Текст книги "Зараза"

– Только этого еще не хватало госпиталю! – С этими словами Келли скомкал полотенце и швырнул его в мусорный бак. Повернувшись к Мэри Циммерман, он, словно забыв свою бодрую речь, спросил, не опасно ли находиться на этаже.

– Честно говоря, думаю, что не опасно, – ответила доктор Циммерман. – Но это надо еще проверить.

– Я узнал об этой катастрофе после вас. – Негодующий взор уперся в доктора Уэйнрайта. – Почему вы сразу не проинформировали меня? Вы были обязаны сделать это в первую очередь.

Уэйнрайт начал объяснять, что, услышав от Джека неприятную весть, решил сначала провести все необходимые, положенные по инструкции мероприятия, а на звонки у него просто не нашлось времени. Затем доктор Уэйнрайт представил Келли доктора Степлтона.

Джек выступил вперед и приветственно взмахнул рукой. Он не смог подавить довольную улыбку – слишком давно ждал Джек этого момента.

Келли мгновенным взглядом окинул ковбойку, вязаный шарф и джинсы Джека, весьма мало напоминавшие шелковый костюм от Валентино самого Келли.

– Кажется, член комиссии по здравоохранению упоминала ваше имя, когда звонила мне, – сказал Келли. – Помню, что на нее произвела впечатление скорость, с какой вы поставили диагноз чумы.

– Мы – городская служба и всегда рады принести пользу, – отбарабанил Джек.

Келли издал короткий издевательский смешок.

– Возможно, вы будете рады познакомиться еще с одним преданным делу городским врачом, – насмешливо произнес Келли. – Доктор Клинт – эпидемиолог из Нью-йоркского управления здравоохранения.

Джек кивнул своему неприметному коллеге, но ответа не удостоился. Джека охватило ощущение, что его присутствие тут никому не нужно. Только сейчас начал он постигать азы бюрократической жизни – не дай Бог попасть между жерновами межведомственных распрей.

Откашлявшись, Келли заговорил с Уэйнрайтом и Циммерман.

– Я бы хотел, чтобы эпизод получил как можно меньшую огласку. Чем меньше будут знать об этом журналисты, тем лучше. Если к вам проникнет какой-нибудь репортер – шлите его немедленно ко мне. Я позабочусь о контроле за утечкой информации.

– Простите, – заговорил Джек, не в силах сдержаться. – Давайте оставим в стороне корпоративные интересы. Думается, вы должны сосредоточить усилия на профилактике. Это означает, что надо превентивно пролечить контактировавших и установить источник возбудителя чумы. Сейчас это тайна за семью печатями, и пока вы ее не раскроете, никакие меры не помогут – газетчики все равно все пронюхают и поле битвы останется за ними.

– Мне кажется, что здесь никто не интересуется вашим мнением, – презрительно обронил Келли.

– А мне показалось, что вас надо немного направить в нужное русло, – не смутился Джек. – Вы производите впечатление человека, далекого от наших проблем.

Келли побагровел. Он покачал головой, не веря своим ушам.

– Хорошо, – произнес мистер Келли, с трудом сдерживая гнев, – если вы такой ясновидящий, то, конечно, уже знаете источник происхождения инфекции.

– Думаю, это крысы, – сказал Джек. – Мне кажется, что в округе полно этих зверей. – Степлтон только и ждал момента ввернуть это замечание – он помнил, какое впечатление оно произвело на Кальвина.

– В Манхэттенском госпитале нет крыс! – взорвался Келли. – Если я узнаю, что вы расскажете это газетчикам, – оторву вам голову.

– Крысы – классический резервуар чумы, – упрямо настаивал на своем Джек. – Думаю, что они все же здесь есть. Ищите – и вы их найдете.

Келли повернулся к Клинту Абеляру.

– Как вы думаете, крысы имеют отношение к данному случаю чумы? – спросил он.

– Я только приступил к обследованию, – осторожно ответил Абеляр, – не хочу с ходу отвергать высказанное предположение, но мне кажется, что к данному случаю крысы не имеют никакого отношения – мы находимся на седьмом этаже.

