Текст книги "Обмен времен «Холодной войны»"

Глава 14

Макс встал, надел плащ.

– Пойду поброжу вокруг.

Падильо сидел, закрыв глаза, рот его вновь превратился в узкую жесткую полоску. Он лишь кивнул.

– Вернусь через час, – добавил Макс.

Падильо снова кивнул. Макс вышел, осторожно притворив за собой дверь.

Бурчвуд и Симмс растянулись на двух кроватях, Симмс, похоже, спал. Бурчвуд лежал на спине, заложив руки за голову, и разглядывал потолок. Мы ждали.

Наконец Падильо тяжело вздохнул, потянулся.

– Вполне вероятно, что сегодня вечером у нас ничего не выгорит.

На этот раз кивнул я.

– Если что случится, ты можешь взять мои галстуки. Я их подбирал очень тщательно.

– А ты – мои золотые запонки, – откликнулся Падильо.

– С твоими инициалами?

– Вот-вот.

– Что ж, мне останется хорошая память.

Падильо взял со стола водочную бутылку, критически оглядел ее.

– У нас еще четыре часа. Давай-ка добьем остатки.

– Почему бы и нет? – Я пододвинул к нему стакан.

Падильо разлил водку. Каждому досталось по полстакана.

– Может, Макс догадается прихватить еще бутылку.

– И сигареты, – добавил я. – Наши скоро кончатся.

– Сколько у тебя осталось?

Я достал пачку, сосчитал.

– Шесть.

Падильо сосчитал свои.

– Четыре.

Мы выпили и закурили.

– Если мы переберемся на Запад сегодня вечером, мне придется ответить на несколько вопросов. Почему Уитерби умер в моем номере, где взятый мною напрокат «мерседес», что случилось с Куки?

– Ты забыл еще об одной мелочи.

– Какой же?

– Я должен переправить наших новых друзей в Бонн.

– Ты прав. Я забыл. Но у тебя, естественно, есть план действий.

– Естественно. Стена – сущий пустяк по сравнению с границей. Во-первых, мы должны вывезти их из Берлина. На окраине нам придется преодолеть трехмильную зону, где спрашивают пропуск. Затем вторую, шириной в тысячу пятьсот футов, засеянную травой, высота которой не превышает фут. Спрятаться в ней невозможно. Следом идут сторожевые вышки. Построены они в так называемой полосе безопасности, где нет ни кустика, ни деревца. Одни вышки. Но мы, разумеется, с этим справимся.

– Мы же мастера своего дела, – поддакнул я.

– Не просто мастера – асы. За вышками проходит дорожка постоянного патрулирования. Пограничники ходят с собаками, доберманами. Если мы разминемся с патрулем, то без труда преодолеем забор из колючей проволоки. А после него – минное поле, ширина которого не превышает восьмидесяти футов. Но удача на нашей стороне. Мы не подорвемся. За полем – второй забор, там, насколько я помню, проволока под напряжением. Потом полоса вспаханной земли шириной сто тридцать футов, на которой остается любой отпечаток ноги или лапы. И, наконец, тридцатитрехфутовая полоса смерти, где стреляют по всему, что движется. После сего остается сущий пустяк – перелезть через пятнадцатифутовый забор, на который нельзя дунуть, не подняв тревоги. И все это время нам придется помогать двум нашим новым приятелям.

– А что дальше?

– Ничего особенного. Сто десять миль по территории Восточной Германии и та же последовательность операции, но в обратном порядке, на западной границе.

– Знаешь, что я тебе скажу. У меня есть обратный билет в Дюссельдорф. Пожалуй, я им воспользуюсь.

– Я не думаю, что нам придется прорываться через границу. Мы, конечно, полетим. Может, зафрахтуем самолет, – размечтался Падильо.

– У меня такое ощущение, что нас скорее всего будут искать. Я имею в виду твое учреждение.

Падильо почесал подбородок.

– Наверное, ты прав. Мы обсудим это позднее.

Макс, как и обещал, вернулся через час. Принес сигарет, водку, колбасу.

– Узнал что-нибудь? – спросил Падильо.

Макс пожал плечами.

– Полицейские и пограничники подняты по тревоге. Они полагают, что сегодня, завтра или послезавтра кто-то попытается прорваться через Стену. Мой осведомитель оказался не слишком разговорчивым.

– Едва ли он мог сказать что-нибудь конкретное, – резонно заметил Падильо.

