Текст книги "Челябинск. Любимых не выбирают"

Про хоккей, что ли

Один из читателей, купивших первое издание настоящего альманаха, упрекнул меня в отсутствии сведений о команде «Трактор». Даже не сведений, а вообще какого бы то ни было упоминания о прославленной хоккейной школе, подарившей стране множество замечательных спортсменов. «Как можно писать о Челябинске и не обмолвиться хотя бы парой слов!»

Ну, что я могу сказать… Справедливо. Но вот в чем петрушка: несмотря на то, что я вырос в семье, где процветал культ спорта, сам я человек далеко не спортивный. Я не то чтобы не фанат, я даже не болельщик в традиционном понимании, хотя в общих чертах в спорте разбираюсь и даже смотрю трансляции с зимних Олимпиад. Конечно, я мог бы делегировать написание статьи о «Тракторе» человеку сведущему, но ведь они, эти «сведущие в спорте», накатают такую простыню, что одолеть ее смогут только такие же сведущие. А сборник у нас демократичный, адресованный самому широкому кругу читателей, и узкопрофессиональных статей я старался избегать. Поэтому пишу сам, с позиции простого обывателя, который время от времени встает на коньки.

Да, представить историю Челябинска без «Трактора» невозможно. Все эти имена до сих пор на слуху: братья Макаровы, Быков, Герасимов, Тыжных, Суханов, Мыльников, Стариков, Цыгуров, Белоусов… Это лишь те, кого я помню с детства. В новом поколении звезд я путаюсь. Знаю только Бэйлина и Вилла (ага, простые южноуральские парни).

Были у клуба взлеты и падения. Были бронзовые медали чемпионатов СССР и Межнациональной хоккейной лиги. Был обидный вылет из Суперлиги в Высшую, где «Трактор» прозябал долгие семь лет. Тогда болельщики совсем уж приуныли и почти потеряли интерес к нашему хоккею (кажется, именно тогда, в начале нулевых, и я перестал следить за трансляциями матчей). Триумфальное возвращение в первый эшелон в 2005 году тоже не принесло особой радости, но как-то худо-бедно наши ребята удержались, а позже под руководством Валерия Белоусова почти дотянулись до Кубка Гагарина, уступив в финале КХЛ московскому «Динамо».

Не буду выкладывать энциклопедические данные. Всю эту информацию вы можете найти самостоятельно. Скажу лишь, что смотреть челябинский хоккей мне однажды наскучило. Отошел я как-то от всего этого…

Ныне всё иначе. Пришли деньги, отстроили современную спортивную арену, приехали легионеры, пошла большая игра. С переменным успехом, конечно, но пошла. По сравнению с тем, что мы видели лет пятнадцать назад, небо и земля. «Трактор» ожил. И, кажется, я снова начинаю следить за чемпионатом.

Кстати, сто лет не ходил смотреть хоккей живьем. Причина в том, что мне не хватает телекомментатора. Когда он бубнит что-то за кадром, даже если ему сказать особо нечего и он просто несет околесицу, пересказывая то, что мы и сами видим, это создает некий комфорт. Домашний комфорт. Дома в паузе ты можешь сходить в туалет, перекурить, налить себе чаю, и комментатор будет бубнить дальше. Во дворце же ты зажат со всех сторон болельщиками, а с площадки доносится только сухое щелканье клюшек. И всё.

Но это моё субъективное мнение.

P.S. Время от времени раздаются реплики: а стоит ли каждый сезон тратить миллиард с лишним на то, чтобы двадцать оболтусов катали по льду деревянными палками кусок резины? У нас больниц не хватает, врачей, детских садов, дорог нормальных нет, а вы тут резвитесь…

Такая точка зрения имеет право на существование. Но мне кажется, что даже в трудные времена должно быть что-то помимо хлеба насущного. «Трактор – Челябинск» – это бренд с более чем полувековой историей. И если ребята когда-нибудь возьмут Кубок Гагарина, это будет еще одной заявкой на то, чтобы стряхнуть с себя образ депрессивной провинции.

В спину уходящему

Зарекался я писать о политике в нашем народном сборнике, однако мы живем в России, и даже если ты не интересуешься политикой, то она тобой вполне может заинтересоваться.

Перед установкой памятника бывшему губернатору Петру Сумину в Челябинске развернулась дискуссия. Предметами спора стали как эстетическая составляющая (в каком месте его поставить), так и идеологическая (стоит ли ставить вообще). Заслужил ли Петр Иванович чести быть увековеченным в бронзе?

