Текст книги "Бородатая леди"

– Думаю, это смесь любви и ненависти. Сара заинтересовалась Хью сразу же, как адмирал привез ее сюда. Она не местная, не из Сан-Маркоса. – То, что она не местная, ему было приятно. – Во время войны она служила в армии, была связисткой в Вашингтоне. Адмирал заметил ее – Сара знает, что нужно делать, чтобы ее заметили, – и взял к себе. Уйдя в отставку, он женился на ней и вернулся домой. Мать Элис давно умерла. Не прошло и двух месяцев после их приезда, как Сара стала строить глазки Хью. – Он неодобрительно поджал губы, как старая дева. – Остальное – обычная история.

– У них была любовь?

– Односторонняя любовь, насколько я могу судить. Она была без ума от него. Не думаю, что он отвечал ей тем же. Для него это был просто секс. Ваш друг очень нравится женщинам, – добавил он с осуждением, в котором проглядывала зависть.

– Но, как я понял, он собирается жениться на Элис?

– Да, собирается, собирается. Во всяком случае, собирался, пока не произошел этот ужасный случай. Когда у него была связь с Сарой, он не был знаком с Элис. Элис в то время училась в художественной школе в другом городе. Она вернулась всего несколько месяцев назад.

– А Элис знает об этой его любовной связи с мачехой?

– Должен сказать, что знает. Говорят, Сара и Элис ненавидят друг друга, хотя могут быть и другие причины для этого. Элис отказывается жить в одном доме с мачехой, она переехала в бунгало садовника. Думаю, что ее разногласия с Сарой – одна из причин, почему она стала у меня работать. Конечно, деньги тоже имеют значение. У них сейчас туго с деньгами.

– А я думал, что они купаются в золоте, судя по тому, как адмирал игнорировал страховку. Вы сказали, двадцать пять тысяч долларов, ведь так?

– Да, но он очень привязан к Хью.

– Если он небогат, каким образом у него оказалась такая дорогая картина?

– Это был свадебный подарок отца его первой жены. Он работал во французском посольстве в Вашингтоне и подарил им Шардена. Теперь вы понимаете, что значит для адмирала это полотно?

– Понимаю значительно лучше, чем его отказ обратиться в полицию. А как вы на это смотрите, доктор?

Ответил он не сразу. Мы находились в центре города, и я должен был внимательно следить за дорогой. Поэтому не видел выражения его лица.

– В общем-то, это его картина, – сказал он осторожно, – а Хью его будущий зять.

– Но вы же не думаете, что картину взял Хью?

– Не знаю, что и думать. Я в замешательстве. Не знаю, что думать, пока не увижусь с Хью Вестерном. – Он внимательно посмотрел на меня. – Вы собираетесь искать его?

– Кто-то же должен это сделать. Кажется, судьба выбрала меня.

Прежде чем высадить Силлимена из машины у входа в галерею, я спросил, где работает Мэри Вестерн.

– В городской больнице. – Он объяснил мне, как туда проехать. – Но вы обещаете, что будете действовать осторожно, мистер Арчер? Не поступите опрометчиво? Я нахожусь в очень сложном положении.

– Буду действовать очень вежливо и деликатно. – Тем не менее, я с силой захлопнул дверцу машины.

* * *

В приемной рентгеновского кабинета сидело несколько пациентов, в разной степени разрушенных болезнью и отчаянием. Пухленькая блондинка, принимавшая больных, сказала мне, что мисс Вестерн сейчас занята, и попросила, если можно, подождать. Я присел и с восхищением стал смотреть на ее загорелые плечи, просвечивающие сквозь белый нейлон. Через несколько минут в приемную вошла Мэри, вся накрахмаленная, сдержанная и деловитая. Солнце, светившее в окно, ослепило ее после темноты, и она заморгала. Мне вдруг показалось, что за всем ее внешним спокойствием скрывается растерявшийся ребенок.

– Вы видели Хью?

– Нет. Давайте выйдем на минутку. – Я взял ее за локоть и вывел в коридор.

– Что случилось? – Говорила она спокойно, но несколько напряженно. – С ним что-то произошло?

– Не с ним. Из галереи пропала картина из коллекции адмирала Тернера. Картина Шардена.

