Текст книги "Конец лета. Пустой дом. Снег в апреле"

9

Чудесная, ясная погода стояла и в последующие дни. В понедельник днем моя бабушка, вооружившись лопатой и парой садовых перчаток, вышла на улицу сажать луковицы. Я предложила ей свою помощь, но она отказалась. Если я пойду с ней, как она объяснила, мы будем болтать и ничего не сделаем. Одна она сделает все намного быстрее. Получив отказ, я свистом подозвала собак и отправилась на прогулку, успокоив себя мыслью, что работать в огороде мне все равно не особенно нравилось.

Я прошла не одну милю и отсутствовала два часа или больше. К тому времени как я вернулась, уже начало смеркаться и становилось холодно. Несколько облачков появились над вершинами гор, пригнанные северным ветром, а над озером повисла полоса тумана. Из обнесенного стеной сада, где Уилл развел костер, тянулся длинный шлейф голубоватого дыма, и воздух был наполнен запахом горящего мусора. Засунув руки поглубже в карманы, мечтая о чае у камина, я пересекла дорогу по насыпи и направилась по аллее под сенью буков. Одна из собак вдруг залаяла, я подняла глаза и увидела темно-желтый «лотус-элан», припаркованный перед домом.

Синклер вернулся. Я посмотрела на часы – было пять. Он приехал даже раньше, чем обещал. Я зашагала по траве, по лодыжку в опавших листьях, к гравийной площадке перед домом. Проходя мимо машины, я провела рукой по одному блестящему бамперу, словно для того, чтобы уверить себя, что она мне не привиделась. Я вошла в теплый холл, в котором пахло торфом, впустила собак, а затем закрыла за собой дверь.

Из гостиной доносились приглушенные голоса. Собаки подбежали к своей миске с водой, а затем разлеглись перед камином в холле. Я расстегнула пояс плаща, сняла его, скинула запачканные грязью ботинки и пригладила волосы руками. Затем я прошла через холл и, открыв дверь гостиной, сказала:

– Здравствуй, Синклер.

Они сидели у камина за низким чайным столиком. Но теперь Синклер встал и направился мне навстречу поздороваться.

– Джейни… Где ты была? – Он поцеловал меня в щеку.

– Гуляла.

– Уже почти стемнело, мы подумали, что ты заблудилась.

Я подняла глаза и посмотрела на него. Мне казалось, что он должен вернуться другим. Спокойнее; вероятно, уставшим от долгой поездки. Но мне тут же стало ясно, что я ошибалась. Скорее наоборот: теперь он выглядел счастливее, моложе и беззаботнее, чем когда-либо. Его глаза блестели, как у ребенка в канун Рождества.

Он взял мои руки в свои:

– И ты холодная как ледышка. Давай иди к огню, погрейся. Я любезно оставил тебе один тост, но уверен, что миссис Ламли сделает еще, если ты захочешь.

– Нет, не нужно. – Я взяла низкий кожаный табурет и села между ними, а бабушка налила мне чай.

– Куда ты ходила? – спросила она, и я ей рассказала.

– Собаки попили? Они, наверное, были грязные и мокрые? Ты обтерла их?

Я заверила ее, что они попили, и объяснила, что обтирать их надобности не было, потому как они не испачкались и не промокли.

– Мы не ходили там, где мокро. И я собрала весь вереск с их шерсти, прежде чем впустить в дом.

Бабушка протянула мне чашку, и я взяла ее обеими руками, чтобы согреться, а затем, посмотрев на Синклера, спросила:

– Ну как там, в Лондоне?

– Жарко и душно. – Он улыбнулся, и в его глазах снова вспыхнули веселые искорки. – Полно утомленных бизнесменов в зимних костюмах.

– Тебе… Удалось достичь того, зачем ты поехал?

– Это звучит довольно напыщенно. Достичь. Где ты выучила такое длинное слово?

– Ну так что, удалось?

