Текст книги "Её единственная страсть"

Дендре выглядела распутной, эротичной, порочной, как любая влюбленная женщина, стремящаяся угодить своему мужчине. Гидеон понимал, какую жертву она приносит, но был не из тех, кто ценит мученичество.

Он встал рядом с ней, погладил ее груди, нежно поцеловал в губы. И без капли раздражения, напротив, очень мягко, ответил:

– Вот этого обещать не могу. Я художник. И пишу не для того, чтобы моих работ никто не видел. Это неразумное требование. Либо ты хочешь позировать мне, либо нет. Если мы останемся вместе, тебе придется отдавать мне всю себя, иначе лучше не начинать. Вот так я буду тебя любить, этого буду от тебя ждать. Если придет время, когда ты не сможешь делать этого, – что ж. Мы пойдем разными путями. Моя работа – это моя жизнь, все остальное второстепенно. Подумай, сможешь ли ты жить ради моей работы, ради меня. В оправдание себя и того, как живу и хочу жить, могу обещать только одно. Когда-нибудь награда будет колоссальной, и если мы по-прежнему будем вместе, то весь мир будет у наших ног.

Глава 5

Гидеон и Дендре рука об руку шли к ближайшей станции метро. Время от времени он останавливался, обнимал девушку и нежно целовал. Внезапно, как молния, обоих поразила любовь, и молодые люди, каждый по-своему, были ошеломлены тем, что случилось с ними.

– Когда увидимся снова? – спросил Гидеон, поигрывая лацканами ее пальто.

– Мне все кажется, я проснусь – и сегодняшний день, то, что случилось между нами, окажется сном. Когда увидимся? Мне даже не хочется уходить от тебя, – сказала она.

– Ну так не уходи.

– Если бы ты говорил это всерьез. – Дендре нервозно закусила губу.

– Дендре, я не шучу такими вещами.

– Мне нужно было вернуться домой два часа назад, мать будет очень волноваться. Я должна идти. Вряд ли ты понимаешь – это самый значительный и волнующий день моей жизни. Я влюбилась в тебя, Гидеон, и мне надо привыкнуть к этому. Я простая еврейская девушка из Бруклина и не собиралась меняться. И вдруг появился ты, и все переменилось.

– Останься у меня на ночь.

– Не могу. Что я скажу матери?

– Не верю своим ушам! Ты ей все рассказываешь, как послушная девочка? Одобрение мамы, любовь папы. Наверно, есть еще обожаемый брат? Ты живешь и думаешь как мещанка, прелесть моя, однако трахаешься и любишь эротику как распутница. Объедини ту и другую жизнь, и все будет великолепно. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

К ее глазам подступили слезы.

– Завтра. Приду к тебе завтра после занятий.

– Почему не сегодня? – настаивал Гидеон.

– Я ни разу не проводила ночи с мужчиной. Постарайся понять. У меня есть ответственность перед семьей. Мы крепко связаны друг с другом, и я не могу так сразу порвать с этим. Мне нужно время, чтобы уйти от них, но я не хочу совершить ошибки и потерять тебя.

Они стояли у входа в метро. У Дендре был страдальческий вид. Ее нерешительность не сердила Гидеона, наоборот, вызывала жалость. Его удивило, что он чувствует уважение к Дендре, – она считалась со всеми, кого это затрагивало. Он понимал, что раз эта девушка так серьезно относится к семейным обязанностям, то займет не менее твердую позицию по отношению к нему. Он подумал, что она именно та женщина, на которой ему нужно жениться, с которой строить жизнь и добиваться успеха. Как говорится, «надежный тыл». С таким тылом, как Дендре Московии, он сможет подниматься по ступенькам в мире искусства, пока не окажется на самом верху, где будет царить безраздельно. В своем таланте Гидеон был уверен.

– Ты не потеряешь меня. Значит, завтра, в любое время, – заключил он с улыбкой.

– Ты не сердишься? – спросила она.

