Текст книги "Оливье"

20:47. Собака не лает

Сергей Круглов возился с магнитолой, для чего пришлось занять водительское кресло. Он почему-то долго не мог на это решиться. «Перестань, Косой, – уговаривал он себя, – мужик преставился всего пару часов назад, он же не три дня в этом кресле мертвый просидел. В чем проблема?»

Но что-то останавливало.

Нечто похожее с ним случилось на съемках одного малобюджетного боевика, еще на заре карьеры, когда его с трудом узнавала даже консьержка в родном подъезде. По сюжету, герой Круглова, молодой и недотепистый участковый в маленьком сибирском городке, пал смертью храбрых в схватке с мафией местного овощного рынка. Для населенного пункта размером с поле для гольфа это было большое событие, так что похороны решили провести с размахом. От Круглова требовалась самая малость – несколько минут полежать в гробу с каменным лицом.

– Нужны крупные и средние планы, – увещевал режиссер, – муляжом не отделаемся.

– Может, мы легенду придумаем? – сопротивлялся Сергей. – Пусть ему типа патологоанатом в морге на лицо банку кислоты прольет! Или, например, его взорвали в машине и взрывом голову снесло. Крышкой закрыли – и все дела.

– Серега, мы уже смонтировали сцену, где ему отстреливают яйца. Ты анатомию в школе учил? Ложись давай!

– Саныч! – скулил тогда еще молодой и не очень опытный актер. – Я тебе бесплатно в эротической сцене отработаю! «Горбатую гору» изображу! Зоофила сыграю!

– Круглов, не буди во мне зверя! Яша Цапник лежал, Гэри Олдман лежал, Наташа Варлей вообще на нем летала! Бегом на площадку!

Пришлось подчиниться.

Как назло, съемки сцены затянулись – то свет не так выставили, то камера взбрыкнула, то массовка разбежалась. Пролежал Серега в ящике в общей сложности полтора часа. Если бы не ассистентка, подносившая ему кофе, в которое тайком капала коньяк, это были бы самые долгие полтора часа в его карьере…

– Как успехи?

К кабине подошел Антон с наполненным стаканом и тарелкой с бутербродами.

– Мертвяк, – отозвался Сергей, продолжая нажимать на кнопки магнитолы. – Ставил на автопоиск – один сплошной шум, даже телеканалы не попадают.

– А в других диапазонах искал?

– Да. Без толку.

Сергей ткнул пальцем еще пару раз, щелкнул по тускло мерцающему дисплею и бросил это занятие.

– На, замахни, – Антон протянул стакан, – а потом поделишься своими мыслями.

– У меня нет мыслей, а Пуаро у нас ты.

Пока Сергей пил и закусывал, Антон оглядел салон. Пассажиры потихоньку объединялись, кучковались, беседовали. Если так и дальше пойдет, то особых проблем с организацией возникнуть не должно.

– Ну, так что думаешь? – спросил Сергей, возвращая стакан.

– Чертовщину всякую думаю. Как в нору провалились. Без телефонов, без спутников, ни одной живой души за два часа. Хоть бы собака деревенская гавкнула, что ли.

Сергей предпочел не комментировать. О таинственных огнях в лесу, намекавших на возможное присутствие людей, они с Наташей пока никому не говорили. Кстати, интересный вопрос – почему?

– Вариантов немного, – продолжил Антон. – Либо ждать утра и надеяться, что уж утром-то мир проснется, либо кого-то отправлять… вон туда.

Он указал на дорогу за стеклом, уходящую в темную глушь. Сергей подумал, что едва ли найдется желающий отправиться туда пешком.

– Луна уходит, скоро свет останется только рядом с автобусом.

– Тогда не посади аккумулятор, запустись.

Сергей повернул ключ зажигания. Двигатель мерно загудел.

– Бензина чуть меньше половины. Может, попробовать выкарабкаться? Хоть на трех дисках, но куда-нибудь доковыляем потихоньку.

