Текст книги "Тайны Палм-Бич"
Автор книги: Роксана Пулитцер
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Глава 16
Алессандро вышел из-под душа, энергично растер тело полотенцем и стал натягивать черно-желтый костюм. Сейчас, находясь в роскошном номере отеля «Париж», он был уверен, что поступил правильно, приехав в Монако. И правильно сделал, заставив Эштон сопровождать его.
Он не назвал бы это вторым медовым месяцем. Эштон была весьма сдержанной, если не холодной. Когда он попробовал подступиться к ней, она сослалась на то, что плохо себя чувствует. Алессандро не стал проявлять настойчивость, поскольку была еще свежа в памяти кошмарная ночь с Тиффани недельной давности. Он целую неделю обходился без секса, чего не случалось с ним со времен отрочества. Это беспокоило Алессандро, однако он успокаивал себя тем, что готовился к гонкам. Он сберегал адреналин и страсть на завтрашний день. На то время, когда он выиграет гонку. А он ее непременно выиграет. Он чувствовал это каждым нервом. И тогда он снова станет самим собой.
Алессандро ежедневно тренировался и готовил лодку к гонкам. Лодка была в превосходном состоянии. Он тоже был готов к бою.
Алессандро застегнул молнию на костюме и вошел в спальню Эштон. Эштон была на террасе, перед ней стояла чашка черного кофе и лежала пачка французских газет и журналов. Алессандро вышел на террасу, вежливо поцеловал ее в щечку и спросил, как она спала. Эштон ответила, что спала нормально, хотя круги под ее глазами явно свидетельствовали об обратном.
– Я полагаю, tesoro, что ты захочешь отправиться сегодня со мной. Ты можешь занять место на одном из наших судов и наблюдать за тренировкой.
– Только не сегодня, Алессандро, – ответила Эштон настолько быстро, что было ясно: она даже не сделала попытки всерьез подумать о его предложении.
– Но ты будешь там завтра во время гонок? – уже более настойчиво спросил Алессандро. Он хотел, чтобы Эштон была рядом с ним после гонок, когда он будет, получать победный кубок. Он знал, что снимки дойдут до газет Палм-Бич, и хотел, чтобы их увидели и Мег, и Тиффани. Счастливого женатого мужчину. Не мужчину, который не в состоянии найти себе женщину на стороне, а мужчину, который не хочет никаких других женщин. Именно таким был его новый имидж, и хотя Алессандро знал, что этот имидж будет для него кратковременным, если вообще соответствует действительности, это нисколько не мешало ему испытывать чувство удовлетворения.
– Разумеется, завтра я там буду, – без особого энтузиазма проговорила Эштон.
Уходя, Алессандро испытывал к ней едва ли не жалость, поскольку день ото дня ощущал себя благодаря предстоящим гонкам все более сильным, а бедняжка Эштон… Ах, бедняжка Эштон! Она целыми днями только и делала, что бродила по комнатам отеля. Она почти не делала покупок. И хотя он не замечал, что его жена снова начала пить, должно быть, она все-таки грешила этим, потому что он однажды слышал, как ее рвало в ванной.
Направляясь к лифту, Алессандро покачал головой. Он не любил сентиментальности в женщинах. Тем более он не мог принять этот в жене. Если так будет продолжаться и впредь, ему придется отправить Эштон на месяц-другой в клинику, чтобы излечиться от всего этого.
* * *
Как только дверь за Алессандро закрылась, Эштон отложила журналы, которые якобы читала, и стала смотреть на зеленый парк на фоне лазурного Средиземного моря. Гладь воды бороздили гоночные лодки, похожие на лодку Алессандро, а также яхты и рыболовецкие суда. В центре бухты бросила якорь огромная яхта-красавица, в сравнении с которой блекли все окружавшие ее лодки и суда. Вчера ее здесь не было. В другое время Эштон заинтересовалась бы, с какой целью сюда пожаловал арабский шейх или европейский прожигатель жизни. Но в это утро ей было не до того.
