Текст книги "Мариам. Талант соединенный с мужеством"

Сыновья Василия Пущина высокого образования не получили, не возвысились и в чинах на армейской службе, поскольку были в ответе за мятежных, восставших против царя предков. А жениться не по любви, с расчётом, не позволяла дворянская гордость. Обречь на жалкое существование любимую не позволяла совесть. Не унижались они и перед породнённым миллионером Козловым.

От брака Елены Васильевны Пущиной и Петра Гаври родились сыновья – Василий, Иван, Леонтий, дочери – Прасковья (мать Мариам Ибрагимовой – ред.), Елизавета, Александра.

Выписка из метрической книги за 1895 год, 15 октября, г. Ейск, о рождении и крещении Прасковьи.

Родители: Пётр Степанович Гавря и законная жена его Елена Васильевна Пущина, оба православного вероисповедания. Таинство крещения совершили священник Александр Бровкович, псаломщик Георгий Ермаков

Перед началом Первой мировой войны мамины родители переехали из Ейска в станицу Челбасскую. К тому времени братья окончили ремесленное училище и открыли мастерскую краснодеревщиков. Выстроив своими силами добротный дом, обставили его мебелью, изготовленной из редких сортов дерева и отделанной тонко выточенными на специальных станках деревянными украшениями. Стали уважаемыми людьми в станице. Сыновья-умельцы не только изготовляли отличную мебель на заказ, но и мастерили баяны и гармони, на которых сами недурно играли.

Один из потомков рода Пущиных, старый Иван Иванович, до I960 года проживал в кубанской станице Уманской. Этот прямой потомок рода и написал мне о наших родственниках. Один из Пущиных – Павел – жил после войны под Москвой, у пасынка Николая, отставного генерала. В центре России обосновался Егор Иванович Пущин, занимал большой пост. В Англию в период революции уехала одна из девиц Пущиных. В 1917 году дядя Ваня был в Моздоке у одного из Пущиных, который служил в Добровольческой армии Деникина и там осел, сменив фамилию.

В 1937 году Иван Иванович, будучи в заключении, встретил ещё двух потомков Пущиных – Дмитрия Павловича и Виктора Исаевича. Все они родились в Ейске, и по ним прошёлся каток сталинских репрессий.

На Кубани служил инженер-лейтенантом Дмитрий, имел пятерых сыновей. Один из которых служил в полку вместе с отцом, другой окончил Суворовское училище и избрал карьеру военного. Жил многодетный Дмитрий трудно и, только когда его перевели в Новочеркасск, построил дом, завёл подсобное хозяйство и выбился из нужды.

У брата Прасковьи – Василия – было трое сыновей: Павел, Вячеслав, Борис и дочь Ольга. Павел занимал высокую должность – заместитель председателя Краснодарского крайисполкома. Вячеслав в годы войны был удостоен звания Героя Советского Союза, под Сталинградом его тяжело ранило, он потерял ногу. Борис – полковник Советской армии.

Краснодар, 1949 г.

Стоят (слева направо) Павел, Вячеслав, Борис, их отец Василий (брат Прасковьи)

Вечерами станичная молодёжь собиралась у дома Гаврей попеть и поплясать под гармонь. Братья Василий и Леонтий считались лучшими гармонистами в станице Челбасской. Дагестанцы Ибрагим и Мудун тоже присоединялись к станичной молодёжи. Василий вскоре специально выучил мотив лезгинки, чтобы кубанские девчата и парни могли любоваться исполнением задорного кавказского танца и самим выходить в круг. Среди зрителей можно было увидеть и самого атамана Чубаря со старыми казаками. Трезвые, рассудительные, услужливые, степенные горцы быстро заслужили уважение станичников.

