Текст книги "Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II"

Народохождение

Нечаевская история с убийством студента Иванова и судебный процесс в 1871 году над участниками этого злодеяния внесли некоторое смятение в ряды членов социалистических кружков в России, вызвав вал самокритики и ввергнув все движение в состояние некоторого ступора. Предпочтение было отдано вопросам самообразования, углубленному изучению социалистических теорий, вопросам нравственности, практики Парижской коммуны, выработке реалистической программы действий на ближайшее время. И здесь определяющую роль сыграли вышедшие на рубеже 60–70-х годов работы Лаврова и Бакунина – призыв к социалистической образованной молодежи идти в народ, «искуплять свою вину» – делиться с ним знаниями, образованием артелей, кооперативов готовить народ к новым формам жизни, распространением идей социализма готовить базу будущей крестьянской революции. Начинается период «народохождения», в котором с 1873 по 1877 годы участвовало 1054 человека, из них потомственных дворян было 279 человек (26 %), в период с 1884 по 1890 годы в «освободительном» движении участвовало уже 30,6 % дворян (Левин Ш. М. Общественное движение в России в 60–70-е годы ХIХ в. М.: Изд-во соц.-экон. лит-ры, 1958. С. 88). Среди членов «Земли и воли» (образовалась в 1876 году) было: дворян – 34 %, духовенства – 12 %. Из 154 наиболее активных народовольцев было: дворян – 38,3 %, духовенства – 10,4 %, купечества – 7,1 % (Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во второй половине ХIХ века. М.: Мысль, 1971. С. 297).

Годы «хождения в народ» дали народникам ценный опыт: крестьяне к объединению всех общин и городских рабочих не стремятся, социализма не хотят, свергать царя не желают. Бакунинская идея о русском крестьянстве как разбойнике, всегда готовом к мятежу, потерпела крах. Попытки активного подключения крестьян к антицаристским, антиправительственным акциям стоили некоторым социалистическим ратоборцам свободы: за чуждые крестьянам призывы те сдавали их в участок. Или устраивали жестокий самосуд. Так, в селе Малиновке Саратовской губернии по постановлению схода было казнено 46 агитаторов-революционеров (Революция и человек… С. 88).

Партия «Народная воля»