– А какое отношение это имеет к Хью?

– Кое-кто считает, что это он взял картину.

– Кое-кто?

– Чтобы быть более точным, такого мнения придерживается миссис Тернер.

– Сара? Да она скажет все что угодно, лишь бы отомстить ему за то, что он ее бросил.

Я не стал развивать эту тему дальше.

– Возможно, что это так. Но дело в том, что адмирал, кажется, тоже его подозревает. До такой степени, что не хочет обращаться в полицию.

– Адмирал Тернер – старый маразматик и дурак. Если бы Хью был сейчас здесь, он мог бы защитить себя…

– В том-то и дело. Но его здесь нет.

– Я должна его найти, – она направилась к двери.

– Возможно, это будет не так просто.

Мэри гневно взглянула на меня, выставив вперед свой круглый подбородок:

– Вы тоже его подозреваете?

– Вовсе нет. Но совершено преступление, не забывайте. А преступления часто тянут за собою цепь последствий.

Она повернулась ко мне, взгляд расширенных глаз потемнел.

– Вы действительно думаете, что с братом что-то случилось?

– Я ничего не думаю. Но если бы я был уверен, что с ним все в порядке, то сейчас уже ехал бы в Сан-Франциско.

– Вы полагаете, все так плохо? – спросила она шепотом. – Я пойду в полицию.

– Это ваше дело. Но, мне кажется, не стоит впутывать полицию, если есть хотя бы малейший шанс…

Она закончила за меня:

– Что мой брат вор? Этого не может быть! Но я скажу вам, что мы сделаем. Хью, наверно, в своей хижине, в горах. Он и раньше уезжал в горы, никого не предупредив. Отвезите меня туда. – Она тихонько дотронулась до моей руки. – Я, конечно, могу и сама поехать, если вам нужно уезжать.

– Я пока остаюсь. А вы сможете договориться на работе?

– В любом случае я уеду. Самое худшее, что они могут сделать, это уволить меня. А здесь не так уж много хороших специалистов. А потом – вчера я переработала три часа. Подождите, вернусь сюда через две минуты.

Когда мы выехали за город, горный воздух и свежий ветер сорвали с Мэри покров деловитости, которым она себя окутала, щеки ее порозовели, волосы распушились.

– Вы должны делать это чаще, – сказал я.

– Делать что?

– Выезжать за город и расслабляться.

– Расслабиться? – она горько улыбнулась. – Моего брата обвиняют в воровстве, да к тому же он и сам пропал…

– Что бы там ни было, но вы сейчас не работаете. А вам не кажется, что работаете вы слишком много?

– А вам не кажется, что кто-то в семье должен работать? Иначе нечего будет есть. У вас с Хью больше общего, чем я подумала сначала.

– В какой-то мере это комплимент. Но из ваших уст это звучит как оскорбление.

– Я не хотела вас обидеть. Но мы с Хью такие разные. Я признаю, он много работает над своими картинами. Но у него нет постоянного заработка, и он к этому не стремится. Сразу же после окончания школы я вынуждена была следить за тем, чтобы у нас были деньги на жизнь. Того, что он зарабатывает в галерее, хватает только на его краски, кисти и холсты…

– А я считал, что он процветает. Его выставка широко рекламировалась в Лос-Анджелесе.

– Критики не покупают картин, – сказала она резко. – Он решил устроить выставку, чтобы продать свои работы и иметь возможность жениться. Хью вдруг понял, что деньги – это тоже важная вещь. – И с некоторой горечью она добавила: – К сожалению, с некоторым опозданием.

– Но он ведь не только рисовал картины? Кажется, был еще и агентом по продаже картин?

– Да, он работал для Хендрикса. – Она произнесла эту фамилию как ругательство. – Лучше бы он не связывался с этим человеком и не брал у него денег.

– А кто такой Хендрикс?

– Человек.

– Это я понял. А что с его деньгами?

– На самом деле я ничего не знаю о его деньгах, откуда они у него. Но деньги у него есть.

– Вы его не любите?

– Нет. Не люблю его и не люблю людей, которые на него работают. Мне они напоминают банду разбойников. Но Хью этого не замечает. Он очень плохо разбирается в людях. Я не говорю, что Хью сделал что-то плохое, – добавила она поспешно. – Просто он купил несколько картин для Хендрикса и получил за это комиссионные.