– А я думаю, что вам пора приступить к отлову крыс, – упорствовал Джек. – Начните с района, прилегающего к госпиталю. Перво-наперво надо выяснить, не поражена ли чумой местная популяция грызунов.

– Я бы хотел пока отвлечься от крыс, – возразил Келли. – Давайте подумаем, что нам делать с людьми, напрямую контактировавшими с умершим.

– Это моя епархия, – отозвалась доктор Циммерман. – Вот что я предлагаю...

Пока Мэри Циммерман говорила, Клинт подошел к Джеку и, взяв его за руку, буквально потащил на сестринский пост.

– Это я эпидемиолог, – яростно прошипел Клинт.

– Не собираюсь оспаривать этот факт, – ответил Джек. Его удивил и смутил столь горячий протест Абеляра.

– Меня учили находить источники инфекционных заболеваний в человеческих сообществах. Это моя работа, за которую мне платят деньги. С другой стороны, вы, как коронер...

– Позвольте поправочку, – возразил Джек. – Я не коронер, а судебно-медицинский патологоанатом. Вы, как врач, должны знать разницу.

– Судебный медик или коронер, мне совершенно не важно, как вы там сами себя называете, – огрызнулся Клинт.

– Но мне не все равно, – отчеканил Джек.

– Дело в том, что ваша профессиональная подготовка и компетенция распространяются на мертвых, а не на источники инфекционных заболеваний.

– Опять неправильно, – сказал Джек. – Мы заставляем мертвых открывать правду живым. Наша цель – предотвратить смерть.

– Я не знаю, как мне доходчиво объяснить это вам. – В голосе Клинта послышалось отчаяние. – Послушайте, вы сказали нам, что человек умер от чумы. Мы, не вмешиваясь в вашу работу, согласились с вами. Теперь настала моя очередь заниматься остальными вопросами.

– Я просто стараюсь помочь, – скромно заметил Джек.

– Спасибо, если мне вдруг понадобится помощь, я сам обращусь к вам. – Клинт, не прощаясь, стремительно направился к палате семьсот семь.

Джек провожал взглядом эпидемиолога, когда шум голосов сзади заставил его обернуться. Келли вышел из комнаты за сестринским постом и был немедленно атакован людьми, разговор с которыми ему недавно пришлось прервать. Джек не мог не восхититься той легкостью, с которой Келли отвечал на самые каверзные вопросы, и той скоростью, с какой возникла на лице президента беспечная уверенная улыбка. Через несколько секунд Келли уже был у лифта, чтобы исчезнуть в тиши спасительных начальственных кабинетов.

Следом за президентом в коридор вышли увлеченные разговором доктор Циммерман и доктор Уэйнрайт. Последней в одиночестве вышла Кэти Макбэйн. Джек подошел к ней.

– Простите за то, что мне пришлось быть вестником плохих новостей, – извинился Джек.

– Вы ни в чем не виноваты, – возразила Кэти. – Напротив, мы должны быть вам благодарны.

– Да, надо же было случиться такому несчастью, – посетовал Степлтон.

– Это самое страшное происшествие с тех пор, как я начала работать в комитете по контролю за инфекциями, – призналась Кэти. – Когда в прошлом году у нас был гепатит В, я думала, что хуже ничего не бывает. Я и представить себе не могла, что может случиться чума.

– Каков вообще опыт Манхэттенского госпиталя в отношении нозокомиальных инфекций? – спросил Джек.

Кэти пожала плечами.

– В целом ничего особенного, то же, что и в других многопрофильных госпиталях, – ответила она. – Однажды высеялся метициллин – устойчивый стафилококк. Но это, разумеется, текущая проблема. Однажды у нас даже выросла клебсиелла в канистре с моющим раствором. Мы сумели разгадать эту шараду только после целой серии послеоперационных нагноений.

– А как обстоят дела с пневмониями? – поинтересовался Джек. – Вроде нынешней.

– Пневмонии тоже бывают, – вздохнула Кэти. – Возбудитель, как правило, псевдомонас, но знаете, два года назад у нас была вспышка болезни легионеров.

– Я ничего не знал о том случае, – признался Джек.