– Но им надо перекрыть двадцать семь миль. Сегодняшний вечер ничем не хуже завтрашнего. Может, и лучше. Они не ждут от нас такой прыти.

– У Курта все на мази?

Макс кивнул.

– Они готовы. И сообщили об этом по обычным каналам.

Мы поели, дали бутерброды и кофе Симмсу и Бурчвуду. Они вновь сидели на одной кровати. Жадно съели бутерброды и начали шептаться.

Мы молчали. Макс разглядывал кофе в своей чашке.

Падильо заменил табуретку на стул. Откинулся на спинку, положил ноги на стол, уставился в потолок. Я положил на стол руки, на них – голову. От еды и водки меня сморило. Я заснул.

Падильо разбудил меня, тряхнув за плечо.

– Уходим через пятнадцать минут.

Я кивнул, встал, прошел к раковине. Умылся холодной водой. Падильо тем временем разбудил Бурчвуда и Симмса.

– Идите к столу. Я скажу, что вы будете делать.

Макс уже расстелил карту.

– Вы двое спуститесь с нами вниз и тихонько залезете на заднее сиденье. С вами сядет Маккоркл. Макс поведет машину, я сяду рядом с ним. Ехать нам двадцать минут, возможно, двадцать пять. Если нас остановят, молчите. Одно слово, и Мак или я пристрелим вас.

Они кивнули. Поверили ему. Я, пожалуй, тоже.

– Мы остановимся здесь, – он ткнул пальцем в карту. – Вы выйдете из машины и пойдете за мной. Мак – за вами. Вчетвером мы войдем в подъезд. По моему сигналу вы побежите (не пойдете!) к Стене. Подниметесь по одной лестнице и спуститесь по другой. Потом побежите вот к тому подъезду. Оба раза будете бежать изо всех сил. Если вы сбавите скорость, вас, возможно, пристрелят немцы. Если вы попытаетесь выкинуть какой-нибудь фортель, я убью вас сам. Надеюсь, вы мне верите.

– Что будет после того, как мы окажемся по другую сторону Стены? – спросил Симмс.

– Еще не время говорить об этом. Но с вами не случится ничего плохого, если вы сами не накликаете на себя беду.

Симмс и Бурчвуд хмуро переглянулись.

Падильо повернулся к Максу.

– Ты знаешь, что делать?

Макс разглядывал ногти на правой руке.

– Я отъезжаю, ставлю машину и жду три минуты. Если вы не возвращаетесь, сматываюсь.

Падильо посмотрел на часы.

– У нас еще есть пять минут. Давайте выпьем.

Водку он разлил в пять стаканов. Порция получилась приличная. Симмс и Бурчвуд жадно выпили. Не отстал от них и я. Оглядел комнату. То, что лежало в углу под одеялом, напоминало кучу тряпья. Я не испытывал ни жалости, ни ненависти. Все во мне закаменело.

Макс вывернул обе шестидесятиваттные лампочки, и мы спустились по лестнице в свете его фонаря. В гараже Макс осветил машину.

– Это «вартбург». В «ситроене» ехать слишком опасно. Его ищут.

Я сел на заднее сиденье за водителем. Падильо встал у другой задней дверцы, Дожидаясь, пока Симмс и Бурчвуд залезут в кабину. Затем захлопнул дверцу, прошел к воротам, откатил створку. Макс выехал из гаража, развернулся. Падильо закрыл ворота, запер на ключ и сел рядом с Максом. Посмотрел на Симмса и Бурчвуда, показал им пистолет.

– Это вам напоминание. Такой же есть и у Маккоркла.

Я тут же вытащил «смит-вессон» и продемонстрировал парочке.

– Он стреляет настоящими пулями.

Макс выехал из проулка, и мы направились на запад. До половины восьмого оставалось еще несколько минут. Макс не превышал разрешенной скорости. По мере приближения к району Миттс машин все прибывало.

Падильо сидел вполоборота, переводя взгляд с Симмса и Бурчвуда то на заднее, то на переднее стекло. Симмс и Бурчвуд обратились в статуи, держа друг друга за руки. Мне тоже хотелось опереться на дружескую руку.

