Текст книги "Искусственный интеллект и экономика. Работа, богатство и благополучие в эпоху мыслящих машин"

Как мы вскоре увидим, значительная часть современной профессиональной деятельности вообще не вписывается в модель «тяжелого труда». К тому же многим людям их работа попросту нравится. Возможно, мы и вправду находимся на пороге эпохи изобилия, в которой не будет необходимости работать, но если одни авторы расценивают такой сценарий будущего как освобождение человечества, то другие видят в нем пугающую перспективу. По мере того, как мы переходим к «экономике искусственного интеллекта», разница между этими двумя взглядами на работу становится очевидной.

Вы уже могли заметить, с каким уважением я отношусь к Джону Мейнарду Кейнсу в вопросах, касающихся макроэкономики, которую он, собственно говоря, во многом и придумал. Возможно, для вас будет неожиданностью узнать, как много внимания он уделил проблеме баланса между работой и досугом. Скоро вы убедитесь, что его размышления на эту тему – далеко не последнее слово в экономике и трудных мест в них больше, чем ответов. Тем не менее они высвечивают самый принципиальный вопрос, имеющий отношение к будущему трудовой деятельности в эпоху роботов, а именно: почему люди сейчас работают столько, сколько они работают? Каковы бы ни были причины этого, должны ли люди поступать так же и в будущем?

Интересно, что хотя Кейнс предполагал совершенно иной путь развития общества, представление о его конечном состоянии у него было такое же, как у Маркса. В эссе под названием «Экономические возможности для наших внуков» («The Economic Possibilities for Our Grandchildren»), опубликованном в 1931 г., Кейнс предположил, что через 100 лет уровень жизни будет в четыре-восемь раз выше, чем сейчас[122]122
  См. Keynes, J.M. (1931) Essays in Persuasion, London: Macmillan.


[Закрыть]. Он утверждал, что этого будет достаточно, чтобы положить конец главной экономической проблеме, то есть дефициту, и заменить ее изобилием. Но отсюда возникает вопрос – на что людям тогда тратить время?

В некоторых отношениях цитируемое эссе Кейнса меня смущает. Дело в том, что сам автор находится под влиянием предрассудков, характерных для образованных людей из высшего общества, и его представление о комфортной жизни прямо вытекало из образа жизни самого Кейнса и его друзей, особенно членов так называемой «группы Блумсбери»[123]123
  Группа Блумсбери (Bloomsbury Group) представляла собой неформальное объединение английской интеллектуальной элиты, существовавшее в первой половине XX в. Состояла в основном из ученых, писателей и художников, связанных друг с другом сложными семейными, дружескими, творческими отношениями. – Прим. перев.


[Закрыть]. В этом представлении полное отсутствие интереса к распределению доходов между людьми (и социальными группами) сочеталось с тревогой о том, как люди, живущие вне круга подобных им интеллектуалов, могут научиться проводить свое свободное время с пользой.

Однако большая часть эссе Кейнса, написанного почти век назад, читается на удивление свежо даже сегодня. Он пишет, например:

«Мы все переживаем сейчас приступ глубокого экономического пессимизма. Часто можно услышать, как люди говорят, что эпоха огромного экономического прогресса, которая характеризовала XIX в., закончилась; что быстрое улучшение уровня жизни теперь замедлится, по крайней мере в Великобритании; что снижение благосостояния в грядущем десятилетии куда более вероятно, чем его улучшение.

Я считаю это ошибочной интерпретацией тех событий, которые с нами происходят. Мы страдаем не от старческого ревматизма, а от болей роста, вызванных чрезмерно быстрыми изменениями, от болезненности перенастройки между сменяющими друг друга периодами экономики».

Чтобы это видение Кейнса помогло нам подойти к вопросу о балансе труда и личной жизни в эпоху искусственного интеллекта, мы сначала должны рассмотреть то, что произошло в период, прошедший после того, как Кейнс написал свое эссе. Только после этого мы сможем обратиться к будущему во всеоружии.