Когда Алессандро попросил ее поехать с ним в Монако, она согласилась, потому что он дал ей важное обещание. И еще потому, что ей нужно было выиграть время. Однако это обещание превратилось сейчас в нелепую шутку. Как она может зачать ребенка, если не позволяет мужу прикоснуться к ней? В то утро, когда она возвращалась от Хэнка и увидела сидевшего на террасе Алессандро, Эштон сказала себе, что отнюдь не обращается в бегство. Тогда она еще не знала, что не может никуда убежать. Хэнк – первое, о чем она думала, проснувшись утром, и последнее перед тем, как заснуть ночью. И все часы между этими точками отсчета также были заполнены им. Однажды, возвращаясь из магазина, куда Эштон ходила делать покупки, она заметила незнакомого мужчину, который со спины чем-то напоминал Хэнка. Эштон остановилась и смотрела на него так долго, что едва не попала под машину. Вчера вечером в ресторане звучный – как у Хэнка! – смех мужчины, сидевшего через несколько столиков от них, едва не заставил ее забыть, о чем она говорила с собеседником. От Хэнка не было спасения, и в то же время не было возможности возвратиться к нему. Эштон сомневалась, примет ли он ее снова. Она уехала, не сказав ему ни слова. И самое главное – она уехала, не возразив против того, что он ей заявил. Уехала, не сказав, что быть миссис Хэнк Шоу для нее вполне достаточно. Она не могла ему этого сказать, потому что сама до сих пор не знала, так ли это на самом деле. Она знала лишь, что больше не может оставаться графиней Монтеверди. У нее нет сил играть эту тягостную роль.
Эштон посмотрела на золотые часики непритязательной формы с такой же цепочкой, которые ей страшно не нравились из-за названия – «Сокровище Тиффани». Алессандро настоял на том, чтобы Эштон купила их, когда они были в Париже. Было начало одиннадцатого. Минуты тянулись, как часы. А часы были бесконечны. Эштон подумала о том, что неплохо бы выпить. Это помогло бы скоротать время. Правда, в последнее время она потеряла вкус к спиртному. Шампанское имело какой-то металлический привкус. От одного вида мартини ее начинало тошнить. Когда накануне она выпила немного вина, ее наутро вырвало.
Эштон услышала звонок телефона и направилась в комнату. Мужчина на другом конце провода сказал, что с ней будет говорить баронесса фон Бекуорт.
Спустя несколько секунд в трубке раздался голос баронессы фон Бекуорт, урожденной Хоуп Остин, сестры-близнеца Сеси Остин. Она назвала Эштон liebchen <милая (нем.)>, и, даже находясь в столь дурном расположении духа, Эштон невольно улыбнулась, услышав столь ласковое обращение, высказанное с типичным среднеевропейским акцентом.
– Я так рада, что дозвонилась до тебя, liebchen! Сеси и Кики прибыли сюда вчера. Но прилетели они без твоего обожаемого брата. Мы страшно хотим тебя видеть. Не могла бы ты позавтракать с нами на нашей яхте? Будем только мы, ну и еще несколько друзей. Обещаю, что соберется не больше десятка, самое большее – двенадцать человек. Обещай нам, что придешь.
Несколько мгновений Эштон колебалась. Если Хоуп говорит о двенадцати, то скорее всего будет человек двадцать пять. Идти на такое сборище у нее не было настроения. В то же время, она не может постоянно сидеть в отеле, пить спиртное, которое в нее не лезет, оставаться наедине с мыслями, от которых ей уже тошно. И Эштон сказала Хоуп, что придет.
– Отлично, liebchen. Я пошлю за тобой катер в час дня.
* * *
Когда катер подошел к яхте баронессы, до Эштон донеслись звуки музыки, смех, и она увидела группу мужчин и женщин, прохаживающихся по юту. С этого расстояния один из мужчин показался ей похожим на Хэнка. Проклятие! Надо как-то остановить поток галлюцинаций.