– Разумеется, удалось, иначе меня бы сейчас здесь не было.

– Когда… Когда ты выехал из Лондона?

– Рано утром… Около шести часов… Бабушка, в чайнике есть еще чай?

Она взяла чайник и, подняв крышку, заглянула в него.

– Почти не осталось. Я пойду и приготовлю еще.

– Попроси миссис Ламли…

– Нет, у нее болят ноги, я сделаю сама. Все равно я хочу поговорить с ней насчет ужина. Нам нужно будет запечь еще одного фазана в горшочке.

Когда она ушла, Синклер произнес:

– Мм, чудесно. Фазан, запеченный в горшочке.

И обхватил пальцами мое запястье. Его прикосновение было легким и прохладным.

– Я хочу с тобой кое-что обсудить, – сказал он.

«Итак, вот оно».

– Что же?

– Не здесь, я хочу поговорить с тобой наедине. Я подумал, что после чая мы могли бы прокатиться куда-нибудь на машине. Например, на вершину Бенгерна. Там полюбуемся, как восходит луна. Поедешь?

Я подумала, что для разговора о Тессе «лотус-элан» был вполне подходящим местом.

– Хорошо.

Поездка в «лотусе» стала для меня новым опытом. Пристегнутая ремнем безопасности в низком кресле, я чувствовала себя так, будто отправлялась на луну, а скорость, с которой сорвался с места Синклер, только усилила это ощущение. Мы с ревом промчались по подъездной аллее, на мгновение затормозили у главной дороги, а затем выехали на нее и рванулись вперед. Стрелка спидометра в считаные секунды добралась до семидесяти миль в час; поля, изгороди и знакомые путевые отметки с бешеной быстротой пролетали мимо и оставались позади.

– Ты… Ты всегда водишь так быстро? – пробормотала я.

– Дорогая, это не быстро.

Я решила не спорить с ним. Мы в один миг, как мне казалось, очутились перед горбатым мостом, немного замедлили ход, а затем промчались через него – так что мой желудок подпрыгнул и завис где-то в паре футов над моей головой – и спустились к участку дорожных работ. Светофор горел зеленым, и Синклер нажал на газ, так что мы проехали через заграждения и умчались вдаль, прежде чем он успел смениться на красный.

Мы подъехали к Кейпл-Бридж, где действовало ограничение скорости в тридцать миль в час. Из уважения к местному полицейскому, и к моему громадному облегчению, Синклер сбавил ход и пустил «лотус» через город, не превышая установленную скорость, но, как только последний дом остался позади, мы снова рванулись вперед. Теперь движения не было. Дорога мягко вилась перед нами, и автомобиль мчался вперед, как лошадь с отпущенными поводьями.

Мы подъехали к нужному повороту, узенькой боковой дорожке, которая вела на юг. Круто петляя, она уходила вверх, на самую вершину Бенгерна и через нее. Поля и фермерские угодья оставались внизу, с шумом шин мы пересекли огороженный луг и оказались в заболоченной местности с бурой травой и зарослями вереска. Из обитателей этих мест нам попадались только стада овец с черными мордами, которые поднимали на нас бессмысленные глаза. Холодный воздух, врывающийся в открытое окно, приносил с собой запах торфа, а впереди повис туман, но, прежде чем мы въехали в завесу из облаков, Синклер свернул на придорожную площадку для стоянки транспорта и заглушил двигатель.

Перед нами разворачивался умопомрачительный вид. Долина умиротворенно дремала под бледно-бирюзовым небом, скорее зеленым, нежели голубым, а на востоке омытым розовыми красками заката. Далеко внизу лежало озеро Элви, неподвижное и яркое, как драгоценный камень, а Кейпл казался извивающейся серебристой лентой. Здесь было очень тихо, только ветер слегка подталкивал машину и кричали кроншнепы.