Подтянулась тяжелая артиллерия аналитиков и политологов. Задались вопросом: кто у нас вообще из губернаторов заслуживает доброго слова, а кого надо не просто забыть, но и предать анафеме? Стали загибать пальцы.

Вадим Соловьев, приступивший к исполнению своих обязанностей аккурат после падения Советского Союза, говорят, был неплох. В чем именно, мало кто помнит, но неплох. Вообще, время тогда тяжелое было, нищета, падение производства и доходов населения, криминал – черт ногу сломит. Кто бы работал безупречно?

В середине девяностых в ожесточенной предвыборной схватке (были же такие!) Соловьев проиграл Сумину. Петр Иванович занимал пост рекордные четырнадцать лет. Чем запомнился он? Сторонники перечисляют: ледовый дворец «Уральская молния», новый Краеведческий музей, арена «Трактор»… Этого достаточно, чтобы войти в историю? Пожалуй. Всё остальное обыватель предпочитает оставить за скобками с формулировкой «А кто у них там кристально чист?». Важно то, что можно увидеть своими глазами и пощупать.

Далее идет Михаил Юревич, который в должности мэра Челябинска был с Суминым в контрах. Тут всё однозначно – «дорожная революция». Поначалу она вызвала бурю восторгов автомобилистов, и приезжие из соседних городов восхищались: «Мама дорогая! Взлетные полосы, а не дороги!». Со временем выяснилось, что широченные дороги по всему городу – это бомба замедленного действия. Тротуары сузились, куда-то стала пропадать зелень, кругом один асфальт и бешеные скорости. Водители на таких магистралях расслабляются, носятся как ошпаренные. Опять же пробки. Эксперты стали робко подавать голос: это парадокс, но расширение дорог с целью избавиться от заторов приводит к обратному результату.

Увы, фарш невозможно провернуть назад. Возвращать магистрали в прежнее состояние – это снова вбухивать миллиарды рублей. Да и выглядит глупо.

Внезапная отставка Юревича в 2014 году взорвала информационное пространство. Я прекрасно помню тот январский вечер. Вернувшись со смены домой, я разгрузил пакет с продуктами и уже предвкушал сытный ужин под сериал, как вдруг раздался телефонный звонок нашего главреда, вернувший меня на землю. Пришлось вызвать такси и мчаться обратно на радио «Комсомольская правда». Впереди меня ждал изнурительный трехчасовой прямой эфир, посвященный окончанию эпохи Михаила Валериевича.

Знаете, что любопытно? Из всех звонков слушателей в тот вечер процентов восемьдесят носили негативный характер. Есть у нас такая «забавная» традиция – бросать камни в спину уходящего. Да, некоторые уходящие достойны хорошего пинка вдогонку, но вы уж будьте последовательны, господа хулители: если до сих пор вы человека вылизывали и не скупились на дифирамбы, то либо продолжайте в том же духе, либо помолчите. Бить лежачего легко, особенно когда официально подан сигнал – уже можно!

На Бориса Дубровского мы тоже возлагали надежды. Вообще, каждую новую метлу мы встречаем как манну небесную: «Вот уж теперь заживем по-человечески!». Но когда надежды наши не оправдываются, мы злимся вдвое сильнее. Наверно, в том числе и на себя.

Открытие бюста П. Сумина. Фото: интернет

Верю ли я?

Позвонили в дверь. Я обычно не открываю. В подъезде есть домофон, а у меня есть мобильник. Те, кто без предупреждения нажимает кнопку дверного звонка, едва ли меня заинтересуют. Скорее всего, это либо торговцы молодым картофелем, либо кандидаты в депутаты райсовета, которым до зарезу необходимо мое благословение.

Но этот звонок застал меня крайне расслабленным и потерявшим бдительность. Я выходил из ванной, свежий, бодрый, в прекрасном расположении духа. Отчего бы, думаю, не открыть дверь незнакомым людям. Может, им помощь нужна, может, на электросчетчики хотят взглянуть. Тем более что звонили очень уж настойчиво, будто имели основания подозревать мое присутствие на месте.

Шел к двери и напевал что-то из Паваротти, хотя по-итальянски знаю только «грация» и «спагетти». Открыл. Две молодые, лет по двадцать с копейками, девушки. Улыбаются мне так, словно ждали встречи всю свою сознательную жизнь. А я, грешным делом, когда вижу таких умильных девушек, немного тушуюсь. Возрождается что-то в душе, хочется писать стихи. Почему так глупо устроен мужчина, скажите на милость?