А в сердце Прасковьи разгоралась настоящая любовь. Вначале она старалась избегать Ибрагима и вроде не обращала внимания на то, как и он тянулся к ней, но длилось это недолго. Вскоре всем стало ясно, что Ибрагим и Прасковья любят друг друга. Трудолюбивый кавказец Ибрагим открыл сначала мануфактурную лавчонку, потом «азиатский» магазин, который давал неплохую прибыль. В его магазине было всё для того, чтобы и казака с ног до головы одеть-обуть, и украсить доброго коня попоной, кабардинским седлом, отделанным серебром, крепкой уздечкой и лёгкими стременами. Часть товаров – черкески, андийские бурки, конскую сбрую, сёдла – Ибрагим скупал по всему Кавказу вместе с кинжалами, шашками, пистолетами, а каракулевые и овчинные папахи, лёгкие ноговицы братья шили сами. Не только челбасцы, но и казаки других станиц приезжали к дагестанскому купцу за товаром и, переодевшись в кавказских наездников, гордо восседали в мягких, удобных кабардинских сёдлах. Уезжали довольными.

Богатству, нажитому трудом Ибрагима и Мудуна, народ не завидовал. Не только под расчёт, но и в долг отпускали честным уважаемым казакам свои товары братья-купцы. За то и были уважаемы. И ещё за то, что не кичились своим состоянием, не возносились над теми, кто ничего не имел, не чурались немощных, старых казаков и по-прежнему спешили вечерами туда, откуда доносились звуки гармошки и задушевные песни дивчин, среди которых бывала и гордая Прасковья.

Как боролся Ибрагим с воспламеняющейся с каждым днём любовью к иноверке! Он свято верил в Аллаха, пятикратно в день совершал молитву, но никогда не испытывал неприязни к христианам, будучи твёрдо убеждённым в том, что все племена и народы, обитающие на земле, так же, как и всё живое, созданы волею единого всемогущего Небесного Владыки. Боролся он со своими чувствами потому, что там, в горах, в родном ауле Хуты, была у него наречённая, которую выбрал для него отец. Как пойти против воли отца?

Знал, вся родня будет недовольна, хотя открыто и не выразит свой протест. А он ведь кормилец не только своей семьи, но и других бедных родственников – одиноких вдов и сирот и не сможет отречься от них и навсегда остаться в чужой, пусть даже хорошей стороне.

Но без любимой мир тесен, несмотря на его просторы. Конечно же, он только на ней женится. А в угоду отцу и родне уговорит её принять ислам. А вдруг не выдадут её родители? Вдруг она сама не захочет отречься от христианской веры? Что делать?

Но не отказали сватам Ибрагима, почтенным казакам станицы, с которыми явился сам атаман Чубарь.

Ибрагим и Прасковья заключили брак у муллы-татарина, и стала Прасковья зваться Патимат.

СВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ

1913 г., 23 октября

Заключили брак Ибрагим Мухаммед, 22 лет от роду, из Дагестана из аула Хуты, на Праскеве, дочери Петра Гаврина из Кубанской области, 18 лет.

Уплачен калым в размере 30 рублей. Брачный договор выдан в станице Маштокской Екатеринодарского отдела Кубанской области

Свидетель – Исмаил Аль-Бумохи из селения Хаджа. Екатеринодарский отдел Кубанской области.

Муж – Ибрагим подписал собственноручно.

Жена – Праскева подписала собственноручно.

(Перевод с арабского профессора Г.И. Бочкарёва, Институт Азии и Африки)

Шумную свадьбу сыграли, богатое приданое собственноручно изготовили братья-краснодеревщики. Счастливо стала жить молодая семья.

Год 1914-й… Началась война с Германией. Проводили братьев Василия, Ивана и Леонтия на фронт. Загоревал дед, затосковал по сыновьям, от которых не было писем, и умер от разрыва сердца. Осталась бабушка с двумя младшими дочерьми – Елизаветой и Александрой. Старался зять Ибрагим заменить Елене Васильевне сыновей, но кто может заменить матери сына? Извелась Елена вконец.

Все братья геройски воевали в Первую мировую войну. Были награждены и стали полными георгиевскими кавалерами. Старший из братьев, Василий, попал в плен и был увезён в Германию, вернулся на Кубань в 1918 году.

