Текст книги "Суета сует. Бегство из Вампирского Узла"

Она повиновалась ему без слов. Когда Пи-Джей знает, он всегда прав.

– Куда мы идем? – спросила она.

– Не знаю. Просто идем.

А в это время Брюс Гастон как раз говорил:

– А, этот Лоран МакКендлз, я как-то встречал его в Пасадене, он уже тогда считал себя пупом земли, претенциозный кусок дерьма...

Пи-Джей тащил ее между кресел к выходу.

– Памина здесь, – сказал он. – Она пришла за амулетом.

Хит не стала задавать лишних вопросов, она понимала, что ей грозит смертельная опасность. И еще... у нее кружилась голова, правда, не то чтобы очень сильно. Как только они добрались до выхода – она совершенно не обращала внимания на косые взгляды знакомых, – она поняла, откуда это странное головокружение и ощущение легкости во всем теле. Боль в груди. Она пропала.

– Пи-Джей, у меня только что...

– Быстрее. Нам надо поторопиться.

Он тянул ее за руку. Он не смотрел, куда идет, и она поняла, что Пи-Джей одержим тем духом, который пришел к нему тогда, в Лондоне, в его видениях. Они увернулись от женщины с подносом, уставленным кокосовым молоком, пробежали мимо ребенка, который стоял и ссал прямо через перила на стоянку внизу... а потом, Хит и сама не поняла, как это вышло, но они оказались на узких мостках, что бежали вокруг стадиона, соединяя башни, стоявшие по углам арены... длинная шаткая лента из стали... здесь тоже было полно народу... ну да, дети улиц и те, кому не досталось билета, а попасть на концерт так хотелось... сотни ног, просунутых в промежутки между стальными пластинами, болтаются над шумящей толпой зрителей... все взгляды направлены вниз, на мальчишку на сцене, как будто омытого светом... крепко держась за перила и стараясь никого не столкнуть, они протискивались в сторону винтовой лестницы, что вела вниз, к пультам управления, и еще дальше вниз, в подземную сеть гримерок и других служебных помещений.

Хит шла вслед за Пи-Джеем, стараясь не смотреть вниз. Стая голубей пролетела прямо у нее перед лицом. Внизу Тимми пел свою песню, но здесь, наверху, музыка из колонок смешивалась с музыкой ночного Бангкока: рев мотоциклов словно перекликался с гитарной партией, жужжание ночной мошкары сливалось с прозрачными переливами звуков, издаваемых синтезаторами... Хит подняла глаза...

И увидела тысячи леди Хит. Снизу, сверху, вокруг – они были повсюду, и взгляд у всех был абсолютно дикий. И тысячи Пи-Джеев, мрачных, угрюмых, сосредоточенных. Она закричала от ужаса.

– Похоже, мы угодили в одно из этих хитроумных зеркал Левона, – успокоил ее Пи-Джей. – Они вращаются, и он управляет ими с пульта. Это все аппаратура для его мегаморфинга.

И тут Хит увидела. Сотни зеркал, каждое метра три высотой: цилиндрические, выгнутые, вогнутые, плоские... все они вращались в разных направлениях и с разной скоростью... у нее было странное ощущение, что они оказались на поверхности сложного глаза какого-то гигантского насекомого... тысячи движущихся отражающих фасеток, каждая – под своим углом. Они стояли на самой вершине зеркальной стены, там, где мостки заканчивались пандусом, который плавным зигзагом переходил в ряды зеркал – вниз, до самой сцены. От зрителей зеркала были надежно укрыты громадным занавесом и клубами дыма, однако Хит отметила, что в нужный момент все это можно будет убрать буквально в одно мгновение.

– Мы сейчас в иллюзии. – Она остановилась, стараясь отдышаться. – Как думаешь, сможем мы обмануть Памину?

– Не знаю.

Она видела тысячи собственных отражений... то четких, то вдруг расплывающихся, меняющих свои очертания... волчья морда... череп... лицо Тимми Валентайна.

– Смотри, – сказал Пи-Джей, – там Левон. Кажется, что-то настраивает.

Она увидела Джианьяна, поднимавшегося вверх по трапу. Он перемещался на удивление плавно и совершенно беззвучно.

