Текст книги "Возвращение домой"

Но все это дело будущего. А что сейчас? Граммофон ей обеспечен, но найдутся ведь и другие заветные желания. Поразмыслив, она решила, что, может быть, сделает стрижку «под пажа», как у Джинджер Роджерс. И купит зеленые гольфы, чтобы носить их в школе вместо коричневых фильдекосовых чулок, не пропускающих воздуха. Когда-нибудь она зайдет в «Медуэйз» и купит себе гольфы. На свои собственные деньги.

Насмотревшись на гавань и на корабли, Джудит продолжала идти вдоль берега, затем мимо уличного плавательного бассейна, пока не вышла на набережную. Там имелись беседки, где можно было укрыться от ветра и покормить ненасытных чаек хлебными корками, а по другую сторону дороги высились белые, словно свадебные торты, отели, глядевшие на море пустыми глазницами окон. Она облокотилась на затейливо сплетенную решетку железной ограды и глянула вниз, на каменистый пляж и спокойное, как запруда у мельницы, море. Крошечные волны набегали на усыпанный галькой берег, дробились и откатывались назад, стараясь утащить за собой шебаршащую гальку. Место наводило уныние своей серостью, не было в нем ни величественности пенмарронского пляжа, ни прелести крошечной бухты в Нанчерроу. Зато море было неизменным, словно верный друг, на которого можно положиться, зная, что он никогда не подведет. Море придало ей сил, и она попыталась навести порядок в своих мыслях, где все смешалось в этот полный знаменательных событий день.

«Право быть самою собой, человеком, личностью». Это сказала мисс Катто, магистр искусств, выпускница Кембриджа, уверенная в себе, самостоятельная, независимая женщина. Не исключено, что и Джудит станет такой же, как мисс Катто, с блеском окончит университет, получит степень бакалавра или даже диплом с отличием и сделается директрисой. Но вообще-то, ей не хотелось быть директрисой. И замуж тоже не хотелось.

«Когда ты выйдешь замуж, ты ничем не будешь обязана своему мужу». Так сказал мистер Бейнс, который, по всей видимости, хорошо разбирается в этих вещах. Но в данный момент Джудит не была склонна размышлять о замужестве. Она подозревала, что оно включает в себя вещи, происходящие «в постели», и воспоминание о пронырливых руках Билли Фосетта, несмотря на саркастические комментарии мисс Катто, явившиеся для Джудит откровением, было еще слишком живым и отвращало ее от мысли о любом физическом контакте с мужчинами. Конечно, если уж выходишь замуж, то это непременно должен быть человек совершенно особенный, и тем не менее все эти дела, таинственные и непостижимые, не сулили для нее ничего приятного.

Может быть, она вообще не выйдет замуж; впрочем, это было проблемой отдаленного будущего, и не имело смысла беспокоиться об этом сейчас. Пока же ей следовало сосредоточиться на том, что ждет ее в ближайшее время. Пасхальные каникулы в Нанчерроу, потом назад в «Святую Урсулу»; четыре года школы, а затем, если удастся, морское путешествие в Сингапур. Встреча с семьей, с мамой, папой и Джесс, и опять – ослепительное и прекрасное восточное солнце, уличные запахи, ночные ароматы и темный бархат небес, усыпанный, как дно шкатулки, алмазами звезд. Потом она, возможно, вернется в Англию. Поступит в Оксфорд или Кембридж. Джудит поймала себя на том, что зевает. Ее фантазия иссякла.

Она почувствовала изнеможение. Устала быть взрослой и раздумывать над поступками и проблемами взрослых! Ей захотелось к Лавди – шептаться и смеяться вдвоем, строить планы на предстоящие каникулы в Нанчерроу. К тому же она проголодалась и весьма обрадовалась, когда у нее за спиной возвышающиеся над всем городом часы на здании банка пробили четыре. Пора возвращаться в школу, если она хочет поспеть к полднику. Чай, хлеб с маслом, а если повезет, то еще джем и сытный кекс. Чай в компании с Лавди вдруг представился ей верхом блаженства. Она повернулась спиной к морю, перешла через дорогу и быстрым шагом пустилась в обратный путь.