– Хм, попробуй. – Антон обернулся к салону. – Так, друзья, придержите пока посуду и сами зафиксируйтесь, мы попытаемся тронуться.

Сергей ощупал набалдашник рычага переключения передач.

– Где тут у него задняя… так, кажется, вот…

Он выжал сцепление, воткнул реверс.

– Сильно не дергай, аккуратненько.

Автобус напрягся, как летающий Икран с планеты Пандора, к которому аватар Джейка Салли прицепил свою косичку. Двигатель начал подвывать. Когда Сергей мягко отпустил педаль сцепления, машина слегка подалась назад, отползла на метр, но тут же принялась шлифовать снег. Под днищем что-то звякнуло.

– Слушай, ну его нахрен, этот крейсер! – Сергей вернул рычаг на нейтралку. Автобус мягко ткнулся мордой в снег и успокоился.

– Ладно, брось. Не глуши пока, погреемся. Надеюсь, до утра бензина хватит.

– Ты говорил, что нас хватятся раньше. Мы ж вроде как потерялись.

– Говорил. Но я уже ни в чем не уверен. – Антон вынул из кармана двухсотграммовую бутылку коньяка. – Тебе еще плеснуть? Или к народу присоединимся?

Сергей выглянул из-за перегородки, поглядел на пассажиров.

– Я сорок лет на одном месте отработала! – проповедовала Татьяна невольной пастве. – Сорок лет бухгалтером! Как после школы пошла учиться, так и до самой пенсии. А что делать, семью-то кормить надо было…

Сергей отрицательно покачал головой:

– Не, Антоха, давай тут. Только закуся еще достань.

Вне времени. Весельчак С.

Совершенно верно, сразу после школы деревенская девчонка Таня Усольцева уехала в город, но насчет необходимости кормить домочадцев она малость приврала. Семья не нуждалась. Более того, по советским меркам Усольцевы считались куркулями. Мать работала начальником крупнейшего в районе клуба – кино, кружки и секции, художественная самодеятельность, концерты артистов из области, поездки с народными ансамблями, фонды всяческие. Отец заведовал автомастерской при колхозе – ремонт, профилактика, запчасти налево и направо, горюче-смазочное добро, сторонние заказы. Времена стояли относительно вегетарианские, районный центр процветал, застраивался, расширялся. Отец с матерью говорили, что через пять-десять лет их Махмудово будет не узнать. До статуса мировой шахматной столицы дело, скорее всего, не дойдет, но соседям кузькину мать покажем точно. «Инда взопрели озимые, понимаешь».

Однако Танька все равно уехала. Как закончила школу, так почти сразу и умотала за своим городским ухажером Геннадием Гришиным – студентом, которого прислали из аграрного института на практику. Хорош был парнишка, умен, кучеряв, мускулист, стильные штаны носил и рубашку модную, лаковые штиблеты на босу ногу, по-английски разговаривал. Не жаден опять же – бывало, в сельпо целую сумку накупит выпить да закусить, а потом с ребятами и девчатами на берегу местной речушки Хлюпалки посиживает вечером, песни под гитару поет, да не абы какие, а иностранное всё, про Мишель и про Давеча.

Влюблены в него были местные молодухи до сырости промеж ног. Соревнования устраивали за право посидеть рядом на речных променадах, космы друг другу выдирали, на танцах жопами толкались, лишь бы на глаза ему попасться. Правда, на танцах Генка со временем появляться перестал. Поговаривали, что местные пацаны его поздно вечером возле общежития для командировочных подловили да накостыляли. Дело обычное, немудреное. У мужиков-то с соперниками разговор короткий: моя, мол, женщина – и хрясь промеж глаз! Женщину никто обычно не спрашивает, чья она будет, тут главное раньше и сильнее промеж глаз засветить.