– Понимаю. – Мне было неприятно говорить это, но я все же сказал: – Адмирал что-то говорил о том, будто Хью предлагал свое посредничество, чтобы продать Шардена какому-то покупателю, который предпочел остаться неизвестным. Это мог быть Хендрикс?

– Вполне возможно, – ответила она.

– Расскажите о Хендриксе поподробнее.

– Я о нем ничего не знаю. Видела его всего один раз. И этого достаточно. Я знаю, что он ужасный старик. И у него есть охранник, который на руках носит его вверх по лестнице.

– Носит на руках?

– Да. Он инвалид. Кстати, Хендрикс предлагал мне работу.

– Носить его вверх по лестнице?

– Он точно не сказал, что я должна буду делать. До этого мы с ним не дошли. – Ее голос был настолько холоден, что беседа наша заморозилась. – Давайте не будем об этом говорить, мистер Арчер.

Дорога стала подниматься в гору. По обочинам стояли знаки: скользкая дорога. Чтобы ехать на скорости пять-десять километров в час, мне пришлось жать на педаль изо всей силы.

– У вас было очень напряженное утро, – сказала вдруг Мэри. – Вы познакомились с Тернерами и все такое прочее.

– Общаться с людьми – моя профессия.

– И вы Элис видели тоже?

Я ответил утвердительно.

– И как она вам показалась?

– Мне не хотелось бы говорить это девушке, но она довольно миленькая.

– Тщеславие – не мой порок, – сказала Мэри. – Она просто красавица и очень привязана к Хью.

– Я это понял.

– Не думаю, что Элис раньше была в кого-нибудь влюблена. И живопись для нее значит почти так же много, как и для Хью.

– Он счастливчик. – Я вспомнил его разочарованные глаза на автопортрете и подумал, что, возможно, на этот раз ему повезло.

Дорога вилась между откосами из красной глины и сухим колючим кустарником.

– И сколько нам еще ехать?

– Около двух миль.

Еще десять-двенадцать минут мы серпантином поднимались в гору. Наконец дорога выровнялась. Я так внимательно следил за краем дороги, чтобы через кустарники не свалиться в пропасть, что не заметил хижины, пока не подъехал к ней почти вплотную. Это был маленький деревянный домик, стоявший на небольшой лужайке у подножия горы. Сбоку дома был пристроен навес, под которым стояла серая машина. Я посмотрел на Мэри.

– Это наша машина, – сказала она с облегчением.

Я остановил свою машину перед домом и выключил мотор. Наступила полная тишина. Одинокий ястреб летал над нами кругами, словно привязанный к невидимому столбу невидимой проволокой. Кроме ястреба никого не было видно. Мы пошли к дому по дорожке, посыпанной крупным гравием, и я удивился, как громко скрипит он под ногами.

Дверь не была заперта. Это было холостяцкое убежище, которого многие месяцы не касалась женская рука. Кухонные принадлежности, замазанные краской рабочие брюки, кисти и краски валялись на полу и на стульях. В углу комнаты на кухонном столике стояла полупустая бутылка виски. Но это было нечто и вроде ателье художника: на стенах висели акварели, напоминавшие маленькие красочные окна; через настоящее большое окно видно было бескрайнее небо.

Мэри подошла к окну и выглянула наружу. Я встал рядом. Перед нами до самого моря и дальше до горизонта простиралось голубое пространство. Сан-Маркос и его пригороды между морем и горами выглядели как географическая карта.

– Где же он? – удивленно сказала Мэри. – Может быть, пошел погулять? Ведь он не знает, что мы его ищем.

Я посмотрел на горный склон, почти отвесно спускающийся вниз со стороны окна.

– Нет. Он не гуляет, – сказал я.

На склоне из красной глины то тут, то там были разбросаны валуны. На нем ничего не росло, кроме горных кустов цвета пыли. В расщелине между двумя скалами торчала нога в мужском ботинке.

