Вараиль, кажется, даже не пыталась. Большая часть имен и названия городов были ей незнакомы; она не поняла его рассказа и совершенно растерялась.

Теперь он перешел к кульминации всей истории.

Он рассказал, как в Триггойне был близок к отчаянию, но совершил воображаемое путешествие, во время которого увидел, что ему суждено свергнуть Корсибара и исцелить планету. Он описал свой отъезд из Триггойна, сбор новой армии у Глойна, в западной части центрального Алханроэля, свой поход на восток к Замковой горе, который закончился последней, великой битвой с армией Корсибара у Тегомарского гребня.

Престимион ничего не сказал о решении Тизмет перейти на его сторону, а также о том, как она пришла к нему в лагерь у Глойна и предложила стать его супругой – и королевой, когда он получит трон. Он поклялся не иметь тайн от Вараиль, но здесь, сейчас, когда повествование подошло к тому месту, где следовало рассказать об их с Тизмет любви, он не смог заставить себя это сделать. Чего бы он добился? Это было, а теперь ушло в небытие и уже не имело никакого отношения к настоящему планеты: чисто личная интерлюдия, похороненная ныне в исчезнувшей истории. Пусть там и останется, подумал Престимион. Единственное, что сейчас важно, это без прикрас рассказать о событиях у Тегомарского гребня.

– Они заняли позицию наверху, – продолжал Престимион. – Мы находились внизу, на болотистой Белдакской равнине. Сначала нам не везло в сражении, но когда мы отступили, пехота Корсибара по глупости бросилась за нами в погоню, вниз с горы, и когда они нарушили свои порядки, мы сумели ввести в бой подкрепление и зажать их между двумя фронтами. Удача улыбнулась нам. Именно тогда я пустил в ход магов, которые были моим главным оружием.

– Магов, Престимион? – изумилась леди Терисса. – Ты?

– На карту была поставлена судьба планеты, мама.

Я был полон решимости использовать все возможные средства, чтобы покончить с правлением Корсибара.

Гоминик Халвор и его сын вышли вперед, и с ними еще более десятка высших магов Триггойна, и они произнесли заклинание, которое превратило лунную ночь в безлунную, и в темноте мы разбили армию узурпатора.

Корсибара убил его собственный маг, су-сухирис Санибак-Тастимун. Этот маг убил и леди Тизмет тоже, а потом погиб от руки Септаха Мелайна. Дантирия Самбайл, который в тот день сражался против нас, нашел меня в общей неразберихе и вызвал на поединок, чтобы самому занять трон. Но я победил его и взял под стражу. Затем ко мне пришел Навигорн и сдался, и война была закончена. В тот день погиб добрый граф Камба, который обучил меня искусству стрельбы из лука, и Кантеверел Байлемунский, и мой дорогой хитрец герцог Свор, и еще много других знатных лордов. Но война закончилась, и я наконец стал короналем.

Он посмотрел на мать. Теперь до нее дошел весь смысл его рассказа. Она молчала, потрясенная.

Потом сказала, немного собравшись с силами:

– Это действительно произошло, Престимион?

Больше похоже на фантастическую сказку или древнюю эпическую поэму. Словно читаешь «Книгу Перемен».

– Это произошло в действительности, – ответил он. – Все это правда.

– Если это так, тогда почему мы ничего не знаем об этом?

– Потому, – ответил он, – что я выкрал эти воспоминания из вашей памяти. – И тут изложил им последнюю часть истории: как он стоял среди мертвых у Тегомарского гребня и не ощущал никакой радости от своей победы, а лишь горевал о разрушенной стране, навсегда расколотой на два непримиримых лагеря.

Ибо как могли те, кто сражался на стороне Корсибара и видели, как погибли за него их товарищи, принять теперь правление Престимиона? И как он мог простить тех, кто выступил против него, часто предательским образом, как поступили принц Сирифорн, и герцог Олджеббин, и адмирал Гонивол, и Дантирия Самбайл, пообещав свою поддержку? А как насчет уцелевших родственников тех, кто погиб в этих кровавых сражениях? Не затаят ли они навечно обиду против победившей стороны?

– Эта война, – сказал Престимион, – оставила шрам на планете. Нет, хуже, рану, которая никогда не заживет. Но внезапно я увидел способ исправить неисправимое, залечить неизлечимое.