Разуверившись в революционных потенциях крестьянства, потеряв многих своих товарищей, «народохожденцы» приходят к трем выводам: 1) необходимо в целях претворения своей социалистической программы реализовать ткачевскую идею создания конспиративной политической партии на централистских основах, которая под названием «Земля и воля» и была создана в 1876 году в Петербурге; 2) центр своей деятельности перенести в города, особенно столицы, для работы среди рабочих и военнослужащих; 3) начать подготовку казни царя как главного символа и основной скрепы самодержавия. Последний вопрос – вопрос индивидуального террора – после длительных дебатов в конечном итоге привел летом 1879 года к расколу «землевольцев» на две партии: «Черный передел» и «Народная воля». Последняя в основу своей деятельности положила индивидуальный террор против высших лиц царской администрации, особенно против царя. И в последующие пару лет существования «Народной воли» как активной террористической организации (1879–1881) эта охота становится основным содержанием ее деятельности. По мнению народовольцев, убийство царя поколеблет все основы царизма, вызовет массовые волнения, и на волне всеобщих беспорядков партия заговора захватит власть. Обусловленность подобного хода событий они основывали на искусственности капитализма в России, его бесперспективности (Твардовская В. А. Социалистическая мысль России на рубеже 1870–1880 гг. М., 1969. С. 81). Вот их некоторые сентенции по этому вопросу: «Капитализм – насаждение правительства, а не внутреннего развития производительных сил… буржуазия – искусственное детище деспотизма и сойдет в могилу вместе с ним…» (указ. соч., с. 59, 61). Но коль государство в России – «фикция, предание» и, по Ткачеву, «висит в воздухе» (указ. соч., с. 66) и капитализм – явление искусственное и не имеющее корней в народной жизни, то, естественно, возникает мысль о легкости ниспровержения этих «паразитов». И потому Желябов, выражая общее умонастроение народовольцев, в мае 1880 года констатирует: «Дни правительства сочтены, два-три толчка при общей поддержке – и оно рухнет» (Троицкий Н. А. Безумство храбрых. М.: Мысль, 1978. С. 174). Вполне в духе своего духовного наставника Ткачева: «Тысяча или даже менее энергичных революционеров, и революция сделана» (Твардовская… С. 229). И одержимые этой идеей народовольцы лихорадочно охотятся за самодержцем всея Руси, искренно полагая, что с его убийством как столпа самодержавия обвалится и последнее. Параллельно они интенсивно пытаются рекрутировать своих сторонников среди рабочих и военнослужащих, особенно среди последних. И небезуспешно. К моменту цареубийства в военной организации «Народной воли» было примерно 400 офицеров (Троицкий… С. 143). Успехи народовольцев в рекрутировании сторонников среди различных слоев городского населения, особенно военнослужащих, окончательно укрепляют их в правильности мнения о переносе тяжести своей работы в города, особенно в столицу, являющиеся нервом политической жизни страны, поражение которого в ходе удачного восстания парализует власть во всероссийском масштабе, обеспечив победу восставших. Эта идея четко прослеживается во взглядах идеологов народовольчества Желябова, Кибальчича (Утопический соц-м… С. 532, 541) и др. (Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба. Наши разногласия. ОГИЗ, Гос. издво полит. лит-ры, 1948. С. 335). 1 марта 1881 года Александр II был убит, но самодержавие не рухнуло. Главные исполнители теракта были арестованы и казнены. Вал политических репрессий вынудил одних членов партии эмигрировать, других бросить опасное ремесло и погрузиться в будничную прозу. Третьи ушли в глубокое подполье, пытаясь осмыслить новую общественную ситуацию, предшествующую антицаристскую практику, обновить теоретический багаж; в связи с изменяющимися и усложняющимися социальными условиями (рост классов рабочих и буржуазии, расслоение сельского мира, рост городской интеллигенции, учащейся молодежи и студентов, создание общероссийского рынка, бурный рост железнодорожного строительства, городского населения, новых противоречий и т. д.) обновить, возможно, методы революционной борьбы, обрести новых союзников и пр. Последующая практика «освободителей» русского народа показала, что годы осмысления новой общественной реальности обновлению их революционного багажа не способствовали: было признано, что для России единственным радикальным средством устранения самодержавия является террор. Началась новая подготовка цареубийства, закончившаяся провалом. Пятерых новых «первомартовцев», среди которых был и брат Ленина, в 1887 году казнили. Провал попытки свершения первомартовского «подвига» подтвердил бесплодность попыток методом цареубийства изменить существующую систему власти. Арест и казнь главных исполнителей теракта, многочисленные аресты членов «Народной воли» с последующим осуждением их на многие годы практически привели ее к политической смерти. Казалось, с разгромом «Народной воли» в обществе наступило долгожданное успокоение. Но то была лишь передышка.

К. Маркс и Ф. Энгельс в судьбах русского социализма

В начале 70-х годов ХIХ века «Капитал» К. Маркса переводится на русский язык и сразу находит горячих поклонников среди народников своей антикапиталистической направленностью. Антибуржуазная критика Маркса и Энгельса воспринимается отечественными адептами социализма как подтверждение правильности их теории и революционной борьбы. Да и своими некоторыми заявлениями Маркс и Энгельс провоцируют разрушительную практику народников, сеют среди них иллюзии праведности их дела, верности выбранного ими пути. К. Маркс – Ф. Зорге (27 сентября 1877): «Что касается России… то она давно находится накануне переворота и все необходимые для этого элементы созрели… Все слои русского общества находятся экономически, морально и интеллектуально в состоянии полного разложения» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 19. С. 305). Что касается «полного разложения» – то это типичное антироссийское вранье, характерное для Маркса.

Любой народник не без удовольствия читал провоцирующие сентенции Маркса и Энгельса относительно судеб русской общины: «Если русская революция послужит сигналом рабочей революции на Западе, так что обе будут дополнять друг друга, тогда современное русское общинное землевладение сможет послужить исходной точкой коммунистического развития» (указ. соч., с. 305).

У какого народника после таких суждений не закружится голова от возможности превратить Россию в детонатор коммунистической революции на Западе (вспомните Ленина, когда он говорит, что большевики начинали революцию лишь в расчете на мировую революцию, – Ленин. ПСС. Т. 42. С. 1. – Лукавит, конечно!).