Макс включил подфарники. Наступило то время суток, для которого эксперты никак не могут дать рекомендаций: предпочтительно ли ездить с освещением или без оного. Через пятнадцать минут после выезда из гаража мы остановились на красный свет. А десять секунд спустя сбоку подкатил патрульный «трабант» с четырьмя фопо. Двое пристально посмотрели в наше заднее стекло. Один что-то сказал водителю. Красный свет сменился зеленым, и Макс тронулся с места. «Трабант» тут же пристроился сзади.

– Они едут за нами, – процедил Макс.

– Не оглядывайтесь, – предупредил Симмса и Бурчвуда Падильо. – Поговорите друг с другом. Все равно о чем. Хоть читайте молитвы. Просто говорите, создайте видимость, что увлечены беседой. Дай мне сигарету, Мак, и огонька.

Симмс и Бурчвуд заговорили. Сейчас мне не вспомнить ни слова из сказанного, но едва ли они сказали что-то дельное. Я достал из пачки последнюю сигарету и похлопал Падильо по плечу. Тот повернулся ко мне, улыбнувшись, взял сигарету.

– Они все еще за нами.

– Я знаю. – Макс вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев. – Через квартал нам поворачивать.

– Как у нас со временем? – спросил Падильо.

– Три или четыре минуты в запасе.

– Проезжай три квартала, а потом сворачивай. Если они последуют за нами, придется принимать меры, чтобы отвязаться от них.

Наша скорость не превышала сорока миль. Макс проехал два светофора на зеленый свет, на третьем подал сигнал правого поворота. Свернул на правую полосу, притормозил, перешел на вторую передачу, наблюдая в зеркало заднего обзора за патрульным «трабантом». Облегченно вздохнул.

– Они едут прямо.

Я шумно выдохнул воздух. Только теперь до меня дошло, что все это время я не дышал. Падильо покосился на часы.

– Мы должны прибыть вовремя.

Еще два поворота, и Макс доставил нас на боковую улицу, куда мы свернули бы сразу же, если б не полицейские. Остановил машину, заглушил двигатель. Сумерки уже сгустились.

– Все из кабины, – скомандовал Падильо.

Я показал Симмсу и Бурчвуду пистолет, прежде чем сунуть его в карман плаща. Предупредил:

– Буду стрелять через ткань.

Падильо выскочил первым и уже поджидал их у дверцы. Я вылез следом за ним.

– Я иду впереди, – напомнил он. – Симмс и Бурчвуд за мной. Ты – последним, Мак.

Мы нырнули в узкий проход между двумя домами. Левая моя рука временами касалась кирпичной стены, правая, с пистолетом, оставалась в кармане. Ночь еще не наступила, поэтому я легко различал перед собой три силуэта. Падильо свернул направо. Тот же маневр повторили Симмс, Бурчвуд и я. Мы оказались в глухой нише, на месте которой в обычном доме была бы дверь подъезда. Здесь же дверь заложили кирпичной кладкой. Прямо перед нами темнела стена, сложенная понизу из бетонных, метр на метр, кубов, с несколькими рядами шлакоблоков. Поверху тянулись три или четыре ряда колючей проволоки. Увидел я и тусклый блеск бутылочных стекол, вмурованных в верхний слой цемента. Симмс и Бурчвуд жались друг к другу в уголке ниши. Падильо не отрывал глаз от семиэтажного жилого дома напротив нас, уже в Западном Берлине.

– Третий этаж сверху, – прошептал он. – Четвертое окно слева. Видишь?

– Да.

– Когда жалюзи откроются, мы должны быть готовы. Когда закроются, ставим рекорд в беге по пересеченной местности на дистанции шестьдесят футов. Колючая проволока, натянутая между нами и Стеной, перерезана. Просто отведи ее в стороны. На этот раз ты пойдешь первым, потом Симмс и Бурчвуд, – он повернулся к ним. – Вы поняли?

Они утвердительно кивнули. Мы прождали пятнадцать секунд. Ничего не произошло. Жалюзи не шевелились. Двое фопо прошли перед нами, в пятидесяти футах от нас, в десяти – от Стены. Как часы, проползли еще пять секунд.

Справа от нас раздались три резких взрыва, сопровождаемые яркими вспышками.

– Это отвлекающий маневр, – пояснил Падильо. – Теперь слева. – Две секунды спустя взрывы загремели слева. – Бутылки с горючей смесью. Коктейль Молотова. Брошены в ста пятидесяти ярдах справа и слева, чтобы туда сбежались фопо. Их автоматы обеспечивают прицельный огонь не далее ста десяти ярдов. Следи за жалюзи.

Я уставился на указанное окно в ста пятидесяти футах перед нами. Справа и слева до нас долетали крики полицейских. Где-то завыла сирена. Жалюзи начали подниматься. Медленно, медленно доползли они доверху, а потом резко упали вниз.

– Пора! – крикнул Падильо.

Зажглись прожектора, но в сумерках толку от них было чуть. Я вытащил из кармана пистолет и побежал. Слева от меня затрещал автомат. Я бежал, оглядывая Стену.

– Где эта чертова лестница? – шепнул я Падильо.

Он обвел взглядом темно-серые шлакоблоки.

Неожиданно над верхним рядом показалась светловолосая голова.

– Все нормально, парни. Пришлось перерезать проволоку, только наброшу тюфяк на стекло. – На Стену лег тюфяк, сшитый из двух коричневых одеял и туго набитый соломой. – Еще секунду, – блондин улыбнулся. – Надо оседлать Стену, чтобы перетащить лестницу.

Лет ему было не больше двадцати. Он перебросил через Стену ногу и уселся на тюфяк, как на седло.

– На стекле-то сидеть – никакого удовольствия. А вот и лестница, – над Стеной показались первые ступени. – Меня зовут Петер. А вас?

Он все еще сидел на Стене, когда в сорока футах от нас закричали по-немецки. Юношу осветил луч мощного фонаря. Он хотел сказать что-то еще, но ему помешала рассекшая его автоматная очередь. Лестница свалилась в Западный сектор. Мгновение спустя юноша упал на тюфяк лицом вниз, а затем перекатился вниз, вслед за лестницей.

Падильо повернулся и трижды выстрелил в направлении фонаря, все еще освещающего верх Стены. И я трижды нажал на спусковой крючок, стреляя в ту же сторону. Фонарь погас, кто-то жалобно застонал. Слева и справа послышались командные крики. Вновь затрещал автомат.

– Назад, к машине, – сказал Падильо.

– Я не могу пошевельнуться, – ответил Симмс.

– Ранен?

– Нет... просто не могу пошевельнуться.

Падильо отвесил ему звонкую затрещину.

– Шевельнешься или получишь пулю в лоб. – Симмс кивнул, и Падильо подтолкнул меня. – Ты первый.

Я побежал к зданию, шмыгнул в узкий проход. Макс сидел за рулем, бледный как смерть. Я рывком открыл заднюю дверцу, подождал, пока Симмс и Бурчвуд юркнули в кабину. Падильо задержался у прохода между домами, трижды выстрелил. Ему ответили автоматным огнем. Падильо метнулся к машине. Макс уже завел мотор. Падильо еще не успел захлопнуть за собой дверцу, когда «вартбург» тронулся с места.

– В гараж, Макс, – скомандовал Падильо. – До него лишь полмили.

– Что случилось?

– Или им не повезло, или люди Курта стали чересчур беспечными. Бомбы взорвались. Они дали нам сигнал. Мы добрались до Стены, и нас встретил светловолосый парень...

– Совсем молоденький?

– Да.

– Должно быть, Петер Феллер.

– Он сидел на Стене, перетаскивая через нее вторую лестницу, когда появился патруль. Его застрелили, лестница упала на другую сторону. Мак или я разбили фонарь, и мы умчались, словно за нами гнался дьявол.

– О Боже, о Боже, – бормотал Макс.

Симмс обхватил голову руками, уткнул лицо в колени. Тело его сотрясали рыдания.

– Я больше не выдержу. Мне все равно, что вы со мной сделаете... Я больше не выдержу. Вы мерзкие, мерзкие, мерзкие!

– Угомони его! – приказал Падильо Бурчвуду.

Тот развел руками – насколько хватало места в тесной машине.

– Что я должен делать?

– Мне все равно, лишь бы он заткнулся, – отрезал Падильо. – Погладь по головке, придумай что-нибудь.

– Не трогайте меня! – взвизгнул Симмс.

Падильо протянул руку и забрал в кулак прядь светлых волос. Рывком поднял голову Симмса.

– Сейчас не серди меня, парень, – прохрипел он, пронзая Симмса взглядом.

– Пожалуйста, отпустите мои волосы, – неожиданно ровным голосом попросил Симмс.

Падильо разжал кулак, и Симмс откинулся на спинку, закрыл глаза. Бурчвуд ободряюще похлопал его по колену.