– Я никогда не сержусь. Если мне кто-то не нравится, я просто ухожу. Не беспокойся, перестань нервничать. В этом нет ничего привлекательного. Сегодня был превосходный день. Теперь я возвращаюсь поработать в мастерскую, а ты едешь домой.

Они поцеловались. Гидеон смотрел, как Дендре спускается по лестнице, чтобы затеряться в потоке людей. Пройдя всего несколько ступенек, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Гидеона, но тот уже ушел.

На платформе ждало множество людей, и Дендре отвлеклась, пытаясь понять, откуда все взялись, потому что она почти никого не видела, когда спускалась. Тишина, какая иногда бывает на станциях, внезапно нарушилась шумным потоком воздуха из туннеля, затем появились яркие огни поезда, раздался грохот колес по рельсам. Завизжав тормозами, состав остановился, с шипением раскрылись двери. Пройдя по почти пустому проходу вагона, Дендре села между дремавшим негром и индусом в чалме, читавшим книгу в бумажной обложке «Деловой успех за 80 дней».

Дендре закачалась в одном ритме с вагоном, мчавшимся под улицами города. На несколько минут ее загипнотизировало зрелище людей, казалось, висевших на ременных поручнях. Одни при свете ярких ламп читали газеты, другие смотрели в пустоту. Она привыкла ездить в метро. Здесь была знакомая территория, мир, где она чувствовала себя уверенно. С Гидеоном она была на чужой территории, но после того, что испытала там, она скорее улетела бы, чем отказаться от этого. Ради любви Гидеона девушка согласилась бы на любые жертвы. Внезапно она пришла в восторг, поняв, что он имел в виду, когда пожелал ей счастья: это означало, что Дендре должна жить в двух мирах, собственном и его. Гидеон, разумеется, был прав, именно так она и намеревалась поступить. До чего он умен, сказала себе Дендре, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Все решено. Она выбрала свой путь. Они будут вместе до конца жизни.

Дендре сделала последнюю пересадку. Она пыталась оживить в памяти проведенный с Гидеоном день, но ничего не получалось. На ум приходили только мысли о матери, отце, брате. Гидеон, разумеется, попал в точку и тут: у нее был старший брат, Орландо, который ее обожал. Конечно, она не могла вдруг взять и рассказать домашним о Гидеоне, о том, что лишилась девственности и ей это очень понравилось. Придется таить свое счастье, думала Дендре, предаваться сладким грезам, когда она будет одна в своей комнате, а между тем неторопливо, осторожно готовить почву для того, чтобы представить Гидеона своей семье.

Дом семьи Московии не был элегантным: маленькое, окрашенное в кремовый цвет квадратное здание с такой большой верандой, что там на цепях висели качели, с черными ставнями и наружными ящиками для растений, где вся зелень уже высохла. По обеим сторонам улицы тянулись похожие дома. Однако у них на заросшем бурьяном заднем дворе высилось большое дерево, спереди располагался небольшой газон, где проплешин было больше, чем травы.

На улице уже стемнело, и на веранде горел свет. Дендре вставила ключ в замок и рывком распахнула дверь. Ее встретил восхитительный аромат материнской стряпни: тушеной капусты, ростбифа, картофельных клецок. Этот запах, атмосфера уюта и любви заставили Дендре на время забыть о Гидеоне и проведенном в распутстве дне.

Никто из родных не бросился встречать блудную дочь, и Дендре сообразила, что это один из трех вечеров в неделю, когда она занималась в школе искусств на Манхэттене. Отец поцеловал ее и помог снять пальто. Он и Орландо, старший брат, до сих пор были единственными мужчинами, которые для нее что-то значили. Теперь, когда Дендре познакомилась с Гидеоном, ей было с кем их сопоставить. По сравнению с полным жизни красавцем, в которого она влюбилась, отец выглядел старым, усталым, измотанным. При этой мысли у нее защемило сердце. Она обняла отца и на несколько секунд прижалась к нему.