– С ним что-то не так, – сказала Хит. – Люди так не ходят...

Она вспомнила, как странно Левон шел в свою будку. Шаркающей, нетвердой походкой. Сейчас он двигался совершенно по-другому. Он перемещался рывками... словно перетекал из одного места в другое... как шарик ртути... вот – он есть, а вот – превратился в расплывшееся пятно... а потом он снова тут...

– Господи Иисусе, – прошептал Пи-Джей. – Это все мой оборотный дух. Он обманул меня. Чертов ловкач, мать его так. Боже мой, Боже мой...

В его голосе было столько отчаяния...

– Что такое? Что ты хочешь сказать? – встревожилась Хит.

– Он заставил меня думать, что я увожу тебя от Памины, а вместо этого... Господи Иисусе – я только что понял, – я привел тебя прямо в руки другого вампира... настоящего вампира...

И тут Левон появился прямо перед ними.

Вот так просто: раз – и он здесь.

Темный, маленький паренек. Ростом не выше Хит. Он шагнул к ней. Он не дышал. Она отступила назад. Его лица не было ни в одном из зеркал. Только – ее. Она видела ужас на лицах своих отражений. Ей было так страшно, что она даже не смогла закричать.

Едва слышно она прошептала:

– Пи-Джей, спаси меня – убей его...

И тут заговорил Джианьян:

– Прошу прощения, но я голоден. Я еще не привык к этому ощущению и пока что не знаю, как это делается правильно, так что я извиняюсь...

Рана у нее на груди вновь запульсировала болью.

– Я правда не знаю, – продолжал вампир, – я ничего не понимаю, еще утром я был самым обыкновенным занудным компьютерщиком, помешанным на сексе, жившим в своем собственном маленьком мирке, ну, знаете... когда за каждым кустом видишь черта... а потом мне словно мозги поджарили... а внутри все как будто сгнило... и все эти взаимосвязи, о которых я никогда ничего не знал... но я так голоден, что не могу думать вообще ни о чем, этот голод сводит меня с ума...

Пи-Джей даже не шелохнулся... Почему он не бросился на Левона, не остановил его, не вонзил кол ему в сердце? Почему он просто стоял и вообще ничего не делал?

– Пи-Джей, – едва слышно поговорила Хит. Неужели ты дашь мне умереть?

Пи-Джей повернулся к ней:

– Памина сказала, что тебя уже не спасти... слишком поздно... потому что ты накормила Эйнджела своей кровью... ты дала ему жизнь... и для тебя уже нет надежды, сразу после смерти ты станешь... – Он расплакался: смирившийся, побежденный, потерянный. – Дух, посетивший меня, сказал, что путь твоего спасения – это опасный и безнадежный путь... и поэтому я не должен вмешиваться... мне надо отойти в сторону... повернуться к тебе спиной...

– Господи, – прошептала она. – Я так любила тебя... а ты... ненавижу все эти твои видения, всех твоих духов... они сказали тебе, что ты должен дать мне умереть... и ты готов подчиниться? – Хит и сама удивилась, как она смогла такое сказать. Эти слова лишили ее мужества. Но, в конце концов, между ними всегда была пропасть... расовая, культурная, классовая, еще какая-нибудь... – Ты просто поганый дикарь, Пи-Джей...

Пи-Джей отступил назад. В его глазах не осталось и следа той любви, которая хранила их под тем проливным дождем, который буквально размыл весь Вампирский Узел и залил пожарище огненного апокалипсиса. Но, когда он повернулся, ей показалось, что его жесткий взгляд на мгновение смягчился...

Она смотрела на его отражения в зеркалах и рыдала – безудержно, как ребенок. Она ненавидела его, да... и еще ревновала, жутко ревновала... к этим его духам... потому что он слушал их, а не ее, он делал то, что велят они, он был одержим ими, а ее любовь не стоила для него вообще ничего... да еще этот коротышка, который обнял ее ледяными руками... трогал ее щеки, руки... и каждое прикосновение было словно укол сосулькой, и она смотрела в его пустые глаза, слышала его безмолвный зов... и ответила, так же беззвучно, в полном отчаянии: Да, да, я тебя приглашаю, я разделю с тобой эту безбрежную пустоту, потому что теперь я ненавижу этого человека, которого так любила, – и ощутила первый поцелуй, на запястье, печальный, горький поцелуй, и медленно, медленно ее кровь начала остывать...

