Текст книги "Стрела, монета, искра"

Искра

9 мая 1774г.

Фаунтерра

На третий день по прибытии в столицу Мира увидела императора.

Север живет по солнцу, Фаунтерра живет по часам. Мира проснулась, когда серебряный воробей, сидящий на корпусе механических часов, звонко зачирикал. Было семь утра.

После очередной бессонной ночи мысли едва ворочались, все кругом было мутным, как в тумане. Графиня Сибил позволила Мире выпить кофе с марципаном, а затем отдала ее на растерзание служанкам. Девушку омыли в ванной с эфирными маслами, расчесали и уложили волосы, смазали кожу эссенцией фиалки, несколько раз промыли глаза ледяной водой, чтобы убрать красные следы от слез. Затем ее принялись наряжать. Трижды служанки облачали девушку в разные платья, а после, по нервному взмаху руки леди Сибил, вновь раздевали до исподнего. Мира чувствовала себя куклой в руках юной капризницы, впрочем, ей было все равно. Девушка безучастно, будто со стороны, смотрела за тем, что проделывали с нею. Четвертый наряд, наконец, удовлетворил графиню. Он состоял из ажурных лакированных туфелек, атласного бирюзового платья, накидки из белого медвежьего пуха на обнаженных плечах и муфты в тон накидке.

– Прелестно! – довольно кивнула леди Сибил. – Сама невинность и наивность!

Мира заставила себя улыбнуться и поблагодарить. Все три эпитета показались девушке несколько унизительными, но графиня, несомненно, вкладывала в них похвалу.

Сама леди Сибил нарядилась в длинное платье изумрудного бархата с низким лифом, расшитое золотистыми узорами, дополнила его горностаевой муфтой и янтарным кулоном в оправе из красного золота. Со светлыми локонами, ниспадающими на голые плечи, с блестящими карими глазами графиня была воплощением величавой красоты.

Ближе к одиннадцати был подан экипаж, и дамы отправились в путь.

Три пары всадников двигались впереди кареты, покрикивая:

– Дорогу! Дорогу графине Нортвуд!

Другая шестерка воинов следовала за экипажем, грохоча подковами по булыжнику. Обогнув Верхнее Торжище, миновав монастырь Праотцов и Купеческую Середину, процессия въехала на широкий спуск, ведущий к берегу Ханая. Он шел вдоль оврага, огибая крутую гору с угрюмой Престольной Цитаделью на вершине, потому и спуск звался Цитадельным.

Леди Сибил была уверена: все, что касается жизни имперского двора, не может не быть интересно молодой девушке. В дороге она говорила много, используя любой повод. Так Мира узнала, что Престольная Цитадель была возведена больше тысячи лет назад, и семь веков служила жилищем правителей государства. При Багряной Смуте мятежники выведали секрет подземного хода, проникли в Цитадель и расправились в ее стенах с императором Алгоном III Печальным и всей его семьей, тем самым уничтожив Темноокую Династию и оборвав род Праматери Мириам. Тогда Цитадель приобрела славу проклятого места, но оставалась наиболее укрепленной и величавой постройкой Фаунтерры, и воцарившаяся после смуты Блистательная Династия сохранила за нею роль престольной резиденции. Правда, все подземные хода были завалены.

Два века назад в тронном зале Цитадели владыка Эвриан получил известие о начале Первой Лошадиной Войны, а затем – целую череду сообщений о разгромах имперских войск и падении центральных графств.

– Клянусь: тот, кто скажет мне, что я потерял еще одну землю, тут же лишится головы! – в ярости вскричал владыка, узнав о страшном поражении в Альмере.

Не прошло и трех месяцев, как варвары захватили герцогство Надежда. Землеправитель был убит в бою, а два его брата бежали в Фаунтерру и принесли владыке Эвриану горькую новость. Император отдал приказ, и гвардейцы зарубили братьев-герцогов прямо в тронном зале, а с ними их немногочисленную свиту. Это укрепило дурную славу Престольной Цитадели. После нелегкой победы над варварами владычица Юлиана распорядилась перенести резиденцию, и ею стал вновь выстроенный мраморный дворец Пера и Меча на острове посередине Ханая.

