Текст книги "Возвращение домой"

– Хорошо.

– Ты как относишься к корнуолльскому пирогу?

– Обожаю.

– А на сладкое можно взять бисквит со взбитыми сливками, конфитюр или мороженое. Все – «домашнего приготовления».

– После пирога у меня, наверно, уже не хватит места на десерт.

– Там поглядим.

Эдвард поднял глаза на женщину в переднике, вышедшую из паба принять их заказ. Несмотря на свои шестнадцать лет, он держался с достоинством молодого лорда. Джудит восхитилась его отточенными манерами и взрослой солидностью.

– Мы, пожалуй, возьмем пирог.

– Понятненько! – сказала официантка на его улыбку и добавила: – Моя радость!

Место было и в самом деле хорошее. Гораздо лучше, чем «Митра». В пальто Джудит было не холодно, и так приятно сидеть на открытом воздухе, под высоким небом, по которому ветер гонит облака. Над мачтами рыболовных суденышек с беспрестанными криками кружили чайки. Вода поднялась до высшей точки, и гора Святого Майкла в глубине залива, казалось, парила в синем небе, а зубцы стен и башен тамошнего замка вырисовывались в прозрачном воздухе четко, как на картинке.

Откинувшись на стуле, она потягивала лимонад. Потом поинтересовалась:

– Когда вас распустили на каникулы?

– Два или три дня назад. Афина все еще в Швейцарии. И бог знает, когда приедет, и приедет ли вообще.

– Я и не знала, что ты уже дома.

– Откуда тебе было знать?

– Ну, Лавди могла бы сказать мне.

– Размечталась! У нее все мысли только о своей проклятой Тинкербелл. – Эдвард улыбнулся Джудит. – Тебя прельщает перспектива прожить целый месяц в Нанчерроу или, быть может… сердце уходит в пятки?

Она сообразила, что он ее поддразнивает.

– Нет, не уходит.

Усмешка исчезла с его лица, он вдруг посерьезнел.

– Мама рассказала мне о том, что случилось с твоей тетей. Ужасно! Прими мои соболезнования. Черт возьми, для тебя это был, наверно, такой удар!

– Да, это точно. Но боюсь, она никогда не отличалась осторожностью за рулем.

– Я ездил в ее дом, – сообщил он.

– Ездил в Уиндиридж?!

– Да. Нас с Палмером снарядили привезти твой скарб. Был первый день каникул, а я пахал как ломовая лошадь.

– Очень мило с твоей стороны.

– У меня не было выбора.

– Как… как тебе Уиндиридж?

– Немножко мрачноват.

– А Эдна и Хильда были там?

– Две старые служанки? Все еще на посту. Помогли нам разобраться с твоими пожитками, все собрали и упаковали.

– Это всегда был довольно мрачный дом… – Джудит хотелось узнать, не заметил ли Эдвард Билли Фосетта, рыщущего вокруг и наблюдающего за их действиями, но она решила воздержаться от каких бы то ни было вопросов. Она сморщила нос. – И там полно всяких удивительных вещей и сувениров, которые тетя Луиза привезла из Индии. Шкуры, слоновьи ноги, медные гонги…

– Вообще-то, я не заходил в ту часть дома, так что ничего такого не видел.

– А где теперь мои вещи?

– Вероятно, Мэри Милливей разобрала их. Расставила и разложила все по своим местам, а может, и гардероб твой распаковала. Мама заявила, что «розовая» спальня отныне твоя.

– Она так добра ко мне!..

– Ей это только в радость. Она любит принимать гостей, и чем их больше, тем лучше. – Эдвард посмотрел в сторону паба. – Ура, вот и наш пирог! У меня уже живот сводит от голода.

– Вот и ваш заказ, моя радость. – Тарелки с глухим стуком опустились на стол. – Отведайте, и вам сразу полегчает.

Громадные пироги в их тарелках испускали ароматный пар. Джудит взяла нож и разрезала свой пополам, изнутри выдавилась дымящаяся начинка – бифштекс и картофельное пюре. Запахло луком, у нее потекли слюнки. Налетевший порыв ветра растрепал ее волосы, и они упали ей на лицо. Она отвела их ладонью назад и улыбнулась своему спутнику.