Главное – помнить о том, что мне теперь надо дышать, думал Тимми, дышать диафрагмой... чтобы голос не сорвался, чтобы музыка лилась плавно... лови высокие ноты, словно бабочек сачком, лови их и отпускай... уже скоро... уже совсем скоро... Песня закончится, и вместе с песней закончится все.

Кульминация приближалась. Тимми слышал за спиной шуршание зеркал – они вставали на свои места. Как только он доберется до самой высокой, пронзительной ноты, в самом конце песни, он должен будет поднять руки вверх, и кольцо пламени, которое на самом деле будет всего лишь голографической проекцией, поглотит его, и он спрыгнет через потайной люк под сцену, и песню закончит уже другой Тимми, который будет всего лишь картинкой, сгенерированной компьютером... а потом он исчезнет, исчезнет уже навсегда...

И не волнуйся насчет падения, сказал он себе. Там уже разложили матрасы. Дым-машины пашут на пределе мощности, чтобы скрыть их от зрительских глаз...

Вот оно: начинается! Невозмутимый, как камень. Неподвижный. Последний шанс – только в твоих руках. Ты положил всю свою жизнь и не-жизнь только ради этого мгновения, даже когда ты решил стать человеком. Теперь уже некогда сожалеть. Понеслась! Тимми широко раскинул руки. До него донеслись возгласы удивления. Поначалу их было несколько, потому что все были слишком захвачены представлением, чтобы замечать что-то еще. Жалко, что он не может увидеть все это со стороны. Его действия на сцене всегда были выверены до последнего движения, и он никогда не поворачивался спиной к зрителям, опасаясь сбиться с ритма. Но он знал, что прямо сейчас у него за спиной проступает гигантская репродукция картины Лорана МакКендлза. Редкие возгласы удивления переросли в океан бурных аплодисментов. Мертвая женщина была высотой с десятиэтажный дом, и тут она пошевелилась... как дитя ночи, в первый раз открывающее глаза тьме бессмертия.

Трансформация...

А вот и кольцо пламени. Сгустившееся вокруг него прямо из воздуха, ревущее чудо проекционной техники и синтетической музыки, такое, что даже Тимми почти почувствовал его обжигающий жар. Он вытянулся – напряженный, как натянутая струна, – готовый прыгнуть. Я пантера... несущаяся сквозь горящий воздух ночных джунглей... прыжок, еще прыжок!

А потом все пошло не так. Толпа взревела. Но я еще ничего не сделал! – подумал он. Все показывали куда-то ему за спину. Вскакивали с мест. Что-то кричали. То ли в ужасе, то ли в восторге...

Тимми обернулся. Но прежде чем он успел что-то увидеть...

Какая-то женщина сорвалась вниз со стены зеркал, вниз, стремительно, словно ракета... Тимми увидел, как она рухнула на матрасы... Господи, с ней все в порядке? – подумал он, но не прервал песню, потому что песня завладела его голосом и уже не давала ему остановиться... он повернулся, встал на одно колено, чтобы рассмотреть, кто там упал... это была леди Хит... зрители даже не успели ничего заметить, потому что все произошло очень быстро... музыканты продолжали играть, зеркала снова сдвинулись, иллюзия должна продолжаться... неужели она убилась? – подумал он. Никто из зрителей и не подозревал о том, что именно произошло, они все думали, что это был очередной спецэффект... а потом...

Еще две фигуры... на помосте над сценой... кажется, они боролись... а потом тоже сорвались и рухнули вниз... с глухим ударом грохнулись на матрасы, однако, похоже, никто из них этого не заметил, настолько они были увлечены своей схваткой... смертельной схваткой... потому что они не просто дрались, а убивали друг друга... Пи-Джей что-то сжимал в руке, что-то острое и блестящее... осколок зеркала, подумал Тимми... и в это мгновение Пи-Джей вонзил его в грудь Левона.