– Все было шито-крыто, – пояснила Кэти. – По счастью, никто тогда не умер. К сожалению, этого нельзя сказать о случае, который был у нас в отделении интенсивной терапии несколько месяцев назад. От энтеробактериальной пневмонии умерли три человека. Пришлось закрыть отделение. Возбудителя обнаружили в емкостях увлажнителей.

– Кэти! – раздался резкий окрик. Кэти и Джек обернулись. К ним подходила доктор Циммерман.

– Все, о чем мы сегодня узнали, является конфиденциальной информацией, – наставительно произнесла доктор Циммерман.

Кэти хотела что-то сказать, но передумала.

– У нас много дел, Кэти, – продолжала Мэри. – Пройдемте в мой кабинет.

Всеми внезапно покинутый, Джек начал размышлять, что делать дальше. Явилась шальная мысль вернуться в семьсот седьмую палату, но, вспомнив горячечную тираду доктора, Джек подавил некстати возникшее желание. Пусть эпидемиолог работает спокойно. В конце концов, цель Джека не он, а Келли. Потом в голову Степлтону пришла идея посетить местную лабораторию. По задиристым замечаниям и ощетинившемуся виду доктора Циммерман Джек сделал вывод, что причину трагедии стоит поискать именно там. Именно лаборанты скорее всего допустили промах и пропустили палочку чумы.

Узнав, где находится лаборатория, Джек на лифте отправился на второй этаж. Служебное удостоверение снова не подвело, и Джек проник в лабораторию, представ перед ее заведующим мистером Мартином Шево, который пригласил Джека в свой кабинет. Заведующий оказался маленьким человечком с копной темных волос и тонкой черточкой усов под носом.

Мужчины уселись в кресла.

– Вы слышали о случае чумы? – без обиняков спросил Степлтон.

– Нет, а где? – вопросом на вопрос ответил мистер Шево.

– Здесь, в Манхэттенском госпитале, – огорошил заведующего Джек. – Палата семьсот семь. Сегодня утром я вскрывал этого больного.

– Не может быть! – Шумно вздохнув, Мартин Шево в голос застонал. – Как фамилия больного?

– Дональд Нодельман, – ответил Джек.

Крутанувшись на вертящемся кресле, Мартин дотянулся до клавиатуры компьютера. На мониторе высветились лабораторные данные больного Нодельмана. Быстро просматривая их, Шево добрался до данных микробиологического исследования.

– Вот, при окраске по Граму мокроты больного были выявлены грам-отрицательные бациллы, – начал Мартин. – Мокрота была посеяна на культуральные среды и в течение тридцати шести часов роста не дала. Это должно было навести нас на определенные мысли, я имею в виду наши подозрения относительно возбудителя. Этот микроорганизм вырастает на средах без задержек.

– В таких случаях бывает полезна окраска по Гимзе или Уэйсону, – сказал Джек. – Диагноз вполне мог быть поставлен.

– Совершенно верно, – согласился Мартин. Он развернулся лицом к Степлтону. – Это ужасно, я в полной растерянности. К сожалению, мы имеем в данном случае яркий пример того, что происходит у нас все чаще и чаще.

Администрация настаивает на удешевлении работ и их объемов и в то же время повышает нагрузку на каждого отдельно взятого сотрудника. Это смертельно опасная комбинация, что и доказывает данный случай чумы. Ужасно, но такое происходит по всей стране.

– Вам приходится сокращать количество сотрудников? – поинтересовался Джек. Он-то думал, что лаборатории – единственное место, на котором госпитали могут реально зарабатывать деньги.

– От нас ушло около двадцати процентов людей, некоторых мы вынуждены были понизить по квалификационной сетке на один-два разряда. В микробиологической лаборатории у нас теперь нет старшего врача-лаборанта. Если бы он был, кто знает, может быть, мы и не пропустили бы этот случай чумы. Но с тем бюджетом, который мы имеем, нам не под сил удержать старшего врача. Прежнего старшего врача мы понизили до разряда старшего лаборанта. Это обескураживает. Раньше мы стремились в своей работе к совершенству, а теперь – к адекватности. Понимайте этот термин как хотите.