А тут грянула революция с её неразберихой. Вернулись в восемнадцатом с фронта сыновья Иван и Леонтий, из германского плена – старший Василий со своей верной спутницей-гармошкой, благодаря которой, быть может, и выжил, скитаясь по чужбине.

Братьев Ибрагима и Мудуна стала изводить тоска по родному краю. Жизнь в кубанской станице становилась невыносимой – налетали то красные, то белые, то зелёные, то батька Махно, то «Марусин отряд». Недобрые вести доходили из Дагестана. Не советовали земляки Ибрагиму трогаться с места, говоря, что революционным движением и Гражданской войной охвачен Дагестан и весь Кавказ. Убеждали, что ехать опасно – под Грозным налетают и грабят озверевшие банды.

После 1920 года отец с матерью вернулись в родные края – в Дагестан. Но и тут было неспокойно.

Отец, добряк по натуре, человек щедрый, здоровый и красивый, в тридцать пять лет заболел и умер, оставив маму с тремя детьми.

Окружённая заботами и лаской сельчан, я не чувствовала сиротства.

От тех богобоязненных, веками безропотно покорявшихся превратностям судьбы горцев, ценивших свободу, совесть и честь дороже жизни, я научилась веротерпимости, почтительному отношению к сединам, милосердию к немощным, презрению к подлым.

Что удивляло – это не виданная нигде больше всеобщая доброта, готовность в любую минуту прийти на помощь друг другу, отсутствие зависти, злословия, безропотная покорность судьбе, вверение всех бед фатальной неизбежности.

Я оказалась в далёком ауле Хуты. Тяжёлые были те времена в горах. Трудились от зари до зари, довольствуясь тем, что есть. На клочках земли сеяли пшеницу, ячмень. Сажали картофель, морковь, выращивали горох и чечевицу. Печь топили соломой или кизяком раз в сутки, обычно вечером, по возвращении с полевых работ. Один-два раза в неделю пекли тонкие пресные лепёшки. Повседневной пищей было толокно – мука из зёрен овса, её разводили сырой водой, в особых случаях добавляли к толокну масло и брынзу – это уже считалось деликатесом.

Мы, дети, словно грачи, следовали за плугом, выбирая из разрыхлённых комков земли корнеплоды округлой формы, лилово-серые снаружи и белые внутри, сладкие и необыкновенно приятные на вкус. Я могла грызть их целыми днями и ничего подобного в равнинных краях не встречала.

Местные жители называли их «лакской картошкой». Величиной они были от горошины до грецкого ореха, с выпуклостями, уплощёнными у корня.

В восемь лет привезли меня в Темир-Хан-Шуру. Записали в тюркскую школу Читать и писать по-русски научилась самостоятельно, спрашивая у старшего брата названия букв и складывая их в слова. В сентябре я сама пошла, записалась в русскую школу Когда у меня спросили фамилию, я не знала, что ответить.

– Как зовут твоего отца?

– Ибрагим, – ответила я.

Записали: «Ибрагимова Мариам, класс «А».

Любовь к чтению нам прививали с первого класса, учителя давали задания своим ученикам на дом – прочесть книгу и суметь потом рассказать, что и как в ней мы поняли. В школу я не шла, а бежала с удовольствием. Училась хорошо. Когда в классе попросили назвать ударника, почему-то все назвали моё имя и выбрали членом санитарной комиссии. Наш школьный врач раз в неделю проводил час санитарного просвещения, рассказывая о правилах санитарии, гигиене, микробах, насекомых – переносчиках заразных болезней, и о многом другом. Тогда впервые почувствовала тягу к медицине.

Многие наши учителя и до революции преподавали в гимназии – люди больших знаний, высокой культуры и какой-то необыкновенной притягательной доброты. Я всегда с неизменным чувством искренней любви вспоминаю свою первую учительницу Антонину Антоновну. Настоящая русская интеллигентка, мягкая, тёплая, необыкновенно добрая и в то же время спокойная, выдержанная женщина с притягательным, проницательным взглядом. Ко всем детям, особенно бедным, она относилась с исключительным вниманием. Через городской отдел народного образования добивалась талонов на бесплатную одежду и обувь для нуждающихся учеников.

