Текст книги "Все дороги ведут в Рим"

Да, Тиберий не обделен талантами. Из него выйдет поэт или певец. Возможно, художник. Как минимум – прекрасный репортер. Уже сейчас он сочиняет бойко, а порой даже блистательно. В будущем Постум мог бы ввести его в состав совета директоров «Акты диурны». Но император из Тиберия не получится. И это хорошо. Элий намеренно позволил Летиции избаловать младшего сына. Для безопасности. Чтобы младший никогда не смел и помыслить о том, что может встать во главе Империи.

Элий вспомнил почему-то, как нашел среди рисунков пятилетнего Тиба один совершенно удивительный – красное небо, храм, распадающийся на куски, накрененные статуи. Элий привел Тиба в большую базилику и показал огромное, висящее в атрии полотно. Алое небо, черный пепел… «Последний день Помпеи»… Тиб долго смотрел, потрясенный. А потом сказал: «Мы так и живем. Завтра наши дома упадут, небо станет красным». – «Ты прежде видел эту картину?» – спросил Элий. – «Нет, никогда… Но мне сейчас кажется, что я ее придумал». – «Ты хочешь стать художником?» – спросил Элий. – «Хочу», – ответил Тиберий.

– Я видела будущее, видела их встречу. Пока они не встретились, Постум может рисковать, – шептала Летиция.

Элий нахмурился. Ему не нравилась легкомысленность Летиции. Уж больно она полагается на свой дар. Он и сам когда-то слишком доверял желанию, что выиграл для него Вер. А к чему это привело? К Нисибису, к изгнанию, к нечеловеческим пыткам Всеслава. Человек не может быть уверен ни в чем. В отличие от бога.

– Знаешь, Корд доверил мне самолет– разведчик. Мне нравится летать, – рассказывала Летиция. Ее наигранно-веселый тон казался все более фальшивым. Что она скрывает?

– Значит, ты летаешь на самолете? – Он тоже пытался беззаботно подтрунивать и шутить. Но смятение все возрастало.

– На чем же еще?

Она забыла, что когда-то могла летать сама, как гений. Но эта способность, как и память о тех полетах, к ней не вернулась. А он боялся подсказать: ведь это будет нашептанный, а не идущий изнутри дар. Вдруг она взлетит, а потом усомнится, растеряется и ухнет вниз.

Желание лететь… Ведь он всегда мечтал о полете. Он даже бился насмерть за право взлететь. В том поединке, когда он хотел отдать этот дар людям, Хлор отрубил ему ноги. Как все сходится – разные тропинки сливаются в одну дорогу. Но куда? Куда она ведет? Он потер ладонью грудь: тревога была уже физически ощутима.

Она думала о том же, вернее, почти о том же. То есть о молодости и о странных желаниях и не менее странных поступках. Вспомнила свою надпись на полях книги. Целый мир всколыхнула и чуть не опрокинула. А уж свою жизнь – точно перевернула навсегда. С тех пор в ней то недостижимая высота, то пустота и никчемность.

– Это не моя жизнь, та, которой я живу, – подвела она итог вслух.

– Что? – Он очнулся от своих мыслей.

– Я должна была стать душой нового мира, ты помнишь? И не стала. Ты отнял у меня эту судьбу.

Ему послышался упрек в ее словах.

– Я тебя спас. И спас Рим.

– Да, спас. Но я живу чужую жизнь, а вовсе не ту, что мне была предназначена, которую выбрала. Ты выбрал за меня. Причем дважды. В первый раз, когда спас меня. И во второй, когда запретил возвращаться в Рим и осудил на изгнание. Это две чужие жизни. Чужие! – Она почти выкрикнула это слово «чужие».

– Что ты хочешь этим сказать? – Он сел на кровати. – Ты злишься на меня? Ты бы хотела, чтобы этот мир погиб?

– Нет и нет. На все вопросы – нет, – она вновь хихикнула, и вновь неуместно, и перевернулась на бок так, что он не мог видеть ее лица. – Просто пыталась разобраться, какая из этих двух жизней моя. И вдруг поняла, что обе чужие.

Элий вглядывался в темноту. Тревога не унималась. Напротив – росла.

– Хочешь сказать, что ты была несчастна?