В общем, стоят, смотрят, хлопают ресничками. Смотрю и я, ожидая реплики. И дожидаюсь:

– Здравствуйте! Можно задать вам один вопрос? Верите ли вы, что добрая книга может помочь построить крепкую семью?

И показывает обложку с распятием. Я в ту же секунду сдуваюсь, как плохо перевязанный воздушный шарик.

Чудны дела твои, Господи. Девушка, едва получившая право голосовать, с Библией в руках на лестничной клетке пытается раскрыть секрет семейного счастья. Милая, я бы поговорил с тобой лет через двадцать. Или даже тридцать. Впрочем, не уверен, что и тогда буду готов к разговору.

– Не сегодня, – отвечаю.

– Но сегодня же воскресенье! День, когда хочется думать о духовности.

– Я бездуховен. Разведенный грешник, падшая личность. Меня уже не спасти.

Девушки с грустью вздыхают.

– Очень жаль. Мы помолимся за вас.

Георгий Фризен. Грузовик и огуречное мороженое

Был при случае в Питере. Решил встретиться с тремя старыми приятелями, с которыми когда-то вел общие дела на дистанционке. Заказали столик в хорошем ресторане на Дворцовой набережной (друзья мои – люди щедрые и хлебосольные, в чебуречную не поведут). Вечером сели в отдельной кабинке, хлопнули по маленькой. Потом еще по одной. Потом еще. Официант подал какие-то дивные закуски.

Как водится, пошел разговор за жизнь – чем живешь, куда продвинулся? А я человек скромный, торгую оргтехникой и аксессуарами, езжу на бюджетной иномарке и обитаю в обычном панельном доме на северо-востоке Челябинска. В общем, отвечаю:

– Так, ничего особенно не изменилось. На загородные хоромы пока не накопил, живу в полуторке…

Тут один из друзей, Витя Егоршин, человек шебутной и на эмоции не жадный, спрашивает:

– В кабине или в кузове?

– В смысле?

– Во время войны грузовики такие были, полуторки.

Тут до меня доходит: в разговоре всплыл локализм – слово, которое используют жители какой-то определенной территории.

– Не-не, так у нас на Урале называют однокомнатные квартиры.

Приятели мои из соображений такта молча покивали, и только неутомимый Витя отметил:

– А у нас их называют «однушками». Забавные вы там у себя на Урале.

Мы немного помолчали. Тем временем принесли горячее – кажется, это была осетрина. Слава Румянцев, самый толковый и добродушный из трех, разлил еще по рюмашке. Кеша Романов, похожий на шар для боулинга, переглядывался с Витькой…

И тут я чего-то взъелся на них. Мы были не так чтобы не разлей вода, виделись редко, общались в основном в сети – парни помогали мне с поиском выгодных поставщиков и налаживанием других полезных контактов. В Челябинске они никогда не бывали. Вроде все у нас было ровно, но почему-то питерцы не позволяли мне забыть о ментальной пропасти между нами. Пусть это выражалось в мелких подколках, иронии и безобидных шутках, но иной раз было чертовски неприятно. Внезапно мне стало казаться, что и вылазка в этот респектабельный ресторан – всего лишь элемент стёба, а не проявление радушия.

Мы еще выпили, поговорили о детях и женах, о футболе и политике, о курсе валют и последней модели айфона. Обычная мужская ерунда. Но мое уязвленное самолюбие дало о себе знать. Дождавшись паузы, я выпалил:

– А еще у нас делают томатное мороженое! Прикинь, Витек!

Компания притихла, а Витя, ехидно приподняв бровь, поинтересовался:

– Из помидоров, что ли?

– Из них самых.

– Хм. А огуречное есть? Из кабачков что-нибудь? Свекла там, рожь, вот это всё? Морковка опять же.

Я всё больше распалялся – прямо пропорционально сарказму Виктора.

– Насчет огуречного не знаю, но вот эти ваши «греча», «шаверма», «поребрики» и «парадные» не хуже моей «полуторки» будут. «Кура», «колготы», «шкапчик», блин… будто в лужу пернули… Всё, я курить.

Никого не дожидаясь, я вышел на крыльцо ресторана. Опускался вечер, один за другим зажигались городские огни, недалеко тихо шелестела Нева. Я понемногу успокаивался.