Больше всего на свете Диана Кэри-Льюис ненавидела писать письма. Даже нацарапать после званого ужина или проведенных в гостях выходных открытку с выражением благодарности за гостеприимство было для нее тягостной обязанностью, выполнение которой она оттягивала так долго, как только могла. Она не представляла себе повседневного существования без телефона – этого восхитительного изобретения. Однако Эдгар настаивал, чтобы она написала матери Джудит, Молли Данбар.

– Почему я должна ей писать?

– Ты обязана выразить свои соболезнования по поводу смерти миссис Форрестер; к тому же это будет естественным проявлением учтивости и такта с нашей стороны, если ты заверишь ее, что мы как следует позаботимся о Джудит.

– Уверена, она не нуждается ни в каких заверениях с моей стороны. Мисс Катто в своей обычной корректной манере прекрасно все сделает за меня.

– Так не пойдет, Диана, дорогая. Ты должна написать сама. Я уверен, миссис Данбар желает войти с нами в контакт, и первый шаг обязана сделать ты.

– Почему бы мне не позвонить ей?

– В Сингапур? – усмехнулся полковник. – Это невозможно.

– Я могла бы послать ей телеграмму. – Диана задумалась, потом захихикала. – Как насчет такого сообщения:

 
Не бойтесь, дражайшая Молли,
Ваш милый ребенок у нас.
Его мы лелеем и холим
И ждем одобренья от вас…?
 

Но Эдгар не был настроен на игривый лад.

– Хватит паясничать, Диана!

– А почему бы тебе не заняться этим? Ты же знаешь, как я ненавижу писать письма.

– Это должна сделать ты. Напиши прямо сейчас, и дело с концом; да прояви побольше такта, любезности и сочувствия.

Вскоре Диана уже сидела со страдальческим видом за своим письменным столом, собираясь с силами, чтобы приняться за нелюбимое дело. Нехотя она протянула руку к листу плотной бумаги с голубым тиснением, взяла авторучку с широким пером и начала. Стоило взяться, и она стала бегло и с растущим ощущением собственной искренности покрывать страницу за страницей своими огромными, неразборчивыми каракулями. Раз уж села за письмо – так сделать все сразу.

Нанчерроу

Роузмаллион

Корнуолл. Пятница, 10 апреля

Дорогая миссис Данбар!

Я с прискорбием прочла в газете о гибели Вашей золовки, миссис Форрестер. Хотя мы с ней не были знакомы, я прекрасно понимаю, какое потрясение и горе Вы испытали, узнав обо всем. Мне трудно писать об этом, учитывая то обстоятельство, что мы так и не были официально представлены друг другу. Несмотря на это, мы с мужем приносим Вам и мистеру Данбару глубочайшие соболезнования по поводу Вашей трагической утраты.

И все-таки мы с Вами встречались. Всего один раз, в Пензансе, когда покупали нашим девочкам школьную одежду в «Медуэйзе». Я очень хорошо помню нашу встречу, и, надеюсь, Вы не сочтете, что это письмо написано Вам совершенно незнакомым человеком.

Я пригласила Джудит к нам в гости на все пасхальные каникулы. Она уже приезжала к нам на выходные и оказалась очаровательной гостьей и прекрасной компаньонкой для моей неисправимой Лавди. У нас большой дом со множеством комнат для гостей, и Джудит уже обосновалась в нашей симпатичной «розовой» спальне; теперь эта комната останется за ней на столько времени, на сколько она пожелает. Мой муж Эдгар организует доставку всех вещей Джудит из Уиндириджа к нам. Он отправит туда один из грузовиков с нашей фермы, и я уверена, что прислуга миссис Форрестер, все еще живущая там, поможет собрать одежду и остальные вещи Джудит.

Обещаю Вам, что у нас Джудит не будет ни в чем испытывать недостатка. Мы ее любим, но присваивать себе не собираемся. Я знаю, что у нее есть бабушка и дедушка в Девоне, а также родственники в Плимуте, которых она, возможно, захочет навещать. Кроме того, в Порткеррисе живет ее старая школьная подруга, а мисс Катто, насколько мне известно, счастлива будет в любое время видеть ее у себя дома в Оксфорде. Только к лучшему для Джудит почувствовать, что у нее столько друзей: она может быть спокойна за будущее. Мы с Эдгаром, со своей стороны, приложим все усилия, чтобы Джудит была счастлива.