Левон катался по сцене, стучал кулаками по доскам в такт вступившим ударным, бился в конвульсиях... Пи-Джей стремительно подбежал к нему, воткнул осколок зеркала еще глубже и провернул в ране блестящее острие. Хлынула кровь: залила его руки, забрызгала лицо, – но он все равно не оставил Левона, он продолжал давить на него... Господи, подумал Тимми, его глаза были словно осколки зеркала, которое он вонзал в сердце врага, остекленевшие, мертвые... он что-то достал из кармана, какой-то флакончик... святая вода, догадался Тимми... опустошил флакончик прямо в рот вампира... и тут вампир закричал, пронзительно, страшно, словно сама земля кричала в муках... но ни одна живая душа не услышала этот крик. Левон попытался встать, кровь все еще хлестала из его развороченной груди... и тут из него вырвалось пламя. Прямо изнутри. Святая вода начала свое действие на его внутренности, испепеляя его кишки. Его рот извергал пламя... обезумев от боли, Левон вырвал себе язык и отшвырнул его прочь, тот пролетел над сценой, словно шар пламени, и теперь крик вампира стал еще страшнее... он завывал, точно дикий арктический ветер... а из его глотки продолжало извергаться пламя. Его глаза взорвались. Глазницы стали как окна в ад. Он вертелся, пытаясь вырваться из своего тела, бросаясь на доски сцены, на огромные колонки... он убивал себя.

Толпа одобрительно ревела. Обезумевшие неоготы срывались с мест, бросались к сцене, метались в диких плясках в проходах. Они толпой ломились вперед, пытаясь добраться до авансцены, охранники явно нервничали – они уже приготовили дубинки.

Пи-Джей еще раз взглянул на горящего Левона, а потом побежал туда, где лежала Хит, оставаясь невидимым для зрителей под покровом облаков искусственного дыма. Тимми продолжал танцевать. Он танцевал в кольце огня, в совершенно безумной импровизации, растягивая последние ноты песни... и эта иллюзия, создаваемая зеркалами у него за спиной... все было расписано буквально по долям секунды... он должен держаться... но Тимми не знал, на сколько его хватит.

Пи-Джей взял руку Хит. Наверное, она разбилась, подумал Тимми. Печаль встала в горле, как ком, но он боролся с ней. Он боролся... Ему надо было закончить песню. Он подал тайный сигнал музыкантам, который означал, что все продолжается в том же темпе, который они держали, и не надо особо растягивать инструментальную интерлюдию. Струны запели еще громче. Пьянящие волны музыки хлынули в зрительный зал и остудили пыл неистовства, охвативший зрителей... замедляющиеся рифы, успокаивающие, умиротворяющие... странная смесь тяжелого металла и нью-эйджа.

Тимми танцевал. Продвигаясь все ближе и ближе к тому месту, где Пи-Джей сидел, прижимая к себе Хит. Дым скрывал их от посторонних глаз. И только теперь Тимми заметил, что Пи-Джей пытается снять амулет, висевший на шее у Хит. Вечернее платье Хит было разорвано, и Тимми увидел, что на левой груди, прямо над сердцем, зияла рана, края которой уже давно зарубцевались, старая рана, которая никогда не заживет. Пи-Джей боролся с застежкой цепочки... но она не поддавалась...

И тут Тимми понял, что на сцене, кроме них, был кто-то еще.

Памина. В вызывающем неоготском наряде, состоявшем из нескольких клочков черной кожи, едва прикрывавших ее тощее тело. Она была вся забрызгана кровью, с головы до ног. Она двигалась синхронно с Тимми. Она заучила все его движения, и даже если он импровизировал, заполняя паузы, она повторяла его движения, точно зеркало. Он махнул музыкантам, чтобы те пока продолжали инструментальный проигрыш. Да, самый длинный проигрыш в попсовой песне, у него есть все шансы попасть в Книгу рекордов Гиннесса.

– Всегда мечтала о том, чтобы быть твоей партнершей в танце, Тимми, – прошептала Памина. – Но, к сожалению, я не могу оставаться с тобой. Меня ждут дела.

– Памина, – сказал он в ответ, – ты очень больной человек... какая-то жуткая травма или, может быть, что-то в генах. Я не знаю, что это такое... но ты не вампир!Беги, пока еще можно... неужели ты не понимаешь, что стремишься к собственной смерти?