Возможно, Дендре впервые взглянула на отца без дочернего обыкновения видеть в отцах героев, белых рыцарей, всегда готовых прискакать и спасти их. Гершель Московиц – скорняк, тихий человек, довольный своей участью, он стремился к покою любой ценой, был счастлив в лоне своей религии и всей непритязательной жизни. Мать Дендре, Фрида, спокойно властвовала в доме. Оба они были скорее мечтательными читателями книг, созерцателями жизни, чем деятелями. Фрида с головой уходила в романы, поэтому ее дети и носили имена героев двух нашумевших книг, прочитанных во время ежегодных недельных летних отдыхов в горах на севере штата Нью-Йорк.

Смущенная новыми для нее мыслями, Дендре отошла от отца.

– Как дела в колледже? – спросил он. – И в школе искусств? Надеюсь, день прошел интересно, малышка?

К счастью, у Дендре не оказалось времени на ответ, потому что появилась мать со словами:

– Герш, ты каждый день задаешь одни и те же вопросы. Как день у Дендре может быть интересным, если она изучает в колледже бухгалтерию? Бухгалтерия есть бухгалтерия.

Это было сказано не сурово, скорее буднично, и Фрида, обожавшая мужа, при этих словах погладила его по щеке и улыбнулась.

– Ты, конечно, права, – кротко отозвался он.

– Ужин через двадцать минут, – объявила Фрида и, обняв дочь за плечи, дошла с ней до подножия лестницы, там крепко стиснула ее, повернулась и направилась на кухню.

Дендре стала подниматься, на середине лестницы остановилась и села на ступеньку. Атмосфера дома, любовь и уважение родителей окутывали ее, как мягчайшее кашемировое одеяло. Дендре обхватила себя за плечи. Мать с отцом всячески поддерживали друг друга. Способны ли она и Гидеон на такую любовь и преданность? Хватит ли у них сил, чтобы идти на жертвы ради детей? Все родственники и друзья родителей восхищались тем, как живут Московицы: просто, без ссор, в ладу и согласии. Дендре осознала, что ни разу не слышала пререканий в доме. В трудные времена (а таких дней было немало) родители никогда не жаловались, просто делали, что могли.

Родственники – дяди, тети, двоюродные братья и сестры, гораздо более обеспеченные, занимавшие более высокое положение в обществе, – утверждали, что Фрида любовью к мужу, заботой о нем и о детях создает в семье такую жизнь, какую хочется ей, что это эгоистично. Критика была бессмысленной, потому что у родственников не имелось доказательств, что муж и дети Фриды недовольны этой жизнью.

Дендре охватило беспокойство. Она и ее семья принадлежали к среднему классу и были довольны своей скучной, размеренной жизнью. Постоянство, уравновешенность, стабильность, размеренность – все это было в ее характере. Даже теперь Дендре радовалась тому, что представляет собой, гордилась своими корнями, хотя Гидеон показал ей иной образ любви и жизни; главное – иметь мечту и стремиться к ее осуществлению. Дендре чувствовала, что у нее нет возврата в родительское гнездышко, в гущу еврейской общины, бывшей до сих пор основой ее жизни. Вернуться означало бы отказаться от Гидеона, а это было немыслимо. Ей хотелось, чтобы он всегда любил ее, как сегодня, снова и снова, до конца жизни. Страсть глубоко прожгла ее, заклеймила как принадлежащую ему на всю жизнь.

Дендре услышала, как мать напевает на кухне, и поняла, что она поистине дочь Фриды; она могла любить Гидеона так же сильно, как мать любила ее отца. Что до Гидеона, то в нем не было ничего от ее отца. Гидеон будет любить ее, как сможет, и этим удовлетворится. Дендре раз и навсегда решила, что это ее устраивает. И как будто бы оживилась от этой мысли. Она побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени, но направилась не в свою комнату, а постучалась в дверь Орландо и, не дожидаясь ответа, вошла.

Ее брат поднял взгляд от книги. Каким красивым, веселым, нежным и добрым он показался Дендре. Она подошла и села на кровать рядом с ним. Орландо – гордость семьи – учился в Гарварде на последнем курсе медицинского факультета.