И как же она, Танюха Усольцева, захомутать-то его сумела! Простая, как три копейки, хоть и дочь зажиточных сельских интеллигентов, конопатая, зубы неровные, ноги косолапые… хоспаде, страшная, как жизнь при капитализме – и вот поди ж ты! Сам прибежал персонально к ней как-то вечером, камешек в окошко бросил, на речку позвал. Пойдем, говорит, рассвет вместе встречать, я тебе «Давеча» спою.

Пошла. В окошко тихонько вылезла и за Генкой вперед трусов помчалась. Там же на берегу ему впервые и отдалась без остатка, а отдавшись – уже не отпустила…

…Да, совсем не отпустила. Женила на себе, хотя Генка, вскоре распознав сущность ее простую и прозрачную, как бутылка из-под кефира, слинять пытался. Не успел – первенцем Таня забеременела. Сыграли свадьбу, ударили в бубен. Всё как у людей.

Не отпустила и спустя тринадцать сытых обывательских лет, когда преподаватель агроинститута Геннадий Гришин к другой женщине уйти попытался, к своей коллеге. Точнее, физически-то он ушел, даже вещи не взял, только щетку зубную да мелочь на трамвай сунул в карман. Оставляй, говорит, квартиру себе и детям, холодильник с радиолой и телевизором, гарнитур польский с фарфором и хрусталями, ковер узбекский, собакой обоссаный, сережки свои золотые хоть в пупке носи… в общем, все оставляй, только исчезни с глаз моих долой и из жизни уйди, гангрена ты толстожопая, видеть и слышать тебя не могу, повеситься от твоего голоса хочется!

И усвистал, гаденыш… но не так проста была Татьяна Усольцева. Своего мы не отдадим никому, никакой фильдеперсовой сучке с высшим образованием, даже если это «свое» самой уже не надо.

Почему все так случилось? Ведь жили не хуже других.

Это подруга семьи застукала Геннадия с бабой. Случайно вышло. Ехала на смену, но на автобус, идущий до металлургического комбината, опоздала, а следующего полчаса ждать на остановке не захотела, решила чаю выпить. Зашла в ближайшее к перекрестку кафе «Пчелка», а там Геннаша со своей сидит, за руку ее держит и в глаза смотрит. Не успела подруга отвернуться, обнаружила себя.

Вечером дома Геннадия ждал страшный суд. Сыновья в комнате своей спрятались, собака, напрудив на ковер, под диван залезла, соседи убавили звук у телевизора, по которому «Петровку, 38» показывали. А Татьяна кухонным ножом для резки мяса перед носом мужа размахивала:

– Я ей кишки-то выпущу! Сидит уже, поди, пизду в ванне намывает! Что, помоложе да поумнее нашел, профессор кислых щей? Кафедра у него по четвергам! Масне, блять, с Бетховеным! Если бы не я, мудозвон, ничего бы у тебя не было!

Молча слушал ее Геннадий, корку хлебную грыз, а потом, когда в кровавых угрозах жена дошла до десятилетней дочери той женщины от первого брака, поднялся, прошел в комнату к мальчишкам, каждого обнял, поцеловал: «Я к вам приходить буду, а вы ко мне. Не судите строго, не могу я больше».

И ушел.

Через неделю Татьяна пригласила в дом какую-то бабку. Во все черное одета, как вдова Кащеева, лицо – что языческий идол деревянный. Мальчишки опять в комнате спрятались. Бабка села на кухне, разложила карты, рюмку водки замахнула, губами пошамкала.

– Фотографию давай.

– Чью?

– Обоих.

Татьяна дала – и мужнино фото, и бляди его, которое раздобыла через знакомых. Старуха на стол их положила, накрыла ладонями, глаза закатила и давай бормотать что-то на суахили. Тут самой Таньке страшно стало, засосало под ложечкой, холодком откуда-то потянуло.

Старуха открыла глаза.