Наш маленький город отличался исключительной чистотой домов и улиц.

Дворников не было, убирали сами жители. В шесть утра по свистку участкового приступали к работе. Эта обязанность лежала на детях-школьниках, в нашем домена мне. Так что мне приходилось заботиться и о хорошей лейке-поливалке, метле и совках. Я частенько мобилизовывала для этого дела соседских мальчишек.

У знакомых учителей, медиков, старых учёных я достала много интересных книг, в том числе исторических. Читала и думала, задавая себе вопрос: почему многочисленные этнические группы до сих пор не сложились в нацию? Понимала: ответ на этот вопрос следует искать в прошлом, когда Дагестан представлял собой глубокую провинцию, где господствовали феодальные и полуфеодальные отношения. И я углубилась в историю. Потом, когда стала писать книги, это моё раннее увлечение историей очень мне помогло.

Из шестого класса нескольких успевающих горянок, в том числе и меня, взяли на подкурсы медучилища. Обучались со мной в основном девушки-горянки из всех районов и городов Дагестана. Были среди них и свободно посещающие занятия – жёны членов местного правительства. Учились неважно и выезжали на наших подсказках.

Окончила в 1936 году медицинское училище с отличием, два года отработала фельдшером-акушеркой в горных аулах Лакского и Кулинского районов.

Затем устроилась в городскую поликлинику медицинской сестрой. С врачом Антониной Курняковой быстро нашла общий язык. Видя мою дисциплинированность, исполнительность и добросовестное отношение ко всяким поручениям, она стала мне во всём доверять. Попросила поработать по совместительству медсестрой ещё и в больнице. Я согласилась, тем более что она не ограничивала меня ни в чём.

Махачкала, май 1940 г. Мариам Ибрагимова – среди выпускников медицинского техникума. Всех ждала работа в городах и сёлах республики

Потом была учёба в Махачкале, в Дагестанском мединституте. Помню, как обрадовались нашему появлению старики-преподаватели. Ведь в годы войны с первых курсов забирали ребят, а старшекурсников выпускали досрочно. Учились почти одни девчата да инвалиды, побывавшие на фронте, и просто больные. Но об этом – рассказ в другой главе.

Основой жизни была, есть и будет крепкая семья

Мариам Ибрагимова

Из последней книги-завещания «Грядущему поколению»

На закате дней, когда человек осознаёт, что часовая стрелка жизни завершает свой круг, его начинают одолевать грустные мысли. При этом пройденный путь видится яснее, чем тот, по которому проходят образы людей, навсегда унесённые течением времени.

Жизнь каждого из них – длинная или оборванная история, достойная либо подражания, либо презрения. Но именно они своим скромным примером учили великим житейским мудростям – честности, справедливости, доброте, долготерпению.

В каждой нормальной семье, в дружном роду помимо традиционной сплочённости существует неписаный «закон крови», проявляющийся в пробуждении великого чувства сохранения потомства, преданности и взаимной любви, готовности прийти на помощь, прикрыть собой другого.

Я верю в силу генов. Хорошая семья – самая надёжная опора до конца дней. От того, как мы воспитаем своих детей, зависит их будущее. Разумные родители должны вести себя всюду так, чтобы не уронить свой авторитет, не унизить достоинство. Дорожащие честью, совестью отцы и матери обязаны жить так, чтобы детям и внукам не было стыдно за них.

Если бы зависело от меня, я бы вернула Домострой с его ответственностью и отчётностью родителей в старости перед своими детьми.

Мариам очень ждала рождения внучки, видела в ней своё продолжение.

Вот оно счастье – внучка Диана!

– По восточному преданию, тот, кто первым возьмёт на руки младенца, передаст ему свой характер, свою силу, энергию, мудрость. В родильном доме я была первой из родственников и первой подняла малышку на руки. Слёзы радости катились по моим щекам. Живи, Диана, долго, радуй отца и мать, помни, из какого ты рода-племени. Верю, у тебя будет своя дорога в жизни.