– Привет, – сказала Дендре.

– Привет, – ответил Орландо и широко улыбнулся. Дендре подумала, что брат всегда ей улыбается. Он обнял ее. Будучи на пять лет старше, брат относился к Дендре покровительственно с тех пор, как она была младенцем. Он называл ее малышкой, и в конце концов это стало домашним именем. Дендре восхищалась братом. Он получал в Гарварде стипендию и работал на двух работах, чтобы обеспечивать себя. У Гершеля Московица просто не было денег, чтобы обучать сына.

Теперь, впервые испытав секс и восторг оргазма, Дендре могла понять, почему женщины добивались внимания ее брата. Он обладал сексуальностью, которая была очень волнующей в сочетании с уверенностью в себе и приятной внешностью. Как странно, внезапно подумала Дендре, думать об Орландо как о мужчине. Она надеялась, что он поймет ее страсть к Гидеону и не будет шокирован ее выбором.

– Орландо, когда тебе нужно быть в Гарварде? – спросила Дендре.

– Послезавтра.

– Я познакомилась с одним человеком. И собираюсь за него замуж. Думаю, он тебе понравится.

– Малышка!

– Я хочу рассказать тебе о нем – о нас. Хочу, чтобы ты с ним познакомился. Мы приедем проводить тебя на Центральный вокзал.

– Мать с отцом знают об этом?

– Нет, думаю, пока что рано им говорить. Сначала нужно их познакомить.

– Он не еврей?

– Нет, я не знаю, кто он по национальности.

– Если ты выйдешь замуж за человека другой религии, это убьет отца, потрясет родню. Может, расскажешь мне о своей великой любви? С самого начала?

И Дендре рассказала брату о том, как познакомилась с Гидеоном и влюбилась. Хотя призналась, что легла с ним в постель, подробностей старательно избегала. Чем больше Орландо слушал, тем больше расстраивался. Он встал с кровати и принялся расхаживать по комнате. Сердце у него чуть не разрывалось от тревоги за сестру, когда та призналась, что любит Гидеона сверх всякой меры, больше жизни. Когда Дендре начала всхлипывать, он подошел и положил ей руку на плечо.

– Почему же ты плачешь, малышка?

Она прильнула к брату.

– Не от горя или отчаяния, а потому, что не представляла себе, что значит любить. Я ни разу в жизни не была так счастлива.

Малышка, ты уверена, что это не просто увлечение? Каждая женщина влюбляется в своего первого мужчину, особенно если первый сексуальный опыт был удачным. Тебе, судя по всему, повезло, и поэтому твой парень мне уже нравится. Для тебя открылся новый мир. Ты женщина, не ребенок. Нам придется обращаться с тобой соответствующим образом, может, даже не называть тебя больше малышкой.

– Правда, Орландо? – просияла Дендре. – Гидеону очень не понравится это прозвище…

– Погоди-погоди, Дендре. Ты всего раз встретилась с этим парнем, знаешь его меньше суток и уже беспокоишься о его мыслях и чувствах? Дай ему время подумать о тебе, увлечься тобой.

– Мы договорились завтра встретиться. Мы любим друг друга, Орландо, любим одинаково. Порадуйся за нас, – взмолилась Дендре, и глаза ее наполнились слезами. В голосе появилась дрожь.

Он достал из кармана платок и протянул ей.

– Малышка, какая ты наивная. Мужчины не любят женщин так, как хочется женщинам. Они любят их, как могут.

– Гидеон уже сказал мне это, и я ничего не имею против.

– А кто будет уламывать отца и мать? Я ведь завтра уеду. Не встречайся с ним хотя бы пару недель, дай себе время опомниться и не делай ничего поспешного, вот тебе мой совет.

– Не могу.

– Почему, Господи?

– Потому что я потеряю его. Ты не представляешь, Орландо, какой он замечательный. Он уже стал моей жизнью.

– Это безумие!

Разговор их прервал голос матери от подножия лестницы:

– Эй вы, оба, ужин уже на столе.