– Именно туда мы и направляемся, моя дорогая, – сообщила леди Сибил, когда карета пересекла Причальную Площадь и вкатилась на мост.

Он был сложен из белого камня и в ширину имел никак не меньше пятидесяти шагов. Искровые фонари поблескивали стеклом на столбах вдоль моста, поручни имели вид череды скрещенных мечей с витиеватыми гардами и павлиньих перьев, сверкающих бронзой. За поручнями искрился в солнечных лучах Ханай; многочисленные гондолы, ботики, барки сновали по воде, десятки речных шхун покачивались у причалов.

Дворец Пера и Меча был окружен стеной, но его внутреннее пространство отнюдь не напоминало крепостной двор. За стеною лежала огромная площадь, укрытая цветниками и садами. Миновав ее, карета приблизилась к дворцу. Длинное здание сияло белизной, сотня спиральных колонн украшала его фасад, с крыши взметнулись в небо башни со шпилями. Над дверью центрального входа блестел огромный золоченый имперский герб – скрещенные перо и меч на фоне щита, увенчанные короной. Карета не направилась к главному порталу, а свернула и покатила аллеей вдоль дворца.

– Владыка назначил нам аудиенцию в Малой Приемной, – пояснила графиня, – она ближе к южному порталу. Есть три помещения, где император обыкновенно принимает визитеров. Большой Тронный Зал вмещает множество людей. В него допущены все дворяне, начиная от рыцарского звания, также духовенство, градоначальники, а в субботу – даже простолюдины. Поэтому Тронный Зал – не для важных бесед, в нем обсуждается лишь то, о чем и так все знают. В Чайную, напротив, допущен лишь самый ближний круг: советники, правящие герцоги, обладатели особых привилегий и один-единственный простолюдин – бывшая кормилица владыки Леонора. Малая Приемная, куда мы направляемся, – нечто среднее между Тронным и Чайной. И это как раз то, что нам нужно: мы сможем поговорить почти без посторонних, но в присутствии секретаря, который запишет сказанное.

Шурша колесами по гравию, экипаж объехал пруд с фонтаном и подкатил к южному входу. Мира распахнула дверь кабины. Воздух веял влажной свежестью и запахом сирени.

Четверо гвардейцев в алых шлемах и плащах подошли к карете. Воинам графини вход во дворец был закрыт, и имперские гвардейцы, учтиво поклонившись, приняли дам под свою защиту. В портале дворца их встретил еще один провожатый – тощий мужчина с заостренным носом и маленькими глазками, одетый в клетчатую сине-красную ливрею. В руке он держал посох с бронзовым набалдашником.

– Я имею честь видеть графиню Сибил Дорину Денизу рода Сьюзен и леди Глорию Сибил Дорину того же рода?

– Ты знаешь меня в лицо не хуже, чем я тебя, – бросила графиня.

– Долг требует, графиня, долг требует! – изрек мужчина с важным видом, дерзко глядя в глаза леди Сибил. – Следуйте за мной.

Он взмахнул посохом, указывая на дверь, и стражники распахнули ее. Клетчатый пошел впереди, задрав нос, дамы последовали за ним.

– Это третий церемониймейстер дворца – худший из всех, – сообщила графиня Мире, не слишком заботясь о том, чтобы мужчина ее не слышал. – Сплетник и нахал. При всяком удобном случае старается показать, какая он важная персона. Никогда не упустит возможность безнаказанно унизить человека. Он с Юга, у него длинное имя, которое никто не помнит. Придворные меж собою зовут его клетчатой крысой.

Вслед за церемониймейстером, они миновали длинный зал с мягкими скамьями вдоль стен и гобеленами в простенках между окон. Все полотнища изображали сцены приема владыкой послов из различных земель. Были здесь бородатые нортвудцы, роскошно одетые купцы Южного Пути, бритые наголо западники, суровые рыцари Ориджинов в красно-черных одеждах, смуглые шиммерийцы в белоснежных тогах. Кто стоял на коленях, кто кланялся; те приносили богатые дары и умоляли владыку о чем-то, эти получали от него награды и почести.