Матрос подтянул катер к борту яхты и закрепил его, после чего Эштон поднялась по трапу. Смесь запахов готовящихся блюд и дизельного топлива, весьма характерный для подобных прогулочных яхт, обычно приводил Эштон в приятное волнение, однако сейчас эти ароматы показались ей тошнотворными. Зачем она все это делает? Для чего она идет на этот пикник и в то же время грезит о людях, которых здесь нет?
Эштон подняла взгляд и увидела Хоуп, стоящую на палубе возле трапа.
– Графиня, – проговорила она и расцеловала Эштон в обе щеки.
Эштон так же приветствовала баронессу. Однако, несмотря на подобное проявление чопорности, в общем и целом Хоуп была женщиной добропорядочной, хорошей сестрой Сеси, другом Кики и весьма доброжелательно относилась к Эштон. И Эштон пришла в голову мысль, пока Хоуп сопровождала ее до: юта, что дружба между женщинами – это нечто такое, что она в течение многих лет недооценивала.
А потом из ее головы напрочь улетучились все мысли, потому что она увидела его. Это не было галлюцинацией или миражом. Это был Хэнк – живой и настоящий. Хоуп стала говорить о том, что Эштон должна знать всех присутствующих, что Сеси и Кики рады видеть ее, словно она не встречалась с ними не каких-нибудь десять дней, а долгие годы. В это время Хэнк продвигался через толпу к ней. Дойдя до Эштон, он взял ее за руку, спросил, как она себя чувствует, и продолжал смотреть на нее, словно просто вежливо, по-светски приветствовал.
Хэнк взял два бокала шампанского с подноса проходящего мимо стюарда и повел Эштон к носовой части яхты. Отсюда были слышны лишь обрывки светских разговоров и смеха да плеск волн о борт судна.
– Ты сердишься? – спросил Хэнк.
– За что?
– За то, что я попросил баронессу заманить тебя сюда под вымышленным предлогом. За то, что я последовал за тобой.
Эштон захотелось рассмеяться, но она опасалась, что в этом случае не сможет остановиться, потому что была близка к истерике, – просто оттого, что испытала облегчение, увидев Хэнка.
– Я не сержусь, – тихо сказала она.
Они с минуту молчали, а когда Хэнк снова заговорил, голос его звучал мрачно:
– Боже мой, с каким трудом я сдерживаюсь, чтобы не заключить тебя в объятия!
Эштон положила ладонь ему на предплечье, ощутив мощь мускулов под тонкой тканью пиджака.
До них донесся голос стюарда, возвещавшего о начале завтрака.
– Ты голодна? – спросил Хэнк.
Эштон отрицательно покачала головой.
Оба засмеялись.
– Мне принести извинения за нас обоих?
– Нет необходимости, – сказала Эштон, направляясь к трапу. – Хоуп поймет.
Она думала, что они сойдут на берег. Однако Хэнк велел матросу вести катер к огромной яхте, которая вошла в бухту утром, сразу затмив своей красотой все остальные суда.
– Это твоя? – спросила Эштон.
– Я купил ее прошлой осенью.
Катер прошел под носом яхты и подошел к корме. Эштон прочитала на транце название, выведенное огромными печатными буквами: «Леди Э.».
Хэнк наблюдал за ее реакцией.
– Ты не возражаешь? Возможно, это не очень благоразумно.
Эштон снова засмеялась.
– Ты сошел с ума!
– Сошел с ума от любви, – уточнил Хэнк.