Брат и сестра встали с кровати и посмотрели друг на друга, не представляя толком, что делать. В этой семье не существовало секретов от близких. Орландо раскрыл объятия, и Дендре бросилась в них, по ее щекам катились слезы. Он поможет ей. Он так любит сестру, что не может не помочь.

Фрида Московии, была не из тех женщин, которые легко говорят об интимных вещах. Она была домохозяйкой, стряпухой для мужа и детей. Секс для нее был чем-то вроде иностранного языка, поэтому она не могла обсуждать это с дочерью. Фрида надеялась, что муж, которого она найдет для дочки, возьмет это на себя. В конце концов, сексом будут заниматься они. Тема смущала се.

За столом все четверо говорили о повседневных делах: перебирали местные сплетни, обсуждали опрометчивый поступок одного из двоюродных братьев. Когда ужин подходил к концу, Орландо поглядел на Дендре и жестом дал ей понять: пора! Прошло несколько минут, прежде чем Дендре решилась.

– Я познакомилась сегодня с одним человеком, – начала она. – Он художник, бедный и неизвестный, но со временем станет очень знаменитым.

– Очень хорошо, дорогая, – проговорила мать и поднялась, чтобы унести посуду.

За столом воцарилось молчание. Орландо приподнял бровь. Когда Фрида вернулась с формочкой апельсиново-лимонного желе с ягодами земляники сверху, Дендре только и смогла подумать, что ей не очень-то нравится желе, которое готовит мать, – какое-то резиновое, безвкусное. Гидеону такого подавать нельзя. Мысленно она пообещала себе, что будет лучшей кухаркой, чем мать.

– Я хотела бы пригласить его домой на обед, – объявила Дендре.

Все за столом уставились на нее. Отец спросил:

– Зачем? Ты никогда не приглашала к обеду людей, которых мы не знаем.

– Хочу, чтобы вы все познакомились с ним. Он необыкновенный, и ему нравится, как мама готовит. Я сегодня угостила его своим завтраком.

– Он из Бруклина? – спросила мать.

– Нет, мама, – ответил Орландо.

Московицы жили в мире, который начинался и заканчивался в Бруклине, как и многие семьи, члены которых родились и выросли здесь. Большой мир и даже другие районы Нью-Йорка воспринимались как чудесная экзотика, но чужбина, будь то Манхэттен, находящийся на другом берегу реки Ист-Ривер, Бостон или Париж. Фрида и Гершель озабоченно переглянулись.

– Так откуда же он, Дендре, и почему ты знаешь так много об этом мальчике, Орландо? – спросила Фрида.

– Из Сент-Луиса, – ответила Дендре.

– Я еще не встречал ни одного человека из Сент-Луиса, – сообщил Гершель, преследуя ускользающее по тарелке желе.

– Я тоже, папа. И он не мальчик, мама, – ответил Орландо – О, – произнесла Фрида. И перестала задавать вопросы.

Орландо хорошо знал мать. Она терялась, когда речь заходила о незнакомцах или о чем бы то ни было, вторгающемся в ее владения. Теперь она погрузится в молчание. Но Фрида понимала, когда терпит поражение, и всегда сдавалась изящно. Сигнал к отступлению подал ей тон голоса дочери. У Гершеля на лице появилось обеспокоенное выражение, но глава семьи ничего не сказал.

На другой день занятия в колледже были для Дендре пыткой. Она не могла сосредоточиться, не могла думать ни о чем, кроме Гидеона, и ненавидела каждую минуту, проведенную вдали от него. Был ли то сон? Мечта? Произошло ли это на самом деле? Часы тянулись бесконечно… Но занятия все-таки окончились, и Дендре помчалась к возлюбленному.

Ее колени ослабли, когда она нажала кнопку переговорного устройства, и дверь тут же отперлась. Дендре дрожала от предчувствия, в голове теснились вопросы. Почему он ничего не сказал в переговорное устройство? Ждал ли кого-то еще, рассердился ли на то, что она не осталась на ночь? Толкнув дверь, она вошла в вестибюль. Едва глаза ее начали привыкать к темноте, вспыхнул свет. Дендре ахнула и приложила руку к сердцу.