Синклер отстегнул свой ремень безопасности, а затем нагнулся к моему, так как я не пошевелилась и не последовала его примеру. Я повернула голову и посмотрела на него, и он молча взял мое лицо руками в перчатках и поцеловал меня в губы. Через мгновение я осторожно отстранила его и напомнила:

– Ты, кажется, хотел поговорить со мной?

Синклер ни капельки не смутился. Улыбнувшись и немного приподнявшись на сиденье, он запустил руку в карман.

– У меня кое-что есть для тебя…

С этими словами он вытащил маленькую коробочку и открыл ее. Блеск бриллиантов ослепил меня, мне показалось, что я вижу перед собой ночное небо в сиянии звезд.

Я почувствовала себя так, словно летела вверх тормашками вниз с крутого обрыва. После этого я не могла стоять на ногах и чувствовала себя ошалевшей. Когда ко мне вернулся дар речи, я выговорила только:

– Но, Синклер, это же не для меня.

– Разумеется, для тебя. Вот…

Он достал кольцо, небрежно бросил коробочку на приборную панель и, не успела я остановить его, взял мою левую руку и надел кольцо мне на безымянный палец. Я пыталась вырвать руку, но он крепко сжал мои пальцы, так что бриллианты до боли врезались в кожу.

– Но это не может быть для меня…

– Именно для тебя. Только для тебя.

– Синклер, нам нужно поговорить.

– Именно для этого я и привез тебя сюда.

– Нет, не об этом. О Тессе Фарадей.

Если я думала, что это его шокирует, то я ошибалась.

– Что тебе известно о Тессе Фарадей? – спросил он снисходительным и совершенно ровным тоном.

– Мне известно, что у нее будет ребенок. От тебя.

– И откуда ты это узнала?

– В ту ночь, когда она звонила, я услышала телефон и пошла ответить на звонок к параллельному аппарату наверху. Но ты уже снял трубку, и я услышала ее, как она говорила тебе…

– Так это была ты? – В его голосе послышалось облегчение, как будто какая-то маленькая дилемма была наконец решена. – Не зря мне показалось, как кто-то положил трубку. Очень тактично с твоей стороны. Спасибо, что не стала слушать до конца.

– Но что ты собираешься с этим делать?

– Делать? Ничего.

– Но эта девушка беременна от тебя!

– Дорогая Джейни, мы не знаем, точно ли это мой ребенок.

– Но он может быть твоим.

– О, конечно, может быть. Но это еще не значит, что он мой. А я не собираюсь брать на себя ответственность за неосторожность другого мужчины.

Я подумала о Тессе Фарадей, и перед моими глазами возник ее образ. Веселая и милая девушка с фотографии, которая стояла в обнимку с Синклером. Успешная, преданная своему делу лыжница. Молодая женщина, избравшая свой путь и получившая признание; обедающая в «Конноте» с моей бабушкой. «Очаровательная» – так охарактеризовала ее бабушка, а она редко ошибалась в людях. Ничто из этого не согласовывалось с тем впечатлением о ней, которое Синклер старался мне навязать.

– Ты сказал ей об этом? – осторожно спросила я.

– Ну разумеется, сказал.

– И что она ответила?

Синклер повел плечами:

– Сказала, что если таково мое отношение, то она примет меры.

– И ты так все и оставил?

– Да. Мы оставили. Не будь такой наивной, Джейн. Тесса знает жизнь, она рассудительная девушка. – Все это время он не ослаблял своей хватки на моей руке, но теперь наконец отпустил ее, и я с облегчением расправила затекшие пальцы, а он взял кольцо указательным и большим пальцами и покрутил его немного, так, словно навинчивал мне на палец. – В любом случае, – продолжил он, – я сказал ей, что собираюсь жениться на тебе.

– Что ты ей сказал?!

– О дорогая, слушай внимательно. Повторяю: я сказал ей, что собираюсь жениться на тебе…

– Но ты не имел никакого права так говорить… Ты даже меня не спросил!