– Я видела ангела, – сказала она, – и этот ангел – Смерть.

Они танцевали. Он пытался увести Памину как можно дальше от Пи-Джея, который все еще возился с амулетом, но Памина описывала круги и с каждым разом подступала все ближе и ближе... и ему приходилось не отставать от нее. Толпа приняла появление Памины на сцене радостными воплями... наверное, все задавались вопросом: кто эта девочка, которая безукоризненно повторяет каждое его движение, словно зеркало, в котором Тимми отражался в женском обличье... раньше он с ней не выступал...

– Ты не получишь этот амулет... – сказал Пи-Джей, непонятно к кому обращаясь. – Ты его не получишь... – Он все же открыл застежку. Дернул за цепочку, на которой висел амулет. Но мертвая рука Хит сжимала цепочку, так что та не поддавалась. Пи-Джей попытался разжать ее пальцы. Они словно окаменели.

– Хит, Хит... о Господи, Хит, помоги мне, – простонал он. Но мертвая рука не двигалась. – Зачем ты мне наговорила столько плохого? Неужели ты не понимала, что я не волен выбирать, что мне делать, и мне оставалось только одно, и это был ненадежный путь... но именно так я пытался тебя спасти и мог бы спасти... Хит...

Памина продолжала танцевать.

И теперь уже Тимми приходилось повторять все движения девочки, преследуя ее, пока она подбиралась все ближе и ближе к Пи-Джею и Хит.

Памина протянула руку, и...

– Нет! – закричал Пи-Джей, и...

Мертвая рука Хит пробила завесу дыма! Она держала амулет высоко над собой, крепко сжимая его! Свет играл на серебряной поверхности флакончика – такой яркой в мутных клубах дыма. Еще один вздох пролетел над толпой. Ничего из того, что они сейчас видели на сцене, не было описано ни в пресс-релизе, посвященном данному событию, ни в программке – и даже в тех слухах, что ходили уже за недели до выступления, об этом не было ни слова. Пи-Джей попятился. Его взгляд был прикован к мертвому телу бывшей жены. Тимми увидел страстное, страшное желание в его глазах и понял, что Пи-Джей... сдался. Амулет был предназначен для Памины, он был предназначен для нее с самого начала... и смерть Хит была предначертана ей – с того самого мига, когда она услышала голос Эйнджела там, в саду, в павильоне, стены которого были расписаны картинами буддистского ада.

Тимми понимал, что для зрителей этот амулет был как видение из легенды о короле Артуре: женская рука, держащая волшебный дар, возникшая над поверхностью озера, подернутого дымкой тумана... Памина схватила амулет. Она танцевала, приближаясь теперь к тому месту, где ополоумевшие поклонники пытались забраться на авансцену... Тимми стоял неподвижно. Пи-Джей внимательно следил за Паминой, продолжая стоять на коленях.

Памина сунула амулет в рот и... проглотила его. Ничего не произошло. Тимми сделал глубокий вдох. И все зрители в зале – все как один – затаили дыхание. Напряжение достигло очередной высшей точки. И тут...

Памина Ротштайн начала линять – по-другому и не назовешь. Ее кожа вдруг сделалась жидкой и стекла, обнажив под собой ярко-алую плоть. Ее глаза вылезли из орбит и медленно стекли по плавящимся щекам. Все ее мышцы свело страшной судорогой, и они начали сокращаться, так что кости трещали, не выдерживая давления. Ее легкие раздулись и сочились облаками кровавого пара. Грудина с хрустом разломилась, обнажив бьющееся сердце. Голова моталась из стороны в сторону, разбрасывая клочья кожи, кровь, волосы, зубы и осколки костей.

И все это время Памина продолжала танцевать.

Танец не был ни ужасающим, ни безобразным. Скорее это были конвульсивные движения плоти, громыхание костей, шипение крови, скручивание мышц – под красивую, напряженную музыку. Да, это было красиво: танец смерти. Но Тимми чувствовал что-то еще... присутствие холодного и коварного разума, разума нечеловеческого.

Проигрыш пошел уже по четвертому или пятому кругу. То, что только что было Паминой Ротштайн, а теперь превратилось в кровавое месиво, вновь начало обретать человеческий облик. Тело, разлетевшееся на куски, собиралось воедино. Сначала – кости. Череп подпрыгнул вверх из лужи разбрызганных мозгов. Зрители приветствовали каждое действие на сцене громкими возгласами одобрения. Начала формироваться кожа. Внутренние органы принимали свою обычную форму, кости обрастали мясом. Новая кожа получилась гораздо бледнее старой, волосы – грязно-русого цвета со следами черной краски. Глаза – большие, глубокие – сверкали, как два кабошона. Грудь стала твердой и плоской. Это был мальчик. Хотя понять, что это именно мальчик, можно было лишь потому, что он был совершенно голый... и в нем было что-то от гермафродита, как когда-то – в Тимми... Нет, этот мальчик, конечно же, не был кастратом... То, как он бился на сцене, как его бедра ходили ходуном, как он сжимал губы, как каждое его движение заводило публику... все в нем просто сочилось безудержной сексуальностью, такой, какой никогда не было – и не могло быть – в представлениях Тимми. Эйнджел Тодд вернулся.

– Танцуй со мной, Тимми, – сказал он.

Зал просто взревел в приступе наслаждения, близкого к оргазму. Два Тимми Валентайна! И они, эти люди в зале, совершенно не замечали того, как сильно они отличаются друг от друга... один – человек, второй – совершенно бесчеловечный... Впрочем, так и должно быть, подумал Тимми. Они же вообще ничего не видят. Они слепые...

Он танцевал вместе с собственным отражением, которое не было его отражением.

– Тимми, Тимми, – говорил ему Эйнджел, – это полный отстой. Какой-то поганый колдун запихал меня в эту чертову бутылку, и мне пришлось убивать всех, кто стоял у меня на пути, чтобы выбраться.

– А теперь ты убьешь и меня?

– Пока не знаю, я еще не добрался до этого места в сценарии. Заткнись и танцуй.

И они продолжали свой танец. Практически обнявшись, едва не касаясь друг друга губами. Эйнджел был словно Нарцисс, мастурбирующий в диком танце на свое отражение; в то время как Тимми, повторявший все его движения, делал это равнодушно и холодно, с выверенной, чуть ли не геометрической точностью.

– Тебе это не нравится, да? – спросил Тимми. – В смысле – быть мертвым?

– А ты тоже не можешь нормально общаться с живыми.

– Тебе не хватает любви.

– В жопу любовь. У меня ее никогда не было, да и теперь она мне не нужна.

– Если ты протянешь достаточно долго, к тебе придет сострадание. И любовь. Я знаю. Так было со мной. В плену у вечности возможно все.

– У меня нет времени на всю эту чушь. Давай, Тимми, пора начинать.

– Что начинать?

– Всему свое время, братишка.

– Хит станет вампиром?

– Ты задаешь слишком много вопросов, черт побери, давай танцуй! Иисус смотрит на нас. Мы должны вместе продолжить твой тур. Может быть, даже потом забабахаем новый альбомчик.

– Да пошел ты!

Они танцевали. И на этот раз Тимми не подал сигнал музыкантам, и они перешли к финальной части. И началось... Это была та самая часть, в которой и были задействованы все спецэффекты. Мертвая женщина высотой с десятиэтажный дом – сошедшая с громадной репродукции картины МакКендлза – начала свой морфинг. Каждое преобразование сопровождалось пронзительными воплями восторженной толпы. Вот она превратилась во взбешенного леопарда. Вихрь. И вот на сцене – Дороти, которая уже превращается в огромного льва. Истошные вопли. Множественный оргазм десятитысячной толпы.

– Смотри! – кричал ему Эйнджел. – Сколько энергии в этой толпе! Мы можем выпить ее и насытиться. И тогда мы с тобой сможем управлять всем, что происходит вокруг!