Он показал Эштон яхту. Ее яхту, непрестанно повторял он. Это было огромное, длиной свыше двух сот футов судно, с площадкой для вертолета, гимнастическим залом, кинозалом, каютами «люкс» для двадцати гостей. Но больше всего Эштон привели в восторг не размеры и удобства, а удивительная красота яхты. Ей очень понравились длинные палубы из тика, сверкающая бронзовая осветительная арматура, отделанные панелями из красного дерева салоны, в которых поддерживалась оптимальная температура для картин, столь же прекрасных, сколь и бесценных, как с радостью отметила для себя Эштон.
– Ну как? – спросил Хэнк, когда они обошли почти все судно.
– Что как?
– Тебе понравилось?
Эштон снова засмеялась:
– Разве она может кому-то не понравиться?
– Ты хочешь сказать, что все сделано со вкусом, – сказал Хэнк вроде бы в шутку, но Эштон понимала, что это вовсе не шутка.
– Можно говорить об очень тонком вкусе, – поправила она.
– Есть одна каюта, которую ты еще не видела, – Хэнк повел Эштон вниз и открыл перед ней дверь. Эштон оказалась в самой красивой из кают, какие она когда-либо видела. С одной стороны солнечные лучи светили в огромные иллюминаторы. С другой – дверь выходила на небольшую уединенную палубу. Стены здесь были не из красного дерева, а имели бледно-желтый оттенок, и от этого каюта казалась удивительно светлой и просторной. На одной из стен висела картина Сезанна, а над камином – Хокни. Середину каюты занимала огромная кровать.
– А это твоя каюта? – спросила Эштон.
– Это твоя каюта. – Хэнк подошел к ней и обнял за плечи. – Я лишь надеюсь, что ты позволишь мне разделить ее с тобой.
– Нам нужно поговорить, – сказал Хэнк, когда они отдыхали после любовной игры. Одевшись, они немного прошлись по палубе, затем сели за столик с бутылкой шампанского, глядя, как над морем опускаются сумерки, а город зажигает яркие огни, напоминающие бриллиантовое ожерелье. Затем они снова вошли в каюту, снова разделись и жадно бросились в объятия друг друга, словно после любовной игры прошло не два-три часа и даже не несколько дней, а годы жизни. Эштон открывала ему не только губы, руки и объятия, но всю себя. Она чувствовала, как его борода касается ее бедер, его губы – ее сокровеннейших мест, силу и страсть Хэнка, когда он снова и снова входил в нее, наполняя такой нежностью, восторгом и любовью, что, казалось, от этого можно умереть.
Хэнк отвез ее на катере на берег около полуночи. Он хотел, чтобы Эштон осталась на яхте, однако она возразила, что не может.
– Ты должна сказать ему.
– После гонок. Я обещала, что буду наблюдать за соревнованиями.
– Мы будем наблюдать вместе. С вертолета.
– Я надеюсь, он проиграет. Надеюсь, что проиграет с треском. – Эштон не ожидала от себя подобных слов. Горечь тона потрясла ее.
Хэнк покачал головой:
– Нет. Пусть Алессандро выиграет. – Он наклонился и поцеловал Эштон. – Он скоро потеряет все остальное, поэтому я надеюсь, что этот сукин сын выиграет гонку.
Алессандро спал в своей комнате, когда пришла Эштон. Отсутствие жены не столь важное событие, чтобы он не поспал свои восемь часов перед гонкой. Стоя в дверях, она смотрела на спящего Алессандро. Темные ресницы отбрасывали тени на его щеки. Эштон вспомнила фотографию маленького мальчика на рождественской открытке, которую он показал ей в ту ночь. Сколько времени прошло с того момента – пять, шесть недель? Странно. В ту ночь она была полна отчаяния. Сейчас полна надежд.
Алессандро пошевелился во сне и прикрыл лицо рукой.
«Я не говорил, что мы, Монтеверди, не приемлем развода, – вспомнила она слова покойного свекра. – Я хотел сказать, что мы не допускаем развода».
Эштон повернулась, закрыла за собой дверь и направилась в свою комнату. Ее свекор умер. А от Алессандро можно откупиться. Она была в этом уверена.
