Текст книги "Искусственный интеллект и экономика. Работа, богатство и благополучие в эпоху мыслящих машин"

Я часто сталкиваюсь с людьми, которые считают, что эпоха роботов и искусственного интеллекта неизбежно станет эпохой низкой инфляции или даже дефляции (падения цен). Хотел бы я иметь столько уверенности, сколько они. На практике получается, что подобное представление слишком упрощено, хотя оно и поддерживается примерно такой цепочкой рассуждений: если сдвиг в распределении доходов приводит к несоответствию совокупного спроса совокупному предложению, а потенциальные компенсирующие факторы (рассмотренные выше) недостаточно сильны, то последует глобальная безработица, охватывающая как человеческий труд, так и средства производства, в том числе и роботизированной техники. Такой процесс способен привести к понижающему давлению на цены, которое, в свою очередь, создает тенденцию к более низкой, чем обычно, инфляции. Исходя из этих предпосылок, легко представить себе, как люди могут прийти к выводу, что эпоха роботов проявит себя и как век низкой инфляции или даже дефляции.

Однако здесь существуют три больших «если» в виде следующих вопросов.

• Действительно ли революция роботов и искусственного интеллекта оказывает заметное влияние на распределение доходов?

• Если да, то приведет ли это к дефициту спроса?

• Если это случится, действительно ли в сложившейся ситуации окажутся неэффективными различные компенсирующие факторы, включая ответные регулирующие меры со стороны государства?

Следует признать, что первоначальным эффектом от внедрения роботов и искусственного интеллекта наверняка окажется снижение цен. В конце концов роботы и искусственный интеллект как раз и вводятся для снижения затрат, в основном за счет экономии человеческого труда.

Это явление хорошо иллюстрируется влиянием на мировую экономику таких феноменов, как глобализация и превращение Китая в крупного производителя дешевых промышленных товаров. В свое время они вызвали «нисходящий шок», точнее, серию нисходящих толчков, опустивших цены на товары, а растущая дешевизна, в свою очередь, помогла снизить уровень инфляции.

Но точно так же, как это было с глобализацией и подъемом Китая, снижение цен в результате автоматизации оказалось бы, по сути, переходным эффектом, пускай и довольно продолжительным. Кроме того, как я показал в книге «Смерть инфляции» («The Death of Inflation»), окончательный уровень инфляции всегда будет результатом экономической политики, особенно в денежно-кредитной области. Если власти не хотят постоянно падающих цен или очень низкой инфляции и они готовы принять достаточно жесткие меры, чтобы предотвратить это, то у нас не будет падающих цен или очень низкой инфляции. Это относится как к любым дефляционным тенденциям, вызванным последствиями глобализации и подъема Китая, так и теми, что станут возможными при широком использовании роботов и искусственного интеллекта,

Нет никаких оснований предполагать, что денежно-кредитные органы и стоящее за ними общественное мнение, выраженное в форме результатов голосований и референдумов на различных уровнях, будут способствовать более высокой инфляции, более низкой инфляции или любому другому конкретному уровню инфляции в эпоху роботов иначе, чем во все предшествующие времена.

Инфляция и безработица

Несмотря на все сказанное, как и в случае с глобализацией и подъемом Китая, революция искусственного интеллекта может по-разному повлиять на поведение инфляции и, в частности, на связь между инфляцией и безработицей. Помимо прямого воздействия глобализации и новой китайской промышленности на уровень цен, за последние 25 лет цифровая революция на микроуровне вызвала к жизни совершенно новую экономическую реальность, которую теоретическая экономика пока что лишь пытается понять и включить в свои модели.

С незапамятных времен в нашей жизни постоянно присутствует дефицит: дефицит еды и жилья, земли, инструментов, работы – дефицит всего. Действительно, вся экономика выросла как реакция на дефицит, как способ преодоления его, как возможность управлять различными формами недостатка и добиваться максимально возможного результата невзирая ни на что. В концептуальном языке экономики заметно постоянное давление дефицита. Возьмем, к примеру, концепцию «альтернативных издержек». Альтернативные издержки выполнения чего угодно – это всегда отказ от того, что вы могли бы сделать с деньгами/временем/вниманием/занятостью или чем-то еще в пользу дела, услуги или иного использования времени, которое вы выбрали.