– В вашем компьютере записано, кто из лаборантов выполнял окраску мокроты по Граму? Давайте хоть проведем учебный процесс, пользуясь этим печальным случаем.

– Это хорошая идея, – согласился Мартин. Повернувшись к компьютеру, он нажал несколько клавиш – высветилось имя лаборантки.

Внезапно Шево снова обернулся к Джеку.

– Я только что вспомнил одну вещь, – сказал он. – Мой старший лаборант вчера высказал догадку о чуме касательно этого больного, но я поднял его на смех, заметив, что шансов открыть у него чуму – один на миллиард.

Джек оживился:

– Интересно, что заставило его подумать о чуме?

– Мне это тоже интересно, – отозвался Мартин. На экране интеркома он набрал имя Ричарда Оверстрита. Пока они ждали прихода Ричарда, Джек посмотрел на монитор компьютера – лаборантку звали Ненси Уиггенс. Мартин вызвал к себе в кабинет и ее.

Через несколько минут явился Ричард Оверстрит – атлетически сложенный молодой человек с копной светлых, выгоревших на солнце волос, которые поминутно спадали ему на лоб. Ричард убирал их нетерпеливым движением руки или резким поворотом головы. Поверх хирургического костюма на Оверстрите был надет халат, карманы которого топорщились от пробирок, зажимов, салфеток, лабораторных бланков и шприцев.

Мартин представил Ричарда Джеку и попросил лаборанта рассказать об имевшей место дискуссии между ними по поводу чумы.

Ричард выглядел явно озадаченным.

– Это была всего лишь игра воображения, потребовавшая от меня громадного усилия, – рассмеялся он.

– Но все-таки что заставило вас подумать именно о чуме? – настаивал на своем Мартин.

Привычно отбросив со лба непокорную прядь волос, Ричард задержал ладонь на макушке, погрузившись в долгое раздумье.

– Ага, вспомнил, – сказал он. – Ненси Уиггенс пошла в отделение за мокротой одного больного и одновременно взяла у него кровь. Мне Ненси рассказала, что у больного была гангрена кончиков пальцев – они стали совершенно черными. – Ричард пожал плечами. – По странной ассоциации я вспомнил о Черной смерти.

Ответ произвел на Джека должное впечатление.

– Вы провели анализы?

– Нет, – ответил Ричард. – Решил этого не делать, после того как вы сказали о малой вероятности такого диагноза. Да и времени не было – текучка заедает. Так что никто из нас, включая и меня, не имел дела с кровью. А что, возникли какие-то проблемы? – спросил Ричард.

– Очень серьезные, – ответил Мартин. – У этого человека действительно выявлена чума. Хуже того, он уже умер.

Ричард вздрогнул.

– Бог мой! – воскликнул он.

– Надеюсь, вы напоминаете своим сотрудникам о технике безопасности? – поинтересовался Джек.

– Постоянно, – сохраняя самообладание, ответил Ричард. – У нас вытяжные шкафы класса два и три. Я всегда заставляю своих работать только в них, особенно если дело касается больного с инфекционным заболеванием. Лично я предпочитаю шкафы третьего класса, но некоторые сотрудники не любят их – там слишком толстые перчатки и движения становятся скованными.

В этот момент в кабинет вошла Ненси Уиггенс. Эта застенчивая женщина походила больше на девочку-подростка, нежели на выпускницу колледжа. Когда Мартин представлял ее Джеку, она едва набралась храбрости взглянуть в глаза Степлтону. Темная челка точно так же, как у ее непосредственного начальника, Ричарда, все время падала ей на глаза.

Мартин рассказал, что случилось, чем поверг Ненси в состояние шока. Шеф объяснил ей, что она ни в чем не виновата, но данный случай должен быть воспринят как урок на будущее.

– Я была в контакте с больным, что мне теперь делать? – спросила Ненси. – Я одна из всей лаборатории брала анализы и сама же их делала.

– Вам скорее всего дадут внутрь тетрациклин или будут вводить стрептомицин внутримышечно – этот вопрос как раз сейчас решают инфекционисты.