Я вышел, ничего не сказав Мэри. От дома к склону вела тропинка. Я спустился по ней. Это действительно была нога Хью. Он лежал или, вернее, висел головой вниз футах в двадцати от края обрыва. Лицо его было измазано в глине. Одна нога подогнута, вторая зацепилась между двумя валунами. Я спустился к нему и посмотрел в лицо. Правый висок разбит. Лицо тоже. Я поднял его застывшее тело. Он был мертв уже несколько часов; от него все еще исходил сильный запах виски.

Послышался звук падающих камешков. Мэри стояла на краю обрыва.

– Не спускайтесь сюда.

Она не послушала меня. Я остался стоять, где стоял, наклонившись над телом, стараясь закрыть собой его размозженную голову. Она наклонилась и посмотрела вниз. Ее глаза потемнели от боли, лицо сделалось серым и усталым. Я отодвинулся. Она обняла голову своего мертвого брата.

– Если вы потеряете сознание, я вряд ли смогу вас вынести наверх.

– Я не потеряю сознания.

Она подняла тело за плечи, чтобы заглянуть брату в лицо. Я был несколько неприятно удивлен, как много в ней неженской силы. Она осторожно пощупала пальцами раненый висок.

– Вот что его убило. Похоже, это удар кулаком.

Я наклонился и увидел округлые впадины на его черепе.

– Он, вероятно, упал, – сказала она, – и ударился головой о камни. С такой силой его никто не мог ударить.

– Боюсь, что кто-то ударил его, – заметил я. – Кто-то, кто оставил также впадины на дверной раме в его студии…

* * *

Два часа спустя я остановил машину перед художественным салоном на Рубио-стрит. Его витрины были заставлены репродукциями произведений импрессионистов и постимпрессионистов. В одной из витрин была выставлена очень плохая картина, нарисованная маслом и изображавшая прибой, застывшая и статичная, как взбитые сливки. Над салоном красовалась витиеватая вывеска «У Хилари». На двери висела более прозаичная табличка: «Закрыто».

На лестнице и в вестибюле было темно и прохладно, но это было приятно после горного солнца. Нервы мои были напряжены, глаза болели, я физически устал после того, что мы пережили на горном склоне.

Мэри открыла ключом дверь и пропустила меня в свою комнату. Она сказала, что в буфете есть виски. Я предложил сделать ей коктейль, но она отказалась. Нет, спасибо, она никогда не пьет. Дверь за ней захлопнулась. Я смешал себе виски с водой и постарался расслабиться, сев в кресло. Но я не мог. Голова раскалывалась от множества вопросов, на которые я пока не находил ответа.

…Мы позвонили шерифу из ближайшего пожарного отделения и проводили его и его помощников к месту происшествия. Они сфотографировали тело, обыскали хижину и окрестности, задали нам кучу вопросов. Мэри не упомянула о пропавшем Шардене. Я тоже.

Некоторые вопросы были выяснены, когда прибыл судебно-медицинский эксперт. Хью Вестерн умер где-то между восемью и десятью часами вечера накануне. Эксперт не мог установить время смерти точнее, не исследовав содержания пищи в желудке. Убит Хью ударом в висок. Кровоподтеки и ссадины на его голове были, видимо, следствием падения, когда его, уже убитого, сбросили с обрыва.

Его одежду специально залили виски, чтобы гибель художника выглядела как несчастный случай, произошедший по пьянке. Но убийца, скрывая следы преступления, зашел слишком далеко, перехитрив самого себя. На бутылке виски не было никаких отпечатков пальцев, даже Вестерна. Не было отпечатков пальцев и на руле его машины. Бутылка и руль были тщательно вытерты.

Я встал с кресла, когда Мэри вернулась в комнату. Она расчесала свои черные волосы и надела черное трикотажное платье, плотно облегавшее фигуру. В мозгу у меня засверлила неприятная мысль: интересно, а как бы она выглядела с бородой?

– Можно я еще раз осмотрю студию? Меня интересует его эскиз.

Она некоторое время смотрела на меня, немного нахмурившись и не понимая:

– Эскиз?

– Да, набросок бородатой леди…

Она прошла через вестибюль впереди меня, ступая очень осторожно, будто пол был непрочным и любое резкое движение могло ввергнуть ее в черную бездну. Дверь в студию все еще была не заперта. Она открыла дверь, чтобы пропустить меня, и включила свет. На мольберте ничего не было. Портрет бородатой леди исчез…

Я оторопел.