Из зала послов вышли на мраморную лестницу, освещенную синеватыми искровыми огнями и охраняемую тремя парами копейщиков.

– Алая гвардия. Охраняет дворцовые сады, входы и лестницы. Вооружена искровыми копьями, набирается из лучших воинов Земли Короны, раз в год проходит смотр пред лицом владыки. Они – лучшие стражники в империи, если не считать лазурных гвардейцев. Тех мы увидим на втором этаже.

С верхней площадки дамы вошли в галерею, вдоль которой сверкали доспехами безмолвные часовые – бронзовые скульптуры рыцарей. Гербы прославленных родов украшали их щиты. В дальнем конце галереи, у резной ореховой двери, несли вахту бойцы из плоти и крови, столь же тихие, как статуи. Над дверью, встроенные в диковинный лиственный орнамент, пощелкивали механические часы. Стрелки указывали 11—40.

– Ожидайте, – буркнул церемониймейстер и скользнул в неприметную боковую дверцу.

– Он оповестит владыку о нашем появлении, и Адриан узнает, насколько рано мы пришли, – сказала графиня Нортвуд. – Считается дерзостью прийти строго ко времени либо за пять минут. За десять-пятнадцать минут до срока может прийти важная персона при срочном деле. Кто знает себе цену, но проявляет учтивость, тот придет за полчаса. Кто намерен унижаться и умолять – за час.

Мира поняла, что время прибытия во дворец было заранее рассчитано графиней, и весьма точно. Как, впрочем, и любое другое ее действие нынешним утром.

Оставшиеся до приема двадцать минут леди Сибил употребила на то, чтобы еще раз проинструктировать девушку.

– Согласно рангу, мы имеем право стоять на расстоянии восьми шагов от престола, в так называемом ближнем кругу. Этот круг отмечен золотистыми узорами на паркете. Ты должна остановиться на шаг позади меня. Первым заговорит император. Мы молчим и удерживаем поклон, пока владыка не обратится к нам. Это понятно, дитя мое?

– Да, миледи.

– Далее. На протяжении всей аудиенции ты молчишь, не подаешь ни звуков, ни знаков. Имеешь право заговорить лишь в случае, если владыка задаст тебе вопрос. Отвечая, ты не должна высказывать свои оценки или рассуждения. Упоминаешь только факты. Грубейшим нарушением будет попытка навязать владыке ту или иную точку зрения.

– Да, миледи.

– Если Адриан изволит сделать тебе комплимент, ты отвечаешь: «Ваше величество», и кланяешься. Более ничего. Обычные ответы: «Вы так добры» или «Я польщена вашим вниманием» – будут неуместны, поскольку могут трактоваться как твоя оценка красноречия владыки. Кроме того. Наш император склонен к остроумию и порою изрекает шутки. Если такое случится, ты можешь улыбнуться, но ни в коем случае не смеяться.

– Я поняла, миледи, – вновь кивнула девушка.

– Ты не имеешь права смотреть владыке прямо в глаза, но и оглядываться по сторонам также не следует. Наиболее уместно направлять взгляд на уровень его груди, если ты стоишь, и на нижнюю ступень престола, если кланяешься. Обращай особое внимание на Эфес – священный кинжал на поясе владыки. Пальцы Адриана на рукояти кинжала означают большую важность произносимых слов; клинок, выдвинутый из ножен на дюйм, – обвинение либо жесткая форма приказания.

Это девушка знала из книг, как и то, что священный Эфес полностью покидает ножны лишь в двух случаях: при коронации владыки и по случаю получения человечеством Божественного Дара. Таким образом, острие Эфеса показывается на свет меньше десяти раз в столетие.

– И еще, – добавила графиня, скрывая ладони в горностаевую муфту, – женщины Дома Нортвуд пользуются правом прятать руки в присутствии императора. Голая ладонь, таким образом, означает отказ от привилегии, стало быть, заискивание перед владыкой. Мы же пришли не просить, а сообщить важное известие и даже предупредить об опасности, потому будет лучше подчеркнуть наш ранг. Все время держи ладони в муфте.