– Опять нет. Я же сказала – моя подлинная жизнь ушла. Ты убил моего гения. А мою судьбу стащил Кронос. Пенять Кроносу нелепо. Как и тебе. Но жизнь надо жить так, как живет Корд – по натянутой струне от начала до конца. От истока к цели. А как живу я? Метания, поиск чего-то. Какие-то обрывки. Острова. А между ними – несуществование. Болото. Ряска скуки. Я знаю, что моя подлинная жизнь должна быть совершенно другой. И она где-то существует помимо меня. Но где? – она почти выкрикнула это «где». И голос у нее вдруг сделался хриплым, как голос гения. – Даже своим даром я почти не пользуюсь. Я могла бы гораздо больше, – в ее голосе вдруг проступила хинная горечь. – Да, могла бы. Но я смотрю на гениев, которые в обличье облезлых котов роются на помойках и дерутся из-за рыбной требухи, и понимаю, что мои претензии – подлость. Если жизнь гениев нынче такова, то я, полукровка, не могу претендовать на большее.

– Но все же претендуешь, – сказал Элий в темноту. Он не обиделся. Нет. Нелепо обижаться, когда нельзя уже ничего исправить.

Она вновь повернулась, положила голову ему на плечо и произнесла задумчиво:

– Сильные желания нас обманывают. Веришь в их подлинность. И лишь спустя много лет понимаешь: на самом деле желать надо было совсем иного.

– Летти, ты о чем?

– Так. Мысль случайно пришла в голову. Ты не обращай внимания на то, что я говорю. Я в последние дни несу абракадабру. Что в голову придет, то сразу и говорю. Лучше тебя, Элий, все равно никого нет. Постум обо мне спрашивал?

– Разумеется.

– Ну и хорошо. А теперь давай спать.

Он обнял ее и зашептал на ухо:

– Знаешь, что тебе надо сделать? Взять другую книгу и сделать новую надпись.

– Какую книгу?

– Значения не имеет. Но книга должна быть с чистыми полями.

И все же она лгала. Женщины всегда лгут. Даже когда не хотят. Сколько раз они теряли друг друга, но всякий раз именно она, Летиция, возвращалась к нему. Всякий раз она делала один и тот же выбор. Она – не он. Он мог выбрать и Марцию, и Летицию, и даже Хлою. Она выбирала его как судьбу. Она, а не он. К чему этот разговор? Зачем Летиция его начала? И вдруг догадался – знает. Все знает про измену. Напрямую упрекнуть не решилась. Но и промолчать не смогла. Тяжко иметь жену-пророчицу. От нее ничего невозможно скрыть. Так почему не устраивает сцену? Почему не кричит, не грозит кинжалом? Не ревнует? Разлюбила? Или…

Она не спала, хотя и старалась дышать ровно. Лежала, прижимаясь к нему, положив голову ему на плечо. Элий не спал – смотрел в потолок, не смея дать ответ на свое «почему». Если не упрекает, значит, простила. Заранее простила, потому что скоро… В темноте отыскал ее руку и стиснул пальцы. Ее дыхание вдруг прервалось. Он понял: Летиция подавляет подступившие в горлу рыдания.

«Ерунда, – сказал он ей мысленно. – Все предсказания абсурдны. Я вижу будущее. Оно – огромное пятно света. А предсказывать исход каждого поединка – такая чушь, поверь мне, старику».

Глава II
Игры римлян против варваров

«В этот день в 1974 году гладиатор Юний Вер одержал свою последнюю победу на арене Колизея».

«Как сообщают наши источники, в Риме введены тессеры на продукты. Люди простаивают часами в очередях, чтобы получить два фунта плохо пропеченного хлеба и немного оливкового масла. Для поддержания идеального государства всем предложено пожертвовать своими драгоценностями. Супруги обязаны сдать золотые обручальные кольца. Взамен желающим поначалу будут выдавать оловянные».

«Акта диурна», 8-й день до Ид июля [41]41
  8 июля.


[Закрыть]. Выпуск подготовлен в Медиолане

I

Внешне «Гай» был спокоен. Он всегда спокоен. Холоден. Даже улыбается. Но эта улыбка не сулит ничего хорошего. Туллию любезность «Гая» обмануть не могла.

– Зачем ты велел мне уйти? Никто не догадывался, что я работаю на «Целий». Или ты решил, что за ним больше не нужно присматривать? – Никогда прежде Туллия не позволяла себе разговаривать с «Гаем» таким тоном.