– Как это не спросил? Конечно, спросил. А что, по-твоему, мы обсуждали на днях? Что, по-твоему, я делал?

– Ломал комедию.

– Ну, это не так. И более того, ты сама знаешь, что это не так.

– Ты не влюблен в меня.

– Неправда, – проговорил он уверенно и очень рассудительно. – Пойми, быть с тобой, то, что ты вернулась в Элви, – это лучшее, что когда-либо со мной случалось. Ты как порыв свежего ветра, Джейни. Ты бываешь наивна как дитя, а в следующий миг вдруг изрекаешь что-то удивительно мудрое. И ты умеешь рассмешить меня; и я считаю тебя невероятно привлекательной. И ты знаешь меня почти лучше, чем я сам себя знаю. Разве все это не лучше, чем просто быть влюбленным?

– Но если ты женишься на ком-то, – заметила я, – это навсегда.

– И?

– Ты, должно быть, любил Тессу Фарадей, а теперь не хочешь иметь с ней ничего общего…

– Джейни, это было совершенно другое.

– Что значит «другое»? Я не понимаю тебя.

– Тесса симпатичная, веселая, и с ней очень легко, и я наслаждался ее обществом… Но на всю жизнь… Нет.

– Этот ребенок будет у нее на всю оставшуюся жизнь.

– Я уже сказал тебе, что почти наверняка он не мой.

Было очевидно, что с этой точки зрения он считал себя неуязвимым. Я решила попробовать другую тактику.

– Предположим, Синклер, просто предположим, что я за тебя не выйду. Как я уже сказала тогда, мы двоюродные родственники…

– Такое уже случалось прежде…

– Мы слишком близкие родственники… Я бы не хотела так рисковать.

– Я люблю тебя, – сказал Синклер.

Никто еще не говорил мне этих слов. В тайных подростковых грезах я часто представляла себе, как это произойдет. Но никогда не думала, что вот так.

– Но… Но я не люблю тебя…

Он улыбнулся:

– Звучит не слишком убедительно.

– Но я убеждена в этом. Абсолютно.

– Значит, твоей любви ко мне недостаточно даже для того, чтобы… Помочь мне?

– О, Синклер, тебе не нужна помощь.

– Вот здесь ты ошибаешься. Нужна. Если ты не выйдешь за меня замуж, тогда мой мир разобьется на множество маленьких осколков.

Эта фраза была достойна влюбленного, и все же я не верила, что она была произнесена с искренним чувством.

– Ты имеешь в виду в буквальном смысле, так ведь?

– Как ты проницательна, Джейни. Да, это так.

– Почему?

Внезапно он потерял терпение. Бросил мою руку, словно она ему надоела, и, вероятно ища возможности уйти от ответа, принялся искать сигареты. Они были в кармане его пальто. Синклер достал одну и зажег ее от прикуривателя на приборной панели.

– О, потому что, – отмахнулся он.

Я помолчала немного, а затем спросила:

– Почему «потому что»?

Он сделал глубокий вдох и проговорил:

– Потому что я по уши в долгах. Потому что я должен или найти наличные, или вернуть долг ценными бумагами, а у меня нет ни того ни другого. А если все это всплывет – а существует огромная вероятность, что так и будет, – тогда мой директор вызовет меня к себе в кабинет и уведомит, что обойдется без моих услуг, спасибо, до свидания.

– Ты хочешь сказать, что потеряешь работу?

– Ты не только проницательна, но и схватываешь на лету…

– Но… Как ты влез в долги?

– А ты как думаешь? Ставил на лошадей, играл в блек-джек…

Это звучало довольно безобидно.

– Но сколько ты должен?

Он назвал цифру. Я не могла поверить, что у кого-то вообще может быть столько денег, не говоря уж о том, чтобы задолжать такую сумму.

– Ты что, совсем рехнулся? Ты хочешь сказать, просто играя в карты…

– О, ради бога, Джейн, в некоторых игорных домах в Лондоне можно проиграть столько за один-единственный вечер. А у меня на это ушло почти два года.