Тем не менее ИТ– и цифровая революция значительно расширили круг вещей (вернее, не совсем вещей), которые не подчиняются обычным законам дефицита. Все, что может быть оцифровано, например, информация, данные или знания, не уменьшается в результате широкого распространения. Для описания этого качества используется термин «неконкурентность». Вообще, в цифровом мире существует множество сетевых эффектов. Например, предельные издержки увеличения числа участников сети практически равны нулю, но преимуществами такого увеличения в итоге пользуются все участники.

Экономика возникла и развивалась, чтобы анализировать мир, в котором товары состоят из атомов. Но вещи, состоящие из битов информации, обладают четырьмя характеристиками, совершенно отличными от материальных вещей:

• их можно воспроизводить практически бесконечно и с идеальной точностью;

• дополнительные единицы могут быть «произведены» с (практически) нулевыми предельными затратами;

• их можно передавать от одного человека другому почти мгновенно;

• их передача имеет практически нулевую предельную стоимость.

Революция искусственного интеллекта расширяет и усиливает те аспекты экономики, которые соответствуют этим характеристикам. Конечно, по-прежнему будет не хватать земли (и в связи с этим сохранится дефицит выгодного расположения), а также продуктов питания и других материальных благ. Разумеется, людям по-прежнему будет не хватать времени. Однако размер и масштаб цифрового, сетевого мира, полного виртуальных богатств, будет постоянно расти по сравнению с благополучием, которое дарует нам материальный ограниченный мир, где правит бал дефицит.

Это существенно повлияет и на общую динамику затрат. Последние будут продолжать увеличиваться по мере роста производства в материальном мире, определяемом дефицитом. Но в цифровом сетевом мире, когда объем производства растет, средние затраты уменьшаются, а предельные издержки вообще не увеличиваются и даже падают.

Взаимодействие между этими двумя частями экономики будет и дальше влиять на относительные доли дохода, нормы прибыли и поведение макроэкономики. Потенциально негативным последствием этого может стать то, что падающие кривые затрат, как правило, соответствуют росту и развитию монополий и олигополий и укрепляют эффект, который называется «преимущество первопроходца». Это влияние бесспорно в индустрии информационных технологий. Интернет породил чрезвычайно прибыльные и влиятельные корпорации с поразительно небольшим количеством рабочей силы[114]114
  По состоянию на 2020 г. численность сотрудников Google оценивалась приблизительно в 127 000 человек, Apple – 137 000. В то же время такая типично производственная корпорация, как Boeing, насчитывала 140 000 сотрудников, а General Motors – 170 000. Судя по этим данным, разницу в размерах между штатами крупных «цифровых» и «не цифровых» компаний трудно назвать «поразительной». – Прим. перев.


[Закрыть]. (Я освещаю эти вопросы более детально в шестой главе.)

Тем не менее положительным последствием станет сохранение стабильного уровня инфляции при более высоких темпах экономической активности и более низких показателях безработицы. Если вы любите профессиональный жаргон, то на языке экономистов это называется «сглаживанием кривой Филлипса» (англ. «flattening of the Phillips Curve»), которая представляет собой кривую, изображающую взаимосвязь между инфляцией и безработицей.

В первой главе я отметил, что расхожее представление о недавнем глубоком и длительном замедлении роста производительности не слишком хорошо обосновано. Помимо возможностей, открываемых робототехникой и искусственным интеллектом, я принимаю в расчет и то, что темпы роста производительности вырастут по сравнению с низким уровнем, недавно зафиксированным в развитых странах. Это верно, конечно, лишь при условии, что рост производительности будет измеряться должным образом, а это пока находится под большим вопросом.