– Я так рада, – сказала она ему в порыве благодарности, граничившей со счастьем, – что мы не пошли в «Митру».

На пути в Нанчерроу, когда, спускаясь под гору, они уже въехали в Роузмаллион, Эдварда посетила еще одна блестящая идея:

– А что, если нам заехать к тете Лавинии? Я еще не успел с ней повидаться, и, может быть, нам даже удастся выпросить у Изобель по чашке чая.

– Я еще пирог не переварила.

– Я тоже, но все равно. – Он подался вперед и хлопнул Палмера по крепкому плечу. – Палмер, тебе ведь не надо спешно возвращаться на работу?

– Мне нужно доставить полковнику то, что он просил. Он ждет. Я обещал не задерживаться.

– Тогда поднимись на холм и высади нас там, а домой мы пешком вернемся.

– Как скажешь.

– Отлично. Тогда поехали! – Он снова откинулся на сиденье, отбросил рукой упавшую на лоб прядь. – Ты ведь не против, Джудит? С кем еще так поболтаешь по душам, как не со старушкой Лавинией!

– Если тебе так хочется, то, конечно, давай заедем. Вот только удобно ли вваливаться без предупреждения?

– Она обожает приятные сюрпризы.

– Еще только половина четвертого. А если она отдыхает?

– Она никогда не отдыхает, – заверил Эдвард.

И оказался прав – тетя Лавиния в это время не отдыхала. Они нашли хозяйку в солнечной гостиной. Сидя за письменным столом, она разбиралась со своей корреспонденцией. В камине плясали слабые язычки пламени, и, как в прошлый раз, очаровательная комната вся искрилась и сверкала в лучах света. Когда дверь распахнулась, Лавиния живо повернулась в своем кресле, подняла руку, чтобы снять очки. Столь неожиданно и бесцеремонно потревоженная, она замерла с выражением легкого удивления на лице – но лишь на секунду. Когда она узнала Эдварда, ее черты осветились восторгом.

– Мой милый мальчик! Какой чудесный сюрприз! Эдвард, я даже не знала, что ты приехал домой.

Она протянула к нему руку, он подошел, и они обнялись и поцеловались. Джудит заметила, что на этот раз старушка одета гораздо более по-домашнему, чем в то памятное воскресенье, на званом обеде. Плотная твидовая юбка, толстые чулки и скорее удобные, нежели элегантные, туфли. Поверх кремовой шелковой блузки – длинная кофта на пуговицах, на шее – золотая цепочка и нитка жемчуга.

– Решили заглянуть по пути. Мы возвращаемся в Нанчерроу из Пензанса. Палмер высадил нас, и мы его отпустили, домой пойдем пешком.

– Боже, какая неукротимая энергия! А, Джудит! Все хорошеет и хорошеет. В школьной форме. Сегодня у тебя первый день каникул? Какое удовольствие для меня! Ну идите сюда, присаживайтесь, располагайтесь поудобнее, и рассказывай мне, Эдвард, все-все… Чем ты занимался? Сколько времени ты уже дома?

Она откинулась в кресле, Эдвард придвинул поближе низкий табурет, а Джудит села на подоконник и стала смотреть на них двоих и слушать о жизни в Харроу, о возможности сделаться старостой класса, об успехах и неудачах регбийной команды. Посыпались вопросы о результатах экзаменов, о возможности поступления в Оксфорд или Кембридж, об общих друзьях и о мальчике, которого Эдвард привозил в прошлом году домой на летние каникулы. Джудит дивилась, как человек в таких летах, к тому же никогда не имевший собственных детей, может проявлять столь живую заинтересованность, отзывчивость и чутье по отношению к молодому поколению. Дело, видимо, в том, что тетя Лавиния всегда тесно общалась с детьми Кэри-Льюисов, никогда не теряла с ними связь.

Старушка удовлетворилась лишь тогда, когда узнала все, что только можно, и напоследок потребовала самых горячих новостей:

– А чем вы двое занимались сегодня?

Эдвард рассказал ей. О том, как заезжали за Джудит в «Святую Урсулу», и как снимали мерку для нового твидового костюма, и как потом ели корнуолльский пирог в садике маленького паба.