– Ты не должна была мешать Маргарите!

– О боги! Маргарита! – сколько презрения было в возгласе Туллии. – Ничтожество.

– Дочь Руфина.

– Я знаю. Но как глупа! Неужели она станет Августой? Он сбежит от нее через три дня.

– А еще через два вернется. И она не посмеет его упрекнуть.

– Зачем это нужно?

– Их брак даст устойчивость Империи.

– Значит, мой уход был запланирован.

– Рано или поздно.

– Ты ничего об этом не говорил.

Они сидели в маленьком домике на окраине Аквилеи. Эта тайная квартира «Целия» служила убежищем Туллии после того, как она бежала с Крита. Впрочем, не ей одной. После захвата Рима Патронами римского народа верхушка «Целия» перебралась сюда. В Вечном Городе остались лишь тайные агенты. «Целию» удалось вывести часть наиболее важных документов, а остальные сжечь – мятеж «Патронов» не был для них неожиданностью.

Туллия улыбнулась, представив, какой переполох вызвал столб дыма над «Целием» в Лондинии и Бирке. Они даже привели войска в частичную боевую готовность.

– Хочу заметить, ты ушла несколько топорно. Неужели он поверил, что тебя сожрал минотавр? – продолжал свой допрос «Гай».

С годами «Гай» ничуть не изменился. Разве что взгляд сделался холоднее, а губы – еще тоньше. Но стать у него была по-прежнему, как у тридцатилетнего, а походка оставалась мягкой, кошачьей и, если надо, совершенно бесшумной.

– Может, и не поверил. Но это неважно. Я ушла и даже предложила «версию» своего ухода.

– А впрочем, – «Гай» задумался. – Ты можешь вернуться к нему после. Почему бы и нет?

– После чего?

– После того, как он женится на Марго.

Туллия задумалась. Не над тем – нравится ли ей предложенная роль. Она думала, насколько решение целесообразно.

– А если он догадался, кто я?

– Он не мог догадаться. Или ты мне не все рассказала? – «Гай» насторожился.

– Все, – отвечала она.

– Ты лжешь. – Обмануть «Гая» ей еще не удавалось. – Кто-то тебя раскрыл. Кто?

– Квинт Приск, – сказала она неохотно. – Боюсь, он мог догадаться. Хотя у него и не было никаких данных. Но у него нюх. Он же в прошлом тайный агент префекта претория. Мне показалось… Да, теперь я уверена, он заметил, как я разговаривала с Дионисием на набережной.

– Квинт, – «Гай» повторил это имя совершенно бесстрастно. И Туллия поняла, что «Гай» взбешен. – Он всегда совал свой нос, куда не надо. Ну что ж, тебе придется с Квинтом договориться. Потому что устранять его сейчас уже не имеет смысла.

– Заставить его работать на нас? – предложила Туллия.

«Гай» с сомнением покачал головой:

– Вряд ли… Мы должны заключить что-то вроде дружественного нейтралитета. Хотя… боюсь, он все уже рассказал о тебе ему.

«Уж больно хорошо «Гай» знает Квинта», – подумала Туллия. – Но почему он не предупредил меня, что этот человек так опасен?»

– По нашим данным, монголы собираются напасть на Киевское княжество. И, если варварам повезет, они пойдут дальше, на Москву.

– Но все вестники пишут, что варвары двинутся из Готского царства на Дакию.

– Вестники… – презрительно фыркнул «Гай». – Разумеется, они пишут про Дакию, если «Целий» сливает в их клоаку эту информацию. Ты должна поехать к Постуму и предупредить императора: пусть не вмешивается. Если монголы увязнут на Востоке, мы можем выиграть год и собраться с силами. Император ни в коем случае не должен помогать гиперборейцам. Пусть разбираются с варварами сами.

– Сомневаюсь, что Постум меня послушает. Особенно теперь.

«Гай» понимающе кивнул:

– Элий… Не бойся. Тебе он не помеха.

Спорить с начальником – дело бесполезное. Элий, разумеется, не при чем. Но почему-то «Гай» воображал Постума игрушкой, которым вертеть легче легкого. То императором управляет Бенит, то Туллия подсказывает, теперь Элий решает что и как. Но «Гай» ошибался, как и многие другие.