– Не передумала? Грех-то…

Татьяна ответила не сразу. Возможно, в какой-то короткий миг она готова была отказаться от жестоких планов мщения. Вспомнила, как они всей семьей, вчетвером, в Сочи ездили по профсоюзным путевкам, килограмм морских камушков домой привезли. Как ночью в приемном покое больницы сидели, обнявшись, пока младшему сыну разбитую на качелях губу зашивали. Как в парке на лодке катались… Да много чего она могла вспомнить, жизнь-то, поди, не черно-белая!

Но оскорбленная женщина – это граната с вырванной чекой.

– А травить – это как?

– Водкой сопьется, вниз пойдет, упадет, не поднимется.

– А она?

– А вот из-за ей и сопьется. Ну, чего?

Татьяна махнула рукой. Пусть не будет ему счастья без нее. Это правильно, это честно…

…Давно дело было. Геннаша уж лет десять как на кладбище покоится, всеми позабытый. Могилка даже без ограды, без надгробия – только прогнивший деревянный короб да камень. Любовница его бог знает где хвостом крутит. Может, тоже преставилась. А у Татьяны – дети, внуки, почет и уважение. Вот сейчас она к внучкам-то в гости и едет с гостинцами. Все путем.

Где-то там. Пятьдесят

– Не спи, замерзнешь!

Натаныч толкнул Леонида в плечо.

– А? Чего?

– Храпишь громко, говорю!

Лёнька выпрямился в кресле, протер глаза, зевнул.

– Блин, ночью соседи спать не давали, у их ребенка зубы режутся, а в этих новых домах стены картонные.

Молодой посмотрел на часы, глянул за окно. Метель не унималась.

– Пятьдесят идем, – пояснил Борис. – Быстрее не могу, не видать ни хрена.

– Плохо. Сколько еще пилить?

– Да осталось-то меньше сотни. Тут другая фигня – руль гуляет. Ты утром не замечал?

– Кстати! Я думал, мне показалось.

– А не надо думать, надо сразу говорить, если кажется! Вот, смотри!

Натаныч покрутил руль вправо и влево, тот легко поддался, при этом машина от курса не отклонилась. Свободный ход был велик.

– Херасе! – сказал Лёнька. – Может, встанем, посмотрим?

– Где? Тьма египетская! Ладно, дойдем, не ссы.

Дворники работали без остановки, очищая стекла, но уже в двадцати метрах за снежной пеленой ничего не было видно.

Леонид прикрыл глаза и вскоре снова задремал.

21:15. Безумству храбрых поем Шопена

Стасик заглянул за спинку своего кресла.

– Вот где счастливый человек. Ничего не колышит.

Странный пассажир, которого называли Бортпроводником, продолжал спать, развалившись в своем углу и еле слышно посапывая. Шляпа все так же закрывала лицо. Черная рубашка под распахнутым пальто вылезла из брюк, нижняя пуговица расстегнулась, обнажая косматый пуп.

– Ты проверь его на всякий случай, – предложил Туликов. – Вдруг он тоже того, концы отдал.

– Этого нам еще не хватало. Не автобус, а катафалка.

Стасик протянул руку, шлепнул слегка по краю шляпы. Спящий не шелохнулся. Тогда Гисыч ткнул его в плечо.

– Эй, Ванга, ты живая там?

Бортпроводник всхлипнул и, не поднимая головы, ответил зычно:

– Я вас всех переживу! Нет ничего тайного, что не стало бы явным, Евангелие от Марка, четыре-двадцать два…

– Чего? – переспросил Стас. Человек в шляпе промолчал.

– Ладно, оставь его, – сказал Туликов. – Живой, уже хорошо. Пусть проспит свой гараж, как начальник отдела насекомых в кино у Рязанова.

– Новый год проспит, – вставила Татьяна.

Бортпроводник неожиданно пропел:

– Пять мину-ут, пять мину-ут, это много или ма-ало-о!

Закашлялся и умолк.