Мира охотно последовала примеру графини. Она мерзла в своем роскошном платье с открытыми ключицами, локтями и щиколотками. Массивные каменные стены дворца излучали прохладу, а от волнения становилось еще более зябко. Она поправила накидку на плечах, стараясь поплотнее укутаться в пух. Леди Сибил тут же одернула ее:

– Плечи не прячь. Мерзнешь – терпи. Будешь кутаться – покажешься хворой и жалкой.

Девушке вспомнились слова графа Элиаса Нортвуда: «Владыка Адриан тебя вовсе не заметит». Хорошо бы, чтобы так и вышло. Условности, строжайший этикет, писаные и неписаные правила… Она прекрасно все запомнила и была уверена, что не допустит ошибки, но все же робела. Испытание… Никогда прежде она не проходила испытаний, никогда ее судьба не зависела от воли, от прихоти незнакомого человека. Лучше бы Адриан не заметил ее.

Раздался тройной стук в дверь изнутри, стражники тут же распахнули ее. В проеме показался церемониймейстер и указал на женщин посохом. Леди Сибил смерила его презрительным взглядом, но этим и ограничилась. Наглец прекрасно выбрал время, чтобы показать свое мнимое превосходство: графиня не станет вступать в перепалку, когда ее ожидает сам владыка. Она степенно приблизилась к двери, Мира следовала за нею, отставая на шаг. Церемониймейстер крутанулся на каблуках перед носом Сибил, стукнул посохом об пол и доложил:

– Сибил Дорина Дениза рода Сьюзен, графиня Нортвуд. Глория Сибил Дорина рода Сьюзен, леди Нортвуд.

Юная леди столь старательно не смотрела в глаза владыке, что сперва почти не разглядела его. Правитель Единой Империи представился ей ярким ультрамариново-алым пятном на мраморном возвышении у дальней стены зала. Она смотрела на пол: он был покрыт великолепным лакированным паркетом, инкрустированным темным деревом, перламутром и бронзой. Узоры сплетались в витиеватый причудливый орнамент и образовывали три круга, расходящихся от престола. Ближний к трону орнамент сиял желтизной от обилия бронзы, на середине этого круга леди Сибил склонила голову и замерла в реверансе. Девушка повторила ее жест. На миг повисла тишина.

Осторожным взглядом исподлобья она обежала людей. По бокам от тронного возвышения стояли четверо воинов в синей пластинчатой броне, уперев в пол древка искровых копий. Лазурная гвардия – элита императорского войска, лучшие воины, набранные в разных землях государства. Один из них чертами лица походил на северянина. Перед престолом располагался изящный ореховый столик с письменными принадлежностями и несколькими книгами. За столиком, по левую руку от владыки, сидел на крохотной табуреточке секретарь – тощий молодой человек в строгом темном камзоле. Обязанность вести записи вынуждала его сидеть в присутствии императора, но низкая табуретка делал секретаря почти незаметным и скрадывала нарушение этикета.

Владыка Адриан – правитель Фаунтерры, Земель Короны, Единой Империи Полари и всего подлунного мира – восседал в бархатном коричневом кресле за столом. Он имел телосложение рыцаря – крепкий, рослый, широкий в плечах. Возвышение и пышное парадное одеяние делали его гигантом. Алый камзол владыки украшали золотистые эмалевые пластины на груди и плечах, похожие на броню, сделанную из оперения сказочной злато-птицы. На темных волосах пламенела диадема с огромным голубым бриллиантом. Лучи искровых люстр, освещавших зал, превращали камень в сияющую звезду. Лицо владыки: резко очерченные скулы, чуть смягченные аккуратной бородкой, прямой нос, тонкие надменные губы, высокий лоб, раскосые глаза под густыми черными бровями… Девушка спохватилась и отвела взгляд как раз в тот момент, когда владыка Адриан заговорил.

– Леди Сибил, леди Глория, приветствую вас в Фаунтерре. Надеюсь, дорога была легкой и безопасной.