Глава 17
Алессандро ушел до того, как Эштон проснулась. Она собиралась притвориться спящей, пока он будет принимать душ, одеваться и готовиться к гонкам, однако ей не пришлось этого делать. Она спала сном младенца.
Эштон позвонила, чтобы принесли кофе, и не успела она положить трубку, как телефон снова зазвонил.
– Доброе утро, – сказал Хэнк. Он не назвал ее ни «дорогая», ни «любовь моя», ни «мое сокровище». Он умел передать свое отношение к ней, не прибегая к подобным обращениям. – Ты еще в постели?
– Ммм, – лениво промычала Эштон.
– Я тоже, – шепотом проговорил Хэнк. – Я в постели с тобой. – Голос был мягкий, вкрадчивый, волнующий. – Ты чувствуешь, что я рядом с тобой?
– Ммм, – ответила она уже не столь лениво, скорее взволнованно.
Голос Хэнка продолжал звучать в трубке, обволакивая, лаская и возбуждая Эштон. Она снова легла в постель и закрыла глаза. Ее тело чутко реагировало на бархатный голос, у нее сладостно заныло и повлажнело между ног. Эштон выгнулась, несколько раз крепко сжала бедра, и комната словно взорвалась от ошеломительно-жгучего оргазма.
Позже, положив трубку, Эштон кое-как дошла до душа, удивляясь чуду любви и тому, что мужчина даже через расстояние способен передать физическую ласку.
Они наблюдали гонки с вертолета. Внизу блестело море, словно многогранный алмаз. Вода была темно-синей в одном месте, голубой – в другом, голубовато-белой – в третьем. Следы от несущихся лодок тянулись словно мягкие белые ленточки, брызги поднимались вверх и сверкали в пронизанном солнцем воздухе. Хэнк находился рядом и заботливо-нежно обнимал Эштон, отчего ей казалось, что она находится далеко-далеко от всего того, что видит, в том числе и от Алессандро.
Лодки приближались к линии финиша. «Колибри», ведомая Алессандро, шла впереди. И вдруг шедшая вслед за «Колибри» лодка набрала скорость и стала приближаться к лидеру. Затем обе лодки исчезли в облаке брызг и белой пены. У Эштон стеснило дыхание. Мгновенно ей пришли на память прежние травмы Алессандро. Четыре сломанных ребра, поврежденная ключица, сотрясение мозга. Она поймала себя на том, что молится, чтобы Алессандро остался целым и невредимым. Эштон вдруг с тоскливой определенностью поняла, что не сможет оставить его, если с ним что-то случится, если он получит какое-то серьезное увечье. Должно быть, Хэнк тоже это понимал, поскольку крепко сжал ее руку.
– Этого не должно быть! – Слова, вырвавшиеся из ее груди, были похожи на рыдание. Она впилась ногтями в руку Хэнка. – Господи, нет, нет! – взмолилась она.
Пена стала оседать, и Эштон различила яркие цвета лодок: желтый цвет «Колибри» и красный – другой лодки. Они шли так быстро, что два цвета слились в один – оранжевый. Затем, когда пена еще больше осела, Эштон различила две лодки. «Колибри» неслась к финишу, оставив за собой другую лодку.
Эштон разразилась аплодисментами и восторженными криками. Подобной радости она никогда раньше не испытывала. Рядом с ней ликовал Хэнк. Их губы слились в поцелуе, они обнялись, все еще не в силах оправиться от страха из-за того, что могло случиться и, к счастью, не случилось. Позже, когда вертолет шел на посадку, Эштон заметила следы своих ногтей на руке Хэнка, которые она оставила, когда молилась за Алессандро.
Алессандро принял из рук его светлости принца Альберта приз и выслушал поздравления. Когда принц сошел с подиума, послышались хлопки вылетающих пробок и команда Алессандро начала шумно праздновать победу.