II

Воевать с Бенитом было куда проще: маленькие уловки, шпильки, насмешки. И победа всякий раз оказывалась маленькой, но легкой. А поражения – ведь бывали и поражения – не слишком огорчительными. Сейчас правила иные: Постум сражается за целый мир. И может проиграть все. А мир не хочет ему подчиняться.

Юному императору порой казалось, что он ослеп. То есть не видит почти ничего – лишь какие-то кусочки, фрагменты. Мир утратил цельность: Август больше не мог охватить его весь, как прежде. Будто смотрел не с высоты, а из ямы. Власть – яма? Видимо, так. Ему все время хотелось задирать голову и смотреть вверх.

Никто не может помочь, подсказать. Все подсказки не стоят и асса. Даже Элий не может. Трибуны и префекты заседают в принципарии с утра до вечера, спорят, кричат. Каждый доказывает свое. Но последнее слово за императором. И он не имеет права ошибиться. Данные разведки говорят о том, что монголы вот-вот нанесут удар по Киеву – на фотоснимках, сделанных с высоты семи миль отчетливо видно, где собираются в кулак силы монголов. Но ровно столько же шансов, что они повернут на запад – на Дакию…

За прошедшие дни кое-что удалось сделать. Если бы Постум составил список приобретений, он бы выглядел так:

Три германских легиона (общая численность чуть более пяти когорт), явившихся по своей инициативе, но якобы по указанию Бенита.

Послание Большого Совета.

Авиалегион «Аквила».

Послание Альпиния с просьбой разрешить набрать в Галлии три новых легиона.

Послание Альбиона с поздравлениями императору по случаю возвращения всей полноты власти.

Когорта ветеранов-добровольцев «Боудикка» из Альбиона под командованием бывшего префекта вигилов Курция.

Бронетанковая когорта из Моравии.

Заверения Луция Цезаря в самых дружеских чувствах. Девять когорт преторианской гвардии.

Сообщение, что второй Парфянский легион фактически блокировал Вечный Город. Специальный легион быстрого реагирования.

Послание от императора Ямато [42]42
  Ямато – Япония.


[Закрыть] с заверением в самых дружеских чувствах.

Два Данувийских легиона неукомплектованных, но вполне надежных.

Когорта добровольцев под командованием Неофрона.

Ярмарка. Карнавал. Сатурналии. Кто слепит воедино эти осколки? Кто создаст из них боеспособную армию? Кто?

– Какие сообщения из Киева? – спросил немолодой грузный человек, начальник принципария, назначенный Рутилием три дня назад. Имя у него знаменательное – Камилл [43]43
  Согласно легенде, Камилл освободил Рим от галлов.


[Закрыть]. Когда-то Камилл служил в преторианской гвардии, потом закончил военную академию.

– Из Киева прибыл князь Изяслав…

– Брат Великого князя? – переспросил зачем-то Рутилий.

– Именно, – подтвердил Камилл. – Он утверждает, что монголы хотят идти на Киев. Он просит нас выступить. – И уточнил: – Умоляет нас выступить немедленно.

– Невозможно, – отрезал Рутилий. – Если мы двинемся на Киев – монголы ударят по Дакии. И остановить их уже никто не сможет. Дорога им будет открыта. Вплоть до самого Рима.

– Значит, мы должны оставить наших союзников в одиночестве, как бросили царя Книву? – спросил Элий.

– Мы можем выступить, – заявил Камилл. Постуму показалось, что последние слова Элия уязвили начальника принципария. – Но не на Киев. А в Дакию. Монголы будут думать, что мы лишь обороняем рубежи Содружества. Если они двинутся на Дакию – мы их встретим. А если на Киев…

– А если на Киев? – повторил император.

– Тогда мы тоже двинемся наперерез. И успеем их опередить. На границе с Готией у Киевского князя стоит шесть легионов. У Желтых вод – лагерь Двенадцатого Молниеносного. Вернее, там то, что от него осталось. Вместе с уцелевшими готскими когортами можно наскрести около легиона…

– А если мы их не опередим? – спросил легат Двадцатого легиона. Он был сторонником обороны.

«Стоять на месте. И никто нас не собьет с исходной позиции!» – Он повторял к месту и ни к месту.