Десятилетия, миновавшие после появления эссе «Внуки», характеризовались довольно неоднозначным отношением к работам Кейнса. Цитируемую статью он впервые представил в 1928 г., а в окончательном виде она была опубликована три года спустя, а значит, столетие, о котором упоминает автор, с момента ее появления еще не завершилось. Но теперь, когда я пишу данные строки, до этого остается лишь чуть больше 10 лет и вердикт уже вполне ясен.

Во-первых, давайте отдадим Кейнсу должное. Поразительные мысли, упомянутые нами выше, пришли ему в голову после многих лет, когда в Великобритании из года в год сохранялись одни и те же ужасные экономические показатели, а мировая экономика трещала по швам и готовилась погрузиться в Великую депрессию. В то время идея повышения уровня жизни человека в четыре-восемь раз по сравнению с нынешним показателем за какие-нибудь 100 лет должна была казаться чистой фантастикой.

Однако это выглядевшее безумным предвидение материального прогресса действительно сбылось, по крайней мере в развитом мире. В зависимости от того, какой именно год вы возьмете за отправную точку и какое определение уровня жизни используете, в США и Великобритании уровень жизни в 2018 г. составлял от 5,5 до 7 раз выше, чем он был в то время, когда Кейнс сделал свой прогноз. А ведь столетний период, о котором говорил Кейнс, к этому времени еще не истек! (Интересно, он в своем эссе «Внуки» не упоминает о «неразвитом мире» или о том, что мы сегодня назвали бы «развивающимися странами». В дальнейшем я также сосредоточусь в основном на развитых странах, но отчасти рассмотрю и некоторые развивающиеся[124]124
  Существует интересная коллекция эссе о Кейнсе под редакцией Pecchi, L. and Piga, G. (2008) Grandchildren: Revisiting Keynes, Cambridge, MA: MIT Press.


[Закрыть].)

Однако, хотя Кейнс оказался в целом прав в отношении общего роста средних доходов и уровня жизни, исчезновения работы или даже сокращения рабочей недели до 15 часов, о которых он писал, не произошло. Основная масса взрослого населения сегодня занята полный рабочий день большую часть своей жизни, работая по 30–40 часов в неделю, а во многих случаях и намного дольше. Так что проблема избытка свободного времени пока что попросту не возникла.

Более того, некоторые принципиальные особенности современного рынка труда прямо противоположны тому, что предполагал Кейнс. Действительно, люди некоторых профессий сейчас, наоборот, имеют тенденцию работать дольше. Раньше биржевые маклеры вели довольно непринужденный образ жизни, их нормальное рабочее время составляло максимум шесть или семь часов в день, причем много времени уходило на то, что называлось «обедом». В настоящее время финансовых специалистов часто можно увидеть сидящими за рабочими столами уже в семь утра, и они напряженно работают весь день, то есть вообще без перерыва.

Столь же много трудятся и современные юристы, часто засиживаясь на рабочем месте до поздней ночи. (Я лично не понимаю, существует ли вообще разница между дневным и ночным режимом работы у финансовых экспертов и юристов.) Это радикально отличается от того, как функционировали люди этой профессии в XIX в. и даже до 1980-х гг. XX столетия. До недавнего времени успешные английские юристы вполне успевали вести свои юридические дела в утреннее время, а днем и вечером – заседать в Палате общин.

В XIX в. британские премьер-министры могли летом уезжать на континент или в свои загородные поместья на несколько месяцев. Сейчас от них ожидают круглогодичной усердной работы, и горе им, если их обнаружат загорающими на пляже за границей во время какого-нибудь национального бедствия или даже крупного происшествия. (Интересно, что подобное усердие, или по крайней мере его видимость, похоже, не привело к ощутимому улучшению качества работы правительства.)

Рядовые офисные работники также нередко работают дольше, чем обязаны, часто тратя, помимо этого, много времени на поездку к месту работы и назад сверх официально положенных рабочих часов. Более того, во время езды на работу и обратно они продолжают работать, используя ноутбуки или смартфоны, и вполне могут продолжать заниматься этим и дома – в свое предположительно свободное время.