Его голос оказался мягче, чем можно было ожидать. Женщины выпрямились.

– Ваше величество, – проворковала графиня, – примите мои пожелания здравия, долголетия и твердости правленья. Мощь Пера и Меча – опора подлунного мира.

– Истинная опора – мудрость Праматерей. Перо и Меч лишь оберегают ее, – ответил владыка, и девушка поняла, что обе реплики были частью церемониала.

– Позвольте побеспокоиться о вашем здоровье и самочувствии, ваше величество, – уверенно вела дальше леди Сибил.

– Благодарю вас, графиня, – владыка чуть заметно кивнул. – Учтивость столь же присуща вам, как изысканная красота и жизненная сила.

– Ваше величество.

Император перевел взгляд на стол и прикоснулся к лежащим бумагам, тем самым давая графине позволение перейти к сути дела. Он сказал:

– Я был бы рад насладиться светской беседой с вами, однако дела требуют решений. Расскажите, какое дело привело вас в столицу.

– Мне горько беспокоить ваш слух подобными известиями, однако клятва верности принуждает меня к тому.

Мастерское вступление. Мира, не искушенная в дворцовой дипломатии, все же оценила подход графини. Леди Сибил упомянула вассальную присягу, принесенную ею императору, тем самым сразу придала известию окраску первостепенной важности: графиня, мол, не вправе принять решение, было бы дерзостью и своеволием с ее стороны решить дело, которое касается самого владыки.

Затем она изложила суть событий: рассказала о нападении неизвестных на отряд сира Клайва из Стагфорта и гибели рыцаря, отметила, что дочь рыцаря Минерва спаслась волею Богов и находится теперь в безопасности под сенью замка Клык Медведя. Далее графиня указала на то, что чудом выжившая девушка приходится владыке дальней родственницей и стоит четвертой в очереди престолонаследия. При этих словах Адриан взглянул на секретаря, и тот раскрыл перед императором требуемую страницу генеалогического древа, деликатно указал пером на место, занимаемое Минервой из Стагфорта.

– Отыскать преступников не удалось, они скрылись прежде, чем мои воины прибыли на место. Однако тела погибших не подвергались ограблению, и это ясно указывает, что нападение было устроено с одною лишь целью убийства. Такова суть дела, Ваше величество.

Графиня умолкла, ожидая слов Адриана. Владыка не торопился с ответом, разглядывал родословную. Шепнул что-то секретарю, тот развернул на столе большой лист пергамента – видимо, карту северных земель империи. Мира снова скользнула взглядом к его лицу: холеная бородка, насмешливые губы, бровь слегка выгнута в ироничном удивлении, как крыло парящей чайки. Черты человека, привыкшего к собственному превосходству: не только к превосходству ранга, но и к высокомерию тонкого, проницательного ума.

– Стагфорт – трехщитный лен на севере Предлесья, – произнес владыка. Графиня не поняла, было ли это вопросом, и не решилась ответить. – А Предлесье принадлежит к земле Шейланд, управляемой из Уэймара. Отчего же после нападения девушка направилась к вам, графиня, а не к своему сюзерену в Уэймар?

– Дорога до Клыка Медведя была много короче, чем до Уэймара. К тому же, ваше величество, сир Клайв и Минерва не раз посещали Клык Медведя по моему приглашению, так что дорога была хорошо знакома девушке.

– Это верно, – Адриан поднял взгляд от карты, посмотрел в лицо северной графине. – Но почему с докладом ко мне прибыл не сюзерен Минервы – граф Виттор Шейланд, – а вы, сударыня? И зачем вы пустились в дальний путь вместо того, чтобы отправить письмо?

Леди Сибил, несомненно, была готова к такому вопросу.

– Граф Виттор Шейланд сочетается браком с леди Ионой Софией из Ориджина, и как раз находился в Первой Зиме на свадебных торжествах. Я посчитала правильным оказать услугу соседу вместо того, чтобы тревожить его скверными новостями во время свадьбы. Дома Шейланд и Нортвуд связывают узы доброго соседства и тесной дружбы.