– Ох, как я вам завидую! Что может быть вкуснее хорошего пирога с мясной или фруктовой начинкой, да еще на свежем воздухе! А теперь, я думаю, вы уже опять проголодались. – Лавиния взглянула на свои золотые часики. – Уже почти четыре часа. Эдвард, дорогой, почему бы тебе не сбегать на кухню и не попросить Изобель, чтобы она принесла нам чай? Может, у нее найдется для нас и немного песочного печенья. Или быть может, горячие тосты?

– Отлично! Я все ждал, когда тебе захочется чаю. – Эдвард встал, потянулся всем телом и отправился на поиски Изобель.

Когда дверь за ним закрылась, тетя Лавиния обратилась к Джудит:

– А теперь давай с тобой поговорим. – Она надела очки и поверх них поглядела на Джудит. Ее лицо стало серьезным. – Меня так опечалило известие о гибели твоей тети в этой кошмарной автомобильной катастрофе. Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо. Хорошо.

– Такая трагедия! И хуже всего, что это произошло с тобой, ведь ты живешь вдали от родителей.

– Мне было бы гораздо тяжелее, если бы все не проявили такую удивительную доброту. Мисс Катто, мистер Бейнс, Диана… Все-все.

– У Дианы щедрая душа. А ты стала желанной гостьей в Нанчерроу. Я так радовалась, когда Диана посвятила меня в свои планы насчет тебя. Я перестала о тебе волноваться. Это значит, что теперь у тебя появился дом, где тебя любят и ждут, и никакие беды не страшны, если есть нечто вроде своей семьи.

Джудит почувствовала, что необходимо кое-что разъяснить.

– Вообще-то, у меня есть кое-какая родня в Англии – тетя Бидди и дядя Боб. Они замечательные, но тетя Бидди сейчас очень занята в связи с покупкой нового дома, а дядя Боб и Нед, мой двоюродный брат, оба служат на флоте. Но все равно я знаю, что они у меня есть, и могу поехать к ним в любое время. Но все-таки гостить в Нанчерроу – это совсем другое дело…

– Нанчерроу полон веселья и жизни! Там вечно что-то происходит. Иногда мне даже кажется, что бедный Эдгар временами бывает оглушен и подавлен всей этой нескончаемой суетой. Ты будешь счастлива там, я знаю. Но не забывай, пожалуйста, милая Джудит: если по какой-либо причине ты затоскуешь, почувствуешь уныние, одиночество, захочешь посоветоваться или просто поговорить – я всегда здесь, в Дауэр-хаусе. И поскольку мой муж был адвокатом, я в совершенстве овладела искусством выслушивать других. Не забудешь?

– Не забуду.

– Я слышу, Эдвард идет обратно. Я послала его на кухню, потому что Изобель в нем души не чает. Обычно я пью чай не раньше половины пятого и мне не хотелось поторапливать ее и видеть, как она дуется. Но для Эдварда она и тосты сделает. И весь остаток дня будет ходить с сияющей улыбкой.

Нанчерроу

Позже в тот же день

Теперь я могу закончить свое письмо. Как видите, я уже в Нанчерроу, снова в той же самой спальне, но теперь она по-настоящему принадлежит мне, потому что здесь – все мои вещи. Они смотрятся тут, как дома, и Мэри Милливей передвинула кровать, чтобы освободить место для моего письменного стола и книг. На часах шесть, чудесный вечер, и мне слышно, как за окном, во внутреннем дворе, воркуют и хлопают крыльями голуби. А стоит мне высунуться из окна – и я услышу шум моря.

Представьте, какой сюрприз: из школы меня забрал Эдвард, брат Лавди, он приехал на охотничьем фургоне полковника вместе с одним из садовников, который был за рулем. Мы поехали в Пензанс и заскочили в «Медуэйз» – Эдварду нужно было снять мерку для нового костюма. Потом пообедали в одном чудесном месте, а по пути в Нанчерроу мы заехали в Дауэр-хаус к миссис Боскавен и пили с ней чай. К чаю были горячие тосты, а потом мы пошли пешком домой. Идти было очень далеко, дальше, чем мне казалось по прошлому разу, и я устала, когда мы наконец добрались до места. Эдвард очень милый. Ему почти семнадцать, а учится он в Харроу и после школы, вероятно, будет поступать в Оксфорд. Это он ездил в Уиндиридж за моими вещами. Он видел Эдну и Хильду, они пока еще там, хотя им уже подыскали другое место.