И поэтому он вызвал в последний раз Гоминика Халвора и его магов и отдал им приказ сотворить невероятное колдовское заклинание, которое стерло бы войну из истории планеты. Корсибара и его сестры якобы никогда не существовало. Те, кто погиб, умерли якобы от других причин, а не на поле боя. Никто не должен помнить о войне, даже сами маги, которые стерли ее из людской памяти, никто, кроме самого Престимиона, Гиялориса и Септаха Мелайна. И лорд Престимион якобы получил корону Горящей Звезды сразу же после конца правления Пранкипина, а никакого Корсибара не было.

– Теперь вы знаете все, – произнес Престимион.

Он снова дрожал, и лоб его пылал, как в лихорадке. – Я думал, что исцеляю мир. Вместо этого я его разрушал. Я открыл врата безумию, которое сейчас его пожирает и полную меру которого я только сегодня осознал.

Тут впервые заговорила Вараиль:

– Ты? Но как, Престимион? Как?

– Ты знаешь, как это бывает, Вараиль, когда жаркое солнце беспощадно посылает лучи и согревает воздух, а воздух поднимается, как и положено нагретому воздуху, и оставляет за собой разреженную зону? Холодные вихри прилетают, чтобы заполнить эту пустоту.

Вот я и создал такую пустоту в умах миллиардов людей.

Я изъял большой пласт реальности из их памяти и ничего не дал им вместо него И, рано или поздно, туда проникли холодные вихри. Не во все умы, но во многие. И этот процесс продолжается.

– Мой отец… – тихо произнесла она.

– Да, твой отец. И очень многие другие. Во всем этом виноват я. Я хотел исцелить, но…

Он осекся и не смог продолжать.

Через некоторое время Хозяйка произнесла:

– Подойди сюда, Престимион. – Она протянула к нему руки.

Он подошел к ней, опустился на колени, прижался щекой к ее бедру и закрыл глаза. Она обнимала его, гладила по голове, как много лет назад, когда он был маленьким мальчиком и умирал кто-то из его любимых домашних животных, или он терпел неудачу в стрельбе из лука, или отец слишком резко разговаривал с ним. Она всегда умела его утешить в те годы, и теперь утешала его, облегчала его страдания не только как мать, но и данной ей властью Хозяйки Острова, властью отпускать грехи, властью прощать.

– Мама, у меня не было другого выхода, – сказал он глухим, сдавленным голосом. – Война оставила после себя великие обиды. Они вечно омрачали бы мое царствование.

– Я знаю. Знаю.

– И все же – посмотри, что я наделал, мама…

– Ш-ш-ш. – Она крепче обняла его. Погладила по голове. Он ощутил силу ее любви, силу ее души. И начал успокаиваться. Еще через некоторое время она сделал ему знак встать. Она улыбалась.

Вараиль сказала:

– Ты сказал нам с самого начала, что это должно остаться тайной. Ты по-прежнему так считаешь? Не следует ли тебе открыть миру правду, Престимион?

– Нет. Никогда. Это только усугубит положение. – Теперь он несколько успокоился, почувствовал себя очищенным признанием, дрожь и лихорадка покинули его, в голове начало проясняться, хотя то, что он видел с обручем Хозяйки на голове, не покидало его. Он сомневался, что когда-нибудь сможет это забыть. Но то, что предлагала Вараиль, казалось ему невозможным. – Не потому, что это выставит меня в дурном свете, – сказал он, – хотя так, конечно, и будет. Но громоздить одно замешательство на другое, отнять то слабое представление о подлинной реальности, которое еще могло сохраниться у людей… – я не могу, Вараиль! Ты ведь понимаешь, да? А ты, мама?

– Ты уверен? – спросила Вараиль. – Возможно, если ты, наконец, выскажешь все, твой поступок прогонит прочь ночные кошмары и фантазии и снова вернет людям почву под ногами. Или можно снова призвать магов, пусть они снова произнесут заклинания…

Он покачал головой и умоляюще посмотрел на Хозяйку.

Та ответила:

– Престимион прав, Вараиль. Ни публичным покаянием короналя, ни с помощью магии нельзя изменить прошлое. Мы уже видели, какие непредвиденные последствия вызвал шаг, порожденный исключительно добрыми намерениями. Мы не можем рисковать, чтобы это опять повторилось.

– Все равно, мама, теперь нам придется бороться с этими последствиями, – сказал Престимион. – Только – как? Как?