Прошу Вас, не подумайте, что ее пребывание у нас потребует лишних забот или хлопот. У нас достаточный штат прислуги, не считая Мэри Милливей, которая была няней у Лавди. Она до сих пор с нами и приглядывает за девочками, заботится о них, особенно в мое отсутствие (я часто уезжаю в Лондон), и с моей дорогой Мэри они не останутся без присмотра, не говоря уже о том, что Мэри гораздо надежнее и ответственнее, чем я.

«В мое отсутствие (я часто уезжаю в Лондон)…»

Мысли Дианы отвлеклись. Она положила ручку, откинулась в кресле и стала смотреть в окно на окутанный туманом апрельский сад, островки желтых нарциссов, сочную молодую листву и подернутое дымкой море. Сейчас, когда пасхальные праздники уже на носу, неподходящий момент для отъезда, но она так давно не была в Лондоне, и ни с того ни с сего ее охватило неодолимое, как потребность в наркотике, желание бросить все и сбежать.

Лондон много значил для нее; это романтика, шик, пьянящее веселье, это старые друзья, магазины, театры, картинные галереи и музыка. Ужины в «Беркли» и «Рице», поездки на автомобиле в Аскот на ежегодный розыгрыш Золотого кубка, конспиративный обед с чужим мужем в «Белой башне» или танцы всю ночь напролет в «Мирабеле», «Багателе» или в «Четырех сотнях».

Конечно, Корнуолл – ее дом, в Корнуолле – ее семья, дети, прислуга, гости. Но Нанчерроу принадлежит Эдгару. А ей принадлежит Лондон – ей одной. Диана была единственным и поздним ребенком чрезвычайно состоятельных родителей. После смерти отца, лорда Олискама, его поместье в графстве Глостершир и большой дом на площади Беркли в центре Лондона отошли вместе с титулом дальнему родственнику, однако, выйдя в семнадцатилетнем возрасте замуж за Эдгара Кэри-Льюиса, Диана получила изрядное приданое, куда входил помимо прочего домик в очень фешенебельном районе Лондона – за площадью Кэдоган, там, где когда-то располагались королевские конюшни. «Хоть ты и будешь жить в Корнуолле, – сказал ей отец, – каменные стены никогда не упадут в цене. Да и собственный угол в Лондоне тебе пригодится». Диана не обсуждала волю отца, но потом всю жизнь благодарно вспоминала его мудрость и прозорливость. Не раз ее посещала мысль, что, не будь этого дома на Кэдоган-Мьюз, она просто-напросто не смогла бы выжить, ибо только там, в своем скромном убежище, она принадлежала самой себе.

В памяти всплыл обрывок мелодии. Сладко-меланхолическая песня Ноэля Коуарда[35]35
  Коуард Ноэль (1899–1973) – английский драматург, актер, композитор.


[Закрыть], под которую они с Томми Мортимером танцевали в «Куаглино».

 
Я знаю:
Чем больше любишь,
Чем больше души потратишь,
Тем больше потом страдаешь…
 

Диана вздохнула. «Вот кончатся праздники, и я обязательно вырвусь, – пообещала она себе. – Возьму с собой Пеко и поеду на „бентли“ в Лондон. Есть о чем подумать и помечтать. Жизнь пуста, если ничего не предвкушаешь впереди». Ободренная радужной перспективой, она исполнилась решимости закончить письмо Молли Данбар и опять взялась за перо.

Прошу Вас, не волнуйтесь ни о чем. Я не сомневаюсь, что Джудит будет счастлива. В праздники дом всегда полон друзей и родных, и если она прихворнет или что-нибудь будет неладно, я немедленно Вам сообщу.

Надеюсь, что Вам понравился Сингапур и Ваш новый дом. Должно быть, изумительно жить в краях, где не знают, что такое холод.

С наилучшими пожеланиями,

Диана Кэри-Льюис.

Готово. Диана промокнула свою подпись и пробежала исписанные страницы глазами, потом сложила листки и затолкала их в конверт. Провела языком по клейкой полоске, запечатала письмо ударом кулака и надписала адрес, который мисс Катто продиктовала ей по телефону.