Общественная мысль России последних трех четвертей ХIХ века своей антибуржуазной направленностью закономерно привела к рождению наиболее последовательного отрицателя буржуазного способа производства: социализма в лице наиболее решительной части его – народовольчества. Чужая, неорганичная для объективных исторических условий России идея – идея отрицания капитализма, искусственно насаждаемая и справа (после отмены крепостничества в противоречивой форме: в экономике утверждался капитализм, а в сфере идеологии третировались институты буржуазной демократии – конституция, парламент с одновременным утверждением буржуазных институтов – органов самоуправления (земства), судов с присяжными, то есть имело место утверждение буржуазного образа жизни в некоей стыдливой форме, характерной для современной путинской России – насаждается оголтелый капитализм в самой дикой форме, что официально не афишируется, а с кремлевской колокольни оглушительно свистят о поднятии России с колен, о необходимости поиска национальной идеи, патриотического воспитания и прочей чепухе), и слева, логически привела сначала к рождению уродливого идеологического настроя, а затем и к уродливому обществу. Поэтому Россия выстрадала не марксизм, как это утверждал Ленин (Ленин. ПСС. Т. 41. С. 8), а народовольческую утопию, и не Россия, а радикально настроенная интеллигенция с утопическим складом мышления. Хотя органическая связь с марксизмом у этой интеллигенции имеется. С той его частью, которая санкционирует ускорение истории на приход желанного Марксу и Энгельсу социализма с помощью политических методов борьбы. И заговора – тоже. Энгельс: «Я берусь полететь на Луну еще до того, как Ткачев освободит Россию, если он мне только докажет, что я где-нибудь в моей политической деятельности утверждал, что заговоры недопустимы вообще и при любых условиях» (Маркс, Энгельс. Соч. Т. 18. С. 534, 535). Уж если патриархи европейского социализма – «законодатели социалистических мод» – не чурались заговора, то что спрашивать с русского социалиста, который только и делал упор на этот метод! Вот этот бланкистский или бабувистский акцент, присущий марксизму, и был той нитью, которая связывала русский социализм с марксизмом. Во всем остальном отечественный социализм ничем не обязан марксизму, ибо за многие годы примерки к России он наработал богатейшую тактику политических приемов борьбы применительно к различным общественным ситуациям, к различным слоям общества и т. д. К моменту появления на политической сцене России рабочего класса социалистическая партия имела не только четкую программу социалистического переустройства общества, но и богатейшую тактику ее реализации применительно к кризисным общественным ситуациям. Никакой марксизм, естественно, не мог дать знание национального фактора, особенностей политической борьбы за социализм на национальной почве. Об этом же задолго до Ленина высказывался и Михайловский в связи с выходом на русском языке первого тома «Капитала» в 1872 году: «Мы… видим в ее (России. – Б.) прошедшем, покуда еще и в настоящем многое, за что можно ухватиться для предотвращения неправильностей европейской цивилизации» (Ленин и рус. общ. полит. мысль… С. 145).

Критика русских социалистов

Агрессивная проповедь социализма в России его сторонниками вызвала достаточно резкую отповедь со стороны национально ориентированной интеллигенции, отрицательно относившейся к западникам, обличая их в духовном холопстве перед Западом. Особенно к социалистам, усматривая в них и их доктринах наибольшую вредоносность для России. Фанатизм отечественных сенсимонистов возмущал многих властителей дум, и они не жалели ядовитых стрел в их адрес за их оторванность от жизни и активную пропаганду цветов зла на политически незрелой российской почве. Возмущались поэты, возмущались прозаики. Поэт Н. Языков: «…за госпожою величавой (Европой. – Б.) идет блистательный лакей». Он же:

 
…Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
 

О русских социалистах и их творчестве можно отозваться и словами Шиллера:

 
Не наша их земля растила,
Не наше солнце грело их!
 