Полмили Макс промчался за две минуты. Свернул в переулок и нажал на клаксон, остановившись перед большим сараем с вывеской «Авторемонтная мастерская». Ему пришлось еще раз нажать на клаксон, прежде чем открылись замызганные ворота. Макс загнал «вартбург» внутрь, ворота за ним захлопнулись, Макс заглушил двигатель. Его голова бессильно упала на руль.

– Как и нашему другу на заднем сиденье, мне уже на все наплевать. Очень уж длинным выдался день.

Толстяк в белом грязном комбинезоне подошел к Максу, вытирая руки ветошью.

– Ты вернулся, Макс?

– Вернулся, – пробурчал тот.

– Тебе что-нибудь нужно?

Падильо вылез из кабины.

– Привет, Лангеманн, – поздоровался он с толстяком.

– Герр Падильо. Я не ожидал вашего приезда.

– Нам нужно место, чтобы провести ночь. Всем четверым. А также еда, выпивка и телефон.

Толстяк бросил ветошь в мусорный ящик.

– Риск возрастает, соответственно поднимается и цена. Как долго вы хотите оставаться у меня?

– Эту ночь, возможно, и завтрашний день.

Толстяк поджал губы.

– Две тысячи западногерманских марок.

– Где вы нас разместите?

– Прямо здесь, в подвале. Особых удобств не гарантирую, но там сухо.

– Телефон?

Толстяк мотнул головой в глубь мастерской.

– Там.

Падильо вытащил пистолет из кармана и сунул его за пояс брюк.

– Вы – грабитель, Лангеманн.

Толстяк пожал плечами.

– С вас все равно две тысячи. Можете обзывать меня как угодно, если вам это нравится.

– Заплати ему, Макс. – Падильо взглянул на нашего водителя. – Потом отведи этих двоих в подвал. Проследи, чтобы Лангеманн снабдил нас едой и выпивкой. За такую цену он может добавить и сигарет.

Макс, Лангеманн и двое американцев двинулись к двери в глубине мастерской. Я вылез из кабины, медленно обошел машину. Чувствовал я себя глубоким стариком, уставшим от жизни. Ломило суставы. Болели зубы. Прислонившись к переднему крылу, я закурил.

– Что теперь?

– Телефон Мааса у тебя?

Я осторожно кивнул. Боялся, что от более резкого движения голова отвалится.

– Давай позвоним ему и спросим, остается ли в силе его предложение.

– Ты ему доверяешь? – спросил я.

– Нет, но есть ли у тебя другие варианты?

– Откуда? – вздохнул я.

– Он просил пять тысяч баксов, так?

– Да. Но теперь, насколько я знаю Мааса, цена может возрасти.

– Мы поторгуемся. Давай-ка взглянем на пять тысяч, что дал тебе Кук.

Я вытащил перевязанный пакет и протянул Падильо. Вспомнил наш обмен с Куки в моем номере. Он не взглянул на чек, я не пересчитал деньги. Чертово благородство. Я закрыл глаза, когда Падильо разорвал обертку.

– Чистые листы бумаги?

– Отнюдь. Разрезанная газета.

Я успел открыть глаза, чтобы увидеть, как брошенные Падильо газетные листки полетели в мусорный ящик вслед за ветошью Лангеманна.

– Кук знал тебя как облупленного, Мак. К тому же он полагал, что у тебя нет ни единого шанса потратить эти деньги.

– Остается утешаться лишь тем, что и мой чек не предъявят к оплате, – ответил я.

Глава 15

Мастерская Лангеманна ничем не отличалась от десятков других что в Восточном, что в Западном Берлине. Помещение размером двадцать на сорок пять футов, яма, два ремонтных места с подъемниками, у правой стены верстак с инструментами. И маленькая клетушка у левой стены в глубине, служащая кабинетом. Оттуда и вышел Лангеманн, мусоля в руках стопку западногерманских купюр. За те несколько минут, что мы не виделись, его когда-то белый комбинезон стал еще грязнее. И даже на носу у него появилось какое-то желто-коричневое пятно.

– Я дал им еду и выпивку, герр Падильо.

– А как насчет сигарет?

– И сигарет, – Лангеманн кивнул, и все три его подбородка расползлись по воротнику.

– Как мы попадем в ваш подвал?