Разгоряченный шампанским и упоенный успехом, Алессандро увидел Эштон, стоящую неподалеку. Алессандро подошел к ней, втянул в круг и заключил в объятия. Он ощутил ее упругое тело и почувствовал возбуждение. Он знал, что так и будет. Знал, что победа разрешит все проблемы. Он снова был таким, как прежде.
Прошло несколько часов, пока Эштон смогла остаться с Алессандро наедине. Всем хотелось поздравить чемпиона. Мужчины хотели пожать ему руку, женщины – поцеловать, репортеры из журнала – взять у него интервью, и все жаждали выпить за его здоровье. Празднование длилось целый день. Обед должен начаться вечером. Эштон не хотелось говорить ему сейчас, не хотелось портить ему день, но она понимала, что должна это сделать, ибо знала, что ничто так не возбуждает Алессандро в сексуальном плане, как победа.
Должно быть, это понимал и Хэнк, потому что собирался идти вместе с ней в отель.
– Это то, что я должна сделать сама, – возразила Эштон. Она не сказала, что боится, как бы Алессандро не наговорил резкостей Хэнку, а также ответной реакции Хэнка.
Они с трудом втиснулись в вестибюль отеля. Вокруг них толпились люди, выкрикивали поздравления, пытались обратить на себя внимание Алессандро и просто дотронуться до него – на счастье. Он все еще был в гоночном костюме, волосы падали ему на лоб, его кожа сохраняла следы соленой морской воды и шампанского. Он пробирался сквозь толпу, словно по волнам моря. Им понадобилось не менее получаса на то, чтобы добраться до своего номера.
Алессандро захлопнул за собой дверь номера, и Эштон с тоской услышала, как он поворачивает в дверях ключ. Тут же он стал стаскивать с себя костюм.
– Почему ты не закажешь бутылку шампанского, tesoro? – спросил он, направляясь в ванную комнату.
– Ты не думаешь, что мы уже достаточно выпили? – вопросом на вопрос ответила Эштон.
Он остановился, обернулся и понимающе улыбнулся.
– Ты же знаешь, что шампанское не оказывает отрицательного воздействия на мои способности. Но возможно, ты и права.
Он вошел в ванную и закрыл за собой дверь. Спустя минуту Эштон услышала, как он запел арию из «Дон Жуана», перекрывая шум воды. Затем вода перестала литься, хотя пение продолжалось. Наконец дверь распахнулась, и Алессандро появился в комнате. Он был обнажен и, как с ужасом увидела Эштон, вполне готов для любви.
Эштон отвернулась от него и стала смотреть через балконную дверь на яхту Хэнка, которая светилась в надвигающихся сумерках, словно маяк. Алессандро подошел сзади и прижался к ней.
– Tesoro, – проговорил он, прикасаясь ртом к ее шее. – Mio tesoro. – Он обвил ее руками и сжал ладонями груди.
– Не сейчас, Алессандро.
Он сунул руки ей под платье и стал массировать соски.
– Что значит не сейчас? Разве ты не хочешь отпраздновать со мной победу? – Он еще крепче прижался к ней плотью.
Эштон сделала попытку вырваться, однако Алессандро удержал ее. Она понимала, что необходимо вести себя осторожно. Он не остановится перед насилием.
– Нам нужно поговорить.
Алессандро засмеялся, затем игриво куснул ее в шею.
– С каких пор ты этому предпочитаешь разговор? – Он сжал ладонями ее груди и снова крепко прижался к ней.
– Прошу тебя, Алессандро, – начала Эштон, но он взял ее за плечи и повернул лицом к себе. Его рот прикоснулся к ее губам, он сделал попытку проникнуть языком вглубь.
Сопротивляясь, Эштон отвернула лицо.
– Нет! – произнесла она, однако Алессандро решил, что она затеяла любовную игру. Подобные игры он очень любил.
Его рот снова отыскал губы Эштон. Он потянул за лиф платья. Послышался треск разрываемой материи. Его руки стали мять ей груди.