Чрезвычайно возросло и число работающих женщин[125]125
  См. Freeman, R. B. (2008) «Why Do We Work More than Keynes Expected?» in Pecchi and Piga, pp. 135–142.


[Закрыть]. Сегодня в большинстве стран развитого мира почти в каждой семье работают оба супруга. Это кардинально отличается от старой модели, когда один из них (обычно женщина) оставался дома и присматривал за детьми и домашним хозяйством. В результате сейчас для многих женатых людей пребывание дома – это не отдых, а просто другой вид работы. Для всех, кому «посчастливилось» жить в таком режиме, переживания Кейнса по поводу того, что людям делать с избытком свободного времени, выглядят как рассуждения инопланетян о земных привычках людей.

Есть даже некоторые свидетельства, что люди других профессий тоже готовы работать дольше. В США и Великобритании, где сотрудники разных компаний имеют возможность выбирать (до определенной степени) уровень ежедневной занятости, продолжительность рабочего времени намного превышает норму в европейских странах, где право и политика профсоюзов жестко ограничивают рабочее время. Конечно, ВВП на душу населения в США примерно на 30–40 % выше, чем во Франции или Германии, но зато в течение года средний работающий американец занят на службе на 30 % дольше, чем средний работающий европеец. К тому же разрыв между Америкой и Европой увеличивается. В США в 1970 г. среднее количество рабочих часов в неделю для людей трудоспособного возраста составляло 24 часа, в 2004 г. – 25 часов[126]126
  См. Stiglitz, J. E. (2010) «Toward a general Theory of Consumerism: Reflections on Keynes's Economic Possibilities for our grandchildren», Pecchi L. and Piga G. (2008), pp. 41–85.


[Закрыть].

Чем объясняется это очевидное современное доминирование работы над отдыхом, по крайней мере в англосаксонском мире? Только получив какой-то ответ на этот вопрос, мы можем составить представление о будущем балансе между работой и личной жизнью в эпоху искусственного интеллекта.

Довольно простое и понятное экономическое объяснение того, почему люди продолжают много работать, несмотря на рост их доходов, заключается в том, что «эффект замещения» (возникающий из-за более высоких альтернативных затрат на досуг благодаря более высоким доходам от работы) перевешивает у них «эффект дохода», который, как можно предположить, увеличивает спрос на досуг.

Сказанное – не просто «экономический» ответ; это «ответ экономиста». (И в моей книге подобная формулировка не обязательно означает одобрение!) Если выразить это предполагаемое объяснение простым языком, то люди теперь зарабатывают больше, а значит, у них есть стимул выбирать работу вместо досуга. С другой стороны, сейчас люди живут лучше, и это, теоретически, позволяет им получать по крайней мере часть своих выгод в форме дополнительного досуга. Однако мы видим, что на деле стремление больше получать перевешивает у людей стремление больше отдыхать.

Данный подход хорошо описывает само явление, но я далек от уверенности, что он правильно объясняет его причины. Объективно глядя на вещи, можно сделать вывод, что технический прогресс значительно увеличивает субъективную ценность досуга, расширяя спектр развлечений. Заметим, что в доиндустриальную эпоху досуг людей автоматически подразумевал изрядное время, проводимое дома, просто сидя в темноте и ничего не делая[127]127
  См. Mokyr, J., Vickers, C. and Ziebarth, N.L. (2015) The History of Technological Anxiety and the Future of Economic growth: Is this Time Different? Journal of Economic Perspectives, Vol. 29 (Summer 2015). pp. 31–50.


[Закрыть]. Казалось бы, возможность отдыхать более интересно должна благоприятствовать варианту «меньше работы и больше досуга», но фактически этого не происходит. Следовательно, нам остается по-прежнему искать более правдоподобное объяснение предпочтения работы (и дохода) досугу (и тратам).

На самом деле нам не нужно заглядывать слишком далеко, чтобы найти какие-то могущественные силы, приковывающие людей, так сказать, к точильному камню. Возможно, именно так проявляется у современного человека инстинкт соревнования. Даже если дополнительный доход не особо важен, потому что блага, которые можно приобрести на него, не так уж нужны или желательны, конкуренция с соседями и сверстниками все равно заставляет людей трудиться все больше. Человек всегда хочет доказать, что он в чем-то превосходит окружающих или по крайней мере ничем не хуже их.