При этих словах император усмехнулся. Пред лицом владыки любой феодал будет говорить о «добром соседстве и дружбе», даже если накануне брал приступом замок соседа.

– Что же до письма, – вела дальше леди Сибил, – разве могла я доверить сведения такой важности бумаге и гонцу? Люди столь ненадежны, ваше величество, а бумага, на беду, способна раскрыть свой секрет любому.

– И что же вы имеете в виду, графиня, говоря о «сведениях такой важности»? В чем состоит, по-вашему, пресловутая важность?

Леди Сибил слегка оторопела. Она ожидала, что прозрачный намек будет понятен владыке и пояснений не потребуется.

– Я сочла, ваше величество, что убийство четвертого наследника лишено смысла в случае, если живы первые наследники и… прошу прощения за прямоту, если жив сам правитель. Действия преступников становятся понятны только в случае, если допустить, что нападение на ваше величество также входит в их планы. Я взяла на себя смелость предостеречь вас.

– О, благодарю вас, сударыня! – воскликнул император, и Мира с содроганием услышала в его словах насмешку. – Я подведу итог сказанному вами. Вы узнали о нападении на мелкого дворянина, чья дочь волею богов приходится мне дальней родней. Сей бедный рыцарь, к слову, сумел в свое время жениться на весьма высокородной даме, что вполне может служить поводом для зависти, ревности и вражды. Далее вы, сударыня, предприняли ряд действий, а именно: лишили девушку отцовского наследства и заточили ее в вашем замке; скрыли случившееся от графа Шейланда, хотя он, по праву сюзерена, и должен был бы первым узнать обо всем; лично прибыли ко двору и принесли мне известие, придав заурядной феодальной усобице окраску тягчайшего преступления против Короны. Полюбопытствую: каков смысл ваших действий?

Графиня растерянно выдавила:

– Ваше величество…

По коже Миры прошел озноб, она с трудом сдержала дрожь. Успокаивало одно: руки владыки лежали на столе, ни одним пальцем не касаясь Эфеса.

– И еще обстоятельство, – продолжил император. – Вы, графиня, – персона известная при дворе и весьма заметная, но правящим лордом Нортвуда пока еще является ваш муж, не так ли? Вне сомнений, он был посвящен в события, но не прибыл с вами в столицу и даже не прислал мне письма.

– Граф Элиас отправился на свадьбу… – начала графиня и осеклась, император пристально смотрел ей в глаза.

– Разве я просил пояснений?

– Прошу прощения, ваше величество!.. – она глубоко поклонилась.

– За что, сударыня? За то, что перебили меня в разговоре? Это простительно. Или за то, что раздули пламя в тихом поле и пытаетесь выслужить себе признательность Короны? У вас в руках одна серпушка, но вы вздумали сыграть так, словно имеете в распоряжении искровый батальон. Граф Нортвуд не одобрил вашу затею и отказался участвовать, но и удержать вас не смог. Еще бы: ваша кипучая энергия – притча во языцех от Фаунтерры до Беломорья! Скажите, какую благодарность вы намеревались от меня получить?

Белокурая леди Сибил припала к полу в глубоком реверансе, подол платья растекся по паркету изумрудным озером. Трогательный контраст величавой внешности и смиренной позы.

– Ваше величество, умоляю простить меня. Ни за что я не посмела бы пытаться обмануть вас, и не мыслила себе никакой благодарности, кроме той, чтобы видеть ваше величество в безопасности!

Владыка Адриан склонил голову вбок, пристально, как и прежде, глядя на графиню. Он молчал.

– Ваше величество, – выдавила графиня, – я лишь надеялась на ваше благоволение к моей любимой дочери, Глории…

Император посмотрел на Миру. Единственный раз за всю аудиенцию его взгляд задержался на ней. Затем он повернулся к секретарю и неторопливо заговорил:

– Корона уведомит графа Виттора, правителя земли Шейланд, о гибели его подданного – сира Клайва из Стагфорта. – Секретарь стремительно записывал, белое оперение порхало над бумагой. – Корона поручает графу Виттору найти виновников убийства и произвести над ними суд. Кроме того, графу Виттору надлежит обеспечить леди Минерве из Стагфорта вступление в права владения отцовским леном. Сибил Дорина Дениза, графиня Нортвуд…

Адриан выдержал паузу, чтобы секретарь успел окончить запись. Минута напряженного ожидания, заполненная скрипом пера, попахивала утонченной пыткой.