Ужин закончился вполне себе мирно. Мы накатили еще, закусили, посмеялись. Потом прошлись немного по набережной и, наконец, распрощались. Я вернулся в гостиницу в прекрасном расположении духа. Правда, долго не мог уснуть. Не давала покоя одна мысль: отчего мы все такие… закомплексованные и дерганые, что ли? Какое мне дело, что их смешат наши челябинские полуторки и томатное мороженое?

Все это слышно по радио

Говорят, люди у нас черствые и грубые.

Не все и не всегда.

Спешил я как-то на утренний эфир «Радиомоста Челябинск-Екатеринбург» (была такая веселая и легкомысленная программа с участием студий двух соседних городов). Дорога привычная, выверенная, помех в семь утра почти никаких.

Но раз в год и палка – гранатомет.

Есть на кольце у дворца спорта «Юность» одна коварная остроугольная «коса» с высоким бордюром – ее выносит по Свердловскому проспекту в сторону Ленина аккурат у трамвайных путей. Траектория у меня была давно рассчитана, мог почти вслепую огибать, но в то зимнее утро меня подрезали, и я со всей дури, не рассчитав угол захода, налетел левым порогом на острие косы. Сел на бордюр крепко, перекрыв корпусом своего китайца трамвайные рельсы.

До студии уже рукой подать – двести метров всего – но программа должна вот-вот начаться. Шок и трепет. Я, понимая, что не успеваю, звоню напарнику по эфиру Саше Дыбину: «Начинайте без меня, я тут надолго».

Тем временем перед моей машиной выстраивается колонна трамваев с проспекта Ленина. Водитель переднего вагона, тетушка за пятьдесят, мрачно констатирует: «Попал ты, молодой человек. За простой каждого вагона – штраф. Слезай быстрее».

Минут десять хожу вокруг машины, курю и названиваю эвакуаторам.

И тут происходит нечто.

Подлетают ко мне две иномарки, паркуются рядом, затрудняя и без того проблемное движение. Выходят из них парни, осматривают, почесывают головы и обращаются ко мне по имени:

– Проблемы, Рома?

А я их впервые вижу.

Оказалось, что мои коллеги в прямом эфире Челябинска и Екатеринбурга устроили реалити-шоу «Спасти рядового Грачева» – бросили клич ко всем, кто едет мимо кольца на «Юности», помочь бедолаге. Услышали многие, первые двое сумели припарковаться, остальные проезжали мимо, приветственно сигналили и махали руками.

Спасли меня оригинально: поскольку ни вперед, ни назад я сдвинуться не мог, парни подцепили мою машину тросом к трамваю, а тот включил заднюю. Так бочком и соскребли меня с бордюра, оторвав левый порог.

Душевные оказались парни. Трос подарили, долго благодарили за эфиры и пожимали руки.

Вот она, слава, подумал я. И вот оно – радио.

Получи, братан, гранату!

В изгороди Челябинского военного автомобильного училища была дыра. Точнее, два прута в секции напротив хоккейной коробки изгибались так, что между ними запросто пролезала подростковая голова. За головой, разумеется, обязательно пролезет и тело.

Основная территория училища – Красные Казармы, об исторической ценности которых мы тогда не подозревали, все эти плацы и прочее, – нас не привлекала. Мы тусовались в самом углу на спортивной площадке или ползали по полосе препятствий. Рядом с хоккейной коробкой стояли два деревянных танка, от которых были прорыты небольшие подземные лабиринты метров на десять-пятнадцать. Мы ни разу не видели, чтобы их как-то использовали курсанты, но вот местная молодежь отрывалась там по полной, когда не было шухера.

Не помню, откуда у нас взялись учебные гранаты. Возможно, нашли в подземных тоннелях (там вообще было полно всякого добра, включая кучи засохшего навоза). Тяжелые такие куски металла: если по башке прилетит, «совсем мертвый будешь».

Наша любимая забава – бросаться «с голой грудью» на танк. Один из нас прятался в деревянной конструкции, высовываясь из люка, а другой издалека бросал в него гранату. Смысл игры заключался в том, чтобы тебя этой болванкой не пришибло. Торчишь из танка, смотришь на летящую в тебя смертоносную штуковину и в последний момент уворачиваешься. Точность бросков оставляла желать лучшего, но все равно было страшно. Адреналин!

Однажды я чуть не поседел (в четырнадцать лет!). Из танка торчал мой двоюродный брат. Я бросил гранату. Она описала идеальную дугу… и нырнула аккурат в люк – за мгновение до того, как в него нырнул братец.