– Ох-ох, – громко вздохнул Мартин. – Сюда шествуют наш неустрашимый шеф и его зам по медицинской части – у обоих очень несчастный вид.

Келли ворвался в кабинет, как разгневанный полководец, только что с треском проигравший решающее сражение. Всей своей громадой он, подбоченясь, склонился над Мартином, приблизив к тому свое побагровевшее лицо.

– Доктор Шево, – начал он издевательским тоном, – доктор Арнольд только что сказал мне, что это вы должны были поставить диагноз, прежде чем...

Келли осекся на полуслове. Он не обратил ни малейшего внимания на подчиненных Мартина, но игнорировать присутствие Джека не мог.

– Какого черта вы тут делаете? – спросил он.

– Стараюсь помочь, – мирно промолвил Джек.

– Не слишком ли вы превышаете свои полномочия? – ядовито поинтересовался президент госпиталя.

– Обследование надо производить со всей тщательностью, – в тон ему ответил Джек.

– Я считаю, что вы полностью исчерпали свои возможности в обследовании, – набросился на Степлтона Келли. – Я хочу, чтобы вы немедленно убрались отсюда. В конце концов, это частное учреждение.

Джек поднялся, тщетно попытавшись заглянуть в глаза высоченному Келли.

– Если «Америкэр» считает, что может обойтись без меня, то я удаляюсь.

Лицо Келли сделалось пурпурным. Он хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого просто указал Джеку на дверь.

Тот широко улыбнулся и, помахав рукой сотрудникам лаборатории, вышел за дверь. Он был доволен своим визитом в госпиталь. Пока дела шли как нельзя лучше.

Глава 6

СРЕДА, 16 ЧАСОВ 5 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА

Сьюзен Хард с преувеличенным вниманием вглядывалась в маленькое круглое окошко двери, ведущей в холл у лифта. После операции ей позволили вставать, но разрешили ходить только до конца коридора. Вот она и ходила, поддерживая руками свежезашитый живот. Передвигаться приходилось мелкими шажками, превозмогая боль, но Сьюзен по собственному опыту знала, что чем раньше начнет самостоятельно передвигаться, тем скорее ее выпишут из этого страшного места.

Внимание Сьюзен привлекла странная суета – люди в медицинской форме то и дело входили и выходили из врачебных ординаторских, персонал явно нервничал. Шестое чувство подсказало Сьюзен, что в госпитале не все ладно, она еще более укрепилась в своем предположении, когда увидела, что медики все поголовно надели марлевые маски.

Не успев поразмышлять над причинами подобной суеты, Сьюзен внезапно ощутила резкий озноб, словно подул холодный арктический ветер. Женщина оглянулась в поисках источника неожиданного сквозняка, но такового не обнаружила. Ощущение холода вернулось, заставив Сьюзен содрогнуться всем телом. Посмотрев на свои руки, миссис Хард заметила, что кисти побелели, они стали белые как мел.

Не на шутку разволновавшись, Сьюзен поспешила обратно в палату. Такой озноб не предвещал ничего хорошего. Она была опытной пациенткой и знала, что после операции всегда существует возможность раневой инфекции.

Добравшись до палаты, она ощутила за глазницами давящую тупую боль. Когда Сьюзен улеглась в постель, боль распространилась на всю голову. Такой головной боли она не испытывала ни разу в жизни, было такое ощущение, что кто-то воткнул ей в голову гвоздь – в самый мозг.

Несколько мгновений Сьюзен неподвижно лежала, надеясь, что все пройдет. Но вместо этого появился новый симптом: начали болеть мышцы ног. Несколько минут она тщетно ворочалась в постели, стремясь найти удобное положение.

К боли в ступнях присоединилось мерзкое ощущение сильной сдавленности. Сьюзен охватила паника. Она едва смогла дотянуться до кнопки вызова медицинской сестры. Нажав ее, женщина уронила руку на одеяло, полностью лишившись сил.

К моменту прихода сестры у Сьюзен начался приступ душераздирающего кашля.

– Мне плохо, – прохрипела Сьюзен.

– Что вас беспокоит? – спросила сестра.

Сьюзен помотала головой, ей было трудно говорить. Она чувствовала себя так ужасно, что не знала, с чего начать.