Таким образом, в качестве опорной точки при рассмотрении вероятных темпов экономического роста в предстоящие десятилетия я бы предложил рост производительности в развитых странах приблизительно на 1–2 % в год. Теперь давайте посмотрим, какое влияние роботы и искусственный интеллект могут оказать на эту постепенно улучшающуюся картину мировой экономики.

В первые три десятилетия после Второй мировой войны в большей части западного мира производительность росла в среднем более чем на 3 % в год. У таких хороших результатов было несколько причин, и главными из них были возможности для извлечения выгоды из технологических достижений, накопленных за предыдущие 20 лет, а также высокий уровень инвестиций, который стал возможен благодаря сочетанию полной занятости и низких процентных ставок.

Что-то подобное может произойти снова. Новый всплеск роста производительности будет также обусловлен двумя основными факторами. Первый – это прямая замена людей машинами, в том числе основанными на искусственном интеллекте. За последние 200 лет подобное происходило практически постоянно. Теперь же, вероятно, этот процесс охватит широкий диапазон человеческой занятости.

Вторая причина связана с использованием роботов и искусственного интеллекта для помощи людям в разных сферах деятельности. Например, позволит операторам службы поддержки сделать больше за любой конкретный промежуток времени. В частности, это относится к медицинским и социальным работникам, которые уже сейчас прибегают к помощи роботов для эффективного использования времени, отведенного им для посещения пожилого человека. Хирурги в клиниках теперь регулярно работают с использованием высокоуровневой робототехники. В последнем случае использование роботов не ускорит операцию, но сделает ее более точной и менее инвазивной, а также позволит хирургу работать удаленно, что сэкономит время, затрачиваемое на поездки. (Я рассмотрю более широкий спектр таких возможностей в пятой главе.)

Прирост производительности в сфере услуг, скорее всего, будет гораздо значительнее, чем может показаться сейчас. Вот уже несколько десятилетий рост производительности в обрабатывающей промышленности происходит намного быстрее, чем в сфере услуг. Однако, поскольку в современной экономике все больше доминируют именно услуги, преобладание промышленного сектора стало ведущим фактором, сдерживающим рост производительности и, следовательно, уровня жизни. Вот почему понимание важности этого фактора значительно подрывает оптимизм в отношении потенциального роста производительности в странах с развитой экономикой.

Важной чертой сферы услуг, которая ограничивала их способность обеспечивать рост производительности, была ее недостаточная способность увеличивать производительную силу труда с помощью капитального оборудования. Независимо от того, имеем мы дело с образованием, медициной или социальной работой, эта проблема всегда приобретала решающее значение. Но теперь распространение роботов и искусственного интеллекта открывает возможности для значительного увеличения объема капитала, используемого во всех секторах этой отрасли экономики, и, следовательно, для значительного повышения производительности обслуживания.

Джим Аль-Халили, профессор физики в Университете Суррея и президент Британской научной ассоциации (British Science Association), недавно выступил с прогнозом, что к 2030 г. использование искусственного интеллекта сможет добавить к мировому производству около 15 трлн долларов, что заметно превышает совокупный текущий объем производства Индии и Китая[115]115
  См. Bootle, R. (2017) Making a Success of Brexit and Reforming the EU, London: Nicholas Brealey.


[Закрыть].

Мне не совсем понятно, каким образом Аль-Халили пришел к такому результату, однако простой арифметический расчет позволит нам рассмотреть его постулат в перспективе и оценить, насколько важным может оказаться влияние искусственного интеллекта роботов в ближайшее время. Предположим, что применение этих технологий увеличивает среднегодовой рост ВВП на душу населения (основной показатель роста производительности, по крайней мере, в среднесрочной и долгосрочной перспективе) до уровня, достигнутого в период 2000–2007 гг., непосредственно перед глобальным экономическим кризисом. Для развитых стран этот уровень составлял 1,6 % годовых, а для мира в целом – 3,1 %. Если бы эти темпы роста сохранялись в течение 10 лет, то совокупный рост ВВП на душу населения составил бы чуть более 17 % и 35 % соответственно. Но если бы эти темпы роста сохранялись в течение 30 лет, то совокупное увеличение ВВП на душу населения составило бы уже соответственно 61 % и 150 %.