– Дороги и мосты, – сказал Рутилий. – Если монголы их перережут, мы никуда не успеем.

– Тогда пусть князь Изяслав даст разрешение нашему Специальному легиону перейти границу, – предложил Камилл. – Задача спецов – коммуникации.

– Гиперборейцы сами захотят контролировать дороги, – предположил Постум.

– Я больше полагаюсь на наших ребят.

– Хорошо, если Киев хочет помощи, пусть дает разрешение, – решил император.

– А может, монголы вообще никуда не пойдут, – заявил легат Двадцатого. – Ведь они отправляются в поход зимой. А сейчас лето.

– Раньше они воевали зимой, – уточнил Элий. – На лошадях. А на танках все же удобнее передвигаться летом.

– Итак. Решено. Выступаем, – сказал Постум. – Немедленно. В Дакию. И ждем следующего шага монголов.

– Я бы не рисковал, – пробурчал легат Двадцатого. – Если варвары займутся Киевом и Москвой, мы получим год или даже два.

– Мне не нужны год или два, – заявил император. – Победа мне нужна сегодня. Немедленно.

III

Конь не мог устоять на месте, он рвался, будто был облаком, и ветер, толкавший его в грудь, мог унести его за собой. Непоседливый конь. Да и не мудрено. Восемь ног. Слейпнир! Знаменитый скакун самого бога Одина! Эй, Логос, ты слабо натягиваешь повод, тебе не удержать такого скакуна.

Не проиграй во второй раз свой бой, юный бог! В отличие от остального мира, разум слишком юн. Но старость еще не означает мудрость, небожители и жители Земли! Ваша мудрость – всего лишь страх. А юность – умение взять нужный разбег. Так беги, Слейпнир, и знай, что в этот раз тобой правит не Война, а Разум.

Беги и помни, что я не могу проиграть.

«Земля для богов и людей!» – вот мой девиз.

Для богов и людей. А не для одного повелителя, пусть рабы и кличут его Ослепительным.

И конь понесся. Он летел среди облаков, разрезая воздушные потоки грудью.

«Славься, император! Идущий на смерть приветствует тебя!»

Глава III
Игры римлян против варваров (продолжение)

I

«Мне нужен конь – и в атаку», – мысленно повторял Постум и злился на Рутилия. Злился потому, что знал, что не исполнится – не будет никакой атаки, а уж тем более кавалерийской. Император будет сидеть в новом принципарии близ Корсуни и наблюдать за ползаньем по равнине стальных консервных банок, набитых человеческой плотью. То есть это ему будет казаться, что он наблюдает, а на самом деле он ничего не увидит. Сейчас он видит только бетонные стены и слышит, как адъютанты докладывают обстановку Рутилию. Легат подтянут и чисто выбрит. Он даже не потрудился надеть полевую форму – по-прежнему в красной тунике и сверкающем броненагруднике. И шлем позолоченный. Вот позер…

Адъютант Рутилия, годами ровесник императора, наложил кальку на полотнище карты и красным стилом аккуратно вычерчивал стрелки. При этом он склонил голову набок от усердия. Казалось, ему нравился сам процесс рисования стрелок. Сколько жизней за каждой стрелкой? Десять тысяч? Двадцать?

– Противник наступает по Готской дороге. Киевские когорты вошли в соприкосновение с противником… – докладывает трибун разведки Рутилию.

Адъютант тут же начал чертить новые стрелки.

– Передайте приказ Двенадцатому: отойти через мост и мост за собой взорвать. – Рутилий разглядывал только что нарисованные красные черточки. – Мост неповрежденным не отдавать противнику. Ни в коем случае.

Постум вышел из принципария. Рутилий даже не повернул головы. Наверное, он не заметил, что императора уже нет рядом.

Все-таки монголы двинулись на Киев.

Захватив мосты через Борисфен неповрежденными, они ударили сразу с двух сторон. Две танковые тьмы, форсировавшие Борисфен у Херсонеса, смяли оборону Киевских легионов и вышли гиперборейцам в тыл. Всего пять дней понадобилось варварам, чтобы замкнуть стоящие на границе легионы в кольцо. Киевские дружины огрызались, пытались прорвать окружение, но безуспешно. Судьба их была решена. А монголы двинулись по правому берегу Борисфена на Киев. Они считали, что перед ними – лишь ровная степь и остатки Двенадцатого Молниеносного легиона. Этот недобитый легион их буквально притягивал. А что мог выставить Киев? Лишь плохо обученное ополчение, которое разбежится после первого удара. Великому князю ничего не оставалось, как бросить в бой свой резерв – Личную дружину.