Историк и журналист Н. Полевой, лично знакомый с Герценом, уже в 1833 году рассматривал социализм как «безумие, пустая утопия, мешающая гражданскому развитию» (Утопический социализм. С. 77). Более основательную критику социалистической доктрины Герцена дал известный правовед Б. Чичерин в 1858 году в самом «Колоколе»: «В обществе юном, которое еще не привыкло выдерживать внутренние бури и не успело приобрести мужественных добродетелей гражданской жизни, страстная политическая пропаганда вреднее, чем что-либо. У нас общество должно купить себе право на свободу разумным самообладанием, а вы к чему его приучаете? К раздражительности, к нетерпению, к неустойчивым требованиям, к неразборчивости средств. Своими желчными выходками, своими не знающими меры шутками и сарказмами, которые носят на себе заманчивый покров независимости суждений, вы потакаете тому легкомысленному отношению к политическим вопросам, которое у нас и так уже слишком в ходу. Нам нужно независимое общественное мнение, умудренное, стойкое, с серьезным взглядом на вещи, с крепким закалом политической мысли, общественное мнение, которое могло бы служить правительству и опорою в благих начинаниях, и благоразумною задержкою при ложном направлении» (Струве П. Б. PATRIOTIKA. Политика, культура, религия, социализм. М.: Республика, 1997. С. 456–457). Чичерин отзывался о Чернышевском и Добролюбове как о «мухах, гадивших картину великого художника» (Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Т. 1. С. 160). Для Чичерина социализм – это доведенный до некой крайности идеализм, бред горячих умов, не способных совладать с действительностью; шарлатанство демагогов, увлекающих невежественную массу, лаская ее инстинкты возбуждением ненависти к высшим классам (Воспоминания Б. Н. Чичерина. Изд-во Московского ун-та, 1991. Ч. II. С. 59).

Глубоко враждебен Герцену и его топорной пропаганде был монархист М. Катков: «…вы со своими приверженцами готовите Россию для театра коммунистических экспериментов» (Катков М. Н. Имперское слово. М., 2002. С. 17). И ведь прав оказался!

Достоевский, переболевший в молодости социализмом, отзывался о Белинском как о «смрадном и позорном явлении» (Розанов В. В. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. С. 592).

Столь же «лестную» характеристику дает Белинскому и В. Розанов: «Белинский волнует, но учиться у него нечему… Он в высшей степени непрогрессивный, “задерживающий” писатель… “святой” в келье “книжности”» (указ. соч., с. 505, 507, 514).

Глубоко антипатичны были русские социалисты Н. Лескову, стоявшему за органическое развитие России и язвительно высмеявшему их на страницах своих крупных полотен «Некуда» и «На ножах», видевшему в них «ревнителей чужих свобод, живших за счет других». Для Лескова, твердо стоявшего на почве реальной действительности, трезвого консерватора, социализм был бредом, и его апологетам он советовал заниматься буржуазным делом, а не витать в облаках.

Хомяков, Илья Муромец славянофильства, 1846 год: «Всякая система, как и всякое учреждение Запада, содержит в себе решение какого-нибудь вопроса, заданного жизнью прежних веков. Перенесение этих систем на новую народную почву небезопасно и редко бывает безвредно» (Хомяков А. С. О новом и старом. Статьи и очерки. М.: Современник, 1988. С. 128). Пророческое предупреждение, каких было немало от критиков в адрес отечественных социалистических фантазеров, ни к одному из них они не прислушались: так были упоены собственной мудростью. Никитенко, наиболее просвещенный и прогрессивный цензор XIX века, бывший свидетелем зарождения отечественного социализма и его развития в течение десятилетий, много думавший о нем и его пропагандистах, оставил о них такую характеристику:

«Прогресс сломя голову… Крайность этих людей в том, что они хотят все вдруг, все скорее. Сначала сделаем, а после будем додумывать задним числом» (Никитенко… Т. 2. С. 76). Спустя полвека Ленин оправдает этот прогноз буквально: «Сначала надо ввязаться в бой, а там видно будет». Никитенко продолжает: «Беда, если это деморализующее начало, которое пылко проповедуется мальчиками-писунами, успеет разнуздать народ еще полудикий, пьяный, лишенный нравственного и религиозного образования» (указ. соч., с. 547). Далеко провидел царский цензор! Эти «мальчики-писуны» много натворили бед, дорвавшись до власти. До сих пор опомниться не можем!

