Текст книги "Дочь доктора Фу Манчи"

ГЛАВА IV
ФА ЛО ШЕ

– Отправляйтесь-ка спать, Гревилль, – велел доктор Петри. – Или по крайней мере ложитесь в постель. Это совершенно необходимо. На сегодняшнюю ночь с вас хватит. Ваша работа на данный момент закончена, моя – только начинается.

Не могу рассказать, как прореагировали остальные на наше поразительное открытие, – я был слишком измотан и потрясен, чтобы это сохранилось в моей памяти.

Петри поддерживал меня, пока мы брели вверх по тоннелю. Потом дал мне как следует отхлебнуть из своей фляжки. Виски и помощь Али позволили мне вскарабкаться вверх по лестницам. Я был в бешенстве на себя самого. Чертовски обидно уходить, когда вот-вот должна начаться самая удивительная операция, когда-либо проводимая хирургом, – возвращение к жизни мертвого человека!

Даже добравшись наконец до палатки и повалившись на кровать, я все еще продолжал мучиться сомнениями, и лишь отчаянный внутренний призыв к здравому смыслу удержал меня от того, чтобы не вскочить и не кинуться опрометью обратно.

Али Махмуд с беспокойством наблюдал за мной, стоя у входа в палатку. Я чувствовал, что этот невозмутимый человек тоже потрясен до глубины души.

– Эфенди, – прошептал араб. – Это черная магия! Проклятая гробница! – пальцами левой руки он сжал железное кольцо, которое носил на правой, и, несмотря на то что был правоверным мусульманином, прошептал древнее заклятье от злых духов.

– Мне тоже так показалось, – согласился я. – Возвращайся. Там ты будешь нужнее.

Я был искренне привязан к шефу, и вид его серо-белого лица основательно выбил меня из седла. Все, что я раньше слышал о докторе Фу Манчи, обычно представлялось мне чем-то сильно преувеличенным. Сейчас я понял, что его возможности далеко выходят за пределы человеческой фантазии. Мой возбужденный мозг никак не мог найти во всей этой истории хотя бы одну точку, опершись на которую, он мог бы путем логических построений ответить на мучившие меня вопросы.

Мертв или жив был сэр Лайонел? Кто украл его тело и зачем? Наконец, самый трудный вопрос: кто додумался упрятать его в саркофаг?

Кроме этих, меня обуревали еще тысячи вопросов, причем по меньшей мере половина из них были совершенно идиотскими. Я сжал руками виски и застонал от презрения к самому себе.

Рядом с палаткой послышались легкие шаги. Я поднял голову и увидел у входа Райму.

– Шан, дорогой! – воскликнула она. – Ты ужасно выглядишь. Впрочем, я не удивляюсь. Мне уже рассказали про все, что случилось. И, честно говоря, я даже сейчас не в состоянии этому поверить. О, Шан, неужели ты действительно, действительно думаешь… – Она упала на колени рядом с кроватью и сжала мне руку.

– Не знаю, – пробормотал я, с трудом узнавая собственный голос. – Мне пришлось довольно туго, дорогая, и я… ну… почти потерял сознание. Но я его видел.

– Думаешь, я могу помочь?

– Не знаю. – Я чувствовал, что говорю невнятно, но язык все еще повиновался мне не совсем уверенно. – Если ты понадобишься, то Петри за тобой пришлет.

В конце концов, все в его руках. И я не хотел бы, дорогая, чтобы ты заранее настраивала себя на успех. Это таинственное противоядие кажется мне абсолютной выдумкой. Человеческая наука не в состоянии объяснить подобные вещи.

– Бедный дядюшка, – вздохнула Райма, осторожно погладив меня по голове.

Не могу передать, какое удовольствие я испытал от прикосновения ее нежных пальцев. Они приятно взволновали меня; головная боль утихла. Поистине, ничто так не исцеляет, как сила человеческих чувств.

– Знаешь, Райма, – некоторое время спустя сказал я, – мне кажется, что сигарета должна пойти на пользу. Я начинаю приходить в себя.

Она вынула маленький, покрытый эмалью портсигар – мой подарок по случаю дня ее рождения, за которым я специально ездил в Каир. В полном молчании мы выкурили по сигарете – в молчании, которое красноречивее всяких слов.