– Это вы убрали картину, Мэри?

– Нет. Меня с утра не было в студии.

– Значит, ее кто-то украл. Посмотрите, не пропало ли что-нибудь еще?

– Точно не могу сказать. Здесь такой беспорядок. – Она прошлась по комнате, разглядывая картины, висевшие или стоявшие у стен. Потом остановилась у столика в углу. – Здесь на столе стоял бронзовый слепок. Сейчас его нет.

– А что это за слепок?

– Изображение сжатого кулака. Хью сделал его по слепку с кулака этого ужасного человека, о котором я вам рассказывала.

– Какого ужасного человека?

– Его, кажется, зовут Делвин. Он охранник Хендрикса. Ну, тот, что носит хозяина на руках… Хью всегда интересовался его руками. У него огромные кулаки.

Она вдруг задумалась. И я понял, что она думает о том же, о чем и я. Следы на голове Хью могли быть следами от удара огромным кулаком.

– Посмотрите, – сказал я, указывая на дверную раму, – эти следы могли быть оставлены от удара бронзовым слепком?

Она попробовала впадины пальцем:

– Думаю, что да. Не знаю. – И она вопросительно посмотрела на меня своими черными глазами.

– Если это так, то он мог быть убит здесь, в студии. Вы должны сообщить об этом полиции. И я думаю, наступило время рассказать им о пропаже картины Шардена.

Она посмотрела на меня так, как будто бы ей не хотелось этого делать. Потом она уступила:

– Да, я должна им рассказать обо всем. Рано или поздно они все равно узнают об этом. Но сейчас я абсолютно уверена, что Хью не брал этой картины.

– А как она выглядит? Если мы сможем найти ее, то сможем найти и убийцу. Эти два дела связаны между собой.

– Вы так думаете? Хорошо. На картине изображен мальчик, который смотрит на яблоко… Подождите. У Хилари есть копия. Она была нарисована студентом художественной школы. Копия не очень хорошая. Но, тем не менее, вы сможете составить себе представление о ней. Давайте спустимся в магазин.

– Магазин закрыт.

– Но Хилари может быть там. У него за магазином маленькая квартирка.

Я собрался идти, а потом остановился.

– А что собой представляет этот Хилари Тодд?

– Я не знаю, откуда он родом. Он служил здесь во время войны и решил остаться. У его родителей одно время были деньги, и он учился живописи и танцам в Париже. Во всяком случае, он так говорит.

– Живопись, кажется, основное занятие в Сан-Маркосе.

– Вы просто встречаетесь не с теми людьми.

Я прошел через балкон и спустился по внешней лестнице на стоянку, раздумывая о том, как эти ее слова характеризовали ее брата. Машина Тодда стояла у входа в аллею. Я постучал в заднюю дверь магазина. Никто не ответил, но за дверью слышались голоса – мужской баритон и женское щебетанье. У Тодда была гостья. Я снова постучал.

Через некоторое время дверь приоткрылась. Тодд смотрел в щелку, вытирая губы носовым платком, выпачканным чем-то красным. Красный цвет был чересчур ярок для крови. Глаза его блестели, как полированный агат.

– Добрый вечер.

Я прошел вперед, как будто меня здесь ждали. Он неохотно открыл мне дверь, уступая моему натиску, и отступил в узкий проход между двумя перегородками.

– Что вы хотите, мистер… Не знаю вашего имени.

Прежде чем я успел ему ответить, женский голос очень отчетливо спросил:

– Это мистер Арчер, не так ли?

В дверях появилась Сара Тернер. В руках у нее был бокал, лицо свежеподкрашенное. Рыжие волосы аккуратно причесаны. Красные губы сверкали.

– Добрый вечер, миссис Тернер.

– Добрый вечер, мистер Арчер. – Она прислонилась к дверной раме, чувствуя себя слишком уж свободно. – Вы знакомы с Хилари, мистер Арчер? Вы должны с ним познакомиться. Все должны. Хилари такой очаровательный, ведь так, дорогой? – Она ехидно улыбнулась.