– Кстати, про Новый год, – сказала Татьяна. Она очищала мандарин, сбрасывая шкурки в пакет под ногами. – Уже меньше трех часов осталось. Так и будем тут сидеть?

К разговору присоединился Антон, подошедший со стороны кабины.

– Можно выйти на улицу и нарядить елку. Кстати, их вокруг полно, выбирайте любую.

Татьяна прервала свое занятие, уставилась на него с вызовом.

– Смеетесь?

– Нет, озвучиваю один из наиболее вероятных сценариев дальнейшего развития событий.

– Издеваетесь все-таки? Хотите, чтобы я тут всю ночь просидела? Меня в Усть-Катаве дети ждут!

– А нас с дочкой в Юрюзани, – спокойно ответил Антон. Перепалка с мадам его, конечно, не забавляла, но и не злила. – Тут вообще полный автобус тех, кого ждут к столу. Одного, кстати, как вы справедливо заметили, уже не дождутся.

– Вот видите! Надо же что-то делать! Замерзать тут? Что вы стоите? Толпа мужиков – и толку с вас!

Антон вздохнул, помолчал, погрыз ноготь. Разумеется, в любой похожей ситуации обязательно найдется человек, который с остервенением будет игнорировать факты и требовать немедленно «доставить его в Бостон на заседание Совета директоров». Таких надо сразу нейтрализовать, иначе хлопот не оберешься. Но не привязывать же тетку к дереву в лесу. Волки сожрут.

– Кхм, вот что, – подал голос Туликов, робко приподнимая руку. – Все это эмоции, конечно, но Татьяна права.

– Вот! – поддакнула та, обрадовавшись союзнику.

– Я могу повторить то, что уже сказал: ваши предложения?

Татьяна бросила неочищенный мандарин в мусорный пакет и отвернулась. Предсказуемое поведение. Кто здесь должен предлагать и действовать? Кто должен принимать решения? Уж точно не она. Доставьте ее в Усть-Катав!

Антон держал себя в руках.

– Можно отправить человека на разведку, – предложил Кирилл Обухов, до сих пор сохранявший нейтралитет. – Мы не могли уехать далеко от населенных пунктов. Наверняка какой-нибудь хуторок рядом найдется. Там и связь будет. Что думаете?

– Отправить человека, – эхом откликнулся Антон. – Кого?

– Ну… в общем… могу и я.

– Серьезно?

Толстяк оглядел остальных. Кажется, никто не возражал, хотя все помалкивали.

– Кирилл, если не ошибаюсь? – Антон указал на окна. – Там глухомань. Мороз намечается.

– Ну вот, отлично прогуляюсь.

– Думаете? Пойдемте-ка со мной, Кирилл.

Обухов не без труда вытащил грузное тело из кресла. Задержавшись на мгновение, выдернул из сумки запечатанную бутылку водки, сунул ее в карман.

– Остальное ваше, угощайтесь.

На улице Антон сразу повел его вниз по дороге. Света автобусных фар, приткнувшихся к сугробу, хватало только метров на десять, дальше простирался матовый полумрак. Мужчины остановились.

– Дорога, похоже, идет под уклон змейкой, – сказал Антон. – Куда и когда она выведет, одному черту известно. Ребята уже поднимались на пригорок позади автобуса, там за поворотом километра два видимой прямой линии и дальше тоже не пойми что. За полчаса пути ни одного огонька никто не видел. Если идти пешком, то не назад, а вперед.

Кирилл молчал, всматриваясь в глубину леса. Антон слышал его дыхание – тяжелое, прерывистое, с хрипами. Похоже, лишним весом парень страдал настолько давно, что привык к нему и даже, наверно, перестал замечать, в противном случае активнее занимался бы своим здоровьем.

– Уверены, что хотите идти?

– Не на сто процентов, но…

– Тогда зачем рисковать?

Кирилл вытащил из кармана бутылку, открутил крышку.