Эти известия Постум получил, когда римляне только-только пересекли Киевскую границу…

Все же римляне успели подойти к Желтым водам прежде монголов.

Крот и Гепом сидели в пятнистом внедорожнике. Крот спал. Он мог спать где угодно. Два здоровяка-преторианца тоже дремали на заднем сиденье. Преторианцы тут же проснулись и приветствовали своего императора.

– Едем, – приказал Постум, садясь в машину. Надел бронешлем, затянул ремешок.

– Куда? – поинтересовался Крот.

– Вперед. По Готской дороге. Через мост.

Зачем? Приказ Двенадцатый Молниеносный получит через минуту-другую. Переправляться на ту сторону – безумие. Ведь мост могут в любой момент взорвать.

Но Постум знал, что должен ехать. Крот не протестовал. Они поехали. Сейчас он заберется на ближайшую высоту, остановится, расправит плечи и…

Они ехали по зеленому лугу, и на пути – две стоящие неподвижно коровы. Обе черные в белых пятнах. Справа кирпичная ферма, за ней – небольшая вилла. В траве – оглушительный треск кузнечиков. Он смешивался с дальним рокотом. Бой, как гроза, приближался с юго-востока.

Постум видел, как горели где-то за рекой деревни. Черные столбы дыма в чистом небе поднимались почти через равные промежутки.

Только сейчас, сидя рядом с гением помойки, император заметил, что у Гепома отросли клыки. Они торчали изо рта, не давая губам смыкаться. Из-за этих звериных клыков Гепом стал говорить невнятно.

– Что с тобой? – изумился Постум.

– Метаморфирую. Желтые воды…

– От желтой воды? Ты ее пьешь?

– В этих местах железные… уды выходят на пове…х…но… сть… – Гепому было никак не выговорить последнее слово из-за клыков. – И…ядом с железом у…ан.

– Радиоактивность? Повышенный фон?

Гепом кивнул.

«Значит, и я могу… – гениальная четвертушка Постумовой души содрогнулась. – Стать иным… способным неведомо на что…»

– Через реку я не поеду, – заявил Крот и остановил машину на обочине.

Здесь проходил когда-то старинный торговый тракт. А теперь – автомагистраль и севернее – железная дорога. Впрочем, железнодорожный мост был уже взорван. На правом берегу Желтых вод срочно возводились укрепления.

По Готской дороге уже тянулись отступающие центурии Двенадцатого Молниеносного. Усталые люди, все в поту и в пыли, они едва волочили ноги. Пыль покрывала их лица одежду и оружие ровным слоем, будто кто-то нарочно обсыпал легионеров мукой из огромного мешка. Неужели эти ребята могли кого-то сдержать? Парень без броненагрудника и шлема волок на плече снятый с танка пулемет, подложив под металл свою грязную тунику. Несколько бронемашин застряли в людском потоке.

Постум забрался на капот внедорожника, поднес к глазам бинокль. Сейчас должны взорвать мост. На той стороне появилась кавалерия. Монголы? Лошади шли галопом и скрылись в овраге.

И вдруг грохот – будто небо взорвалось, и небосвод камнями посыпался на землю. И вой, вой, разрывающий тело на куски, сводящий с ума. Постум слетел с машины в траву.

Он знал, что это воют сирены штурмовиков, идущих в атаку. И чем выше скорость самолетов, тем громче вой. Знал, но ничего не мог поделать с собою. Он примитивно трусил. Рот пересох, противный холод пятном лишайника разросся меж лопаток. И колени тряслись. Да, да, колени тряслись. На арене Колизея не было ничего подобного. Ни намека на страх. Там был лишь жар в каждой клеточке тела и хмельное предчувствие победы. Там он был уверен, что останется невредим. И все казалось игрой. Тогда он верил в свое абсолютное фантастическое бесстрашие. А тут испугался. Услышал вой сирен собственных самолетов, увидел комья летящей земли – и уже готов упасть на четвереньки.