– Через кабинет. Там люк и лестница. Подвал, конечно, не номер люкс, но в нем сухо. И есть свет. Телефон в кабинете.

– До одиннадцати вечера он нам не нужен.

Лангеманн согласно покивал.

– Как вам будет угодно. Я сейчас ухожу и вернусь в восемь утра. У меня два помощника, они подойдут к этому же часу. Если вам понадобится выйти, я должен предварительно услать их с какими-либо поручениями. Работа тут шумная, поэтому вы можете говорить, не опасаясь, что вас услышат. Если захочется по нужде, воспользуетесь ведром. – Он засунул деньги под комбинезон. – Не ватерклозет, но гигиенично.

– И дорого, – вставил Падильо.

– Риск должен оплачиваться.

– Это понятно. Допустим, нам придется выйти этой ночью. Как это сделать?

– В моем кабинете есть дверь на улицу. Она закрывается автоматически. Проблема в другом – как вернуться? Вам придется оставить внутри одного человека, чтобы он открыл вам дверь. Но вернуться вы должны до восьми утра, пока не придут мои помощники. – Лангеманн помолчал, потом добавил: – А не опасно ли вам выходить этой ночью?

Падильо ответил не сразу.

– Вам платят не за то, чтобы вы волновались о нас.

Толстяк пожал плечами.

– Как скажете. Я ухожу. Свет в моем кабинете горит всю ночь. В мастерской я его выключаю.

Не попрощавшись, Падильо и я двинулись к кабинету. Всю обстановку составляли обшарпанный дубовый стол, вращающийся стул за ним да бюро с бухгалтерскими книгами и каталогами запчастей. Освещался кабинет лампой под зеленым абажуром. Телефон стоял на столе. Окна не было, лишь дверь с автоматическим замком. Прислоненная к стене крышка люка открывала верхние ступени лестницы, ведущей в подвал. Падильо спустился первым, я – за ним.

Мы оказались в комнатушке двенадцать на двенадцать футов под семифутовым потолком. Сорокаваттная лампочка свисала с потолка. У стены на сером одеяле Симмс и Бурчвуд ели хлеб с колбасой. Напротив, на другом одеяле, с бутылкой в руке сидел Макс.

– Вот одеяло, вон еда и сигареты. – На расстеленной газете лежали полбатона колбасы, краюха хлеба, четыре пачки сигарет восточногерманского производства.

Я сел рядом с Максом, взял предложенную бутылку. Этикетки не было.

– Что это?

– Дешевый джин. Гонят его из картофеля, – ответил Макс. – Но крепкий.

Я глотнул. Спиртное ожгло горло, пищевод, желудок, рванулось было обратно, но потом успокоилось, и по телу начала разливаться теплота.

– О Господи! – Я передал бутылку Падильо.

Он выпил, закашлялся, сунул бутылку Максу. Макс поставил ее на газету.

– Вот еда, – напомнил он.

Я скользнул взглядом по хлебу и колбасе, стараясь решить, рискнуть мне еще на один глоток картофельного джина или нет. Чувство самосохранения победило, и я ограничился тем, что раскрыл пачку сигарет, достал одну, закурил и протянул пачку Падильо. Мы покашляли, привыкая к горлодеру, выпускаемому восточными немцами.

– И каковы ваши планы? – спросил Бурчвуд. – Этой ночью нас ждут новые приключения?

– Вполне возможно, – пробурчал Падильо.

– Вероятно, в нас снова будут стрелять, а вы озвереете и будете вымещать на нас свою злость?

– Если и на этот раз ничего не получится, то следующей попытки не будет наверняка. Об этом можете не волноваться. Откровенно говоря, еще одна неудача, и волноваться более не придется. Нам всем.

Он посмотрел на часы.

– У нас два часа до того, как тебе нужно звонить, Мак. Вы с Максом можете поспать. Я их посторожу.

Макс что-то пробурчал, завернулся в одеяло, подтянул колени к груди, положил на них руки и тут же заснул. Падильо и я остались сидеть, прислонившись спиной к стене, с дымящимися сигаретами. Бурчвуд и Симмс последовали примеру Макса.

Время тянулось медленно. Я подумал, какого черта я вообще влез в эту историю, пожалел себя, а потом начал составлять меню салуна, день за днем, на следующие пять лет.

– Одиннадцать часов, – прервал молчание Падильо.

– Пошли.

Мы поднялись по лестнице, и я набрал номер, полученный от Мааса.