Так и произошло. Диана из Кисловодска уехала в Москву и поступила в мединститут, избрав профессию врача. Шесть лет бабушка передавала ей свой характер, учила её доброте, всему хорошему. Диана оказалась верной заветам бабушки.

Диана – студентка 2-го Московского медицинского института

Семейная ценность

В марте 1993 года Пятигорская студия телевидения сняла фильм о Мариам Ибрагимовой. Съёмочная группа была благодарна судьбе, что жизнь познакомила их с талантливой женщиной, отзывчивым человеком, с которым можно говорить часами. Много в ней мудрости и материнского тепла, а если с кем случалась беда, Мариам Ибрагимовна всегда была рядом: поможет, подскажет, поймёт, отдаст последнее.

Маргарита Губина, журналист:

– В тот весенний день Мариам Ибрагимовна много рассказывала о своём любимом поэте Лермонтове и внучка Диана внимательно слушала её. А нам Мариам Ибрагимовна была близка как автор многих художественных произведений. Один из её последних романов – книга о Шамиле. Задала вопрос, почему писательница обратилась именно к этому герою, легендарному Шамилю.

Мариам Ибрагимова:

– Долгие годы этот образ был искажён нашей историей, а мне хотелось сказать о Шамиле правду.

Губина: Я знаю, что вы неравнодушный человек, что с болью относитесь к тому, что происходит у нас сегодня вокруг.

М.И.: Конечно. Разве всякий нормальный человек не должен относиться с болью? Вот, например, когда показывают по телевидению или читаешь, что где-то происходит насилие, война – в Армении, Азербайджане, в Осетии, Ингушетии…

Губина: В Грузии…

М.И.: В Грузии. Везде! Я знаю среди многих азербайджанцев и армян, грузин и осетин отличнейших людей.

У них есть родство – они испокон веку смешаны. Браки между собой как и раньше, так и теперь совершают. Вот только своего происхождения, корней своих не знают. Ну и когда это всё происходит, я закрываю глаза или выключаю телевизор – не могу смотреть, мне жалко всех. Не могу видеть убитого человека. Думаю, почему на ребёнка, на женщину поднимают руку? Как можно! Этого я не понимаю…

Вспоминаю, как в детстве я дралась, на всё была способна. Но чтоб поднять руку на ребёнка, потому что он другой национальности, – да я бы себе руку отрубила. Как можно спокойно на это всё смотреть?!

Это братоубийственная война! Дикость, сумасшествие, или люди обалдели от какого-то воздействия? Ничего не могу понять.

Губина: Но вы верите в то, что мир вернётся на нашу землю и на Кавказе всё будет спокойно?

М.И.: Я верю. А почему верю? Люблю религиозных людей. Всё-таки религия – это большое дело.

Настоящие умные религиозные деятели, к какой бы религии они ни относились – мусульмане, иудеи, христиане, другие, – мудрые люди… Миротворцы… Делают много хорошего. Не верить ни во что – это ужасно, потому что не верят ни во что только люди ограниченные, им нужна палка, хлыст, насилие.

А умные должны во что-то верить. Считаю, что все гениальными быть не могут, талантливыми не могут, но верить в лучшее должен каждый.

И это лучшее идёт от Бога. Я так считаю.

Губина: Вот в вашем доме на полке есть Коран. Он лежит такой затёртый, такой старый… Семейная ценность?

М.И.: Да. Я когда-то учила Коран, но алфавит знаю немножко, не весь. Русские книги читают слева направо, а Коран – справа налево.

Вот, Дианочка, смотри, – обращается к внучке, – этому старинному Корану много лет. Он перешёл от прадедушек, от прабабушек, от твоего дедушки Ибрагима. Вот видишь, дед твой записал по-арабски: и когда я родилась, и когда Бутта, твой дядя, и когда другой мой брат, Джабраил. Записаны все: кто, когда родился, в каком году.

Это наша семейная реликвия. Её надо хранить.