Тодд посмотрел на нее с ненавистью, а потом с тем же выражением на лице повернулся ко мне:

– Вы хотите мне что-то сказать?

– Хотел узнать, есть ли у вас копия картины Шардена, которая принадлежит адмиралу Тернеру.

– Да, копия есть.

– Могу ли я посмотреть на нее?

– Зачем?

– Чтобы иметь возможность опознавать оригинал. Возможно, это связано с убийством.

Я глядел в упор на них обоих. Они не выразили никакого удивления.

– Мы слышали об этом по радио, – сказала Сара. – Должно быть, для вас это было ужасно.

– Ужасно, – повторил, как эхо, Тодд, пытаясь придать лицу грустное выражение.

– Это еще более ужасно для Вестерна, – сказал я, – и для того, кто убил его. Вы все еще считаете, что он украл картину, миссис Тернер?

Тодд внимательно посмотрел на нее. Ей стало не по себе. Этого я и добивался. Она решила избавиться от замешательства, глотнув из бокала и оставив на нем ярко-красный след помады.

– Никогда не думала, что он украл картину, – пожала она плечами. – Просто предположила…

– Понятно. А разве вы не говорили, что Вестерн пытался купить эту картину у вашего мужа? Что он действовал в качестве посредника от чьего-то имени?

– Не говорила. Я не знала об этом.

– Значит, это сказал адмирал. Было бы интересно знать, кто же этот человек, от имени которого он действовал. Он хотел получить Шардена. И создается впечатление, что Хью Вестерн умер именно потому, что кто-то очень хотел получить эту картину.

Тодд внимательно слушал все это и молчал. Вдруг он сказал:

– Не вижу связи между этими двумя случаями, но если вы войдете и присядете, я покажу вам копию.

– А вы случайно не знаете, от чьего имени действовал Вестерн?

Он развел руками ладонями наружу, по-европейски:

– Откуда мне знать?

– Вы ведь торгуете картинами.

– Я раньше торговал, – поправил он меня и быстро вышел из комнаты.

Сара Тернер прошла к переносному бару в углу комнаты и стала колоть лед специальным ломиком с серебряной ручкой.

– Сделать вам коктейль, мистер Арчер?

– Нет, спасибо. – Я сел в кресло в форме куба, предназначенное для угловатых людей, и стал смотреть, как она залпом выпила половину содержимого своего бокала. – Что имел в виду Тодд, когда сказал, что занимался торговлей картинами раньше? Разве это не его магазин?

– Он собирается расстаться с ним. Магазин прогорел. И он ищет повсюду кого-либо, кому бы он мог поплакаться.

– Например, вам? – Между нами установилась какая-то странная связь с оттенком враждебности. И я пытался использовать это на всю катушку.

– С чего вы взяли?

– Я думал, что он ваш друг.

– Вы так думали? – Она громко засмеялась, и это произвело неприятное впечатление. – Вы задаете слишком много вопросов, мистер Арчер.

– Они кажутся мне необходимыми. Полицейские в таких городах, как этот, не слишком расторопны.

– А вы шустрый.

– Да нет. Я здесь проездом. И просто кое о чем догадываюсь.

– И что же вы надеетесь этим выиграть?

– Для себя лично – ничего. Но мне бы хотелось, чтобы справедливость восторжествовала.

Она села напротив меня. Колени ее, не прикрытые юбкой, почти касались моих. У нее были красивые колени. Я почувствовал себя неловко, чему в значительной степени способствовал и ее голос, очень чувственный голос.

– Вы очень любили Хью?

– Мне он нравился, – ответил я автоматически, потому что думал совсем о другом. Я смотрел на нее и думал, как она интересно сидит – колени сжаты, сама чуть отклонилась назад, уверенная в том, что тело ее прекрасно. Я уже видел такую позу на эскизе, сделанном углем, в студии Хью.

– Мне он тоже нравился. Очень. И я все думала и вспоминала. Вспомнила, что недели две назад Хилари говорил мне, что Уолтер Хендрикс хотел бы купить Шардена и что Хью и Уолтер Хендрикс в его магазине…

Она вдруг замолчала, увидев в дверях Тодда. Злоба перекосила его лицо. Он направился к ней. Сара отпрянула, сжимая в руке бокал. Если бы меня не было, он бы ее ударил. Но при данных обстоятельствах он лишь монотонно проговорил:

– Удобно вы здесь устроились. Не думаешь ли ты, Сара, что тебе хватит пить?