Я пока не видела ни Лавди, ни Диану, они еще не вернулись из пони-клуба. И полковника Кэри-Льюиса тоже не видела. Одну только Мэри Милливей, она помогла мне распаковать вещи и устроиться. Попозже я увижусь со всеми за ужином.

Пожалуйста, мама, напиши скорее и расскажи подробно, чем вы занимаетесь, чтобы я могла представить, как вы живете. Или скажи, чтобы папа сделал несколько снимков, тогда я увижу, выросла ли Джесс. Я хочу знать, ходит ли она в школу или берет уроки дома. И жив ли еще Голли, или его сожрала змея?

Немного путаное вышло письмо, но так много всего хотелось рассказать! Все меняется так быстро, что иногда бывает трудно угнаться за временем, и порой я даже не знаю, все ли написала, не забыла ли чего важного. Хотела бы я быть сейчас с вами и поговорить обо всем! Я думаю, когда взрослеешь, всегда чувствуешь себя немножко одиноко.

Очень люблю вас. Пожалуйста, не волнуйтесь. У меня все в порядке.

Джудит.

1938

В Сингапуре, в бунгало на Орчард-роуд, Молли Данбар вдруг резко вздрогнула и проснулась, вся в холодном поту, одержимая каким-то неопределенным, беспричинным ужасом. Чуть не плача, она спрашивала себя: в чем дело? что случилось? Смех да и только. Светлым-светло – день в самом разгаре, с высокого потолка над головой свисает хитроумное приспособление – москитная сетка. Сиеста. Никаких тебе вампиров, никаких змей, никаких жутких ночных видений. И все же зубы у нее были крепко стиснуты, дыхание частое и неровное, а сердце выстукивало барабанную дробь. С минуту она просто лежала в напряженном оцепенении, ожидая, когда же ужасное нечто прыгнет на нее. Но все было по-прежнему спокойно. Смятение мало-помалу улеглось. Наверно, ей все же приснился кошмар, но если что-то и привиделось, то теперь бесследно исчезло из ее сознания. Волевым усилием она постаралась выровнять дыхание, заставила напряженные мускулы расслабиться. Через какое-то время беспричинный ужас улетучился и пустота, которую он оставил после себя, стала медленно заполняться чувством пассивного, инертного облегчения.

Значит, все в порядке. Просто разыгралась ее буйная фантазия, не успокаивающаяся даже тогда, когда она отдыхает в собственной спальне, спокойной и безопасной, рядом с мужем. Молли обвела глазами комнату, пытаясь найти в привычном окружении поддержку и утешение. Белые стены, мраморный пол. Ее туалетный столик, задрапированный белой кисеей в оборках, и изысканный гардероб тикового дерева, весь покрытый затейливой резьбой. Плетеные кресла из ротанга и кедровый комод, рядом с ним – открытая дверь в гардеробную Брюса. Вверху, на высоком потолке, с трудом размешивали вязкий, тяжелый воздух деревянные лопасти вентиляторов, создавая слабое подобие прохлады. На противоположной стене застыли две ящерицы, похожие на причудливые брошки, приколотые к отвороту пиджака.

Молли посмотрела на часики. Три часа пополудни, и апрельский день пышет таким зноем, такой назойливой влажной духотой, что это едва ли не выше сил человеческих. Хотя на ней не было ничего, кроме тоненького батистового халата, по ее щекам, голове, шее и пояснице ручейками стекал пот. На другой стороне кровати похрапывал Брюс. Она повернула голову и стала глядеть на него, завидуя способности безмятежно проспать пик невыносимой жары тропического дня. Но она знала, что ровно в четыре он проснется, встанет, примет душ и, одевшись во все свежее, вернется к себе в офис, где будет работать еще два-три часа.