Трубку сняли после первого гудка.

– Герра Мааса, пожалуйста.

– А! Герр Маккоркл, – послышался в ответ знакомый голос. – Должен сознаться, я ждал вашего звонка, особенно после происшествия сегодня вечером. Ваша работа, не так ли?

– Да.

– Никого не ранили?

– Нет.

– Очень хорошо. Герр Падильо с вами?

– Да.

– И теперь, как я понимаю, вы готовы заключить соглашение, которое мы обсуждали вчера.

– Мы хотели бы поговорить об этом.

– Да-да, нам есть о чем поговорить, учитывая, что с герром Бейкером вас теперь пятеро. Поэтому возникает необходимость пересмотреть мое первоначальное предложение. Вы понимаете, что цена устанавливалась из расчета...

– Торговаться по телефону нет смысла. Не лучше ли обсудить наши дела при личной встрече?

– Разумеется, разумеется. Где вы сейчас находитесь?

Мои пальцы непроизвольно сжали трубку.

– Я не ожидал услышать от вас столь глупого вопроса.

Маас хохотнул.

– Я понимаю, мой друг. Я буду исходить из того, что вы находитесь в радиусе мили от того места, где пытались перелезть через Стену.

– Хорошо.

– Могу предложить кафе, где меня знают. Там есть отдельный кабинет. Вы в пять минут доберетесь туда пешком.

– Подождите. – Я зажал рукой микрофон и пересказал Падильо предложение Мааса.

Тот кивнул.

– Узнавай адрес.

– Какой адрес?

Слова Мааса я повторял вслух, а Падильо записывал адрес на клочке бумаги, склонившись над столом Лангеманна.

– Время?

– Полночь вас устроит?

– Вполне.

– Вы придете втроем?

– Нет, только я и герр Падильо.

– Конечно, конечно. Герр Бейкер должен остаться с вашими двумя американскими гостями.

– Увидимся в полночь. – Я положил трубку.

– Он знает, что Куки был с нами, и полагает, что нас по-прежнему трое.

– Не будем разубеждать его. Подожди здесь, а я спрошу у Макса, как найти это кафе. – Падильо нырнул в подвал, а несколько минут спустя вернулся с Максом.

– Макс говорит, что кафе в девяти кварталах. Он подежурит у двери до нашего возвращения. Наши друзья спят.

До кафе мы добрались за четверть часа, встречая по пути лишь редких прохожих. Перешли на другую сторону улицы, укрылись в нише подъезда какого-то административного здания.

Маас появился без четверти двенадцать. За то время, что мы стояли в нише, из кафе по одному вышли трое мужчин. Вошел только Маас. За оставшуюся четверть часа состав посетителей кафе не изменился.

– Пошли, – скомандовал Падильо.

Мы пересекли улицу и вошли в зал. Бар напротив двери. Три кабинки слева. Справа – столики. За одним сидела парочка. За тремя – одинокие любители пива. Еще один мужчина читал газету, утоляя жажду кофе. Бармен приветливо кивнул, поздоровался.

– Нас должен ждать приятель, – объяснил Падильо цель нашего прихода. – Герр Маас.

– Он уже в кабинете... пожалуйста, проходите сюда, – бармен указал на занавешенный дверной проем. – Не хотите ли заказать прямо сейчас?

– Две водки, – ответил Падильо.

В кабинете Маас сидел за круглым столом, лицом к двери. Все в том же коричневом костюме. Перед ним стоял бокал белого вина. Рядом лежала новая коричневая шляпа. Увидев нас, он поднялся.

– А! Герр Маккоркл.

– Герр Маас, герр Падильо, – представил я их.

Маас пожал Падильо руку, засуетился, отодвигая стулья.

– Герр Падильо, как я рад встретиться с вами. Такой известный человек.

Падильо молча сел.

– Вы заказали что-нибудь выпить? – спросил Маас. – Я заказал бармену, чтобы он обслужил вас по высшему разряду. Для меня это такой праздник.

– Мы заказали, – кивнул я.

– Сегодня у вас выдался очень трудный день. – Маас попытался изобразить сочувствие.

Теперь помолчали мы оба. Вошел бармен, поставил перед нами по рюмке водки.

– Проследите, чтобы нас не беспокоили, – приказал Маас.

Бармен пожал плечами.

– Через час мы закрываемся.