Она его боялась, но не хотела в этом признаться даже себе самой.

– Я же должна что-то делать, чтобы поддержать компанию.

– По-моему, ты уже насквозь проспиртовалась.

– Ты так думаешь, дорогой?

Она швырнула свой полупустой бокал в стену рядом с дверью. Он разбился на мелкие осколки, поцарапав стену, обшитую деревом, и забрызгав фотографию Нижинского в образе Фавна. Немного жидкости попало на синие замшевые туфли Тодда.

– Прекрасно, – скривился он. – Люблю, когда ты вспоминаешь свою юность, Сара. И мне также нравится твоя болтовня. – Он обратился ко мне: – Вот эта копия, мистер Арчер. Не обращайте на нее внимания. Она немного перепила.

Он поднял картину, чтобы я мог ее рассмотреть. На небольшом квадратном полотне маслом был изображен маленький мальчик в синей жилетке, сидящий за столом. В центре стола, покрытого льняной скатертью, на синем блюде лежало красное яблоко. Мальчик смотрел на это яблоко, как будто собирался его съесть. На копии была поставлена подпись художника и дата: «Шарден, 1744».

– Это не очень хорошая копия. Вы сразу бы это поняли, если бы видели оригинал. Но ведь вы его не видели?

– Нет.

– Очень жаль. Теперь, возможно, и не сможете увидеть. Это действительно великолепная картина. Просто великолепная. Лучшая из того, что есть у нас к западу от Чикаго.

– Я все-таки надеюсь, что смогу ее увидеть.

– Надейтесь, старина. Но она сейчас уже едет в Европу или Южную Африку. Люди, занимающиеся кражей картин, действуют очень быстро. Они пытаются продать картины до того, как станет известно, что это ворованные произведения. Огласка мешает получить за них хорошую цену. Вероятно, они продадут Шардена частному лицу в Париже или Буэнос-Айресе, и картина исчезнет.

– Почему вы говорите «они»?

– Потому что они действуют не в одиночку. Один и тот же человек не может украсть картину и продать ее. Необходимо распределение труда и специализация.

– Вы говорите так, как будто и сами специализировались в таких делах…

– Вы правы. В некотором роде я специалист. – Он слабо улыбнулся. – Но не в том смысле, в каком вы думаете. До войны я работал в музее.

Он нагнулся и прислонил картину к стене. Я взглянул на Сару Тернер. Она неподвижно сидела в кресле, закрыв лицо руками.

– А теперь, – сказал он мне, – думаю, вам лучше уйти. Я сделал для вас все, что мог. И могу еще кое-что подсказать. Те, кто крадет произведения искусства, не убивают. Это не того типа люди. Ваша гипотеза о связи пропажи картины и убийства – изначально ложная.

– Что ж, приму эту информацию к сведению. Большое вам спасибо.

– Да не за что.

Он иронически приподнял одну бровь и направился к двери. Я пошел за ним через пустой магазин. Большая часть товара была выставлена в витринах. Магазин производил грустное впечатление разорившейся лавки подержанных вещей. Тодд вел себя не как хозяин. Он, видимо, сдался.

Открыв дверь, чтобы выпустить меня, он сказал на прощание:

– Я бы не стал беспокоить Уолтера Хендрикса по поводу того, что говорила вам Сара. Ей не стоит верить. И Хендрикс не так гостеприимен, как я.

Он был прав.

* * *

Я не стал брать машину, а пошел на стоянку такси на противоположной стороне улицы. Там стояла желтая машина. Загорелый водитель читал комикс, на обложке которого была нарисована мертвая женщина. Водитель с трудом оторвался от увлекательного чтения, перегнулся через спинку сиденья и открыл мне дверь.

– Куда едем?

– К человеку по фамилии Хендрикс. Вы знаете, где он живет?

– На Футхилл-драйв. Я возил туда клиентов. Это за чертой города. Два доллара пятьдесят центов. – Его произношение жителя штата Нью-Джерси не соответствовало сицилийской внешности.

– Вы из Нью-Джерси?