Она пошевелилась и закрыла глаза, но тотчас же открыла их снова. Нет, невозможно больше лежать без сна. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, она села и спустила ноги с кровати, запахнула свой тонкий халатик и сунула ноги в открытые сандалии на ремешках. Тихо ступая, пересекла комнату и прошла на широкую веранду, опоясывавшую бунгало по всему периметру. Наклонная крыша веранды не пропускала ни единого лучика солнца, над головой, как и в доме, вращались вентиляторы. В дальнем конце, у открытых дверей в гостиную, скучились столики и кресла, образуя как бы гостиную на свежем воздухе, где Молли проводила много времени. В декоративных синих с белым кадках цвели кустики китайских роз и апельсиновые деревья, а за пределами спасительной тени веранды под обесцвеченным зноем небом томился на солнце сад. Листья пальм и красного жасмина застыли в неподвижном воздухе, но вот по стволу бугенвиллеи резво вскарабкалась древесная крыса[36]36
  Древесная крыса – тропический мелкий грызун, живущий на деревьях.


[Закрыть], сбив на своем пути целый ворох пурпурных соцветий. Лепестки, медленно покружившись в воздухе, осыпались на ступеньки веранды.

Было необычайно тихо. Джесс, слуги, собаки – все еще спали. Молли прошла вдоль веранды, шлепая по деревянному полу кожаными подошвами сандалий, и опустилась в ротанговый шезлонг, поставив ноги на ножную скамеечку. Сбоку стоял плетеный столик, на котором были собраны все необходимые мелочи ее беззаботного, ленивого существования: книга, корзина с рукодельем – шитьем и вышиваньем, журналы, корреспонденция и – самое важное – календарь-ежедневник с расписанием назначенных встреч и приемов. Тут же лежала и трехнедельной давности лондонская «Таймс», эту газету Брюсу регулярно присылали из Англии. Но хоть он и утверждал, что хочет быть «в курсе событий», Молли подозревала, что его главным образом интересуют только результаты матчей по регби и крикету.

Как правило, сама Молли «Таймс» не читала. Но сейчас, за неимением другого занятия, она взяла со стола газету и развернула ее. Номер был от пятнадцатого марта, и перед ней встали, словно призраки в ночи, зловещие заголовки: двенадцатого числа нацистская Германия оккупировала Австрию.

Разумеется, они услышали о захвате Австрии по радио еще три недели назад, почти сразу же после того, как произошло это возмутительное событие. Брюс помрачнел, но помалкивал, предпочитая не обсуждать эту тему, и Молли была только рада выкинуть все это из головы. Что толку впадать в пессимизм? Может случиться что-нибудь непредвиденное – и все изменится к лучшему. У нее и без того хватало забот: надо было следить за тем, чтобы Джесс делала уроки, обсуждать меню с кухаркой, исправно исполнять свои «светские» обязанности. Последнее, на ее взгляд, требовало наибольшей затраты сил.

Но в этот миг, предоставленная самой себе, она могла не заботиться о том, что о ней подумают. Сделав над собой усилие, она поборола искушение отшвырнуть газету с ужасными сообщениями. Там была фотография: Гитлер горделиво едет на автомобиле по улицам Вены в сопровождении эскорта из немецких войск, тротуары запружены толпами народа. Молли всматривалась в этих людей, и то, что она увидела, поразило и озадачило ее. На некоторых лицах ясно читался ужас от того, что произошло, однако большинство людей ликовали и восторженно приветствовали нового вождя флагами с черным ломаным крестом нацизма. Это не укладывалось у нее в голове. Как может патриот своей страны радоваться иноземному вторжению? Пытаясь найти ответ на этот вопрос, она стала читать подробный отчет обо всем случившемся; начав, уже не могла остановиться, захваченная мрачным тоном и сдержанным, размеренным ритмом повествования. Перед ее глазами встала необычайно яркая, живая картина наглой, неслыханной агрессии. Окончив чтение, Молли в ужасе спросила у самой себя: если допустили, чтобы могло произойти такое, то что же будет дальше?

В Лондоне, в парламенте, настроение царило невеселое. В палате общин выступил с речью Уинстон Черчилль. Годами он с упорством Кассандры[37]37
  Кассандра – в греческой мифологии – прорицательница, зловещим предсказаниям которой никто не верил.


[Закрыть] предсказывал потрясения и гибель, в то время как все вокруг как ни в чем не бывало занимались своими делами, ни во что не вмешиваясь, а оказалось, что он был прав, прав с самого начала, и его предостережения звучали теперь, как похоронный звон колокола. «…Европа оказалась перед угрозой тщательно спланированной агрессии… у нас только один выбор… либо покориться, либо принять эффективные меры…»

Довольно. Молли сложила газету и уронила ее на пол. Эффективные меры – это значит война. Даже такая дура, как она, не может не понять этого. Грозовые тучи, появившиеся на горизонте бесхитростной жизни Молли еще перед отъездом из Англии в Коломбо, не только не рассеялись, не исчезли, а, наоборот, сгустились, набухли и вот-вот могли погрузить во тьму всю Европу. И Англию? И Джудит?..