Дело сделано, долг исполнен. Эдгар будет доволен. Она встала из-за стола, и Пеко тоже поднялся на своих коротких ножках. Вместе они вышли из комнаты и через длинный коридор проследовали в холл. На круглом столе стоял серебряный поднос, предназначенный для корреспонденции. Туда Диана и бросила свое письмо. Рано или поздно кто-нибудь, скажем Неттлбед или Эдгар, заметит его, наклеит марку и отправит.

 
Я знаю:
Чем больше любишь,
Чем больше души потратишь,
Тем больше потом страдаешь…
 

Дело сделано. А через месяц она уже будет в Лондоне. Внезапно развеселившись, Диана нагнулась, сгребла Пеко в охапку и прижалась губами к его мягкой, шелковистой макушке. «И ты поедешь со мной!» – пообещала она, и они вышли через парадную дверь на воздух, навстречу прохладному, свежему апрельскому утру.

Школа Св. Урсулы

Суббота, 11 апреля 1936 г.

Дорогие мама и папа!

Спасибо, что послали телеграмму мисс Катто и разрешили мне поехать на Пасху к Кэри-Льюисам. Мисс Катто очень добра, она пригласила меня к своим родителям в Оксфорд и, несмотря на то что я еду к Кэри-Льюисам, не обиделась и сказала, что ее предложение остается в силе и что я смогу воспользоваться им в другой раз. Вообще говоря, это она сама решила, что мне лучше принять приглашение Кэри-Льюисов.

Сегодня первый день каникул, сейчас десять тридцать утра, но я все еще в школе – жду, когда в одиннадцать часов кто-то из Нанчерроу приедет и заберет меня. Сегодня сухо, и весь мой багаж уже стоит на улице, у входа. Очень непривычно остаться в школе одной, чувствуешь себя совсем по-другому; кроме меня, здесь только несколько человек из учителей и обслуживающего персонала. Это письмо я пишу в комнате отдыха, вокруг – ни души. Приятно быть наедине с собой, чувствуешь себя важным человеком, а не просто одной из учениц. Самое забавное, что и запахи тоже другие; пахнет уже не людьми и не мелом, а крепким дешевым табаком рабочего, который приходил менять дверные ручки и чинить окна, он работал, не вынимая изо рта своей трубки, и все пропиталось дымом.

Я не уехала вчера вместе с Лавди потому, что мы договорились с мистером Бейнсом поехать в Труро и купить мне граммофон. Он сказал, что уже сообщил вам о том, что добрейшая тетя Луиза в своем завещании оставила мне наследство. Я до сих пор не могу прийти в себя, понадобится какое-то время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Мне немножко неловко и стыдно перед Джесс, но, думаю, она еще слишком маленькая, чтобы злиться на меня из-за того, что ее как будто обошли. Так вот, мистер Бейнс заехал за мной вчера днем, и мы отправились в Труро. Я попала туда первый раз в жизни, это оказался чудный, очень старый город с собором, епископским дворцом и множеством узких улочек. Река у своего устья красиво вьется, и там стоят на причале лодки. Купив граммофон и три пластинки, мы зашли в «Красный лев» выпить чаю, и мистер Бейнс сказал, что мне необходимо иметь деньги на карманные расходы; он открыл на мое имя счет в сберегательной кассе при почте и будет перечислять туда каждый месяц по пять фунтов!

Для меня это колоссальная сумма, и навряд ли я стану тратить ее целиком; если же я буду откладывать, то получу с этих денег проценты. Мистер Бейнс объяснил мне все это. Он так мил, и мне с ним очень легко. Потом мы вернулись в Пензанс и заехали к нему домой, я познакомилась с его семьей. Там была куча маленьких ребятишек, царил страшный галдеж, а самый младший, совсем младенец, все время выплевывал свою еду и разлил молоко. Джесс по сравнению с ним просто ангел. Мистер Бейнс считает, что Уиндиридж надо продать. Он нашел другое место для Хильды с Эдной и…

– Джудит!

Ее уединение было нарушено взволнованным и, как обычно, повелительным окликом экономки.

– Боже мой! Я везде тебя ищу! Чем ты тут занимаешься? Приехала машина из Нанчерроу, тебя ждут. Поторапливайся!

Джудит поспешно вскочила и принялась лихорадочно складывать странички своего письма, одновременно пытаясь завинтить колпачок авторучки.

– Простите, госпожа экономка, я писала письмо маме…

– Не девчонка, а сущее наказание! Закончишь свое письмо позже, собирайся и пойдем скорей. Где у тебя пальто и шляпа? А все твои вещи?..

Ее нервозное нетерпение передалось Джудит. Она живо убрала неоконченное письмо и ручку в несессер, закрыла крышку; едва успела она защелкнуть замки, как экономка, точно коршун, выхватила несессер у нее из рук. Джудит лишь накинула впопыхах пальто и нахлобучила шляпку – а экономка уже ступила за порог и быстро зашагала в своем накрахмаленном переднике по длинному надраенному коридору. Джудит пришлось пуститься бегом, чтобы поспеть за ней. Вниз по лестнице, через столовую, через вестибюль, наконец через парадную дверь – и они очутились на улице.

У Джудит была лишь доля секунды на то, чтобы отметить про себя приметы прекрасного утра: голубеющее, точно накрахмаленное, небо, плывущие по нему облака, свежесть от прошедшего ночью дождя. Ее багаж был уже погружен в стоящий посередине гравиевой площадки в гордом одиночестве автомобиль. Не «даймлер» и не «бентли», а старый, здоровенный охотничий фургон, многоместный, похожий на автобус, с высокими колесами и декоративными деревянными панелями. Рядом, прислонившись к капоту, стояли, непринужденно болтая, двое мужчин. Джудит узнала Палмера, садовника из Нанчерроу; к своей старой рабочей одежде он присовокупил для проформы истрепанную шоферскую фуражку. Второго она не знала. Это был светловолосый парень, одетый в белый пуловер с высоким воротом и мешковатые вельветовые штаны. Когда Джудит и экономка вышли из дверей, незнакомец направился через гравиевую площадку им навстречу. И тогда Джудит поняла, что никакой это не незнакомец, – она узнала его по многочисленным фотоснимкам, виденным в Нанчерроу. Это был Эдвард Кэри-Льюис, брат Лавди.

– Ну, привет! – Он протянул руку. – Ты Джудит. Здравствуй! Я Эдвард.

У него были материнские голубые глаза и крупные, выразительные черты лица. Он был высок ростом и широк в плечах, но его загорелое лицо с очень нежной кожей все еще сохраняло мальчишескую свежесть, а приветливая улыбка обнажала ряд ровных, ослепительно-белых зубов. Несмотря на небрежность костюма и обшарпанные кожаные туфли, весь его облик производил приятное впечатление свежести, безукоризненной, как отбеленная рубашка, повешенная сушиться на солнце. Непредвиденное появление обаятельного и на удивление взрослого брата Лавди застигло Джудит врасплох, она пожалела, что в спешке кое-как напялила на голову свою уродливую шляпу и не успела причесаться.

Она вежливо пожала ему руку и промолвила:

– Привет.

– А мы уж думали, ты забыла о том, что мы приедем. Мы, правда, приехали рановато, но нам еще надо сделать кое-какие дела в Пензансе. Твои вещи уже в машине. Ты готова?

– Да, конечно. До свидания, госпожа экономка.

– До встречи, дорогая. – Глаза экономки за стеклами очков возбужденно блестели; она была охвачена восторгом мимолетного соприкосновения с жизнью обеспеченного класса. Охотничий фургон, шофер, красивый и уверенный в себе молодой человек… – Приятных тебе каникул.

– Спасибо, и вам того же…

– Благодарю вас, что разыскали ее, мэм… – Эдвард ловко и деликатно завладел инициативой, взял у экономки несессер, который она все еще держала, и поторопил Джудит, легонько подтолкнув ее в спину. – И передайте мисс Катто, – добавил он, оборачиваясь на ходу, – что мы хорошо о ней позаботимся.

Экономка застыла у дверей, ветер теребил концы ее платка и полы передника. Она стояла и смотрела, как они забрались в машину, захлопнули дверцы и поехали. Когда они покатили по обсаженной рододендронами подъездной дороге, Джудит обернулась назад – экономка все еще стояла на месте, провожая взглядом внушительный автомобиль.

Джудит устроилась на сиденье и с облегчением сняла шляпу.

– Никогда не видела госпожу экономку такой любезной, – удивилась она.