– …графиня Нортвуд проявила лукавство и корыстолюбие, неподобающие первородной леди. Тем не менее, Корона проявит милость и избавит графиню от наказаний. Графине Сибил предписывается немедля освободить и препроводить в Стагфорт леди Минерву, удерживаемую в замке Клык Медведя против воли, а также принести прилюдные извинения сюзерену леди Минервы – графу Виттору Шейланду.

Мира с трудом удержала в себе возглас: «Минерва – это я! Ваше величество ошибается, леди Сибил добра ко мне, и она права! У отца не было врагов, не его хотели убить, а меня!» Но дерзость лишь ухудшит ситуацию, а владыка не станет слушать девушку. Он лишь раз, мельком, взглянул на нее. Она, Мира – серпушка. Так владыка назвал ее.

– Таково решение Короны, – окончил император. – Более не задерживаю вас, графиня Сибил, леди Глория.

– Ваше величество, – графиня поклонилась; поднявшись, сделала шаг назад, развернулась и отправилась к выходу. Мира в точности повторила ее движения.

При их приближении клетчатый церемониймейстер стукнул посохом в дверь, и стражники, что стояли снаружи, распахнули ее. Еще стук – и створки закрылись за их спинами.

Они молчали, пока шли вдоль Галереи Славы под тяжелыми взглядами бронзовых воинов, пока спускались лазурными ступенями, пересекали посольский зал, сплошь укрытый гобеленами. Женские каблуки клацали по паркету и мрамору, гулко отдавались эхом. Лишь в карете, когда экипаж тронулся с места, графиня дала волю чувствам. Скомкала муфту и швырнула в противоположную стену, сорвала с шеи кулон на золотой цепи, нервным движением разметала волосы.

– Тьма. Тьма проклятая! Как он может так!.. Кто я – собачонка, что клянчит у стола хозяев?! Или мошенник, продающий медь вместо золота?! Ничего мне не нужно от его распрекрасного величества! Всю жизнь полагалась лишь на свои силы, ни у кого ничего не просила!

Графиня перевела дух и вдруг расхохоталась, терзая руками прическу.

– И вот мой хмурый ворчливый Элиас вновь оказался прав. Он терпеть не может людей, говорит о них одни мерзости – и всегда попадает в точку! Династия ненавидит быть обязанной – так он сказал. Ты получишь все, что угодно, но не благодарность. Вот и получила!

– Миледи, простите! – сказала Мира, хотя чувствовала не вину, а нечто иное. – Я так виновата перед вами. Из-за меня вы попали в немилость…

Сибил снова хохотнула, прервав девушку на полуслове.

– Из-за тебя?.. Какая милая наивность! Я делала лишь то, что хотела. И ты делала то, чего хотела я. Моя собственная глупость всему виной, и ничто иное.

Графиня отвернулась к стеклу, за которым мелькали поручни дворцового моста и искрился водной рябью Ханай. Мира молчала, прислушиваясь к себе. Нечто произошло в душе, что-то изменилось.

Со дня смерти отца она жила будто в тумане: все ощущения были приглушены, звуки тихи, краски блеклы. Пелена безучастия отгораживала ее от мира. Сейчас эта пелена порвалась.

«Заурядная феодальная усобица» – так сказал владыка Адриан. Это – об убийстве отца. Сир Клайв души не чаял в дочери, учил ее читать и ездить верхом, с нею кормил белок и ходил под парусом, и играл в стратемы, и выслушивал ее горькие откровения о первой влюбленности, и рассказывал о матери, усадив дочку себе на колени… Теперь его не стало. Заурядное событие, ничего особенного, по мнению владыки.