– Нет! – крикнула Эштон. Подняв руки, она уперлась в его плечи, изо всех сил оттолкнула его. Ей удалось освободиться. Она сделала шаг назад и скрестила на обнаженной груди руки. – Я должна поговорить с тобой, Алессандро.
Несколько секунд он молча смотрел на жену, затем на его лице появилась ухмылка.
– Ты гораздо более изобретательна, чем я думал, tesoro. – Он сел на один из стульев и гордо осмотрел себя. – Ну ладно, давай поговорим. Это будет прелюдия. Великолепная прелюдия. Так о чем ты хочешь поговорить?
– Я хочу получить развод.
Алессандро прищурил глаза, затем хмыкнул:
– Кажется, я понимаю. Сначала мы ссоримся, а затем, – он снова выразительно посмотрел на свои бедра, – а затем миримся.
– Это не игра, Алессандро. Я говорю вполне серьезно. Я хочу получить развод.
Алессандро продолжал смотреть на Эштон, хотя улыбка сбежала с его лица.
– Такого слова я не знаю.
– Сейчас не средние века, а я не твоя собственность. Я…
– Монтеверди. Вот и веди себя, как Монтеверди. – Он встал, подошел к шкафу и набросил на себя шелковый халат.
– Ты знала правила, когда мы заключали брак, Эштон. Мы не допускаем развода. – Из его груди вдруг вырвался смешок: – Разве ты не отдаешь себе отчета в том, что, если бы мы допускали возможность развода, я бы развелся с тобой много лет назад? Развелся бы и женился на настоящей женщине, которая способна родить мне сына.
– Ты еще можешь это сделать. – Это было сказано каким-то подобострастным тоном, ну и пусть. Она готова на все, лишь бы убедить его. – Ты можешь жениться на более молодой женщине, Алессандро. Она родит тебе детей. Возможно, на женщине с титулом.
Алессандро противно засмеялся:
– Неужели ты думаешь, что я не догадался бы это сделать, если бы мог позволить себе развод?
– Но именно об этом я и говорю тебе, Алессандро. Ты сможешь это сделать. Я дам тебе все, что ты попросишь.
Он подошел к маленькому столику, на котором стояли спиртные напитки, и стал наливать в бокал вино.
– Ты не сможешь дать мне все, что я попрошу, tesoro. Мои вкусы, как и моя родословная, о чем тебе хорошо известно, отличаются аристократизмом. И даже если ты согласишься отдать мне что-то, чтобы откупиться от меня, твой братец Меррит, который контролирует весь ваш семейный бизнес, никогда этого не позволит.
– Мне не требуется разрешения Меррита. Я смогу найти деньги в другом месте. Ты лишь назови свою цену, – попросила Эштон.
Алессандро отпил глоток из бокала, сделал несколько шагов и остановился в нескольких дюймах от Эштон.
– Понятно. – На его лице снова появилась противная ухмылка. – И кто же этот человек, который до такой степени влюблен в тебя, что готов дать за тебя выкуп? Давай-ка прикинем. – Алессандро запрокинул голову и поднял глаза к потолку, изображая, что занят размышлениями. – Это не может быть один из твоих обычных обожателей вроде механика, массажиста или теннисного профи. Это кто-то из людей твоего класса. Или по крайней мере какой-то денежный мешок.
Внезапно его осенило. И почему он не сообразил раньше? Алессандро вспомнил, как Эштон возвращалась домой ранним утром, когда он сидел на террасе. Только сейчас он понял, почему не слышал шума мотора.
Алессандро отступил от Эштон всего на полшага, и его ухмылка превратилась в понимающую насмешливую улыбку, после чего он разразился громким смехом. Он плюхнулся в кресло и с минуту продолжал хохотать.