– Бедняга! Для нее это, наверно, было самое волнующее событие за весь день. – Эдварду на лоб упала непослушная прядь волос, он поднял руку и откинул ее назад. – Извини, что за тобой не смогли приехать родители: у папчика какая-то встреча, а мама повезла Лавди на собрание пони-клуба. Нам понадобилась уйма времени и сил, чтобы завести эту чертову лошадь в фургон; правда с ними поехал Уолтер Мадж, так что мама будет избавлена от дальнейших хлопот.

– Где это будет?

– Да я толком не знаю. Где-то в районе Фалмута. А ты любишь лошадей?

– Не то чтобы очень.

– И слава богу! Хватит с меня и одной Лавди. Лично я их терпеть не могу. Спереди – кусаются, сзади – лягаются, и чертовски неудобны посередине!.. Короче, вот почему за тобой приехали мы с Палмером, Ты ведь знаешь Палмера?

Джудит посмотрела в красный затылок их шофера.

– Мы виделись в Нанчерроу, но, по-моему, нас не представили друг другу.

– Это ничего, – отозвался Палмер, повернув голову. – Я про тебя все знаю. Едешь немножко погостить?

– Да, на пасхальные каникулы.

– Милое дело! Пополнить ряды, как я это называю!

– В следующем месяце, – принялся объяснять Эдвард, – я бы и сам приехал и забрал тебя, к тому времени я уже буду водить. Я хочу сказать: легально. Пока я езжу только по территории Нанчерроу, а на шоссе не имею права выезжать, пока мне не исполнится семнадцать. Такая тоска с этими проклятыми правилами, но ничего не поделаешь. Особенно если твой отец законопослушный гражданин и мировой судья. Так что пришлось оторвать Палмера от его овощных грядок и усадить за баранку.

– Я еще не видела этот охотничий фургон.

– Ничего удивительного. Мы пользуемся им только в экстренных или особенных случаях. Ему уже лет тридцать, но папчик не хочет расстаться с ним – говорит, что во время охоты в дождливый день он служит прекрасным убежищем, в нем даже можно пообедать. И еще на нем удобно встречать людей на вокзале или ездить за провизией, когда в доме гостит много народу. Кстати, ты не возражаешь, если мы по пути заедем в одно место? Мне нужно в «Медуэйз» – снять мерку для нового твидового костюма, и я подумал, что могу сразу убить двух зайцев.

– Нет, я не против.

На самом деле Джудит была даже рада побыть еще какое-то время в компании такого приятного молодого человека.

– Это не займет много времени. Ты могла бы походить по магазинам, купить себе чего-нибудь. Папчик дал мне пять фунтов и сказал, что я могу угостить тебя обедом. Он упомянул о «Митре», но это такое затхлое, допотопное заведение! К тому же мне смертельно надоел ростбиф с подливой. Вот я и подумал, не найти ли нам какое-нибудь другое местечко? – Эдвард подался вперед. – Палмер, как там называется этот паб на Лоуэр-лейн?

– У тебя не получится провести юную леди в паб, Эдвард. Она несовершеннолетняя.

– Мы можем выдать ее за совершеннолетнюю.

– Только не в этом школьном костюме.

Эдвард покосился на Джудит. Она изо всех сил старалась не покраснеть. Он пробормотал: «Да… пожалуй, ты прав», и она несколько приуныла, словно бы ее тщательным образом обследовали и нашли никуда не годной.

– Ты один можешь пойти в паб, если хочешь, – сказала она. – А я раздобуду бутерброд и съем его в машине.

Он на это лишь рассмеялся:

– Нет уж! Ни за что я не оставлю тебя сидеть в машине! Мы обязательно отыщем подходящее местечко, на «Митре» свет клином не сошелся.

Джудит ничего не ответила. В ее представлении «Митра» всегда была образцом шикарного ресторана. А теперь оказалось, что это унылое, даже убогое заведение, и у Эдварда имеются другие, несомненно более интересные, предложения. Куда бы они ни направились, она надеялась, что не ударит в грязь лицом – сумеет правильно выбрать напиток, не уронит свою салфетку на пол и не почувствует крайнюю нужду выйти в уборную в разгар угощения. Обедать с Эдвардом Кэри-Льюисом – это совсем не то что с мистером Бейнсом. Джудит разволновалась, но это было приятное волнение.