Конечно, темпы роста в период «золотого века» между 1950 и 1973 гг. были выше (а соотношение прироста между развитыми экономиками и миром в целом было обратным). Если мы экстраполируем возврат к темпам роста, зарегистрированным в течение «золотого века», на весь мир будущего, это даст нам общее увеличение ВВП на душу населения за 10 лет на 32 %, тогда как период в 10 лет с темпами роста, зарегистрированными в развитых странах, даст совокупный прирост в 37 %. Цифры 30-летнего роста при этом весьма впечатляют – это будут, соответственно, почти 130 % и более 157 %[116]116
  Опубликовано в газете The Financial Times 6 сентября 2018 г.


[Закрыть].

В сочетании с другими действующими факторами, включая нанотехнологии и восстановление после глобального экономического кризиса, подобные темпы приращения экономики могут оказаться вполне возможными. Представьте себе, что ВВП на душу населения, а значит, и уровень жизни увеличатся более чем вдвое за одно поколение. Это действительно был бы впечатляющий результат, который полностью оправдал бы энтузиазм приверженцев искусственного интеллекта и развеял связанный с ним скептицизм.

От роста производительности – к росту уровня жизни

Тем не менее простая констатация того, что рост производительности в эпоху роботов может быть высоким, еще не означает ни таких же темпов экономического роста, ни того, что он действительно окажется высоким по современным стандартам. Есть два граничных условия, которые должны выполняться для того, чтобы это высказывание, которым мы закончили предыдущий раздел, оказалось действительно верным. Первое условие касается совокупного спроса, о котором я говорил выше. Может случиться так, что хотя рост производительности будет достаточно высок, одновременно вырастет и безработица, поскольку совокупный спрос не сможет удовлетворить быстро увеличивающееся предложение. Однако я уже говорил, что считаю такую перспективу маловероятной прежде всего потому, что для ее предотвращения правительства могут предпринять уже известные и опробованные политические меры.

Второй фактор куда серьезнее и может реализоваться с большей вероятностью. Я имею в виду тенденцию к увеличению досуга, а не производства. По крайней мере, в развитых странах люди вряд ли захотят потреблять вдвое больше современного уровня. Несомненно, появятся новые виды жизненных потребностей, которые станут объектом их желаний. Или, возможно, люди предпочтут увеличение досуга большему количеству вещей. Это открывает целый ряд новых и пока не решенных вопросов, которые я рассмотрю в следующей главе.

Если исходить из современного состояния экономической науки, то измеренные темпы роста ВВП (которые в любом случае окажутся ниже измеренных темпов роста производительности) не будут в состоянии адекватно отразить улучшение условий жизни людей. Вполне возможно, что люди предпочтут увеличение свободного времени работе настолько, что несмотря на значительное увеличение производительности измеряемые темпы роста ВВП окажутся совсем не впечатляющими. Тем не менее для предыдущих стадий развития (я покажу это более подробно в следующей главе) наиболее вероятным представляется сочетание того и другого – увеличение производительности с расширением досуга.

Давайте проясним ситуацию. Если что-нибудь вроде вышеизложенной концепции быстрого роста производительности будет реализовано, то результатом будут более высокие темпы экономического роста, превышающие те, что сохранялись на Западе в последние годы, а также более быстрое повышение уровня жизни, пусть даже измеренного теми неадекватными измерительными инструментами, которыми мы до сих пор располагали, такими как ВВП, или реальные доходы, или реальное потребление на душу населения. Более того, из-за увеличения времени досуга реальная скорость улучшения условий жизни человека может оказаться еще выше.