Мне понадобилась минута или две, чтобы осознать тот факт, что мужчина может быть способен на такую глупость. Я всегда считала, что мой отец совершенно бездумно тратит деньги, но это…

– А бабушка не может тебе помочь? Дать денег взаймы?

– Она уже помогала мне раньше… Без особого энтузиазма, честно говоря.

– Ты хочешь сказать, что это уже не в первый раз?!

– Нет, это не первый раз, и не надо делать такое лицо. Кроме того, у бабушки такие суммы без дела не лежат. Она относится к поколению, которое верит в то, что нужно использовать свой капитал, и ее капитал целиком вложен в тресты, инвестиции и землю.

Земля. Я сказала как бы вскользь:

– А как насчет того, чтобы продать какую-нибудь землю? Хм… Охотничье угодье, например?

Синклер искоса бросил на меня взгляд, полный невольного уважения.

– Я уже думал об этом. Более того, я нашел кучу американцев, которые готовы выкупить угодье, а в том случае, если они не смогут это сделать, брать его в аренду за солидную ежегодную плату. Если быть честным, Джейн, по этой причине я и взял отпуск – чтобы поехать к бабушке и предложить ей эту идею. Но разумеется, она даже слышать об этом не желает… Хотя я просто не понимаю, какой ей толк от этого угодья…

– Но земля уже сдается в аренду…

– Задарма! Та рента, которую платит бабушке этот крошечный синдикат, едва ли хватает на патроны Гибсону.

– Кстати, а как же Гибсон?

– О, к черту Гибсона. Он уже ни на что не годен, его давно пора отправить на пенсию.

Мы снова замолчали. Синклер сидел и курил, а я вжалась в сиденье рядом с ним, лихорадочно пыталась разобраться в своих спутанных мыслях. Я поняла, что меня изумляло не его бездушное отношение, – я уже это подозревала, – и не тот факт, что он вляпался в такую ситуацию, а то, что он был настолько откровенен со мной. Или он совсем оставил идею жениться на мне, и потому ему было нечего терять, или его самонадеянность просто не знала границ.

Я начинала злиться. Меня трудно вывести из себя, и это редко кому удается, но если это происходит, я становлюсь совершенно непоследовательной. Помня об этом и не желая допустить такого развития событий, я намеренно подавила все нежные чувства и поставила себе цель оставаться холодной и практичной.

– Я не понимаю, почему это должна решать бабушка, а не ты. В конце концов, Элви однажды будет принадлежать тебе. Если ты хочешь продать кусок земли, ты вправе сделать это хоть сейчас, как мне кажется.

– Что заставляет тебя думать, что Элви будет принадлежать мне?

– А как иначе? Ты ее внук. Кому же еще?

– Ты говоришь так, будто это родовое поместье, будто Элви столетиями переходил от отца к сыну. Но все не так. Элви принадлежит нашей бабушке, и если она так решит, она может оставить его хоть приюту для кошек.

– Но почему не тебе?

– Потому что, моя дорогая, я сын своего отца.

– И как это понимать?

– Это нужно понимать так, что я никчемный, ни на что не годный человек, паршивая овца. Истинный Бейли, если хочешь. – Я бессмысленно смотрела на него, и вдруг он рассмеялся, но в этом смехе сквозила горечь. – Тебе разве никто не рассказывал, маленькая невинная Джейн, о твоем дяде Эйлвине? Твой отец тебе ничего не говорил?

Я покачала головой.

– А мне вот рассказали, – продолжал Синклер, – когда мне было восемнадцать… В качестве нежеланного подарка на день рождения. Видишь ли, Эйлвин Бейли был не просто нечестным человеком – ему еще и не везло по жизни. Пять лет, которые он провел в Канаде, он провел в тюрьме. За мошенничество и присвоение чужого имущества и бог знает что еще. Тебе никогда не приходило в голову, что вся эта ситуация была немного неестественной? Ни визитов. Ни писем. И ни одной фотографии в целом доме?