– Я уже начал думать, что ты не появишься, – объявил Гидеон с верха лестницы.

Мир не перевернулся. Она была по-прежнему нужна Гидеону. Как он был хорош, когда сбегал с лестницы, чтобы заключить ее в объятия. Он покрыл поцелуями все ее лицо. Дендре начала расстегивать одежду.

– Скажи, что любишь меня, – взмолилась она.

– Люблю.

– И никогда не отпустишь меня от себя? – настаивала она.

– Никогда, – ответил он. – И это не просто слова, Дендре, это намерение. Я работал всю ночь, посмотри.

Гидеон мягко опустил ее на ноги, и они, держась за руки, поднялись по лестнице в мастерскую. Дендре поразилась: к стенам были приколоты рисунки с ее изображениями, некоторые с цветными пятнами. На одном были пятна девственной крови; на другом красные губы и ногти. Некоторые были выполнены черным карандашом и сепией. Большинство портретов было сделано в натуральную величину; другие представляли собой детальные наброски разных частей ее тела. Все рисунки были исполнены жизни и эротики. В ее глазах видны были чувства: жажда секса, желания. Ее сексуальность соблазняла зрителя, захватывала, как ни одна картина. Значит, Гидеон видел ее такой? Она вдохновила его писать так мастерски? Он претворил ее в образ, который тронет даже самое холодное сердце. Какая девятнадцатилетняя девчонка не будет польщена, не отдаст жизнь за любовь такого мужчины? Дендре пришла в восторг и бросилась ему в объятия.

– Они изумительны! У меня голова идет кругом от волнения.

Гидеон запрокинул голову и засмеялся:

– Так и должно быть.

Наступила минута молчания, лишь усилившего их влечение друг к другу. Любовь вкупе со страстью, самый сильный из наркотиков, опьяняла обоих. Для Дендре этот второй опыт оказался еще более восхитительным, чем первый. Собственные портреты, глядевшие на них отовсюду, лишь усиливали ее возбуждение. Она была как в тумане и едва расслышала, как Гидеон просит сделать то, о чем Дендре никогда не слыхивала. Откуда все это взялось – желание отдаваться ему полностью, выказывать стремление подвергаться чему угодно ради еще одного экстаза, и еще одного, и еще? Ей хотелось умирать и возрождаться снова в его объятиях, в сексуальном блаженстве, и Гидеон обожал ее за это. Когда она стояла на коленях, а Гидеон сзади входил то в одно, то в другое влажное вожделеющее отверстие, Дендре казалось, что она вот-вот потеряет сознание – таким острым было блаженство чувствовать себя предельно заполненной им. Она вскрикнула от боли и удовольствия.

Ее вожделение до предела разожгло воображение Гидеона, и он, не меняя ритма телодвижений, шептал ей обо всех эротических утехах, которым они будут предаваться вместе.

Пресытившись, Они обнялись и заснули прямо на полу посреди мастерской. При пробуждении их все еще окутывал запах секса, аромат страсти. Дендре хотелось лизнуть своего любовника, разбудить, не расставаться с этим запахом, который принадлежал им обоим, глубоко вдыхать его. Куда подевались весь ее мир, семья, мораль среднего класса, согласно которой она вела себя как шлюха? Значение для нее сейчас имел только Гидеон.

Перевернувшись на бок, чтобы любоваться красотой своего мужчины, испытывая невыразимую благодарность за то, что он любит такую простую девушку, Дендре поцеловала Гидеона, разбудила его и стала одеваться. Он смотрел, как она натягивает чулок на ногу, потом взял второй из ее руки и старательно натянул на другую. Поцеловал ее в колено и улыбнулся.

В этой улыбке было нечто новое для нее – великодушие, тепло, обещание. С необычайной нежностью он поднял ее с пола и одел. Для Дендре это стало завершающим штрихом. Ее жизнь принадлежала ему.