– У меня сильно болит голова, – наконец выдавила она.

– Мне кажется, вам надо сделать обезболивающий укол, – сказала сестра. – Сейчас я вас уколю.

– Мне нужен врач, – прошептала Сьюзен. Голос пропал, и горло болело так же, как в первые часы пробуждения после наркоза.

– Может быть, все же следует ввести обезболивающее, а потом звать врача, – настаивала медицинская сестра.

– Мне холодно, – пожаловалась Сьюзен, – мне страшно холодно.

Привычным жестом сестра положила ладонь на лоб женщины, затем, встревожившись, отдернула руку. Больная горела как в огне. Сестра взяла с прикроватного столика термометр и сунула его в рот Сьюзен. Пока градусник нагревался, сестра померила кровяное давление – оно оказалось угрожающе низким.

Сестра вынула градусник изо рта Сьюзен и, посмотрев на шкалу, издала возглас удивления. Температура оказалась сорок один и две десятых.

– У меня лихорадка? – слабым голосом спросила Сьюзен.

– Да, небольшая, – ответила сестра. – Не беспокойтесь, все будет хорошо. Я сейчас позову врача.

Сьюзен подавленно кивнула, на ее глазах выступили слезы – ей страшно захотелось оказаться дома.

Глава 7

СРЕДА, 16 ЧАСОВ 15 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА

– Ты что, действительно думаешь, что Роберт Баркер сознательно саботирует нашу рекламную кампанию? – спросила Терезу Колин, когда они спускались в студию, где Колин собиралась показать Терезе результаты работы творческой группы по Национальному совету здравоохранения.

– В этом у меня нет ни малейших сомнений, – ответила Тереза. – Конечно, он делает это не сам, а через Элен – ведь это именно она отговаривает Национальный совет от покупки достаточного рекламного времени.

– Но он же таким образом рубит сук, на котором сидит. Если мы потеряем кредит Национального совета, то подразделение Баркера, как и наше, останется у разбитого корыта.

– Можешь забыть о его подразделении, – произнесла Тереза. – Баркер метит в президенты и будет для этого землю носом рыть.

– Господи, как я ненавижу эти бюрократические склоки, – вырвалось у Колин. – Ты сама-то уверена, что хочешь стать президентом?

Тереза остановилась и испытующе посмотрела на Колин, словно та высказала нечто богохульственное.

– Ушам своим не верю. Неужели это говоришь ты?

– Но ты же сама жаловалась, что чем больше у тебя административных обязанностей, тем меньше остается времени на творчество.

– Если президентом станет Баркер, он пустит ко дну всю компанию, – возмущенно проговорила Тереза. – Мы начнем раболепствовать перед клиентами, и все наше творчество увязнет в болоте посредственности. К тому же я уже в течение пяти лет только и мечтаю о том, чтобы стать президентом. Если я сегодня не использую свой шанс, то не использую его никогда.

– Не понимаю, чем ты недовольна. Неужели тебе не хватает для счастья того, чего ты уже достигла? – недоумевала Колин. – Тебе всего тридцать один год, а ты уже творческий директор. Ты должна быть довольна тем, что умеешь делать потрясающую рекламу.

– Да ладно тебе! – вспылила Тереза. – Ты же знаешь, что люди в рекламном бизнесе никогда не успокаиваются на достигнутом. Как только я стану президентом, сразу начну мечтать о должности генерального директора.

– Думаю, тебе следует остыть, иначе ты сгоришь, не дожив до тридцати пяти, – заметила Колин.

– Я остыну, как только стану президентом.

– Хотелось бы верить, – саркастически отозвалась Колин, прекращая дискуссию.

Придя в студию, Колин повела подругу в маленькую комнатку, которую сотрудники напыщенно именовали «ареной». В этом помещении прокручивали готовый материал. «Ареной» зал называли по ассоциации с цирками, на аренах которых древние римляне скармливали диким животным на потеху толпе первых христиан. Роль этих последних отводилась в компании «Уиллоу и Хит» рядовым сотрудникам творческой группы.