Они уже добрались до центра города и покатили по улице Алвертон в сторону улицы Гринмаркет.

– Высади-ка ты нас у банка, Палмер; и встретимся на этом же месте, скажем, через два часа.

– Годится. Мне надо будет съездить в парочку мест по поручению полковника.

– Найдешь где перекусить?

– Обо мне не беспокойся, – усмехнулся Палмер.

– Не буду. Просто я точно знаю, что уж ты-то вполне взрослый, чтобы попасть в паб.

– Я никогда не пью на работе.

– Так уж и быть, я тебе поверю. Да-да, отлично, Палмер, вот тут и останови. – Он потянулся через Джудит к ручке и открыл дверь.

Мгновение Джудит колебалась, не зная, надевать ли ей шляпу или нет. Ученицам «Святой Урсулы» было строжайше запрещено появляться без головного убора на улице. Джудит никогда не рискнула бы нарушить правила во время триместра. Но сейчас каникулы, ее переполняли отвага и ощущение свободы. Да и кто ее увидит? И кому какое дело? Итак, ненавистная шляпа осталась лежать там, где и лежала, Джудит вышла из фургона вслед за Эдвардом, и он захлопнул дверцу. Массивный фургон двинулся дальше по улице. Они проводили его глазами, затем повернулись и пошли вдвоем по людному, залитому солнцем тротуару в сторону «Медуэйза».

Занятно было снова вернуться сюда. Тот же самый мрачный интерьер, полированные прилавки, продавцы в высоких, удушающих воротничках. Но тогда, в прошлый раз, все было по-другому. В тот раз Джудит была здесь с мамой, и обе они робко, на ощупь прокладывали путь к новой жизни – к разлуке и «Святой Урсуле». В тот день Джудит впервые увидела Диану и Лавди Кэри-Льюис, даже не зная еще, как их зовут, и украдкой наблюдала за ними, ошеломленная их непринужденными манерами, лоском и обаянием Дианы. И ничто не предвещало, что вскоре она станет близка с этими интригующими, красивыми и вольными, словно бабочки, людьми.

Много событий произошло за последние несколько месяцев, и вот Джудит между делом забегает в «Медуэйз» в компании блестящего старшего брата Лавди, уже как полноправный член клана Кэри-Льюисов. Она прекрасно понимала, что это не только ее заслуга, – непредвиденные обстоятельства круто переменили ее жизнь. Еще совсем недавно будущее не сулило ей ничего, кроме разлуки с семьей и необходимости примириться с четырехлетним заточением в закрытой школе, прерываемым лишь недолгими и безрадостными отлучками к тете Луизе. Но тетя Луиза оставила этот мир, и ее уход открыл для Джудит двери в Нанчерроу и такие перспективы и виды на будущее, которые, казалось, уходят в бесконечные дали.

– Доброе утро, Эдвард!

Ее глубокие и отчасти тревожные размышления были как нельзя кстати прерваны портным, вышедшим из какой-то полутемной задней комнаты. Ему доложили о приходе клиента, и он явился с уже висящим на шее сантиметром. Лысый череп его блестел, точно отполированный, и он был в полной готовности приступить к делу.

– Доброе утро, мистер Такетт!

Они обменялись рукопожатием.

Мистер Такетт перевел взгляд на Джудит и нахмурил брови:

– Ведь это не юная Лавди, нет?

– Боже правый! Нет, конечно! Это ее подруга, Джудит Данбар. Она у нас в гостях.

– А, ну тогда понятно. Я сразу подумал, что это не может быть Лавди. Итак… Полковник звонил мне утром и предупредил, что вы заедете. Твидовый костюм для охоты, сказал он.

– Верно. Я успел из всего вырасти.

Мистер Такетт окинул взором фигуру Эдварда и позволил себе чуть заметно усмехнуться:

– Ага, вижу-вижу. Должно быть, вас недурно кормят в этой вашей школе. Итак, выберем материал или сперва снимем мерку?

– Сначала лучше разделаемся с обмерами.

– Очень хорошо. Не будете ли вы любезны пройти вот сюда…

– Джудит, ничего, что я тебя ненадолго покину?

– Да, я подожду.

– Разыщи себе стул.