Что этот прогноз говорит нам относительно уровня процентных ставок? Экономисты обычно проводят различие между номинальными (или денежными) ставками, то есть ставками, которые мы платим по ссудам или получаем по депозитам, и так называемыми реальными ставками, то есть номинальными процентными ставками минус показатель инфляции. Они проводят это различие, потому что, как предсказывает теория, именно реальные процентные ставки должны влиять на поведение экономики. Если вы будете смотреть исключительно на номинальные процентные ставки, вы очень легко запутаетесь в цифрах. (Это, впрочем, не означает, что номинальные ставки вообще не имеют значения.) Соответственно, здесь я собираюсь учитывать это различие и поэтому сразу начну с обсуждения реальных процентных ставок и только потом перейду к рассмотрению ставок номинальных.

Среди всей неразберихи, которая царит вокруг факторов, якобы определяющих реальные процентные ставки (и обычно ровно ничего не значащих), существуют лишь два фактора, которые нужно обсуждать всерьез.

• Отстает ли совокупный спрос от потенциальной производственной мощности или превышает ее?

• Каково соотношение между нормой прибыли продуктивных (работающих) инвестиций и объемом сбережений, пригодных для финансирования инвестиций?

Первый фактор определяет, будут ли денежно-кредитные власти пытаться повысить спрос путем введения низких реальных процентных ставок или же ограничивать его введением высоких реальных процентных ставок. Естественно, их полномочия распространяются только на краткосрочные процентные ставки, которые непосредственно находятся под их контролем. (В Великобритании это банковская ставка; в США это ставка федеральных фондов.) Однако в практической экономике эти краткосрочные ставки, как правило, оказывают большое влияние и на более долгосрочные процентные ставки и, следовательно, на доходность и требуемые ставки доходности по всему спектру инвестиций.

Второй фактор – типично долгосрочный. Он соответствует тем факторам, которые, по мнению экономистов-классиков, определяют «процентную ставку». Мы имеем дело здесь с балансом противонаправленных сил, и результат для реальных процентных ставок будет зависеть от обоих элементов, то есть как от стремления людей к накоплению средств, так и от их желания инвестировать эти средства ради получения прибыли.

В этой главе я уже обсуждал влияние различных заинтересованных сторон на установление процентных ставок. Как мы неоднократно повторяли, почти все, кто задумывается над этой проблемой (в том числе практически каждый специалист по искусственному интеллекту), исходят из того, что эпоха роботов будет характеризоваться неполной занятостью и экономической депрессией. Независимо от того, понимают они это или нет (несмотря на то, что политики будут пытаться противодействовать экономической депрессии), их видение депрессии и безработицы фактически сводится к видению устойчиво низких процентных ставок. По крайней мере до тех пор, пока опасения по поводу возможных разрушительных последствий такой политики не заставят правительство отказаться от регулирования.

Их видение может и сбыться. Но всякий раз, когда я вижу общепринятую точку зрения, взятую фактически с потолка, но затем глубоко укоренившуюся, все во мне начинает противиться ей и заставляет меня смотреть в противоположном направлении. Как я утверждал выше, даже если государственная политика не предотвращает или хотя бы не ограничивает возможный сдвиг в распределении доходов между наемными работниками и держателями капитала в сторону прибыли, равно как и от низкооплачиваемых к высокооплачиваемым работникам, совокупный спрос все равно вполне может оказаться высоким, а не низким. Подозреваю, что именно так и будет.

Если я прав и если совокупный эффект старения населения, более сбалансированной мировой экономики, усиления позиции банков и нового всплеска инвестиций, связанных с развитием искусственного интеллекта, окажется достаточно большим, чтобы компенсировать любую слабость потребления, возникающую в результате усиления неравенства, тогда не останется ни одной причины для того, чтобы эпоха роботов ознаменовала собой бесконечный период сверхнизких процентных ставок. Наоборот, есть веские основания полагать, что в новых условиях краткосрочные реальные процентные ставки должны вернуться примерно к тому уровню, который считался нормальным до наступления глобального финансового кризиса в 2007–2009 гг., или, возможно, даже станут выше.