– Будешь?

– Спасибо, воздержусь пока.

Толстяк запрокинул голову и сделал пару глотков из горла. Крякнул, уткнулся носом в рукав куртки.

– Так зачем? – повторил Антон. – Тут хоть тепло, люди рядом. Вместе как-то веселее…

Обухов задумчиво кивал в знак согласия.

– …а там, не дай бог, напорешься на кого-нибудь или заплутаешь. Замерзнуть раз плюнуть. Да и на часы посмотри, полночь скоро. Если никуда не дойдешь, Новый год будешь встречать один в лесу. Подумай хорошенько.

– Уже. – Кирилл развернулся к нему и произнес нараспев: – Пусть полночь близится, но лучше уж идти… Старик, я владел ликеро-водочным заводом, который рвали на части урки из Еката, Кургана и Челябинска. В меня стреляли, взрывали машину, били по башке монтировкой. В деревню уехал, хозяйство купил – так и его потом отжали, еле из-под срока ушел. Жена свалила, детей забрала… – Он с горечью махнул рукой. – Мне пятьдесят два. Кого мне там бояться? Каких волков позорных?

Антон не нашел что сказать, положил руку ему на плечо.

– Ты бы хоть водку оставил, а?

– Шутишь! Без нее я точно никуда не пойду. Не боись, моим двум центнерам ноль-пять – как наперсток.

– Тогда иди только по дороге, куда бы она ни привела. Не сворачивай, слышишь? Телефон заряжен нормально?

– Да.

– Отлично. Жаль, конечно, что не сможешь нам маякнуть, что хоть куда-то добрался, но уж ладно, как-нибудь определишься. Что-то нужно еще?

– Пожрать чего-нибудь.

– Хорошо, постой здесь.

Антон вернулся в автобус.

– Не отговорил? – спросил Сергей, по-прежнему сидевший в водительском кресле.

– Не-а. Упертый. Нажрется водки, свалится в лесу и замерзнет, не дай бог. На нашей совести будет.

– Он совершеннолетний, имеет право. – Сергей флегматично постукивал пальцами по подлокотнику. – Но можешь с ним пойти, если хочешь.

– Ты сам-то не желаешь?

Круглов с улыбкой покачал головой.

– А в жизни ты, оказывается, трусоват и циничен, – усмехнулся Антон.

– И ты узнал?

– Давно. Ты, кстати, полный тезка одного моего давнего клиента, до сих пор его вспоминаю. Убил бы гада.

Сергей протянул ему растопыренную ладонь.

– Не говори никому, не разрушай экранный образ.

Антон хлопнул по его руке и пошел за провизией.

Пассажиры собрали для Кирилла несколько бутербродов, Наташа добавила упаковку мясной нарезки, Татьяна отломила кусок пирога с рыбой. Процесс сопровождался молчанием. Наверно, все решили, что отправляют человека на верную смерть.

До возвращения Антона Обухов успел приложиться к бутылке еще пару раз.

– Ты все-таки не увлекайся этим делом, – сказал Антон. – Лес все-таки, менты не подберут. Вот тебе пакет с закуской, тут до Уфы хватит. Чаю бы еще горячего.

– Не переживай, есть чем согреться.

Антон вытащил из бумажника свою визитную карточку, сунул ему в нагрудный карман.

– На всякий случай, если вдруг пробьется сигнал. Только не заблудись.

– Если есть дорога, то она куда-нибудь ведет. Не на полюсе живем.

Кирилл нахлобучил на голову черную вязаную шапку, повесил пакет с едой на согнутую в локте руку.

– Ну все, пошел.

– Давай, будь осторожнее!

Они пожали друг другу руки, и добродушный толстячок Кирилл Обухов, поскрипывая сапогами и что-то напевая себе под нос, зашагал вниз по дороге. Антон провожал его взглядом до тех пор, пока силуэт стал неразличим на фоне деревьев.