Но ведь он знал план операции. «Аквила» пока не должна вступать в бой. Она грянет с небес, когда основные силы варваров вступят в сражение. И вдруг – штурмовики. Значит, Двенадцатый и остатки готских легионов почти не оказали сопротивления. И чтобы прикрыть отступление, Рутилий досрочно бросил в бой авиацию.

Постум пытался представить, что же творится там, за рекой. Там, куда он мчался на своем внедорожнике. Откуда долетал непрерывный грохот, и небо над полем было расчиркано черными полосами едкого дыма. На мгновение он представил, что видит поле с высоты, а внизу – пятнистые коробочки, сбившиеся в кучу. Они испускают потоки черного дыма, будто хотят отравить все вокруг перед смертью. Другие упорно продолжают ползти. И между зелеными крупными тараканами мечутся уже совершенно крошечные букашки. Постум попытался развернуть машину и снизиться, чтобы прихлопнуть каждую броненосную тварь поодиночке. Но машина, вместо того чтобы плавно пойти вниз, дрогнула и стала падать камнем. Земля неслась навстречу с бешеной скоростью. Мелькали желтые и зеленые пятна, а противные тараканчики вдруг превратились в стальных чудовищ. А в кабине штурмовика все заволокло плотной пеленой, и стало нечем дышать. Постум открыл рот, чтобы глотнуть побольше воздуха, и наваждение пропало. Он вновь был далеко от схватки и в безопасности. Почти.

Постум посмотрел на своих спутников. Они почему-то не боялись: ни Крот, ни Гепом. И преторианцы не боялись. Постум сделал несколько глубоких вдохов и постарался сесть как можно прямее.

– Гляди-ка, одного подбили, – сказал Гепом, и ткнул пальцем в летящий низко самолет, за которым стлался хвост густого дыма.

Самолет был римский – Постум разглядел нарисованных золотых орлов на его крыльях. Но только это был не штурмовик. Куда меньших размеров. И кабина герметичная. Разведчик. Самолет был уже у самой земли, шасси выпущены, пилот собирался сесть на поле.

– К нему! – крикнул Постум, сам не зная, зачем рвется к этой подбитой машине.

Спасти пилота? Может быть.

Машина проехала несколько футов и вдруг подпрыгнула, шасси сломались, будто игрушечные, самолет врезался носом в землю и взорвался. Постум выпрыгнул из внедорожника и кинулся к горящему самолету. Преторианцы за ним – то ли собирались помочь, то ли, наоборот, намеривались помешать императору совершить глупость. И тут стали взрываться боеприпасы. Пуля ударила одного из преторианцев в броненагрудник и пробила насквозь. Все, не сговариваясь, рухнули на траву. А над их головами свистели пули.

«Парень в самолете сгорит», – подумал Постум и заставил себя подняться.

Что-то мешало дышать. Что-то, давящее на горло и грудь. Заставляющее против воли гнуться к земле.

И тут Постуму показалось, что он слышит голос: «Сюда»!

Голос был слаб. Какой-то не мужской, а как будто женский или детский голос. И он вдруг вообразил, что там, в самолете, в самом деле ребенок. И пополз. А потом вскочил и побежал, пригибаясь. И вот он уже рядом с кабиной, откинул фонарь. Ухватил авиатора за куртку и рванул из кабины.

– Сейчас закончится. Сейчас все закончится… – бормотал он. А что должно закончиться – не знал. Он тащил парня за собой, а меч на боку ужасно при этом мешал. Так же, как и алый плащ, обшитый золотой бахромой. Ему почему-то чудилось, что плащ горит. Зачем он надел этот дурацкий плащ? Чтобы какой-нибудь монгольский снайпер мог его подстрелить и хвастаться, что убил императора Рима?

– Левый фланг… – бормотал авиатор. – Я не мог сообщить. Не работало радио. Конница… через болота… конница. Они выйдут в тыл.

– Эй, – крикнул Постум гвардейцу, – помоги!

А потом – вдруг удар в спину и следом – жгучая опрокидывающая боль. Какая нелепость! Какая чушь!

II

– Прибыло пополнение в когорту ветеранов, – сказал Квинт весело.

– Сколько вас? – спросил Неофрон.

– Двое. Я и Деций.

Неофрон смерил Элия взглядом.