К концу ХIХ века отечественные социалисты в образе народников уже настолько выразили себя, что можно было смело давать характеристику их сути. Сначала дадим слово апологетам их деятельности. Ленин: «Сущность народничества – представительство интересов… мелкого производителя, мелкого буржуа» (Ленин В. И. ПСС. Изд. 5-е. Т. 1. С. 413) или: «Народничество есть идеология (система взглядов) крестьянской демократии» (Ленин. ПСС. Т. 22. С. 304).

А. Луначарский: народники 60–70-х годов есть идеологи крестьянского социализма (Луначарский А. В. Человек нового мира. М.: Изд-во АПН, 1980. С. 216).

Было бы странным, если бы идеологические диадохи творцов советского государства смотрели на народничество иными глазами: «Народничество, идеология и движение разночинной интеллигенции, выражало интересы крестьян, разновидность крестьянской, общинной социалистической утопии» (Советский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1982. С. 871).

Революционные демократы 60-х и революционные народники 70-х годов были идеологами крестьянства (Ленинское учение о союзе рабочего класса с крестьянством. М.: Наука, 1969. С. 59).

Ш. Левин: «…народники 70-х годов были представителями крестьянского социализма» (Левин Ш. М. Очерки по истории русской общественной мысли, вторая половина ХIХ – начало XX века. Л.: Изд-во Наука, Ленинградское отд., 1974. С. 425).

Троицкий: «Идеология революционных народников по природе была мелкобуржуазной» (Троицкий. Безумство храбрых… С. 41).

Не выдерживает критики и попытка советских идеологов ставить появление народнической идеологии в прямую зависимость от существующих социально-экономических отношений. Например, А. Галактионов и П. Никандров так и утверждают: «Неразвитые общественные отношения порождали неразвитые, ошибочные теории и формы борьбы» (Галактионов А., Никандров П. История русской философии. М.: Соцэкгиз, 1961. С. 403). Но почему эти же общественные отношения у других порождали «развитые», то есть адекватные им теории, например, либеральные?! Нет объективного ответа и быть не могло. Почему? Да потому, что или сами не знали предмета своих суждений, или сознательно плели вокруг него кружева демагогии. Например, одни утверждают, что народники были идеологами крестьянского социализма. Большей чуши и придумать невозможно. Приведите мне хоть один пример, когда крестьянин времен Герцена или Чернышевского публично требовал обобществления земли и коллективной ее обработки! Нет таких примеров. Это народники-социалисты периода «народохождения» пытались навязать крестьянам эти принципы мироустроения, да еще увлечь их в антицаристские авантюры, за что и были частенько избиваемы и даже казнены. Хороши крестьяне-«социалисты», казнящие «представителей крестьянского социализма»! Да никогда русский крестьянин социализмом не болел – все это блажь русских бар, истомившихся по крепостной вотчине… И социалист-народник, в сущности, не мог представлять интересы мелкого буржуа, то есть крестьянина, как об этом глаголет «великий марксист» Ленин. Мечтой пореформенного крестьянина было иметь свой земельный участок и свободно распоряжаться плодами его. Народник же пытался через революцию обобществить всю землю с последующей коллективной обработкой ее, то есть интересы этих субъектов истории были противоположны. И потому народник никогда не мог выражать сущностных, буржуазных интересов крестьянина, идеология его не могла быть «по природе мелкобуржуазной», и мне неизвестны примеры защиты народниками парцеллярной собственности. В чем пересекались интересы народников и крестьян, так это лишь в области реализации буржуазно-демократических требований – ослаблении полицейского пресса, ликвидации крепостнических пережитков, что к социализму никакого отношения не имело. И потому длительную полемику Ленина с народниками и их якобы теоретическое преодоление с позиций марксизма необходимо оценить как типичное для него пустозвонство. А его характеристику народнической идеологии как реакционной, рассматривавшей капитализм как упадок, регресс (Ленинское учение о союзе… С. 59), необходимо отнести ко всему русскому социализму (от Герцена до Ленина и его последышей), смотревшему на капитализм теми же глазами.

Суть русского социализма в конце ХIХ века наиболее полно выразил В. Махайский, с точки зрения которого социализм есть выдумка «социалистической интеллигенции», жаждущей власти ради корыстных целей – добиться контроля над средствами производства, власти в обществе и перехода распоряжения прибылью от капиталистов к ней (Полянский Ф. Я. Социализм и современный анархизм. М.: Экономика, 1973. С. 12–13).