– Из Трентона, – он улыбнулся, показав свои испорченные зубы. – А что, это имеет какое-нибудь значение?

– Нет. Поехали.

Когда движение стало менее напряженным, он спросил:

– У вас паспорт с собой?

– А что, там нужно предъявлять документы?

– Они не любят посетителей. Вы должны иметь визу, чтобы попасть туда, и документ о неприкосновенности личности, чтобы выбраться обратно. Старик боится жуликов или что-то в этом роде.

– Почему?

– У него для этого десять миллионов причин, как я слышал. Он владеет десятью миллионами долларов.

– И откуда же такие деньги? Где он их взял?

– Если вы мне скажете, где, я тут же все брошу, побегу туда.

– Побежим туда вместе.

– Слышал, у него крупное дело в Лос-Анджелесе, – сказал водитель. – Месяца два назад я возил сюда репортера из какой-то газеты. Он хотел взять у старика интервью. Что-то связанное с налогами.

– А что у него с налогами?

– Не могу сказать. Это для меня слишком сложно, приятель, налоги и прочее. Я с трудом заполняю все эти налоговые бумажки.

– И что же случилось с репортером?

– Я привез его, а старик не захотел с ним встретиться. Он не любит, когда нарушают его спокойствие.

– Понятно.

– А вы случайно не репортер?

– Нет.

Он был слишком вежлив, чтобы продолжать задавать мне вопросы.

Мы выехали за город. Перед нами возвышались горы, сиреневые в лучах солнца. Серпантин дороги протянулся через каньон. Мы переехали через высокий мост и оказались на холме, откуда был виден океан. Свернув в сторону, такси въехало в открытые ворота, на которых висела надпись: «Проезд закрыт. Нарушители преследуются законом».

На самом верху холма дорогу нам преградили чугунные двустворчатые ворота, которые держались с одной стороны на каменном столбе, а с другой – на каменной сторожке. От ворот по обе стороны тянулась тяжелая железная сетка, огораживающая холм. Владения Хендрикса были размером с небольшую европейскую страну.

Водитель посигналил. Огромный парень в панаме вышел из сторожки. Он еще протиснулся сквозь узкую дверь и махнул нам рукой.

– В чем дело?

– Я хочу повидаться с мистером Хендриксом по поводу картины.

Он открыл дверцу такси и посмотрел на меня. Лицо его было покрыто старыми шрамами.

– А вы не тот человек, который приезжал утром?

И тут впервые за последнее время меня осенило:

– Вы имеете в виду высокого типа с бакенбардами?

– Да.

– Я как раз от него.

Он потер свой тяжелый подбородок костяшками пальцев.

– Ладно, думаю, все в порядке, – произнес он наконец. – Как вас зовут? Я позвоню, что пропустил вас.

Он открыл ворота. Мы проехали через голую лужайку, оказались в лабиринте кустов и, выбравшись оттуда, очутились перед низким длинным домом, окруженным с одной стороны теннисными кортами, а с другой – конюшнями. За домом на лужайке виднелся овальный бассейн, смотрящий в небо своим широко открытым зеленым глазом. Небольшого роста человек в купальных шортах сидел на краю мостков для ныряния в позе роденовского «Мыслителя». Он исчез из виду вместе с бассейном, когда такси по эвкалиптовой аллее спустилось вниз к дому. Горничная в фартуке и наколке ждала нас у дверей.

– Вам удалось проехать дальше, чем репортеру, – тихонько заметил таксист. – Может быть, у вас есть связи?

– Я знаком с лучшими людьми в городе.

– Мистер Арчер? – спросила горничная. – Мистер Хендрикс купается. Я проведу вас к нему.

Попросив таксиста подождать, я прошел вслед за ней в дом. Когда мы вышли из дома с другой стороны, я увидел, что «Мыслитель» вовсе не был низкого роста. Он просто казался таким, потому что был очень широк в плечах. Шея, грудь, ноги и руки у него были очень мускулистыми. Он был похож на чемпиона культуристов или супермена. В бассейне плавал на спине еще кто-то, чей покрытый пятнами коричневый живот разрезал воду, как панцирь черепахи. «Мыслитель» встал, поиграл мускулами и крикнул: