Текст книги "Остров страха. Возрождение"

Из начала рассказа я узнал, что София Васюта родилась и выросла в Екатеринбурге. По окончании школы уехала в Сибирь, поступила в Иркутский государственный университет на факультет археологии и этнологии. Манила ее эта стихия. Еще ребенком она баловалась тем, что закапывала в песочнице мелкие игрушки, а на следующий день организовывала «раскопки», привлекая к этому остальных малолетних обитателей двора. Было весело.

Закончив университет, уже в статусе дипломированного специалиста София объехала полстраны с различными экспедициями. В одной из них встретила своего будущего мужа, такого же увлеченного землекопа. Он был старше ее на пятнадцать лет (на этой части монолога я приосанился), но абсолютно не приспособлен к быту. «Отнимать у земли давно ушедшие забытые тайны», как говорила Наталья Фатеева в фильме «Джентльмены удачи», он был всегда готов, а вот семью строить и поддерживать в очаге хоть какой-то огонек у него не получалось. «Кажется, Егор даже не замечал, что мы женаты», – усмехнулась моя рассказчица. Брак распался уже через полтора года.

Молодая, красивая и свободная София Васюта не пустилась во все тяжкие, как многие разведенные женщины, она продолжала жить той же самой жизнью, что и до замужества: путешествовала, участвовала в коммерческих проектах, зарабатывая неплохие деньги, искала, находила, рассказывала миру о своих находках и снова искала. География путешествий расширялась, как и диапазон интересов, но с течением лет все чаще стали возникать вопросы: чем все это должно закончиться? не пора ли бросить якорь? а если пора, то где?

Чтобы немного отдышаться и осмотреться, она вернулась в Екатеринбург, однако жить с родителями (свою квартиру, купленную на трудовые сбережения, она сдавала внаем) София уже не могла – не позволяли возраст и характер, независимый и свободолюбивый. Поерзала на одном месте пару месяцев и махнула к нам на Южный Урал. Так судьба и занесла ее в Речной Жемчуг. София арендовала на летний сезон небольшой домик на северной окраине и обустроила в нем «штаб-квартиру путешественника во времени». Здесь было красиво и тихо. И до Еката всего час езды.

Впрочем, привлекли ее сюда не только тишина и покой. Край хранил множество историй, о которых стоило поведать миру. На мой вопрос: «Неужели остались еще белые пятна?» – София театрально закатила глазки. Белых пятен на мировой географической карте хватит еще не на одно поколение, сказала она, при условии, что будущие поколения проявят хоть какую-то любознательность.

Уже третий месяц София жила отшельницей, почти не уделяющей времени домашнему хозяйству и занятой по большей части исследовательской работой. Для оседлой жизни Васюта, возможно, была еще не готова, но она не очень переживала по этому поводу.

– Я что-то вроде вечного студента, – усмехнулась девушка, скрестив руки на груди и потирая плечи. Становилось прохладно. Я предложил ей свой кожаный жакет, но она отказалась. – Из двенадцати лет, что прошли после окончания университета, я только три-четыре в общей сложности просидела на месте. Точнее, на разных местах. Однажды всерьез задумалась, не завести ли мне ребенка, пока Егор не убежал искать очередную шапку Македонского, а потом прикинула: куда я дену малыша, на кого оставлю, в какой садик отдам, к какой поликлинике прикреплю? Знаешь, я в этом смысле как мымра из «Служебного романа», которая не могла собаку завести, потому что ее некому было выгуливать. Вот так и жила. Теперь я тут… и тоже временно.

– Как долго планируешь оставаться? – мягко ввернул я, стараясь не разрушать магию монолога.

– Пока не знаю, Макс. Война план покажет. – Она развернулась ко мне. – Но, наверно, хватит биографических сведений, ты ведь хотел услышать другое.

Я из вежливости пожал плечами – мол, мне все интересно, я ж, мать его, писатель.

– Меня сюда привлек он. – София мотнула головой в сторону Острова. – Крепко так притянул. По сравнению с ним древняя Месопотамия с дворцом ассирийского царя Саргона – просто песочница, в которой я в детстве прятала пупсиков.

– Да ладно…

София с улыбкой кивнула.

– Теперь он держит и тебя. Тоже крепко. И он до тебя еще доберется.

Глаза Софии блеснули. Так они блестят у людей одержимых или хотя бы увлеченных какой-то идеей настолько, чтобы хотелось увлечь ею и других.

– Звучит многообещающе, – сказал я, бросив короткий взгляд за плечо девушки. На Остров, разумеется.

– Да, но обещания хреновые. По рассказам местных жителей, за последние пять лет в этой части побережья утонуло семь человек. Вот где-то примерно здесь, в радиусе двухсот-трехсот метров. При мне, слава богу, ни одного жмура не было, но я точно знаю, что в северо-западной части Озера, вон там, – она указала рукой за мыс, – отсюда не видно… тоже наблюдался какой-то странный мор туристов-дикарей и местных. Причем, заметь, нет никаких подводных течений и впадин, абсолютно ровное пологое дно. Вообще по всему побережью на турбазах люди спокойно купаются, плавают, рыбачат, а здесь тонут, как дети малые. По какому принципу идет отбор? Черт его знает.

Я снова вспомнил свои ощущения от близкого знакомства с Озером, и невольно поежился.

– Может, пьяные были, нет?

– Не все. Ты же вот трезвый был, но хлебнул изрядно.

– Думаешь, я мог утонуть?

– Не знаю. Возможно, Озеро тебя просто прощупывало, пробовало на зубок… или что там у него вместо челюсти…

– Так, стоп. – Я поднял руки, как судья на хоккейном матче перед вбрасыванием шайбы. – Сонечка, давай сбавим скорость. Ты говоришь об этом месте как о какой-то сложной системе, наделенной разумом. Я обожаю всякие страшилки, у самого таких бредней полно, но все-таки.

– Я тоже не сразу втянулась. Вот приехала проверить враки.

– Чьи враки? Откуда ты узнала об этой черной дыре?

София отошла к краю причала, посмотрела на воду, затем уселась, опустив ноги вниз. Она похлопала по деревянному настилу рядом с собой, приглашая присесть и меня. Я не заставил себя ждать.

Рост у нас с Софией был разный. Ее миниатюрные ножки не касались воды, а мне пришлось постараться, чтобы не намочить белые «джорданы», купленные в столичном ГУМе. Мне нравились эти тапки. Помню, я не собирался тогда заходить в этот, мать его, очень дорогой магазин, я просто гулял по центру, хотел пройти мимо Красной площади к Большому Москворецкому мосту, но выход с другой стороны оцепили «стражи фараона» – уж не знаю, что у них был за праздник, – поэтому от нечего делать я зашел поглазеть. А раз уж заглянул в ГУМ – не будь плебеем, не ограничивайся стаканом чая на фуд-корте, купи что-нибудь. Вот я и купил…

Наверно, я слишком долго разглядывал свои кроссовки. София толкнула меня плечом.

– Не отвлекайся. Короче, об этом месте я узнала в одной из экспедиций. Мы стояли отрядом в Воронежской области на раскопках могильника Девица Пятого. К нам прибился парень… ну, не так чтобы парень, мужчина средних лет… некто Артур Вейс. Типа ученый, но скорее любитель и даже где-то дилетант, выдающий себя за специалиста узкого профиля. Таких рядом с нами много ошивалось. Вечерами он развлекал нас забавными историями. Большую их часть я могла бы продать тебе как сюжеты для новых романов, а вот одна меня тронула, и я отдам ее тебе бесплатно.

– Об этом Озере, – догадался я.

– Об Озере и Острове. Они связаны, как сиамские близнецы, причем кто из них доминирует, я до сих пор не разобралась.

– В чем суть?

– В том, что здесь, в этом месте, средоточие каких-то сверхъестественных сил, которые не то питаются людскими душами и, соответственно, телами, не то наделяют эти души какой-то несусветной силой. Артур много чего говорил, и половину из рассказанного можно было сливать, как воду из-под макарон, но один момент в его болтовне меня крепко зацепил.

София опустила свою ладонь на мою. Мягко сжала. Я не знал, как трактовать этот жест, и не стал реагировать.

– Если доплыть до Острова, можно и огрести, и обрести. Так он и сказал, слово в слово. Вот только доплыть может не каждый.

Я глянул на Остров. Он выглядел как обычно, но мне показалось, будто он был третьим участником разговора. Точнее, внимательным слушателем, готовым подтвердить или опровергнуть сказанное, если потребуется.

– Почему? – спросил я.

– А вот это самая интересная часть рассказа. Артур шепнул мне на ухо, что Остров может развернуть тебя на середине пути и даже дать пинка под зад… Знаешь, к тому моменту Артур уже хорошо поплыл с вина.

– И как это выглядит на практике?

– Преодолев половину пути, ты немеешь от ужаса и прудишь в штаны, разворачиваешь лодку и гребешь обратно так, будто сдаешь норматив.

У меня расширились глаза. София крепче сжала мою руку и на секунду сомкнула ресницы.

Меня осенило:

– Ты испытала это на себе, так?

Она снова моргнула.

– Круто.

– Ни разу. Штаны сразу в стирку. Я тебе больше скажу: ты ведь сегодня тоже хотел туда сплавать, не вздумай отпираться, но Озеро тебя не пустило. Я видела, ты заходил в воду, как сомнамбула, ничего не видел вокруг, и это был отвлекающий маневр. Тебя хотели притопить, чтобы не лез без приглашения.

Я шумно выдохнул, освободил ладонь, провел ею по лицу. У меня включился режим «верю/не верю», обычная игра писателя, который рассматривает некую бредовую идею со всех сторон, пытаясь понять, поверит ли в нее читатель, не слишком ли много пурги. На данном этапе стрелка моего внутреннего детектора медленно ползла по красному сектору «не верю», приближаясь к экватору, за которым начинался зеленый сектор «почему нет!»

– Так, стой. Ты говорила, чтобы я не приближался к воде вечером и особенно после заката. Но я ведь чуть не утонул средь бела дня!

– Да, все верно. – София вздохнула. – И это меня смущает. Видимо, Озеро и Остров пересмотрели свою тактику. Может, стали сильнее, изощреннее. Я пока не пришла к какому-то определенному выводу. Пару недель назад Артур скинул мне в «телегу» контакты людей, которые здесь бывали, знают всю эту историю и…

Она умолкла. По воде под нашими болтающимися ногами побежала рябь. Водная гладь в радиусе двух-трех метров буквально сморщилась в гармошку, хотя ветра по-прежнему не было.

– И? – напомнил я.

– Они высаживались на Остров. Девять лет назад, в 2010 году.

– Ох ты как.

– Именно. Я связалась с ребятами, это журналисты из Челябинска, Наталья Ростовцева и Стас Гисыч, хотела выведать у них подробности, но они не очень-то горят желанием погружаться в ту историю. Я даже приглашала их сюда, сказала, что оплачу проезд и суточные… – София хмыкнула. – Суточные, блин… но все без толку.

– Как они объясняют свое молчание?

– А как можно объяснить молчание? Молчанием! Надеюсь, хоть сейчас согласятся.

София уперлась руками в край настила, оттолкнулась и ловко вскочила на ноги. В какой-то миг я испугался, что она не удержит равновесие и полетит головой вниз (в это чертово голодное Озеро), уже протянул руку, чтобы ее поймать, но моя помощь не потребовалась. По части прыти София могла дать фору молодым гимнастам.

У меня с подъемом получилось хуже – впору было девушке подавать мне руку.

– Почему именно сейчас они должны согласиться? – спросил я, отряхивая брюки.

– Я написала сегодня Наташе о том, что произошло с тобой. Ответа пока не получила. Но это ничего, она всегда долго отвечает.

Мы направились к берегу. Деревянные доски недовольно скрипели под ногами. Их ворчание напоминало мне звуки, которые я слышал в доме по ночам.

– Сонечка, я еще не сделал никаких выводов из твоего рассказа, поэтому ничего внятного сказать не могу.

– Но ты меня услышал, – улыбнулась она. – Вот почему я люблю писателей.

– Это приятно. Но у меня еще вопрос. Ты чуть дольше меня здесь живешь, должна была как-то получше узнать местных.

– Да, кое-кого знаю, немного общалась. Что ты хотел спросить?

– Кхм… ты не в курсе, случаем, как умер муж бывшей хозяйки моего дома? И вообще что-то о моем доме слышала?

Она остановилась, придержала меня за локоть. Мы почти дошли до пологого мостка, сходящего на песок.

– Об этом тебе лучше поболтать со Степанычем. Это старик на воротах.

– Да, знаком.

– Он вообще кладезь информации о поселке, ходячая энциклопедия. Точнее, сидячая. Хитрый жук, расскажет только то, что сочтет нужным.

– Есть такое.

– Но вот насчет мужа бывшей хозяйки я могу ответить сама. – София сделала театральную паузу. – Он утонул.

У меня ухнуло в груди.

– Где?

– Догадайся.

Я закинул руки за голову, задумчиво уставился в небо. Конечно, утонул, иначе и быть не могло. Тот самый первый зодчий, что построил эту избушку почти у самого берега, тоже пошел на дно (вариант, что Чудов тихо умер в своей постели где-то в городе, я уже не рассматривал). Интересно, сколько здесь перетонуло в общей сложности до меня и Софии? Надо будет шерстить Интернет… а лучше взять за грудки Степаныча.

Я обернулся к Острову. Смотрел на него секунд десять. Потом на мое плечо мягко опустилась ладошка Софии.

– Не смотри на него долго. Ты ему и так нравишься.

– С чего бы?

– У тебя богатое воображение, которым ты владеешь как инструментом. Он это любит. Пойдем…

Она буквально утащила меня с берега. Всю дорогу до дома я ловил себя на мысли, что не хочу уходить.

Ночью я почти не спал. Сначала до двух часов висел в Интернете, выискивая информацию о журналистах Ростовцевой и… как его там… Гисыче. Она была главным редактором криминального вестника «Радар», он трудился там же фоторепортером и отвечал за дизайн и визуальные решения. Издание так себе, соотношение стоящих материалов и откровенной желтухи – пятьдесят на пятьдесят. Иногда я пользовался ими как источником, но не более того.

Любопытных упоминаний о моем Озере и уж тем более о чудесах, связанных с ним и Островом, я в Сети не обнаружил. Поисковик выдавал ссылки на обычную справочную и краеведческую информацию, фоторепортажи, видеосюжеты о рыбалке, сайты пансионатов, баз отдыха и туристических маршрутов. Озеро как озеро, каких на Южном Урале сотни. Ну, разве что очень крупное – восемь километров с запада на восток, тринадцать с севера на юг и шестьдесят с мелочью по периметру. У меня мелькнула мысль, что всё рассказанное Софией – какая-то очень большая мистификация. Красивая, сложная, наполненная деталями, нюансами и смыслами, но все же фантазия. Людям нужны легенды и мифы, они примиряют с мыслями о бренности бытия и ничтожности всего сущего.

В любом случае, решил я, в наш информационный век такую историю не удалось бы утаить.

После работы с компьютером я еще полтора часа валялся в кровати на втором этаже и смотрел «Знамение» с Николасом Кейджем на кабельном киноканале. Почти в четыре утра, когда небо за окнами побледнело, я начал отключаться, мысли и образы в голове замельтешили, расталкивая друг друга. Перед самым провалом я отчетливо услышал скрип половиц на первом этаже. Даже два, словно от чьих-то шагов.

Дом старый, успел я подумать, а София ничего… я бы с ней… это самое… как-то вот…

Глава 7. Письмо оттуда

«Психоаналитики – они вроде механиков в автосервисе (особенно те, у которых стоимость одного сеанса начинается от двух тысяч). Ты загоняешь машину на плановую диагностику или, допустим, проверить, «что там постукивает и поскрипывает», а тебе навязывают ремонт всей ходовой части, перебирают коробку передач до последнего подшипника, хотя достаточно было просто поменять в ней масло, и в результате выставляют такой счет, будто ремонтировали не бюджетный «шеви», а «Камаз» после ралли Париж-Дакар.

Или вот еще сравнение. Вы приходите на прием в коммерческую клинику с жалобой на зуд в заднице. Вам выписывают десяток направлений на сдачу анализов, проводят МРТ, сканирование желудка и кишечника, а после, изучив результаты, помещают в стационар на две недели. Для оплаты услуг вам приходится брать кредит, хотя с самого начала терапевт мог просто выписать вам какие-нибудь свечи от геморроя…

Психоаналитики не заинтересованы в скорейшем решении вашей проблемы. Две штуки за сеанс – неплохая прибавка к основной зарплате. Они бесконечно растягивают курс, продвигаются вперед короткими шажочками, как инструкторы по плаванию в сумасшедшем доме («на первом занятии мы с вами научимся правильно дышать, а на следующем наденем шапочку»). Пациент после сеанса ощущает душевный подъем, по пути домой покупает мороженое, в общении с домочадцами изображает Белоснежку, понимающую язык птичек и ежиков, но проходит какое-то время, действие инъекции счастья заканчивается, и человеку нужна новая доза, а новая доза – это новый сеанс и еще минус две тысячи из семейного бюджета. И так до полного выздоровления, которое, возможно, не наступит никогда.

Говорите, иногда банан – это просто банан? Хрена с два! Это очень дорогой банан»…

…Нравится мне этот кусок из моего последнего романа «Умереть вместе» (все мое нутро протестовало против слова «последний», и даже не в связи с идиотским суеверием, а потому, что я не считал себя сбитым летчиком). Я вспомнил его, завтракая на террасе под пение птиц. Рано утром прошел небольшой дождь, терраса слегка намокла, но чумовой воздух позвал меня наружу.

Я пил кофе, закусывая слойкой с ветчиной и сыром, и думал о Софии. Тридцать четыре года, полжизни не вылезает из археологических экспедиций, была замужем за каким-то бородатым бардом в толстом свитере, живет одна, детей нет. Сексуальная, раскрепощенная, энергичная. Что с ней не так, Зигмунд Яковлевич?

Она чайлдфри? Феминистка? Просто упертая или, прости Господи, одна из тех, о ком вообще нельзя заикаться?

А не все ли равно, Шилов? Ты давай лучше с Верой разберись, с детьми наконец поговори, а то хлопнул дверью без объяснения причин и сидишь тут, кофе пьешь, птичек слушаешь. А они ведь не чужие тебе люди, у них тоже чувства есть…

Вот так всегда: только настроишься на лирический лад, подумаешь о том, что жизнь-то в целом ничего, как тут же вылезет внутренний голос (сволочь конченая, если разобраться) и втягивает тебя в разрушительный процесс самобичевания.

Надо будет действительно пригласить ребят в гости. Полинка защитит диплом, Вовка заскучает в своих таиландах, тогда и можно будет собрать их здесь, посидеть, пообщаться, «почистить территорию». Вовка, конечно, вывалит пригоршню обид – и за мать, и за себя, – припомнит мой отказ одолжить денег на новый смартфон, начисто забыв, что я сделал первый взнос за его квартиру. Полинка же молча потеребит платок на шее и посмотрит на меня жалобными глазами пуделя, так ничего и не сказав. Дети у меня непредсказуемо толерантные, почти как менты в кутузке: в зависимости от настроения могут и отпустить на все четыре стороны, и по почкам вдарить…

Когда на дне моей кружки осталась лишь мутная коричневая жижа, а от слойки – крошки в блюдце, зазвонил телефон. Это был Лившиц. Я поприветствовал своего литагента и директора бодро:

– Здрав будь, боярин! Какую весть несешь мне, повелитель гонораров и роялти?

– Слышу, ты в хорошем настроении, – не утруждая себя ответным «здрасьте», пропыхтел Яша. – Вынужден опустить тебя с неба на землю.

– В этом суть твоей работы, амиго. – Я перешел на серьезный тон. Голос Яши не внушал оптимизма. – Что нового?

– Саша оставил письмо.

– Эмм… – Я не сразу сообразил, о каком Саше идет речь, какую записку он мог оставить и зачем мне об этом знать. Очевидно, жизнь в Эдеме довольно быстро разжижает мозги, хватает буквально двух недель.

Яша правильно истолковал мое замешательство.

– Ты уже забыл всё и всех, богема. Сашка Рябов – твой любимый редактор. Он умер в середине мая, я тебе звонил.

– Да, черт… – Я почесал лоб. Неловко вышло. – О каком письме ты говоришь? Он же умер естественной смертью вроде.

– Вроде. Жена его написала вчера в «телегу». Точнее, вдова. Решила перебрать бумаги в Сашкином кабинете, разгрести архивы, собрать всё в одну коробку. Долго не могла решиться. В общем, нашла один странный документ, он лежал в стопке договоров и рукописей. Запечатанный конверт без графики и марок, просто с надписью от руки…

Он подвесил паузу, явно с целью меня заинтриговать. Многолетняя работа с авторами хорроров и саспенсов научила его некоторым нехитрым приемчикам. Но я на них не велся. Молчал, ожидая продолжения.

– Короче, – сдался агент, – на конверте надпись перьевой ручкой, читаю: «Я-точка-Лившицу для Эм-точка-Шилова». Никаких пояснений нет. – Яша хмыкнул. – Даже с того света предпочитает общаться с тобой через меня. Видишь, как тебя любят редакторы.

– Это ты любишь свои комиссионные.

– Не без этого.

– Ты сказал «читаю». Документ у тебя?

– Уже у меня. Утром пришло с курьером «И-Эм-Эс», Нина Рябова предупредила вчера, что отправила экспресс-почтой. Она долго крутила-вертела, кому передать письмо, вышла на меня, и вот…

– Ты его вскрывал?

– Шилов, вы меня озлобляете! – Судя по интонации, Яша обиделся. – Тут же написано, что…

– Ладно, не гунди. Что дальше?

– А что дальше? Думаю, теперь мне придется поработать курьером, ты же не соизволишь приехать в офис.

Я предпочел не комментировать. Яша был прав.

– Вечером ты дома?

– Я почти всегда дома.

– Счастливый ты, Попай-морячок… Ладно, жди вечером.

И он сразу отключился, не оставив мне возможности поинтересоваться, что готовить к ужину.

Я поднялся, ощупал штаны на заднице – не сыро ли? – и спустился на лужайку. Да, воздух здесь после дождя невероятный, как утром в пионерском лагере, когда дебильные колокольные динамики на столбах орут голосами детского хора Гостелерадио: «На зарядку становись!» Никакой зарядки я отродясь не делал, разве что в молодости, когда святая вера в чудодейственность физических упражнений еще не была подорвана возрастными недугами, но сегодняшнее утро будто нашептывало: «Давай пробежку сделаем, поприседаем, отожмемся пару раз. Что скажешь?»

Ничего не скажу.

Я думал о другом. Я перебирал в уме факты и выстраивал цепочку умозаключений: смерть Саши Рябова в Москве от инсульта; письмо на мое имя, найденное дома на его рабочем столе; письмо бумажное, наверняка от руки, как и надписанный конверт – стало быть, вариант с электронной почтой не рассматривался, и это весьма странно, потому что человек, работающий исключительно с компьютером, отвлекается на технологии девятнадцатого века крайне редко. Что все это значит?

Может, и ничего. В любом случае ясность появится лишь после прочтения письма. Ради этого придется потерпеть назойливое общество моего литагента и директора. Надеюсь, оно того стоит…

Я постоял на лужайке. Глянул на скособоченную беседку, подумал, что надо будет ею заняться на досуге – либо снести к черту, как советовала Татьяна Чудовских, либо как-то укрепить и облагородить. Посмотрел на цветочные клумбы, невысокие яблоньки, слегка осунувшиеся после дождя. Ощущение было такое, будто территорией хозяева не занимались вовсе, хотя при желании здесь действительно можно было сделать роскошный садик. Что они вообще тут делали? Как жили? Тоже пытались укрыться от безумного внешнего мира, как и я? И почему, черт возьми, утонул Николай Чудовских? Может, утопился? Если так, то это вообще какой-то готический мрак.

Мой взгляд сам собой прилип к тропе, ведущей на пляж. Не вздумай заходить в воду на закате, говорила София, а после захода солнца вообще не появляйся на берегу.

До захода солнца еще далеко, подумал я, оно только взошло…

Я шагнул вперед. Прошел несколько метров и замер. Мной овладели противоречивые чувства. С одной стороны, меня всякий раз охватывало какое-то необъяснимое возбуждение, стоило хотя бы подумать об Озере и Острове и вспомнить, что в бане/кладовке у меня стоит готовая к отплытию резиновая лодка. С другой, что-то глубоко внутри отчаянно сопротивлялось, и предостережение Софии (а еще раньше меня и Степаныч предупреждал, чтобы я «ходил налево, а не направо») лишь усилило это чувство.

За стеной леса шумела вода. Думаю, сегодня Озеро было очень беспокойным – пасмурная и ветреная погода тому способствовала. В мрачной серости природы тоже есть ощущение стихии и могущества, но мне такие пейзажи нравились значительно меньше.

Решено, не пойду сегодня. Не пойду вообще никуда.

Отсутствие солнца меня немного угнетало. Я мог вынести любую температуру воздуха от минус тридцати до плюс сорока, но если в небе нет солнца, а вместо него над головой висит тяжелая серая смурь, на меня давит хандра. Пусть бы даже дождь стучал по карнизу или в оконное стекло, все как-то веселее.

Я бессистемно бродил по дому в поисках занятия. Заглянул в предбанник, зачем-то передвинул стол в угол, подальше от чугунной топочной дверцы печи, к нему пристроил деревянную скамейку. Почесал голову. Открыл дверь в просторное моечное отделение, куда я побросал весь ненужный в ежедневном обиходе скарб, все эти удочки, коробки с проводами, старую технику (я относился к тому типу извращенцев, которые в свое время методично избавлялись от устаревающей аппаратуры – катушечных магнитофонов, видюшников, радиол и магнитол, – а теперь пытаются собрать весь этот винтаж за какие-то неприличные деньги). Мой взгляд зацепился лишь за накаченную лодку, лежавшую на самом верхнем полке, предназначенном для лежания. Я тут же отвернулся, сделал вид, что внимательно изучаю бак для воды и каменку…

Для кого сделал вид? Кто за мной наблюдает? Что за дичь?

В бане пахло сухой древесиной, едва ли не свежей, будто помещением никогда не пользовались по назначению или пользовались очень давно. Пожалуй, это тоже можно было назвать странным. И почему я не спросил у Татьяны, сколько они здесь прожили?

Я покинул банно-моечный комплекс, вышел в гостиную, оглядел минималистское убранство. В какой-то момент поймал себя на мысли, что дом не требует большего вмешательство, чем я уже предпринял. Он был словно создан для меня, я вписался в него идеально, как телефон в чехол фирменной линейки. Меня почему-то не смущали ни треснувший пластиковый плинтус слева от телевизора, ни отстающая от стены крышка розетки, к которой я подключил переноску для аппаратуры. В доме мне попадалось на глаза много других мелочей, требующих внимания, и я наверняка потратил бы на устранение недочетов считанные минуты, но мне почему-то было все равно. Ну, не так чтобы совсем по барабану, но я был спокоен, как постоялец отеля, который не утруждает себя уборкой, оставляя ее на откуп горничным.

Ты уверен, что собираешься прожить здесь всю оставшуюся жизнь?

Пожалуй, да. Но отчего на меня напала такая несусветная лень, граничащая с равнодушием?

Не найдя ответа на этот вопрос, я переоделся из домашнего трикотажа в джинсы и белую тенниску, сунул в задний карман бумажник, запер входную дверь и отправился в поселок, напрочь позабыв о том, что никуда сегодня не собирался. Я, наверно, хотел уйти подальше от воды.

На перекрестке Центральной и Береговой я увидел Машу Чепурную. Она шла со стороны своего дома и уже сворачивала направо. Я замедлил шаг в надежде, что она меня не заметит, но было поздно. Маша повернула голову и остановилась.

– Здравствуйте! – крикнула она. Крикнула чуть громче, чем требовало расстояние. Улыбка у нее была по-прежнему открытой и искренней, будто не схлестнулись мы с ее ревнивым мужем и он не устроил ей ожидаемый допрос с пристрастием. Видимо, никакого допроса не было, Игорь Чепурной тогда едва стоял на ногах, либо Масяне эти семейные разборки были побоку.

– Добрый день! – улыбнулся я в ответ. – Вы сегодня не в магазине?

– Свет клином на нем не сошелся. Я выходная сегодня. А вы погулять вышли?

– Вроде того.

Маша сегодня смахивала на подростка: была одета в просторные брюки и легкую куртку поверх футболки, на правом плече висел рюкзачок, а шею огибали большие наушники. Подойдя поближе, я увидел, что девушка без макияжа. На подбородке назревал небольшой прыщик, под глазами залегли тени, да и сами глаза, обычно излучавшие небесную синь, как-то поблекли. Барби-волосы были собраны в хвостик.

Радостное приветствие меня не обмануло – минувшие дни все же не прошли для Маши бесследно. Вот так часто и выглядят молодые женщины, поспешившие с ответом на предложение руки и сердца.

Маша заметила мою реакцию на преображение. Не думаю, что она ее обрадовала, но виду девушка не подала. Смутилась немного, но по другой причине.

– Максим Юрьевич, вы меня извините за Игоря…

– Машунь, хватит уж извинений. Вот и мама его голосила.

– …Игорь неплохой парень, в обычной жизни спокойный, трудолюбивый. Вот только…

Маша запнулась. Воспользовавшись паузой, я жестом предложил ей двигаться дальше по улице, чтобы нас не увидел этот самый «спокойный Игорь».

– Ревнивый он у меня, – продолжила Маша. – Как рядом со мной кого увидит, так места себе не находит. Что самое смешное, тут у нас и ревновать-то не к кому, всё женатые да старики… ой.

Поняв, что сморозила бестактность, Масяня стала пунцовой и снова впала в ступор. Смешная, ей-богу.

– Я не отвечаю в полной мере ни одному из этих условий. Я почти не женат и еще достаточно молод, чтобы оказывать невинные знаки внимания хорошеньким женщинам, не вызывая брезгливости. Так что ваш муж имеет полное право ревновать вас ко мне.

– Да ладно вам, Максим, – вспыхнула Барби, – я вовсе не хотела ничего такого сказать. Просто вы… новый человек здесь, к тому же известный, по телевизору показывают. Да еще и сериал этот часто повторяют. Сами понимаете, серьезный повод волноваться, а Игорь и от пустяка может завестись.

– Да, пирожные в контейнере – это пустяк, – буркнул я. Маша сделала вид, что не услышала.

Мы медленно шагали по Центральной. Я чувствовал, что моя спутница еще не закончила свою оправдательную речь, поэтому не мешал ей выговориться. Чем раньше мы расставим все точки на «ё», тем лучше.

– Понимаете, мы с пятого класса дружили. Записки, кино, кафе-мороженое, портфель донести до автобуса, все эти детские шалости.

– Да, помню. С тех пор, когда я сам учился в школе, мало что изменилось. Я тоже с этого начинал.

Маша улыбнулась, на щечках образовались две милые ямочки.

– И как у вас получалось? Наверно, вы были самым популярным в классе.

– Отнюдь. Я был обычным мальчишкой, середнячком, каких много.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

Она посмотрела на меня с преувеличенным удивлением.

– Значит, вот какие люди вырастают из середнячков.

– Да какие там люди, господи, о чем вы!

– Ну как… писатели, артисты, художники…

– …политики. Что угодно может вырасти из середнячка, Маш.

Мы поравнялись с трехэтажным особняком из красного кирпича, окруженным каменной стеной бордового цвета. Он стоял по правую руку почти в самом начале улицы, через дом от угла. Я слышал от кого-то (да от того же Степаныча), что в нем обитал едва ли не самый богатый житель Речного Жемчуга. То ли у него была сеть магазинов, то ли крупный автомобильный центр, в местных чатах я сведений не нашел, но я и сам мог убедиться, что домик у парня был что надо: ажурное каслинское литье на окнах, башенки и шпили по углам крыши – на центральном, самом высоком, крутился флюгер в виде петуха. Из открытого гаража, что подпирал ворота с левого бока, сверкала хромом морда какого-то крупного черного внедорожника, я не разобрал марку. У капота стоял, очевидно, его хозяин, высокий, худой, в темном костюме. Говорил по телефону. Не помню, как его Степаныч называл, фамилия то ли польская, то ли чешская…