Люди могут также испытывать некое чувство соперничества по отношению к своему прежнему «я» или к родителям, желая продемонстрировать, чего они смогли достичь по сравнению с их жизнью или по сравнению с успехами своих отцов и матерей.

Возможно, на выбор между трудом и отдыхом способно повлиять и усиление социального неравенства (действительно ли оно увеличилось – вопрос другой, мы обсудим его в шестой главе). Те, кто попал волею судьбы в нижнюю часть общественной пирамиды, часто готовы очень много работать, чтобы получить то, что уже имеют те, кто выше в этой иерархии. А те, кто наверху, естественно, стремятся сохранить преимущество перед теми, кто находится ниже[128]128
  См. Stiglitz (2010), цитированная работа.


[Закрыть].

Интересно, что Кейнс предвидел важность иерархии в определении людских потребностей. В эссе «Внуки» он писал:

«Это правда, что запросы людей могут показаться ненасытными. Тем не менее наши потребности делятся на два класса: абсолютные, которые мы испытываем независимо от своего положения в обществе, и относительные, удовлетворение которых позволяет нам чувствовать себя выше окружающих. Потребности второго класса, удовлетворяющие стремление к превосходству, действительно могут стать совершенно ненасытными; ведь чем выше общий уровень достигнутого, тем выше и они»[129]129
  См. Keynes (1931).


[Закрыть].

Есть несколько движущих сил, ведущих человека к иерархически обусловленному успеху. Первый – чисто экономический. Каким бы богатым ни было общество, некоторые вещи навсегда останутся ограниченными – лучшие места в Уимблдоне или Ковент-Гардене, апартаменты с идеальным видом на Центральный парк или дом в Сен-Тропе с божественным видом на океан. Это то, что экономисты называют «позиционными благами». Поскольку, по определению, общество не может производить их в неограниченном (или даже достаточно большом) количестве, стремление заполучить их ведет к постоянной борьбе за экономические достижения. Этими лакомствами человек может завладеть, только оттеснив от них соперников.

Другие важнейшие факторы стремления к успеху, по сути, являются психологическими и социальными. Во-первых, большинство людей любят выигрывать. Стремление получить продвижение по службе, занять более высокое положение и заработать больше денег может происходить исключительно из желания переиграть, победить других. Это особенно верно в отношении некоторых успешных бизнесменов, у которых, кажется, есть просто ненасытное желание работать. Иногда им действительно нравится то, что они делают, но чаще богатство и очевидный материальный успех являются для них своеобразным средством «вести счет». И они отчаянно хотят, чтобы счет был в их пользу.

Другая движущая сила, связанная с предыдущей, – погоня за властью. В значительной степени власть связана с относительным (заметьте, не абсолютным, а относительным) экономическим успехом. В современных обществах эта сила проявляет себя очевиднее всего и наиболее активно используется в компаниях и корпорациях, но ее можно найти везде, в том числе в школах и университетах. Мотив власти тесно связан с другой движущей силой стремления к относительному успеху, а именно – со стремлением к статусу.

Конкуренция за относительный успех, движимая всеми упомянутыми выше факторами, очень хорошо видна в деятельности компаний, предоставляющих профессиональные услуги: в Нью-Йорке, Лондоне, Гонконге, Сингапуре, Мумбаи, где угодно в глобальной профессиональной среде. Банкиры, юристы, бухгалтеры, консультанты по менеджменту и многие другие профессионалы трудятся долгие часы, чтобы подняться как можно выше по корпоративной (а иногда и по партнерской) лестнице.