Джудит… Молли понимала, что ведет себя как бессовестная эгоистка. Ей бы думать о других – целые нации подверглись насилию, попрано достоинство народов. Но благополучие собственного ребенка для нее было превыше всего. Если в Европе разразится война, если в нее вступит Англия, то что будет с Джудит? Не послать ли за ней прямо сейчас? Забыть о школе, наплевать на все прежние планы и как можно скорее привезти дочь в Сингапур? Здесь война никогда не коснется их. Они опять будут все вместе, и Джудит избежит опасности.

Но в тот самый момент, как ей пришла в голову эта идея, она уже знала, что Брюс вряд ли ее одобрит. Решительный сторонник правительства, ярый приверженец консервативной партии и горячий патриот, он даже возможности не допускал, чтобы Англия могла быть разгромлена или завоевана. Стоит Молли начать спорить, как Брюс напомнит ей о неприступности линии Мажино[38]38
  Линия Мажино – полоса военных укреплений на северо-востоке Франции, сооруженная в 1929–1940 гг. Получила название по имени инициатора строительства военного министра Франции А. Мажино (1877–1932).


[Закрыть], о непобедимом превосходстве британского Военно-морского флота, о всемирной мощи Британской империи. Скажет, что Джудит ничто не грозит. Что глупо поддаваться панике. И пора кончать дурить.

Молли знала все заранее, потому что уже слышала подобные доводы раньше. Когда Луиза Форрестер погибла в той кошмарной аварии и пришла телеграмма от мистера Бейнса с сообщением о трагедии, первым чувством Молли была не скорбь по золовке, а беспокойство за Джудит, а первым ее побуждением – взять билет на первый же корабль, отплывающий на родину, и вернуться в Англию. Брюс же, хотя и сраженный вестью о смерти сестры, держался как истинный англичанин – старался не обнаруживать своих чувств, сохранять присутствие духа и ясность рассудка. Хуже того, он настойчиво убеждал не находившую себе места жену в нецелесообразности импульсивных решений. Джудит – в школе-пансионе, мисс Катто держит все под контролем, а если что – поблизости есть Бидди Сомервиль. Возвращение взвинченной матери не облегчит положения Джудит. Не лучше ли оставить девочку в покое и не нарушать ее душевного мира? Пусть себе спокойно учится и все идет своим чередом.

– Но у нее же нет дома! Ей некуда деться! – причитала Молли, однако Брюс оставался непреклонным.

– Ну приедешь ты к ней – и что толку? – вопрошал он, уже теряя терпение.

– Я буду вместе с ней…

– Пока ты доберешься до Англии, этот кризис изживет сам себя, и ты окажешься совершенно лишней.

– Ты не понимаешь!..

– Вот именно, не понимаю. Так что остынь. Напиши ей письмо. И не дергайся так, дети терпеть не могут родителей, которые докучают им своими неуемными заботами.

И Молли ничего не оставалось делать, как подчиниться, поскольку своих денег у нее не было и без Брюса, который сходил бы в транспортную контору, заказал билет на корабль и заплатил за него, она была совершенно беспомощна. Она старалась смириться, невыносимо тосковала по дочери, мечтая увидеть ее дорогое лицо, обнять ее, услышать ее голос, утешить и наставить.

В конечном итоге она вынуждена была признать, что Брюс оказался прав. Решись тогда Молли поехать в Англию, дорога заняла бы пять-шесть недель, а за это время все проблемы чудесным образом разрешились, и пустоту, образовавшуюся после смерти Луизы, заполнила собой эта пусть неведомая, но великодушная и благожелательная семья – Кэри-Льюисы.

Фактическое удочерение Джудит было осуществлено по-деловому. В своем письме мисс Катто представила полковника и миссис Кэри-Льюис в наилучшем свете и добавила, что, воспользовавшись предложением Кэри-Льюисов, они, по ее мнению, окажут девочке неоценимую услугу. Джудит крепко подружилась с юной Лавди, Кэри-Льюисы – род, известный с давних времен и весьма уважаемый в графстве, и сама миссис Кэри-Льюис выразила искреннейшее желание приютить Джудит у себя.