Все вдруг стало так очевидно, что я удивилась, почему же сама до этого не додумалась. Я вспомнила о том разговоре с бабушкой, который состоялся всего несколько дней назад, и о ее коротких уклончивых ответах. Он сам это выбрал… Жить в Канаде и в конце концов умереть там. Понимаешь, Элви никогда для него много не значил… Он выглядел так, как сейчас выглядит Синклер. Он был очень обаятельным.

Я спросила сдуру:

– Но почему он никогда не приезжал?

– Я полагаю, что он был кем-то вроде эмигранта, живущего на деньги, высылаемые с родины… Вероятно, бабушка считала, что меня лучше оградить от его влияния. – Синклер нажал на кнопку, опустил боковое стекло и выбросил наружу недокуренную сигарету. – Но если учесть, как все обернулось, я не думаю, что это бы что-то изменило. Так или иначе я просто унаследовал семейную болезнь. – Он усмехнулся. – А с тем, что нельзя исправить, придется смириться…

– Ты хочешь сказать, что все остальные должны смириться.

– О, перестань, мне же тоже непросто. Ты знаешь, Джейни, забавно, что ты вообще подняла эту тему – о том, что Элви якобы в конце концов перейдет ко мне. Как-то вечером, когда мы с бабушкой обсуждали продажу угодья и то, как поступить с Гибсоном, это был мой последний козырь, тот, который я держал в рукаве. «Элви однажды будет моим. Рано или поздно он перейдет ко мне. Так почему я не могу решить сейчас, что с ним делать?» – Синклер повернулся ко мне и улыбнулся своей обаятельной, обезоруживающей улыбкой. – И знаешь, что сказала наша бабушка?

– Нет.

– Она сказала: «А вот здесь, Синклер, ты заблуждаешься. Элви ничего для тебя не значит. Для тебя это просто возможный источник дохода. Ты обосновался в Лондоне, и тебе бы никогда не захотелось жить здесь. Элви перейдет к Джейн».

«Ах вот как я во все это замешана!» Это стало последним кусочком головоломки, и теперь картинка была полной.

– Так вот почему ты хочешь на мне жениться. Чтобы прибрать к рукам Элви!

– Звучит немного грубо.

– Грубо!..

– …Но я думаю, что можно сказать и так, в общих чертах. Вдобавок ко всем остальным причинам, которые я уже назвал. Которые правдивы и абсолютно искренни.

Именно то, что он употребил эти слова, заставило меня окончательно потерять контроль над собой. Из меня посыпались упреки – с грохотом, как валуны, которые сдвинулись с места и покатились вниз по холму.

– Правдивы и искренни! Синклер, ты даже не знаешь, что значат эти слова! Как ты можешь бросаться ими, и этого после того… После того, как ты сказал мне…

– Сказал о своем отце?

– Нет. Я говорю не о твоем отце. Мне наплевать на твоего отца, и тебе тоже стоит. И мне наплевать на Элви! Я не хочу получить Элви в наследство, и если бабушка оставит мне его, я откажусь, сожгу его, продам – все лучше, чем позволить тебе прикоснуться к нему своими жадными руками!

– Это не слишком великодушно с твоей стороны.

– А я и не собиралась проявлять великодушие. Ты его не заслуживаешь! Ты закоренелый собственник, и всегда им был. Тебе всегда нужно было обладать вещами… А если у тебя чего-то не было, ты просто брал это, и все. Электрические железные дороги, лодки, биты для крикета и ружья в детстве. А теперь шикарные спортивные машины, квартиры в Лондоне, и деньги, деньги и еще больше денег. Ты никогда не будешь удовлетворен. Даже если я сделаю все, что ты захочешь, выйду за тебя и отдам тебе Элви, весь без остатка, со всеми потрохами, тебе и этого будет недостаточно…

– По-моему, ты перегибаешь палку.