Грохот, сдавленный крик. И тишина.

«Попал, – подумал я, и сердце у меня провалилось в кроссовки. – Убил».

Медленно подошел к танку, забрался на башню, заглянул вниз.

Брат сидел на полу, шмыгая носом. Граната валялась рядом. Крови вроде не было.

– Ты живой?

Он поднял голову.

– Да. Просто, знаешь, представил, насколько жутко на настоящей войне…

Оказалось, что кусок металла весом в килограмм пролетел в сантиметрах от его уха.

Больше мы в эти игры не играли.

А в пейнтбол меня и сейчас не затащишь.

Забор «Автомобилки». Где-то здесь была прореха. Фото: РГ

Носки в железной банке

За свою почти тридцатилетнюю трудовую карьеру я лишь однажды и очень недолгое время занимал обычную «гражданскую» должность. Эти полтора месяца осени 1997 года прошли в только что открывшемся элитном магазине «Гостиный двор» на перекрестке Коммуны и Елькина.

После окончания курса в учебном центре, готовящем продавцов-консультантов, пристроили меня на практику в отдел элитных немецких часов марки «Hermle» (первый этаж, конец коридора налево). В ассортименте – напольные часы по цене до двенадцати миллионов неденоминированных рублей, чуть подешевле настенные и совсем уж простые, но симпатичные, настольные. За полтора месяца я продал только штук пять последних, и это даже хорошо: роскошные напольные экземпляры за день до открытия магазина распаковал и установил специалист из Москвы, которому я лишь ассистировал, и если бы кому-то из челябинских толстосумов приглянулся даже самый простой немецкий часовой шкаф с гирьками, я не смог бы провести предпродажную подготовку – сломал бы что-нибудь и влетел на деньги.

Полтора месяца я отчаянно скучал. С утра и до вечера в магазине играли два закольцованных сборника Элтона Джона и Криса де Бурга. Как следствие, до сих пор при звуках «Sacrifice» или «Here Is Your Paradise» у меня срабатывает мышечная память и я снова ощущаю себя продавцом, которому целый день некуда присесть и нельзя перекурить.

Я впал в уныние. Вот они, трудовые будни обычного человека – пять дней по двенадцать часов стояния в позе футболиста в «стенке» и два выходных в среду и субботу. Это конец…

От скуки меня спасали болтливый охранник и девчонки из обувного отдела напротив. Там дела шли бойчее: итальянские туфли пользовались спросом. В этом отделе я впервые в жизни увидел носки в жестяной банке по цене сто тысяч рублей (для сравнения – пачка сигарет тогда стоила от двух с половиной тысяч). В отсутствие администратора девчонки позволяли мне поторговать башмаками и даже пару раз пустили за кассу.

В ту осень я специально для магазина приобрел первый и последний в своей жизни костюм. Изредка надевал его вплоть до поступления в ЧелГУ, сфотографировался для обложки первого магнитоальбома, но потом повесил в шкаф.

P.S. Ничего не имею против магазина. Это всего лишь моя личная история. А советы «заняться нормальным делом» я слышу до сих пор.

Басурмане

Воскресенье. Пасха. По узкому тротуару улицы Чичерина от Комсомольского проспекта до Победы строем идут, пританцовывая, кришнаиты – длинная колонна пестрых и довольно шумных молодых людей. Песни, барабаны, звон колокольчиков, воздушные одеяния. Погода стоит такая, что впору в куртки теплые завернуться и кагору в честь праздника накатить, да и пейзаж вокруг так себе. А тут они – яркий ручей посреди серой весенней слякоти. Я иду позади колонны и скалюсь во всю небритую физиономию.

По встречной полосе шагают бабушка с девочкой лет пяти. Бабуля такая классическая, как с лавочки у подъезда, когда мимо молодая соседка в короткой юбке дефилирует. А внучка – юркая, любопытная, глядит во все глаза. Кто-то из кришнаитов с хвоста колонны протягивает ей чупа-чупс.

Парочка поравнялась со мной. Слышу короткий диалог:

– Баба, а кто это?

– Басурмане, – шипит бабуля. – Нехристи. Выброси конфету-то, еще отравишься…

Но девочку на арапа не возьмешь. Молниеносно развернула чупс и сунула в рот. А потом еще долго оглядывалась на колонну, пытаясь оторваться от бабкиной руки.