Потом, сразу за письмом от мисс Катто, пришло письмо от самой миссис Кэри-Льюис. Написанное очень крупным неразборчивым почерком, но на самой дорогой бумаге, плотной, голубой, с тисненой шапкой. Молли была очарована и одновременно польщена, а когда удалось расшифровать написанное, то тронута. Джудит, несомненно, произвела прекрасное впечатление. Молли испытывала законную материнскую гордость. Оставалось лишь надеяться, что дочь не закомплексует, не почувствует себя жалкой и ничтожной, столкнувшись со всем великолепием помещичьей усадьбы Кэри-Льюисов.

Нанчерроу. Молли вспомнила тот день, когда в первый и единственный раз увидела в «Медуэйзе» миссис Кэри-Льюис. Их жизни соприкоснулись лишь на мгновение, словно корабли, проплывшие в ночи один мимо другого, но в памяти Молли все еще хранился яркий образ красивой, моложавой женщины, небрежно одетой девочки с живым, умным лицом и пекинеса на алом поводке. На ее вопрос, кто это, ей ответили: «Это миссис Кэри-Льюис. Миссис Кэри-Льюис из Нанчерроу».

Все будет хорошо. Нет причин для колебаний, нет повода для сомнений. Молли в ответном письме поблагодарила миссис Кэри-Льюис за заботу о Джудит, при этом стараясь, насколько возможно, подавить мучительное ощущение, будто она уступает свою дочь чужим людям.

Брюс был доволен.

– Ну что я тебе говорил? Все утряслось.

Его рассудочный оптимизм выводил Молли из себя.

– Легко так говорить теперь! А что бы мы делали, не окажись под рукой этих великодушных Кэри-Льюисов?

– К чему гадать, что было бы? Все образовалось. Я всегда говорил, что Джудит сумеет о себе позаботиться.

– Откуда тебе знать? Ты же не видел ее пять лет! – Молли разозлилась и продолжала упорствовать: – Я считаю, что ей не следует все время жить в Нанчерроу. В конце концов, Бидди с радостью примет Джудит у себя.

– Это уж пусть они сами решают.

Она смолкла, надувшись, но не желала оставить за ним последнее слово в споре.

– Просто у меня такое чувство, будто я отдала Джудит чужим людям.

– О боже мой, да прекрати ты мучить себя! Радоваться надо.

И Молли, подавив шевелившиеся в душе возмущение и зависть, стала упорно убеждать себя, что ей повезло, что она должна благодарить судьбу, и сосредоточилась на переписке с дочерью. С тех пор прошло уже два года – в июне Джудит исполнится семнадцать, – и еженедельно к ним на Орчард-роуд доставляли пухлый конверт, надписанный ее рукой. Длинные, нежные, драгоценные письма, полные новостей, которые хочет знать любая мать. Каждое из них Молли перечитывала по многу раз, смакуя подробности, а затем убирала в огромную коробку из коричневого картона, лежавшую на дне гардероба. Здесь хранилась вся жизнь Джудит, подлинная летопись всего, что произошло с ней с того самого незабываемого дня, когда мать и дочь распрощались.

Первые письма рассказывали о школе, об уроках, о новом велосипеде и о жизни в Уиндиридже. Потом – трагическая смерть Луизы, ее похороны, первое упоминание о мистере Бейнсе и потрясающая весть о полученном Джудит наследстве (никто и не догадывался об истинных размерах Луизиного состояния, но так приятно было знать, что Джудит никогда не придется, выходя замуж, думать о деньгах – одна из наименее приятных сторон брака).

Затем – первый визит в Нанчерроу и постепенное вхождение Джудит в круг Кэри-Льюисов. Молли как будто читала роман со множеством действующих лиц – детей, друзей, родственников, не говоря уже о дворецких, кухарках и нянях. Мало-помалу она все же разобралась, кто есть кто, и после этого стало легче следить за развитием сюжета.