– У вас что, готов фильм? – изумленно спросила Тереза, увидев натянутый на классную доску экран. На такую роскошь она не рассчитывала – Тереза думала, что в лучшем случае ей покажут лишь карандашные наброски.

– Мы сделали «мешанину», – сказала Колин. На их жаргоне «мешаниной» называли грубо сшитые вместе куски из ранее снятых рекламных роликов и позаимствованные из других проектов. Такая техника создавала неплохую коммерческую основу.

Тереза воспряла духом, такого поворота она не ожидала – целый фильм.

– Хочу тебя предупредить, что все это – только предварительный эскиз, черновик, – добавила Колин.

– Перестань оправдываться, – скомандовала Тереза. – Показывай.

Взмахом руки Колин подозвала одного из своих сотрудников. Свет медленно погас, и началась демонстрация ролика. На экране появилась очаровательная четырехлетняя девочка со сломанной куклой на руках. Тереза сразу же узнала эти кадры – год назад компания занималась рекламой благотворительного сбора сломанных игрушек. Колин очень умело смонтировала отснятые кадры с новым сюжетом – девочка несет куклу в новый госпиталь Национального совета; в титрах значилось: «Мы лечим всех и всегда».

Экран померк, и в зале зажегся свет. Несколько минут подруги молчали. Первой не выдержала Колин.

– Вижу, что тебе не понравилось, – сказала она.

– Сделано неплохо, – признала Тереза.

– Идея такая: мы создаем несколько рекламных роликов, в каждом из которых определенные болезни и травмы будут демонстрироваться на кукле, – воодушевленно заговорила Колин. – В уста девочки, хозяйки куклы, мы вложим текст, превозносящий достоинства Национального совета, – такова будет видеоверсия. В рекламных буклетах соответствующий текст дополнит те же картинки.

– Проблема в том, что все это слишком заумно, – возразила Тереза. – Хотя, на мой взгляд, идея имеет некоторые достоинства, клиенты вряд ли ее примут. Роберт через Элен сумеет убедить Национальный совет, что исполнение весьма тривиально.

– Во всяком случае, это пока лучшее, что пришло нам в голову, – упавшим голосом проговорила Колин. – Дай нам какое-нибудь направление. Нужен творческий план, иначе мы будем безнадежно плутать по концептуальному ландшафту и к следующей неделе останемся с пустыми руками.

– Нам нужно найти нечто такое, что отличало бы Национальный совет от «Америкэр», хотя, на мой взгляд, все это один черт. Проблема заключается в том, что нам надо отыскать эту единственную идею, – заявила Тереза.

Колин отпустила сотрудника и уселась напротив Терезы.

– Нам как воздух необходимо твое прямое руководство, – сказала она.

Тереза согласно кивнула – она понимала, что Колин права на все сто процентов, но у нее самой развился полный паралич фантазии.

– Мне очень трудно думать и размышлять со всеми этими страданиями на тему президентства – оно висит надо мной как дамоклов меч.

– Думаю, что ты себя просто перегрузила, – проговорила Колин, – посмотри на себя – ты же просто комок нервов.

– Что у тебя еще новенького? – ехидно спросила Тереза.

– Когда ты в последний раз ужинала в ресторане и выпивала? – поинтересовалась Колин.

Тереза рассмеялась.

– Уже несколько месяцев у меня просто нет на это свободного времени.

– О чем я и говорю, – настаивала на своем Колин. – Нет ничего удивительного, что творческие соки перестали циркулировать у тебя в мозгу. Тебе надо расслабиться – хотя бы на несколько часов.

– Ты и правда так думаешь?

– Конечно, – ответила Колин. – На самом деле не будем откладывать, пойдем-ка сегодня в кафе или ресторан, поужинаем и немного выпьем. И самое главное, хотя бы несколько часов не будем говорить о рекламе.

– Не знаю, – заколебалась Тереза, – уж больно поджимают сроки...

– Именно поэтому нам надо расслабиться, и как можно скорее, – продолжала убеждать подругу Колин. – Нам надо смахнуть с мозгов паутину – тогда в голову наверняка придет какая-нибудь грандиозная идея. Так что не спорь со мной – возражения не принимаются.