Юридические фирмы традиционно использовали так называемую «модель сопряженного успеха» (англ. «lockstep model»), в соответствии с которой заработная плата и статус напрямую связаны с продолжительностью работы в фирме. Младший юрист, начинающий карьеру в любой из престижных фирм, будет работать как проклятый, чтобы стать партнером (возможно, лет через восемь – десять). Пытаясь достичь цели, они обычно нагружают себя около 100 часов в неделю, что почти в три раза превышает время, установленное законом о 35-часовой рабочей неделе как максимальной, например, во Франции. Несмотря на все эти сверхчеловеческие усилия, лишь один из десяти кандидатов может рассчитывать на дальнейшее партнерство.

Стремление к относительному успеху, к победе, власти и статусу объясняет феномен продолжительного и тяжелого рабочего графика, существующего у многих людей, в довольно циничной манере. Однако можно предложить и другое объяснение, отражающее более привлекательную сторону человеческой натуры. По мере того, как потребность работать для выживания, а затем и для комфорта отходит на второй план (поскольку эти цели в значительной степени уже достигнуты), люди все чаще стали обращаться к работе как к источнику развлечения, интереса, творчества, интересного общения и целеполагания.

Нет сомнений, что это очень реальные и мощные движущие силы, стимулирующие людей работать больше. Обратная сторона этого явления чрезвычайно сильна. Множество опросов показало, что безработица для людей – не просто потеря дохода, а причина многих несчастий[130]130
  См. Clark, A. and Oswald, A.J. (1994) Unhappiness and Unemployment, Economic Journal, Vol. 104, No. 424 (май), pp. 648–659.


[Закрыть]. Другими словами, труд может действительно приносить удовольствие, а его отсутствие способно сделать наше существование ужасным и никчемным. Во многих случаях это сопряжено не столько с самой природой труда, сколько с социальными взаимодействиями, возникающими в его процессе. Например, в Америке от 40 % до 60 % работающих людей завязывают личные отношения именно с коллегами[131]131
  Процитировано в Freeman, R. B. (2008), цитированная работа.


[Закрыть].

Кроме того, помимо ощущения интереса и увлеченности, труд может вызывать и более глубокие положительные эмоции – чувство гордости и самобытности, а также чувство цели. Это справедливо в равной мере и для сотрудников, и для работодателей. А для предпринимателей, возможно, есть еще более сильные источники удовольствия – чистая радость от создания нового предприятия.

Идея труда как источника смысла и ценности достигает своего апогея в концепции «карьеры», то есть восходящего движения по служебной, корпоративной или иной лестнице, приводящего со временем к увеличению дохода, статуса, значимости и ощущения своей ценности как личности. Я полагаю, что исторически всегда существовали люди, чья трудовая жизнь имела подобный аспект – например, в церкви или в армии. Но представление о том, что многие, не говоря уже о большинстве, работающие люди делают карьеру, возникло недавно. У подавляющей массы трудящихся был заработок, работа, занятие, офис, или бизнес, или, если им повезло, призвание; однако карьера, с ее постоянным движением вперед и вверх, – концепция, в сущности, современная.

В эссе Кейнса «Внуки» ничего подобного не обсуждается. Но Кейнс не последний экономист в истории человечества. Попав в ловушку своего прагматического мира, где царят лишь конкуренция и нажива, экономисты часто были виноваты в том, что упускали из виду фактор удовольствия от работы. Как правило, они рассматривали труд как бремя, которое люди несут только из-за денег, что отражается в частом использовании термина «компенсация» для обозначения заработной платы и льгот, предоставляемых работодателем. Тем не менее хотя тяжелый труд вполне мог быть уделом многих людей (по крайней мере до недавнего времени) и до сих пор остается серьезной проблемой в некоторых частях мира, представление экономистов о работе как о тяжелой ноше далеко не полностью соответствует действительности. Среди прочих факторов на них чрезмерно повлияла весьма мрачная по своей сути марксистская концепция отчуждения.

Размышляя о роли трудовой занятости в будущем, легко перейти от одной крайности к другой – от марксистской и кейнсианской веры в то, что при массовом достатке рабочее время резко сократится, до убеждения, что потребность в труде у человека непременно сильна и полная занятость присуща человеческой природе и условиям существования. Если вы примете последнюю точку зрения, то поверите, что увеличение времени досуга в будущем – просто мираж. И даже в ту эпоху, когда большую часть тяжелого труда будут выполнять роботы и искусственный интеллект, а доходы значительно возрастут, люди будут стремиться работать так же много, как и раньше.