Позже – опять новости из школьной жизни. Концерты и пьесы, хоккейные матчи, результаты экзаменов и легкая эпидемия кори. Рождество с Бидди и Бобом в Дартмуте, короткие каникулы в середине триместра с Уорренами в Порткеррисе (Молли была рада, что дочь не раздружилась с Хетер, было бы обидно, если бы Джудит слишком загордилась и стала считать своих старых друзей недостойными ее общества). Потом – летняя поездка с Дианой Кэри-Льюис и Лавди в Лондон, где они остановились в принадлежащем Диане домике и совершили рейд по магазинам и званым обедам, который увенчался посещением театра «Ковент-Гарден», где они смотрели балет с Татьяной Рябушинской[39]39
  Рябушинская Татьяна (р. 1916, Москва) – французская балерина, с 13 лет выступала в различных европейских балетных труппах.


[Закрыть].

Все обыкновенные радости и трудности взрослеющей девочки. И Молли, ее мать, была лишена участия во всем этом. Какая несправедливость – негодовала она. Разве так должно быть? Впрочем, она знала, что не одинока в своем горе. Этими же муками терзались тысячи других английских жен и матерей. В Сингапуре или в Англии, они одинаково не находили себе места, тоскуя по мужьям или детям. Отважно превозмогали холода и дожди родины, мечтая о тропическом солнце; или сидели, как она сейчас, глядя на опаленные солнцем сады Орчард-роуд, но видя перед собой только одно – туманный вечер в Ривервью, Джудит, шагающую по дорожке к дому, как она идет, потом приближается к матери, прикладывает щеку к ее щеке, говорит ей «мама». Дотрагивается. Иногда Молли прижимала страницы писем Джудит к щеке, зная, что к бумаге прикасалась рука дочери, – и это была самая тесная близость, на которую она могла рассчитывать.

Молли вздохнула. Сзади, из бунгало, донеслись звуки – обитатели дома просыпались. Из спальни Джесс послышался нежный голос Амы – няня будила ребенка. Сиеста кончилась. На дальнем конце лужайки появился мальчик-садовник, сгибающийся под тяжестью полной до краев лейки. Скоро выйдет с иголочки одетый Брюс и отправится в офис, а потом пора будет идти пить чай. Серебряный заварочный чайник, бутерброды с огуречными ломтиками, тонко нарезанные кружочки лимона. Вот будет стыд, если дворецкий А Лин застанет свою хозяйку здесь в одном халатике! Надо взять себя в руки, пойти обратно в спальню, принять душ, одеться и привести в порядок волосы, чтобы снова предстать перед всеми в роли почтенной мемсаиб.

Но прежде чем Молли успела собраться с силами для всех этих подвигов, рядом с ней оказалась Джесс, чистенькая и свеженькая в своем легком коротком платьице без рукавов. Ее белокурые, сливочного оттенка волосы лежали гладко и лоснились, как шелк, после того как над ними потрудилась Ама.

– Мамуля!

– Ах, родная! – Она протянула руку, обняла дочь, поцеловала ее в макушку. Шестилетняя Джесс вытянулась и постройнела на жарком сингапурском солнце, словно цветок, благодарно отозвавшийся на обилие тепла и влаги. Лицо ее отчасти утратило младенческую пухловатость, но глаза были по-прежнему круглыми и синими, как васильки, а щеки, открытые руки и ноги загорели до нежного, восхитительного цвета скорлупы коричневого куриного яйца.

При появлении Джесс Молли ощутила внезапный укол вины: ее так захватили мысли о Джудит, что на несколько минут она совсем забыла о младшей дочери.

– Ну как поживает мое солнышко? – Под влиянием чувства вины слова ее прозвучали особенно нежно. – Какая ты хорошенькая и нарядная!

– Почему ты еще не одета?

– Потому что я разленилась и еще не успела одеться.

– Мы пойдем плавать в клуб?

Молли стала соображать, припоминая планы на день…

– Да-да, конечно, пойдем. У меня из головы вылетело.

– А потом поиграем в крокет?

– Сегодня, ласточка, не получится. Некогда. Мне нужно будет вернуться домой, переодеться и идти в гости.

Джесс отнеслась к этому известию абсолютно спокойно. Она уже свыклась с тем, что родители проводят бо́льшую часть вечеров в обществе, а если и остаются дома, то сами принимают гостей. Редко когда выпадал спокойный семейный вечер.