Некоторые кадии, муллы, люди, которые умеют читать по-арабски, предлагали за этот Коран большие деньги, говорили: «Отдай нам, мы за него тебе современные Кораны дадим». Я сказала: «Нет, не дам». Даже если очень буду нуждаться и буду голодать, если мне дадут за него миллион, я умру от голода, а эту книгу не отдам, потому что это священная реликвия.

Я люблю этот Коран, он наш, семейный, его надо всегда беречь. И он у меня под головой. Видишь, какой он потёртый, очень старый Коран.

Дом её – в самом центре старого Кисловодска, всегда был притягательным местом для многих. Земляки из Дагестана находили под его кровлей приют, становились первыми слушателями её творений. К их мнению она прислушивалась и особо им дорожила.

Здесь, на улице Чкалова, 16, завершился её земной путь. Сердце Мариам Ибрагимовой перестало биться ранним утром 19 августа 1993 года, в час, когда над городом поднималось яркое солнце, призывая всё живое к жизни, к началу трудового дня.

И было Мариам 75 лет…

Невежество и алчность – источник всех земных бед.

Последняя запись, оставленная на конверте смертельно больной Мариам

Врач Мариам

Меня часто спрашивали, почему я решила стать медиком.

Отвечала: «Наверное, потому, что врач стоит ближе всех к страданиям людей, соприкасается с чужой болью чаще других…

Человек начинается с доброты, с умения откликаться на чужую боль».

Мариам Ибрагимова

Мариам Ибрагимова была замечательным учёным, историком, к тому же красивой женщиной и прекрасным врачом. Есть нечто родственное, близкое и в образе созданного ею имама Шамиля, и в образе самой Мариам Ибрагимовны Ибрагимовой, а именно – любовь к Дагестану, к Кавказу, к жизни и свободе!

Гаджи Гамзатов,

председатель Президиума Дагестанского филиала АН СССР,

Действительный член Российской академии наук

Рассказывает Мариам Ибрагимова

Помню весну 1933-го… Правительство республики направило в города и районы активистов, которые набирали молодёжь в открывающиеся высшие и средние специальные учебные заведения.

Мне было пятнадцать лет, и мать отпустила меня на учёбу в Махачкалу. Я была круглой отличницей и в том же году осенью стала студенткой медицинского техникума. Со мной на курсе учились в основном девушки-горянки из всех районов и городов Дагестана.

Жизнь в городе и учёба не изменили моего беспокойного характера, я была зачинщицей всех крупных дел.

Ко времени окончания техникума нас стали распределять по городам и районам. Меня как фельдшера и акушерку направляли в отдалённый Кулинский район, я подняла такой шум, что сбежались все преподаватели и студенты.

– Нечестно! Двоечников, которым натянули тройки, в городе оставляете, а меня – отличницу – к чёрту на кулички!

В кругу студентов

Когда я немного успокоилась, меня стали убеждать, что комиссия решила правильно. Нельзя, мол, посылать плохих студентов на самостоятельную работу – они по своему невежеству могут нанести больным больше вреда, нежели пользы. Поэтому должны работать под надзором опытных врачей. А на ответственные участки нужно ставить способных, мыслящих, смелых людей. «Так что, сударыня, вам оказано доверие, честь».

Высокогорный Кулинский район, объединённый с Лакским, имел в своём составе ряд мелких аулов. До меня медицинский пункт возглавлял старый ветеринар-фельдшер, умудрённый знаниями и опытом, он пользовался большим уважением кулинцев. Фельдшерский пункт был прилично по тому времени оборудован и оснащён. Кое-какие медикаменты привезла из районной аптеки.

Через несколько дней ко мне явился посыльный из селения Чара. На вопрос, кто и чем болен, последовал обычный ответ: «Мужчина, болит живот». Взяв болеутоляющее, я отправилась в дорогу. Человека я спасла.

Первые пациенты – первый успех. Мне удалось поставить на ноги несколько чабанов. Слух обо мне как о «дохтуре» вмиг разнёсся по всем селениям. Откуда-то появились люди. Меня начали приглашать в дома к тяжелобольным – это были в основном мужчины, вернувшиеся с зимовий.