И все же я думаю, что эта точка зрения явно преувеличивает значимость работы для человека. Пришло время более взвешенного подхода, и теперь я собираюсь взглянуть на другую точку зрения. Доводы за позицию Кейнса «больше досуга – это путь в будущее» опираются на целый ряд доказательств и несколько цепочек логических рассуждений, которые я рассмотрю по очереди:

• факты о прошлых тенденциях в изменении рабочего времени;

• альтернативное экономическое объяснение того, почему предсказание Кейнса о сокращении рабочего времени не сбылось;

• свидетельства того, что вопреки сказанному выше многим людям работа не доставляет безусловного удовольствия;

• идея о том, что текущая продолжительность рабочего времени не соответствует реальным предпочтениям людей;

• возможные альтернативы (помимо работы), позволяющие людям достигать более высокого социального статуса;

• дополнительные возможности формирования смысла жизни и конкретных жизненных целей вне работы.

Исторические свидетельства

Всегда ли мы так много работали? Конечно, у нас нет данных о том, как много времени посвящали труду люди в первобытных обществах. В любом случае продолжительность их рабочей деятельности диктовалась сезонностью климата. В оседлых сообществах люди в зимние месяцы, вероятно, работали мало или совсем не работали, а когда наступала весна, они работали большую часть светлого времени суток или буквально от рассвета до заката.

На сегодняшний день у нас есть надежные доказательства существования менее развитых сельскохозяйственных обществ, и эти свидетельства необходимо учитывать. В обществах, о которых идет речь, люди в среднем работают значительно меньше, чем это принято сегодня в развитом западном обществе.

Интересно, что, по некоторым данным, в доиндустриальной Европе люди ежегодно наслаждались весьма длительным отпуском (пусть и без зарубежных поездок). Гарвардский историк Джульетта Шор подсчитала, что в Европе около 1300 г. святые дни и праздники составляли не менее одной трети года. Во Франции суммарная продолжительность праздников в те же времена была около полугода. (Этот последний пункт показывает, что некоторые важные характеристики распределения времени между работой и досугом сохраняются на протяжении долгих веков.) Шор писала: «Наши предки, возможно, не были богатыми, но зато у них было много досуга»[132]132
  См. Schor, J. (1992) The Overworked American: The Unexpected Decline of Leisure, New York: Basic Books), p. 47. Здесь полезно было бы отметить, что традиционные охотники и собиратели работали (и работают в современных племенных культурах) еще меньше. Археологи оценивают продолжительность их рабочей недели не более чем в 20 часов.


[Закрыть].

Обращаясь к более современной эпохе, Кейнс, возможно, ошибался насчет последних лет, но в долгосрочной перспективе он был абсолютно прав. Резко сократилась средняя продолжительность рабочего дня. В период с 1870 по 1998 г. в высокоразвитых странах количество реально отработанных часов в год снизилось в пересчете на одного работника почти вдвое – с 2950 до 1500. Данные OECD за период после 1998 г. показывают и дальнейшее снижение этого показателя (хотя в США это снижение не было столь резким ни в последние, ни в предшествующие годы[133]133
  См. Mokyr, Vickers, and Ziebarth (2015), цитированная работа.


[Закрыть]). В Великобритании средняя продолжительность рабочей недели сократилась с 59 часов в середине XIX в. до примерно 32 часов в настоящее время.

В конце концов, не так-то уж мы и богаты

Существует даже прямое экономическое объяснение того, почему в последние десятилетия люди все еще предпочитают работу отдыху в больших масштабах, чем это могли предвидеть некоторые ученые, в том числе и Кейнс. До недавнего времени материальные улучшения касались только самых основных жизненных улучшений: достойной и достаточной еды и питья, наличия приличного жилья, отопления и других удобств, одежды, возможности путешествовать и отдыхать. Это вовсе не должно было означать, что по мере того, как люди становились богаче, они непременно выбирали жизнь, полную досуга и покоя. Это означало, что, поднявшись на одну ступень, они затем стремились к удовлетворению новых материальных потребностей.