Огромные руки протянулись к зрителям, лазерные лучи высекали блескучие искры из этих призрачных рук. Одна рука была чуть правее Тимми, другая – слева от Эйнджела. Они оба словно окунулись в трепетный океан искр. И в этом океане света Тимми увидел, как Пи-Джей встал, держа Хит на руках... нежно и бережно, насколько это вообще возможно для человека, потерявшего свою единственную любовь... он целовал ее холодные мертвые губы, словно страдающий от безнадежной любви голливудский монстр...

– Пи-Джей! – крикнул Тимми. – Тебе тоже пора уходить...

– Уже иду! – прокричал он в ответ и нырнул в люк, унося с собой Хит.

Мир превратился в смерч, в самом центре которого стояли Тимми и Эйнджел. Иллюзорные руки словно играли в «веревочку» и вот-вот должны были поглотить их в себе. Тимми слышал рев толпы, но он доносился словно издалека... такое ощущение, что ты несешься в машине по шоссе вдоль Восточного побережья, все окна открыты, и музыка в магнитофоне орет на полную громкость. У нас с Эйнджелом осталось одно незаконченное дело, подумал он, которое мы должны завершить вместе.

– Я ухожу, – сказал Эйнджел.

– Куда?

– Найдешь меня сам.

– Просто скажи, где мне тебя найти. Я хочу покончить со всем этим не меньше, чем ты.

Эйнджел притронулся пальцем к его губам.

– Ты бросаешь мне вызов, Тимми? Мне, мне, мне?! Ты, может, забыл, что теперь ты всего лишь маленький мальчик? Ты больше не можешь обернуться ветром или превратиться в ворона или в волка. Не можешь просочиться туманом сквозь замочную скважину. Или завладеть разумом девчонки, которая в тысячах миль от тебя, довести ее до безумия, сожрать ее душу, поменять местами каждую молекулу в ее теле и воплотиться в ней... кстати, этому трюку ты так и не выучился за все свои две тысячи лет. Я впитал в себя тайны Востока. Я знаю такие приемы, которые ты пропустил. Теперь я могу делать все, что когда-то мог ты. И даже больше.

– Но появляться при свете дня ты не можешь.

– Могу!

– Докажи.

– Ладно, ладно, я все еще связан парой-тройкой идиотских суеверий. Зато мой член работает так, как надо.

– Давай со всем этим закончим.

– Мы не можем закончить. Ты же хочешь спасти своих друзей, да? Этот хренов индеец, застрявший в своих видениях, где верх – это низ и наоборот. И девчонка. Она бессмертна – до тех пор, пока ты не покончишь со всеми такими, как я. Да, и тебе разве не интересно, что случилось с Лораном МакКендлзом? Это длинная история, Тимми. Расскажу все как было, но как-нибудь в другой раз.

И тут вспыхнул свет...

Боже, сколько света... пространство как будто взорвалось светом, свет проникал в самые отдаленные уголки мозга, не помогало даже закрыть глаза... свет проникал сквозь веки, как бы сильно ты ни жмурился... свет свет свет свет...

А потом – тьма.

Под сценой. Потайной люк.

Зрители словно сошли с ума. Он слышал их вопли там, наверху. Топот ног, треск разламываемых динамиков. Жесткий голос в громкоговорителях стадиона. Выстрелы. Толпа разошлась не на шутку.

Теперь он начал кое-что различать. В каморке под сценой было темно и душно из-за высокой влажности. Никакого света. Но рядом с ним было два человека. Один – живой, другой – мертвый.

– Пи-Джей, – прошептал он.

– Я убил ее, – сказал Пи-Джей.

– Пи-Джей, ты же знаешь, что все было совсем не так...

– Я сделал, что должен был сделать! Но как я мог объяснить это ей... а завтра ночью она проснется уже вампиром... И я должен забить кол ей в сердце, и, знаешь, это так больно, так больно...

– Нет, Пи-Джей, не надо. Не делай этого. У нас есть выход. И Эйнджел хочет, чтобы я все сделал именно так. Может быть... я смогу сделать так, что Хит станет... ценой за то, что Эйнджел хочет от меня.

– Какой ценой? Он не сможет ее оживить! – Пи-Джей заплакал. Тимми даже и не пытался его успокоить, потому что и сам в это не верил. За две тысячи лет он узнал только один способ, как воскресить человека из мертвых.

И теперь, думал он, я – человек.

И как мы это сделали?