Но когда они скрылись за черной занавеской, отгораживающей святая святых мистера Такетта, Джудит поднялась на второй этаж, в отдел детской одежды, и купила себе три пары гольфов, чтобы уже никогда не надевать коричневые фильдекосовые чулки, разве только это прикажут сделать. Этот мелкий жест неповиновения прибавил ей уверенности в себе, и она, весело сбежав вниз по лестнице, нашла стул и уселась, поджидая Эдварда.

Она прождала довольно долго. В конце концов Эдвард вместе с мистером Такеттом появился из-за занавески, на ходу натягивая через голову свой свитер.

– Прости, что так долго, – извинился он перед Джудит.

– Ничего страшного.

Мистер Такетт пустился в объяснения:

– Пришлось заново снимать все мерки. Теперь это уже будет охотничий костюм взрослого мужчины, он должен прослужить Эдварду не один год.

Потом настал черед выбирать твид, и эта процедура длилась едва ли не дольше, чем снятие мерки. Толстые альбомы с образцами материала были разложены на прилавке, и Эдвард погрузился в нелегкие раздумья. Немало времени ушло на скрупулезное обсуждение относительных достоинств харрисского твида ручной выработки и йоркширского твида. Какой рисунок ткани выбрать: «клыки», «елочку» или «лавэт»? Эдвард изучал образцы, так и сяк вертел их в руках. В конце концов он остановился на прочном шотландском твиде, которому не страшны колючие заросли, болотного цвета, с клетчатым рисунком из красноватых и бежевых волокон. Подумав, Джудит одобрила его выбор.

– Очень практичный материал, – заметила она. – Костюм будет тебе к лицу и одновременно сделает незаметным в зарослях. И с тем же успехом его можно будет надеть в гости или даже в церковь.

– Совершенно верно, мисс, – просиял мистер Такетт. Он загнул краешек выбранного образца материи и заколол его булавкой.

– Я закажу материал немедленно и примусь за работу, как только заказ прибудет. Костюм должен быть готов до конца праздников… А теперь, может быть, вам нужно еще что-нибудь из одежды? Рубашки? Галстуки? Носки? – Он понизил голос: – Нижнее белье?

Но у Эдварда всего было в достатке. Они собрались уходить. Мистер Такетт торжественно и с достоинством, под стать самому Неттлбеду, проводил их до дверей и пожелал удачного дня.

Когда они очутились на улице, Эдвард испустил вздох облегчения:

– Уфф! Все! Пойдем теперь чего-нибудь выпьем и перекусим.

– Мне показалось, для тебя это было удовольствием.

– До некоторой степени. Однако все это отнимает слишком много времени.

– Мне очень понравился тот твид.

– Во всяком случае, он лучше, чем «клыки». В нем, по крайней мере, я не буду походить на заурядного букмекера. Ну что, идем?..

Он взял ее за руку пониже локтя и повел через дорогу, чуть не угодив под колеса двух автомобилей и одного велосипеда.

– Куда мы идем? – выговорила Джудит, еле поспевая за широко шагающим по тротуару Эдвардом.

– Не знаю. Найдем какое-нибудь местечко.

Нашли они в конце концов паб с небольшим садом, так что Джудит могла не заходить внутрь. Садик был совсем крошечный, огражденный низкой каменной стеной, поверх которой открывался красивый вид на гавань и на морские просторы за нею. Укрытый от ветра и потому достаточно теплый, этот закуток был беспорядочно усеян столиками. Эдвард усадил ее за один из них и спросил, что она будет пить. Джудит попросила «Апельсиновую корону», которая до сих пор оставалась ее любимым напитком; он рассмеялся, зашел, пригибая голову, в низкую дверь паба и вскоре появился снова с лимонадом для нее, кружкой пива для себя и написанным от руки, истрепанным обеденным меню.

– Здесь, конечно, нет того, что в «Митре», шика и размаха, но, по крайней мере, нет и давящей тишины, нарушаемой лишь рыганием или, еще хуже, мышиным поскребыванием столового серебра о фарфор. – Он сморщился, глядя в меню, уголки его рта опустились в преувеличенной гримасе. – Сосиска в тесте. Колбаски с картофельным пюре. Домашний корнуолльский пирог с мясом и овощами. Испробуем пирог?