В конце концов, еще в 1967 г. почти 14 % домов в Англии и Уэльсе не были оборудованы внутренними туалетами со смывом. В 1960 г. 95 % домов в Англии и Уэльсе не имели центрального отопления. И эта цифра составляла более 50 % даже в 1976 г.[134]134
  Источники: England and Wales House Condition Survey (1967, 1976) и Rouetz, A. and Turkington, R. (1995) The Place of the Home: English Domestic Environments, 1914–2000, London: Taylor S. Francis.


[Закрыть] Только после того, как эти базовые улучшения будут достигнуты, люди смогут подумать о предпочтении удлинения досуга увеличению доходов. И только после полного удовлетворения основных материальных потребностей, как это происходит сейчас, по крайней мере в западных странах с развитой экономикой, люди могут и вправду перейти к новой жизненной стратегии, то есть предпочесть досуг работе и доходам.

Нечто подобное можно увидеть в текущих тенденциях расходов на розничные покупки. Рассматривая широкий спектр товаров и услуг, мы видим, что в последние годы люди были склонны платить за улучшение качества товаров, а не за увеличение их количества. Это касается и продуктов питания, и мебели, и, скажем, автомобилей. Можно предположить, что как только люди добьются значительного повышения уровня в отношении всех основных жизненных и бытовых потребностей, они наконец предпочтут больше думать о свободном времени, а не о заработной плате.

Здесь, впрочем, следует сделать одну существенную оговорку. Экономический рост не просто делает доступными большее количество вещей, которыми люди уже владеют, или даже более качественные версии одних и тех же вещей – он также приводит к появлению совершенно новых товаров. Люди хотят иметь все эти новые вещицы – телевизоры, автомобили, стиральные машины, компьютеры, смартфоны, планшеты и т. д. Однако многие современные товары, которые только что были предметом мечтаний, быстро становятся обыденными и значительно дешевеют уже через несколько лет после первого появления. Вот почему сегодня потребность в обладании новейшими «девайсами» не дает значительного стимула продолжать упорно работать, по крайней мере до тех пор, пока на рынке не появится какая-нибудь следующая модная штуковина.

Наконец, конкретно для Соединенных Штатов существует еще одно очень простое экономическое объяснение того, почему пророчество Кейнса там не сбылось. Дело в том, что последние десятилетия заработная плата большинства работающих не увеличивалась, а порой даже снижалась. В частности, у американских мужчин в возрасте 30 лет средняя реальная заработная плата в 2004 г. оказалась ниже, чем даже в 1974 г.[135]135
  См. Stiglitz (2010), цитированная работа.


[Закрыть] (Причины этого обсуждаются в шестой главе.)

Аргументы против избыточной работы

Мы, конечно, не должны бездумно принимать за чистую монету утверждение, что работа – это «развлечение», с тем чтобы оправдывать современное увеличение рабочего дня и рабочей недели, о чем уже говорилось выше. Распространяя отношение некоторых особо увлеченных своей работой людей на всех нас, мы можем серьезно ошибиться. Для многих людей работа – совсем не развлечение. Фактически, многие, если не большинство, по-прежнему тяготятся своей работой, считая ее утомительной, бессмысленной и скучной. Согласно индексу Deloitte, 80 % людей свою работу попросту не любят[136]136
  См. статью в журнале Business Insider, озаглавленную «Восемьдесят процентов людей терпеть не могут свою работу. Но что вам милее – ваши увлечения или хорошая зарплата?» («80 Percent Hate Their Jobs – But Should You Choose a Passion or Paycheck?», 2010). Ссылка: http://articles.businessinsider.com/2010–10–04/strategy30001895_1_new-job-passion-careers).


[Закрыть].

Существует немало фактов того, что в странах, где люди работают сверхурочно, они менее счастливы, чем в странах, где продолжительность рабочего дня меньше. В Южной Корее, например, люди работают 2232 часа в год, что примерно на 473 часа больше, чем в среднем по OECD. Опросы показывают, что уровень счастья в этой стране низкий даже в случае хороших доходов.