Поздняя осень 1942-го… День и ночь прибывают эшелоны с ранеными. Мы их встречали на вокзале.

Однажды вечером, уставшая, голодная, озябшая, я возвращалась с работы с дезинсекционного пункта. Меня пригласили в горком партии.

– Появилась необходимость срочно открыть дом для инвалидов войны. Директором предлагаем тебя.

– На такую работу нужно ставить крепкого мужика.

– Крепкие мужики в тылах не болтаются, так что давай засучивай рукава. Нам нужен прежде всего честный человек. Ведь всё создавать придётся из ничего. К тому же ты – медик. Так что получай печать, оформляй подпись в Госбанке, подбирай штат.

Те же инвалиды, которые могли что-то делать, стали штатными сотрудниками. Организовали группы по обучению швейному делу, сапожному ремеслу, специальности киномеханика. В общем, все, кроме лежачих и незрячих, были заняты делом.

Со временем у нас в доме инвалидов образовалась большая дружная семья. Все возникающие вопросы решались сообща. Ни один из инвалидов никогда не позволил непочтительного отношения к нам.

Когда я заболела воспалением лёгких и слегла, ко мне явилась группа посланцев – принесли масло, сахар, крупы.

– А вот этого делать не надо, унесите обратно, – попросила я.

– Мы сделали это, зная, что вы никогда ничего со склада не берёте, на кухню с чёрного хода не заходите, а если и едите, то вместе с нами и из общего котла…

Этот случай лишний раз убедил меня в том, что люди всё видят и всё слышат. От их глаз и ушей никуда не деться, и никто так справедливо не рассудит и не оценит, как народ.

Новый 1943 год встречали вместе.

– За победу! За нашу Родину! Смерть фашистам! – раздавались возгласы.

К великому моему удивлению, никто не произнёс здравицы за Сталина. И это в то время, когда все успехи советских войск на всех фронтах и в тылах связывались с его именем и на страницах периодической печати, и в передачах радио.

В те годы о нормированном рабочем дне никто не говорил. Работали столько, сколько могли, вернее, насколько хватало сил. Дому инвалидов по штату не был положен фельдшер. У некоторых кровоточили и гноились раны, вскрылись костные свищи. Случались простудные заболевания, сопровождавшиеся подъёмом температуры. Не посылать же их в больницу и амбулаторию, и без того перегруженные! Приходилось самой и лечить, и делать перевязки.

К осени 1943-го некоторые из студентов, прервавших учёбу в медицинском институте, вернулись к занятиям. Продолжить учёбу уговорили и меня.

Училась я с удовольствием, мне было всё интересно. Опережая время, скажу: когда я получила диплом с отличием, мне предложили остаться на кафедре. Декан Анатолий Викторович Россов сказал мне, что мой удел – наука. Был уверен, что через несколько лет я сумею защитить кандидатскую, а там и докторскую. Но я уже была замужем и должна была уехать по месту работы мужа – на Ставрополье.

Уже работая в Кисловодском санатории «Десять лет Октября», увлеклась научной деятельностью. Известно, что на наше здоровье влияют перемены сезонов. Всё живое на земле – от начала возникновения и до конца существования – пребывает в состоянии непрерывно-подвижного равновесия. Я решила доказать, что на организм воздействуют не только атмосфера, температура, влажность, давление, но и солнечная радиация, атмосферное электричество, напряжение магнитных полюсов. Свои исследования применяла на практике в санатории «Десять лет Октября», в котором отработала тридцать лет.

Лечебный корпус санатория «Десять лет Октября»

О санатории разговор особый. Это сказочный дворец здоровья! Построен он в 1908 году крупным промышленником Тарасовым: великолепные трёхэтажные дворцы из кирпича, лечебный корпус, беседки, фонтаны – всё утопает в цветах. Территория охвачена чугунными решётками на каменном основании, со стрельчатыми шпилями. После революции дворцы реквизировали. В 1924 году в этих зданиях открыли санаторий ВЦИК, главным врачом которого стал доктор М. Болотнер.

Здравница, по решению советского правительства, принимала на отдых и лечение деятелей международного коммунистического и рабочего движения. Здесь поправили здоровье Георгий Димитров, Клара Цеткин, Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт. Сюда приезжали Надежда Крупская, Мария Ульянова, Сергей Киров, Михаил Калинин, Феликс Дзержинский, Валериан Куйбышев, Георгий Кржижановский. Чаще других бывал Григорий Константинович Орджоникидзе. И в каждый свой приезд он старался помочь курортному совету в благоустройстве города-курорта. Благодаря его помощи вымощенные булыжником улицы были асфальтированы.

Гостеприимные двери санатория распахивались перед первым комиссаром здравоохранения Николаем Александровичем Семашко, первым строителем советской культуры Анатолием Васильевичем Луначарским. В списке выдающихся людей, лечившихся «богатырь-водой», – Максим Горький, Владимир Маяковский, многие другие…

Санаторий «Десять лет Октября» утопает в зелени

Война… На фасаде появилась вывеска: госпиталь № 5405. Определили и назначение госпиталя – многопрофильный. А значит, надо срочно было переоборудовать, оснастить в каждом отделении операционные, перевязочные, закрепить за ними специалистов – оперирующих хирургов, лечащих врачей, медицинских сестёр, санитарок… Средние и младшие звенья сотрудников срочно обучали специфике военной медицины.

В первом корпусе развернули два отделения восстановительной хирургии, во втором – урологическое и челюстно-лицевое, в третьем – глазное, в четвёртом – отоларингологическое.

По двенадцать-четырнадцать часов стояли хирурги у операционных столов. Многие из них в те напряжённые дни едва держались на ногах, бывали случаи, когда обессиленные от усталости и перенапряжения сил медики теряли сознание. Неоценимую помощь госпитальным хирургам в сложных случаях оказывали главный хирург Минздрава РСФСР профессор Тимофей Гнилорыбов, ведущий хирург Кисловодска Евгений Крамаренко.

Когда палаты переполнились, раненых устроили в холлах, коридорах и вестибюлях. Там же теснились столы сестёр отделений.

Дело дошло до того, что бойцов и командиров разместили в помещении клуба.

А в августе 1942-го, когда немцы были на подступах к Минеральным Водам, началась срочная эвакуация раненых, в первую очередь тяжёлых больных. Не хватало ни санитарных, ни пассажирских поездов.

Использовались «пульманы», открытые платформы и всевозможный попутный транспорт. Через Кисловодск, в сторону гор, уходили партизанские отряды, отступали армейские тылы и «потрёпанные» части отдельных войск. Эвакуировался глубоко в горы и госпиталь № 5405.

Благодаря титаническому труду медиков были возвращены в строй десять тысяч солдат и офицеров, а Кисловодск, ставший тогда городом-госпиталем, вернул к жизни, спас от тяжёлых ран 600 тысяч воинов.

Многие из бывших сотрудников госпиталя вновь вернулись на свои прежние места. К старейшим сотрудникам, начавшим работать в санатории с первых лет основания, относился Л.М. Эрлихман. Это ему в своём историческом письме слал привет из берлинской тюрьмы Моабит Георгий Димитров в 1933 году.

Заместитель главного врача по медицинской части А.В. Кузнецов был прекрасным специалистом-кардио-логом. Это им ещё до войны в практику был внедрён электрокардиографический метод диагностики заболеваний сердца.

В 1948 году должность главного врача санатория занял Евгений Арсеньевич Смирнов-Каменский. В первый день войны он ушёл на фронт. После тяжёлого ранения, с переломом обеих ног, он более полугода лечился в госпиталях. Отличительной чертой его как руководителя была объективность.

На трибуне – Е.А. Смирнов-Каменский

Он никогда не восхвалял своих заместителей, начальников, на торжествах называл только имена рядовых сотрудников. Каменский изменил облик здравницы: в столовой появились мраморные колонны, над центральным входом и над другими корпусами на крышах– башенки, коренной перестройке подвергся лечебный корпус. Всё это сделало здравницу одной из достопримечательностей России.