– Боже мой! Как же я раньше не понял? Кто еще может себе такое позволить? Ну конечно, этот пентюх, этот слон в посудной лавке! Как там его газеты называют? Хозяин прессы? Император масс-медиа? – Алессандро запрокинул голову и снова расхохотался. – Хэнк Шоу!
– Прекрати! – негромко попросила Эштон.
– Ты хоть понимаешь, насколько ухудшится твое положение, tesoro? – Алессандро произносил слова в промежутках между приступами смеха. – Одно дело – таскаться с кем-то, но выходить замуж за такого человека, как Хэнк Шоу… А как я понимаю, Шоу намерен именно жениться на тебе. В конце концов, ты ведь будешь не только спать с ним, вы должны будете вместе делать и другие вещи. Например, обедать. А если я правильно помню, этот мужлан не отличит вилку для телятины от вилки для барашка. – Внезапно Алессандро перестал смеяться. – Скажи мне, Эштон, ну неужели ты до такой степени не уважаешь себя?
– Я люблю его.
Он медленно покачал головой.
– Я должен был это предвидеть. – Алессандро снова заулыбался. – Должен был предвидеть, что когда-то сюда пожалует любовь. Ты как ребенок, Эштон.
Или как глупышка. – Он встал и направился в свою комнату. – Я собираюсь на вечер па случаю моей победы. Ты можешь пойти, если хочешь. А можешь провести ночь со своим дружком мистером Шоу. Мне наплевать на то, что ты собираешься делать. Лишь бы ты никогда впредь не произносила слова «развод».
Хэнк сидел на палубе, когда катер подвез Эштон к «Леди Э.».
– Ну как? – спросил он, едва Эштон ступила на борт.
– Я не говорила с ним, – соврала она. – Не было удобного случая.
Хэнк взял Эштон за подбородок и повернул к себе лицом.
– Не надо мне врать, Эштон. Никогда этого не делай. Я слишком хорошо тебя знаю.
Она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
– Он сказал «нет». Ни за какие деньги.
– Очень хорошо, в таком случае ты разведешься без выделения ему доли.
– Не могу. Он не позволит мне это сделать.
– Ему нечего будет возразить.
– Ты не понимаешь. Он обольет нас грязью. И не только нас… Есть некоторые вещи… – Она запнулась и замолчала.
– Это касается прошлого? Думаешь, оно меня беспокоит? У тебя были связи. Ты была одинокая и несчастная, искала утешения у других мужчин. Мне больно думать о том, что тебе было так плохо и одиноко. Но в наших отношениях это ничего не меняет.
– Дело касается не только нас. Ты это должен хорошо понимать. Они налетят, словно голодные акулы. Все эти репортеры, фотографы, зеваки, падкие на жареные новости. Газетчики нигде не дадут тебе покоя, будут без конца кусать тебя, пока от тебя вообще ничего не останется.
Хэнк обнял Эштон.
– Конечно, ты права. Кое-кого из них я могу остановить, но не всех. Этой мерзости не избежать. Уж об этом Алессандро позаботится. Он и все, о ком ты сейчас говорила. Они будут преследовать нас и охотиться за нами. Будут подкупать слуг, тайком нас фотографировать, писать в прессе были и небылицы о том, куда мы отправились, что мы сказали и чем мы занимались наедине. Иначе говоря, поскольку у них нет того, что есть у нас, поскольку они никогда не поймут того, что мы с тобой имеем, они постараются все испоганить. – Хэнк прижал ее к себе. – И все же им не удастся это сделать. Они никогда не сумеют запятнать то, что у нас с тобой есть.
Они стояли на борту огромной, великолепной яхты, продолжая обнимать друг друга. Его тело, словно щит, защищало Эштон от прохлады. Но она боялась поднять глаза и встретить его взгляд, опасаясь, что он прочитает в них сомнение. Хэнк был уверен: никто не сможет запятнать то, что у них есть, она же была уверена в обратном. Она знала по опыту, на что способны люди.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.