На другом конце этой шкалы находится Дания. Датчане работают в среднем 1595 часов в год, что примерно на 200 часов меньше, чем в среднем по OECD. По опросам Дания регулярно выходит на одно из первых мест по уровню счастья среди всех стран мира. И это не единичный пример. Другие страны, где число фактически отработанных часов в год в пересчете на человека невелико: Швеция, Финляндия, Норвегия и Нидерланды, – тоже часто попадают в число самых счастливых. И наоборот, во многих странах с большим числом отработанных часов на человека в год: Греции, Польше, Венгрии, России и Турции, – люди говорят о себе, как о менее счастливых[137]137
  См. Pistono, F. (2012) Robots Will Steal Your Job but That's OK: How to Survive the Economic Collapse and Be Happy, Scotts Valley: Createspace, pp. 135–136.


[Закрыть].

Более того, активно развивающийся сейчас новый раздел экономических наук, называемый «экономика счастья»[138]138
  Экономика счастья (Happiness Economics) – современное направление в экономической теории, связанное с разработкой различных методов «количественного измерения счастья», а также решение проблемы использования субъективных оценок для описания объективно существующих экономических проблем. – Прим. перев.


[Закрыть], пришел к выводу, что начиная с определенного уровня дохода очередная его прибавка приносит уже мало «дополнительного» счастья[139]139
  См. Layard, R. (2005) Happiness: Lessons from a New Science, London: Allen lane.


[Закрыть]. И (как будто мы этого до сих пор не знали) она также демонстрирует, что счастье далеко не в последнюю очередь ассоциируется со стабильными взаимоотношениями между людьми, особенно с близкими, родственниками и друзьями. Между тем темп и интенсивность современной жизни ограничивают время, которое можно провести с родственниками и друзьями, угрожая подорвать эти отношения.

Добровольно ли мы выбираем сегодня свою рабочую нагрузку?

Наконец, в том, что касается выбора между работой и отдыхом, существует фундаментальная проблема, связанная с релевантностью информации. В литературе широко распространено мнение, что время, которое люди посвящают работе, отражает их свободный выбор с учетом вознаграждения за труд и различных других альтернатив. Однако далеко не очевидно, что это мнение верно.

На самом деле факты здесь заметно сложнее, чем можно предположить из средних значений, касающихся одного лишь рабочего времени. Интересно, в частности, что давно известная обратная зависимость между уровнем почасовой оплаты и количеством отработанных часов в современном мире изменилась на противоположную. Так, в Великобритании мужчины с хорошо оплачиваемой полной занятостью в среднем работают больше часов, чем 20 лет назад, а те, кто находится в нижней части шкалы заработков, но все еще имеет формальную полную занятость, работают меньше. Кроме того, значительное количество низкооплачиваемых работников вообще имеют неполный рабочий день.

Тем не менее похоже, что такое положение вещей не соответствует предпочтениям людей, выявленным в результате опросов. Официальные данные в Великобритании показывают, что 3,4 млн человек хотят работать больше, а 3,2 млн согласны работать меньше за меньшую плату. Те, кто хочет работать больше, – это обычно низкооплачиваемые официанты или уборщицы. Те, кто хочет работать меньше, являются, как правило, высокооплачиваемыми врачами и другими квалифицированными специалистами.

Если вы успешный профессионал, вам будет очень непросто выбрать досуг в ущерб работе. Проблема в том, что зачастую у таких людей ситуация не позволяет добиться гибкости – или все, или ничего. Например, отдельно взятый юрист редко может изменить условия своего труда в сторону сокращения рабочих часов. (Впрочем женщины-юристы все чаще пытаются встать на этот путь, требуя для себя лучшего баланса между работой и личной жизнью.) Но плыть против течения чрезвычайно сложно и решение работать меньше в продвинутых фирмах, оказывающих профессиональные услуги, обычно сказывается на скорости и успешности карьерного роста.