После его ухода Маас поднял бокал.

– Давайте выпьем за успех нашего предприятия, друзья.

Мы выпили.

Падильо закурил, выпустил к потолку струю дыма.

– Я думаю, пора переходить к делу, герр Маас. Мы готовы выслушать ваше предложение.

– Вы видели карту, которую я передал герру Маккорклу?

– Видел. Такое место может быть где угодно. Или его нет вовсе.

Маас улыбнулся.

– Оно есть, герр Падильо. Можете не сомневаться. Позвольте рассказать историю этого тоннеля. – Он отпил из бокала. – В ней переплелись романтика, предательство, смерть. Захватывающая мелодрама. – Вновь он поднес ко рту бокал, затем вытащил три сигары, не стал настаивать, когда мы отказались, сунул две обратно в карман, раскурил третью. Мы терпеливо ждали.

– В сентябре 1949 года шестидесятилетняя вдова, назову ее фрау Шмидт, умерла от рака. Свое единственное достояние, трехэтажный дом, практически не поврежденный бомбежками, она оставила любимому сыну Францу, инженеру, в то время работавшему в Западном Берлине на одной из американских военных баз. С жильем тогда было туго и в Восточном, и в Западном Берлине, поэтому Франц вместе с женой и четырехлетним сыном перебрался в дом матери – старое, но выстроенное на совесть здание.

В те дни между Восточным и Западным секторами не существовало Стены, поэтому Франц продолжал работать на американцев. По выходным он подновлял дом. На это он получал субсидии от магистрата Восточного Берлина. В 1955 году герр Шмидт перешел в частную инженерную фирму, тоже в Западном Берлине. К тому времени закончился и ремонт дома. Он сменил все трубы, всю сантехнику, установил электрическое отопление. Дом стал его хобби. Разумеется, герр Шмидт подумывал над переездом в Западный Берлин, но его удерживал дом. И потом, ничто не мешало ему жить в Восточном Берлине, а работать в Западном.

У Шмидтов появились друзья. Среди них – семья Лео Бемлера, служившего фельдфебелем на Восточном фронте, попавшего в плен к русским и вернувшегося в Восточный Берлин в 1947 году в чине лейтенанта народной полиции. К тому времени, когда Бемлеры подружились со Шмидтами, Лео уже получил звание капитана. Но и жалованье капитана не шло ни в какое сравнение с тем, сколько получал инженер в процветающей западноберлинской фирме, поэтому у меня есть веские основания подозревать, что капитан Бемлер завидовал отличному дому Шмидтов, их маленькой легковушке и той роскоши, которая встречала их в доме, куда капитан, его жена и очаровательная дочурка часто приходили на кофе с пирожными.

Шмидт гордился своим домом и показывал капитану все новшества. У Лео, мягко говоря, текли слюнки, поскольку его семейство проживало в маленькой квартирке в одном из торопливо построенных в 1948 году жилых домов. Конечно, многим жителям Восточного Берлина не снились и такие жилищные условия, но по сравнению с апартаментами Шмидтов квартирка Бемлеров тянула разве что на конуру.

К 1960 году, может, чуть раньше или позже, сын Франца Шмидта, Хорст, подросток лет пятнадцати, начал интересоваться девушками, вернее девушкой, дочерью капитана Бемлера. Ее звали Лиза, и родилась она на шесть месяцев позже Хорста. Родители благосклонно смотрели на их роман, и к 1961 году все свободное время юноша и девушка проводили вместе. Капитан Бемлер не возражал против такой выгодной партии, как сын богатого инженера, пусть этот инженер и не интересовался политикой. Но при всей своей аполитичности Франц Шмидт оставался реалистом и не мог не понимать, что совсем неплохо породниться с офицером народной полиции. В общем, молодые краснели при шутках родителей, но никто не сомневался, что по достижении положенного возраста они пойдут под венец.

Однако в один прекрасный августовский день 1961 года Западный Берлин отделила Стена, и герр Шмидт остался без работы. Он обговорил сложившуюся ситуацию со своим лучшим другом, капитаном Бемлером, который посоветовал найти подходящее место в Восточном секторе. И действительно, инженер Шмидт быстро нашел работу. Правда, при этом жалованье его составляло четверть того, что ему платили в Западном Берлине. И теперь ему пришлось обходиться без мелочей, к которым он привык, как-то: американских сигарет, настоящего кофе, шоколада.