Однако – странная штука! – еще больше ее задела «серпушка». Мира прекрасно играла в стратемы. На деревянное поле со схематичными изображениями полей, лесов и рек выставлялись в боевом порядке фишки двух цветов – черного и алого, – и вступали в жестокие сражения. На фишках были высечены значки, обозначавшие их ранги: серпы – крестьяне, мечи – наемники, монетки – купцы, подковы – рыцари, искры – первородные дворяне. Мечи представляли собой неплохую боевую силу, подковы были быстры и сметали все преграды, монеты подкупали вражеских бойцов и склоняли к мятежу, искры вдохновляли воинов сражаться храбрее и объединяли их в могучие отряды – батальоны. Фишки с серпами – они же серпушки – были слабейшими изо всех. Умелый стратег использовал их лишь как живой заслон, чтобы замедлить наступление противника: вражеские мечи легко сметали серпушек с поля, но затрачивали на это ходы и теряли время. Ни на что другое серпушки не годились.

Обида и горечь, загоревшиеся в душе Миры, пробудили ее от апатии. Голова стала яснее, мысли замелькали хороводом, злое возбуждение наполнило тело.

Я жива. Я умна. Я – искра.

Графиня Сибил тем временем досадовала:

– Эта клетчатая крыса, церемониймейстер, конечно же, разболтает всему двору о нашем позоре. Представляю, какую потеху из этого сделают: неуклюжая медведица сделалась интриганкой! В былые времена наглецу, кто словами унижал первородного, Нортвуды выбивали зубы и выдирали язык. Право, я устроила бы церемониймейстеру такое удовольствие.

– Что мы можем сделать, миледи? – спросила Мира неожиданно спокойно.

– Лучшее, что можно сейчас сделать, деточка, – вернуться в Клык Медведя и как можно дольше не попадаться на глаза владыке и всей столичной своре. Пока вся история не забудется.

– То есть… проглотить и стерпеть?

– Иногда приходится.

Брови Миры поползли вверх. Нортвуд – земля своенравных, строптивых людей, которые никогда и никому не спускают обиды! А леди Сибил – правительница этой земли!

Дед графини однажды вызвал рыцаря на поединок за то, что тот сказал, будто дед слишком стар и немощен. Деду исполнилось тогда семьдесят два года, рыцарь был на полфута выше его и на добрый пуд тяжелее. «Я уложу тебя в три удара, старик», – заявил молодчик и с легкостью выполнил обещание. На третьем выпаде его меч вошел меж ребер седого лорда. Однако, клинок застрял в месиве из кольчужной проволоки, кожи и плоти, и рыцарь на миг остался прикован к противнику. «Пойдем вместе», – сказал старик и вогнал кинжал в подмышечную впадину рыцаря.

Леди Сибил любила эту историю и охотно рассказывала, но впервые Мира услышала ее от своего отца. Он восхищался непреклонностью нрава – того самого, что оказывается порою прочнее костей и стали. «Никогда не глотай обиды, – говорил отец. – Можешь простить, если сочтешь нужным. Но стерпеть и затаить в себе – это нет».

– Не смотри так! – бросила леди Сибил. – Ты что же, осуждаешь меня?!

– Нет, миледи… Но я хочу найти убийцу отца.

– Как благородно! И кто же будет искать? Ты? Я?..

Глаза графини недобро засверкали. Вся злость, которую она не смогла выплеснуть на Адриана, теперь грозила орушиться на Миру. Тем не менее, девушка продолжила:

– Простите мою настойчивость, миледи. Но ведь вы, как правительница земли, имеете право наказывать людей за преступления, совершенные в вашей земле. И у вас есть немало верных воинов…

– Во-первых, любезная законница, я имею право судить лишь чернь и моих собственных вассалов. Благородного человека, принесшего вассальную клятву, по закону может наказать только его собственный сюзерен, либо императорский суд. Во-вторых, преступление совершено не в моей земле – вы еще не въехали в Нортвуд, когда на вас напали. И в-третьих, сейчас злодеи уж точно не в Нортвуде!

Мира нахмурилась и продолжала смотреть графине в лицо. На несколько вдохов повисло хрупкое, напряженно молчание.