– Нет, не перегибаю. Речь о другом. Нужно правильно расставлять приоритеты и помнить, что люди значат больше, чем вещи.

– Люди?

– Да, люди. Ну, знаешь, человеческие существа, с чувствами и эмоциями и всеми теми вещами, о которых ты, кажется, забыл, если вообще когда-нибудь знал об их существовании. Люди, такие как наша бабушка, и Гибсон, и та девушка, Тесса, которая беременна от тебя… И не говори мне, что это не твой ребенок, потому что я знаю, и, больше того, ты сам знаешь, что он твой. Они все послужили каким-то твоим целям, а когда перестали быть полезными, ты просто выбрасываешь их за борт!

– Только не тебя, – заявил Синклер. – Тебя я возьму с собой.

– О нет, не получится! – Кольцо было слишком тесным, и я стащила его с пальца, поцарапав косточку и едва удержавшись, чтобы не бросить его Синклеру в лицо. Я протянула руку за маленьким футляром из ювелирного магазина, засунула кольцо обратно в бархатную подушечку, захлопнула крышку и швырнула футляр обратно на приборную панель. – Ты был прав, когда говорил, что мы любили друг друга. Так и было, и я всегда считала тебя самым замечательным человеком на свете. Но ты оказался не просто жалким – ты безумец! Ты с ума сошел, если воображаешь, что я просто подыграю тебе, как будто ничего не произошло. Ты, похоже, считаешь меня законченной дурой!..

К своему ужасу, я поняла, что голос у меня предательски срывается. Я отвернулась от Синклера и сидела, дрожа и мечтая оказаться на открытом пространстве или в какой-нибудь огромной комнате, где я могла бы орать и швыряться вещами и вообще дать волю чувствам. Но вместо этого я вынуждена была ютиться в крошечном салоне «лотуса», где едва хватало места для нас двоих, и меня распирало от эмоций.

Я услышала, как Синклер вздохнул. И сказал:

– Кто бы мог подумать, что ты вернешься из Америки с таким багажом высоких принципов.

– Это не имеет никакого отношения к Америке. Просто я такая и всегда буду такой. – Я почувствовала, как мои губы задрожали, а глаза наполнились слезами. – А сейчас я хочу домой.

Это было последней каплей. Несмотря на все мои попытки сдержаться, я разразилась рыданиями. Я стала искать платок, но, разумеется, не смогла найти и в конце концов вынуждена была взять платок Синклера, который он молча протянул мне.

Я отерла глаза и высморкнулась, и по какой-то странной причине это прозаическое действие разрядило обстановку. Синклер достал пару сигарет из кармана, прикурил обе и дал одну мне. Жизнь продолжалась. Я заметила, что, пока мы говорили, стемнело. Месяц, уже не новый, но все еще изогнутый и тонкий, поднимался на востоке, но его теперь закрывал туман, который спускался с верхушек гор и постепенно окутывал нас.

Я снова высморкнулась. Затем спросила:

– Что ты будешь делать?

– Бог знает.

– Может, если мы поговорим с Дэвидом Стюартом…

– Нет.

– Или с моим отцом. Он, возможно, не слишком практичен, но он мудрый человек. Мы могли бы позвонить ему…

– Нет.

– Но, Синклер…

– Ты права, – сказал он. – Пора возвращаться домой. – Он протянул руку и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель тут же ожил, заглушив все прочие звуки. – Но мы остановимся в Кейпл-Бридж и выпьем что-нибудь. Я думаю, это нужно нам обоим – мне точно, и к тому же так у тебя будет время, чтобы привести в порядок свое лицо, перед тем как его увидит бабушка.

– А что не так с моим лицом?

– Оно все заплыло и опухло от слез. Совсем как тогда, когда у тебя была корь. Из-за этого ты похожа на маленькую девочку.