Накопления и возврат капитала

Настало время сказать кое-что о втором наборе факторов, определяющих реальные процентные ставки, а именно о балансе между сбережениями и спросом на капитал. Возможно, что по причинам, указанным выше (мы раскроем их полнее в следующих главах), в новом мире стабилизируется высокая норма сбережений. При прочих равных это снизит реальные процентные ставки. Но подобный сценарий далеко не гарантирован. Было бы неразумно просто принимать высокие нормы сбережений как данность. В частности, как упоминалось выше, демографические изменения, включая существенное старение населения в Японии, Китае и Европе, могут подтолкнуть экономику в прямо противоположном направлении.

Между тем, как опять-таки указывалось выше, революция, направляемая развитием робототехники и искусственного интеллекта, потенциально приводит к огромному увеличению прибыли на капитал и, следовательно, спроса на долгосрочные капитальные инвестиции. При прочих равных это, разумеется, повысит реальные процентные ставки.

В целом я подозреваю, что фантастические возможности, предоставляемые роботами и системами искусственного интеллекта, приведут к резкому увеличению уровня инвестиций и это будет одновременно поддерживать высокий совокупный спрос, тем самым блокируя процессы, ведущие в сторону понижения реальных краткосрочных ставок для повышения спроса, и поглощая пул имеющихся сбережений. В таком развитии событий тоже нельзя быть полностью уверенным, но я держу пари, что эпоха роботов будет эпохой сравнительно высоких реальных процентных ставок не только на уровне краткосрочных ставок, определяемых государством, но и во всем их диапазоне.

Номинальные процентные ставки

Большинство людей имеют дело не с реальными процентными ставками, а с номинальными, то есть денежными ставками, и думают именно в таких терминах. Что можно сказать об этом показателе? Как мы уже отмечали, разница между ними заключается в уровне инфляции. (Строго говоря, в них должен фигурировать ожидаемый уровень инфляции.) Как уже говорилось выше, я не вижу причин полагать, будто экономика искусственного интеллекта станет характеризоваться именно высокой (или именно низкой) инфляцией. То, как все сложится в отношении преобладающего уровня инфляции, будет в значительной степени зависеть от монетарной политики и стоящих за ней политических сил, чье влияние на общество можно оценить по результатам выборов на различных уровнях. Соответственно, то, что я сказал о вероятном движении реальных процентных ставок, можно в качестве первого приближения применить и к прогнозируемому уровню номинальных (то есть денежных) процентных ставок.

Это опять-таки не означает предсказания для эпохи роботов низкой инфляции, равно как и низких номинальных процентных ставок. Скорее всего, даже тогда, когда переходная фаза (которая будет подвержена прессингу в сторону понижения цен) окажется близка к завершению, ситуация все еще сохранится неопределенной. Инфляция в экономике искусственного интеллекта может затем оказаться как высокой, так и низкой. Все, что я могу сказать, – это то, что по окончании переходной фазы я не вижу среди движущих экономических сил ничего, что могли бы вызвать непосредственно роботы или системы искусственного интеллекта, чтобы систематически склонять экономику к тому или иному конечному результату.

Следует, впрочем, сделать одно предупреждение. Диапазон возможных колебаний реальных ставок довольно невелик и составляет, вероятно, 6 % или 7 % – от минус 1 % или 2 % до примерно плюс 5 %. Но даже этот диапазон может оказать большое влияние в более широкой схеме вещей. На практике реальные ставки обычно ранжируются примерно от 0 % до плюс 3 %. Напротив, диапазон возможных темпов инфляции выглядит фактически неограниченным. По историческим данным, которыми располагает экономическая наука, инфляция может варьировать от минус 20 % до нескольких тысяч процентов. Соответственно, то, что я предположил относительно будущего реальных процентных ставок, инфляция легко может подавить при любом состоянии номинальных процентных ставок.