– Раньше ты был более ловок и более резв, Деций. – сказал трибун. – Даже не верится, что ты совсем недавно выступал на арене и все время побеждал. Говорят, ты не проиграл ни одного боя в Северной Пальмире? – в словах его не было насмешки. Неофрон говорил вполне серьезно, оценивая возможности своего легионера. За прошедшие годы Неофрон почти не изменился. Разве что оттенок кожи стал еще темнее, да ежик волос на голове теперь отливал серебром.

– В те дни я взял в долг силу у Логоса, – объяснил Элий причину своего поразительного успеха. – Но ее пришлось отдать.

– Жаль. Сейчас немного божественной силы тебе не помешало бы. Нас ставят на правый фланг. Там будет самое пекло. Пожарче, чем у стен Тартара. Дело может дойти до рукопашной.

– Я бегаю хуже прежнего, – заметил Элий. – Но руки сильны.

– А как насчет умения орудовать лопатой? Рутилий велел рыть противотанковые рвы. Сынишка нашего трибуна. Но на папашу не похож. Иное племя. Кстати, ты читал мою «Пустыню– XXXII»?

– Представь, нет.

– Жаль. – Неофрон похлопал Элия по плечу. – Я прогнозировал новую войну, схватки танковых легионов и соперничество разведок. К сожалению, молокосос Рутилий мою книгу тоже не читал. А Бенит прочел, но лишь как развлекуху. Жаль… Он мог бы спасти легионы. А теперь за лопаты! – повысил голос Неофрон. – От того, насколько глубокие будут рвы, зависит, будем ли мы лопать кашу завтра вечером. И пусть каждый забудет о плене. Варвары отрежут вам носы, потом тестикулы, а потом уложат на землю и задавят танками.

– Это правда? – шепотом спросил Элий.

– Ты хочешь снова в плен?

– Нет… – отрицательно покачал головой бывший Цезарь.

– Я тоже не хочу. Значит, то, что я говорю – правда.

III

– Еще немного, – отозвался медик.

Местная анестезия не успела подействовать до конца – Постум чувствовал боль. Когда скальпель хирурга проникал глубже. Острую боль, от которой плавилось все внутри, а тело превращалось в студень. Но хирург не стал ждать, пока ткани окончательно онемеют. Когда осколок рванули наружу, Постуму показалось, что вместе с металлом из его тело выдергивают кусок мяса, он зарычал и подался вперед, и лишь ремни его удержали. А потом он стал проваливаться в пустоту. Она напоминала черную мятую бумагу, и ее острые края резали плоть. Она вся была – острие. Запах нашатырного спирта смыл черный налет, и Постум выплыл назад – в явь, на яркий свет, к острым запахам лекарств и стонами раненых.

– Ну, можешь встать? – спросил медик. – Рана-то ерундовая.

Повязка не давала пошевелить правой рукой. Двигаться не хотелось. Ничего делать не хотелось. Было одно желание – заползти в какую-нибудь щель и выжить.

– Еще укол, – прошептал он распухшими непослушными губами. Ему казалось, что губы шлепают друг о друга, как две подушки.

Медик повиновался. Зеленая его туника была забрызгана бурым. Самое мерзкое, что Постум ранен в спину. Теперь все будут судачить о том, что император ранен в спину.

– Крот!

Преданный охранник тут же возник рядом. Держась здоровой рукой за могучее плечо Крота, Постум шагнул из палатки. Показалось, что он шагнул в пустоту и летит, летит. Но Крот ухватил его за руку и удержал от падения.

Гепом подхватил с другой стороны с ловкостью и проворством гения. Хорошие у него ребята. Прежде вместе пировали. А теперь вместе пожаловали в Тартар. Бенит – идиот. Все идиоты. И Постум – тоже.

– Представляешь, этот разведчик, которого мы спасли, сообщил, что монголы перешли реку в брод на конях выше по течению и решили зайти нам в тыл через болота, – захлебываясь, рассказывал Гепом. – Там дорог нет – одни тропы, танки и артиллерия не пройдут. А лошадки проскачут. Если бы не этот парень и не ты… они незаметно очутились бы у нас за спиной. А так наша артиллерия их накрыла. Стреляли шрапнелью. Снаряды рвались на высоте двадцати футов. Всадников разрывало на части, а лошадей калечило. Ты бы слышал, как кричат лошади… Именно кричат…