– Когда вы с Веймаутом ушли, я видела что-то странное, – вдруг произнесла Райма. – Ты в состоянии слушать или, может быть, хочешь еще отдохнуть?

– Рассказывай, – встрепенулся я.

– Ну… – начала она, – вскоре после вашего ухода пришел капитан Хантер. Он был так же обеспокоен, как и мы все. Я оставила дверь в хижину открытой и вышла – хотела взглянуть, не возвращаетесь ли вы…

Слова все быстрее слетали с ее уст; я видел, что волнение ее нарастает. Я уже догадывался, что именно ее так взволновало.

– Ты знаешь ту тропинку за хижиной, которая ведет вверх, к плато? – спросила Райма.

– Тропинку к шахте Лафлера?

Она кивнула.

– Так вот, я увидела женщину или, во всяком случае, фигуру, похожую на женскую, идущую очень быстро. Понимаешь, когда я ее заметила, она была уже на самой вершине и тут же скрылась за холмом, поэтому видела я ее буквально одно мгновение и разглядеть, конечно, не успела. Может, мне и вовсе показалось. Но вот что меня удивило да и до сих пор удивляет: какая сила могла заставить местную женщину – а она выглядела именно как местная – в такое время идти к шахте Лафлера?

Теперь Райма сидела у моих ног; ее рука лежала на моих коленях. Она взволнованно посмотрела на меня.

– А сама ты что об этом думаешь? – поинтересовался я.

– Я думаю о той фотографии! – призналась она. – Мне кажется, это была мадам Ингомар. Шан, эта женщина меня пугает! Я так умоляла дядю не пускать ее сюда, а он только смеялся надо мной! Не знаю, почему он сам не замечал… она ведь была ужасно злой! Я как-то раз поймала ее взгляд – она наблюдала за тобой…

Я склонил голову на ее спутанные кудри и обнял ее за плечи.

– Ну?

– Я думала, что ты… ну, что тебе она кажется привлекательной. Не сердись. Но я знаю, я знаю, Шан, – она опасна! Она действует на меня, как змея на кролика. В ней есть какая-то сверхъестественная сила…

– Ирландские девушки всегда были суеверны, – прошептал я.

– Может быть. Но при этом они, как правило, еще и мудры. И знают, что есть плохие женщины, Шан. Настоящие ведьмы.

– Ты права, дорогая. И, конечно, ты видела именно мадам Ингомар.

– Ты-то откуда знаешь?

Я рассказал ей обо всем, что случилось в гробнице.

– Кстати, – вспомнила Райма, – едва она исчезла, я услышала шаги по другую сторону холма. Очень мягкие, почти неслышные, но кто-то шел очень быстро. Я позвала доктора Петри, но он не отозвался. И тут мне удалось увидеть человека, правда, мельком. Он уже бежал.

– Ты его узнала?

– Да.

– И кто?..

Райма взглянула на меня снизу вверх.

– Помнишь араба, который заявился в лагерь несколько дней тому назад и заявил, что должен встретиться с дядей?

Я кивнул.

– Конечно. Шеф тогда попросил меня выяснить, что ему надо. Если, конечно, мы говорим об одном и том же человеке. Ты имеешь в виду мрачного молодого парня со странными для араба стальными глазами и пронизывающим взглядом?

– Да.

– Кстати, по-арабски он говорил скверно, однако изо всех сил отрицал, что знает хоть слово по-английски. Он очень резко мне заявил, что со мной ему говорить не о чем и что он должен увидеть сэра Лайонела. В конце концов я просто велел ему убираться ко всем чертям. Боже мой, Райма!.. Это же случилось как раз в вечер перед трагедией!

– Ну, – очень тихо промолвила девушка, – так именно он и бежал сегодня ночью по той стороне холма.

– Что-то мне это не нравится, – признался я. – У нас и без того неприятностей хватает. Он тебя видел?

– Не думаю. Хижина была в тени. Да и промелькнул он слишком быстро.

И тут мне показалось, что сердце у меня сейчас остановится. Я вскочил. Райма вцепилась в меня, широко раскрыв свои прекрасные глаза.

Кто-то быстро приближался к палатке.

Я уже не знал, чего ожидать. Мое воображение, получившее слишком большую нагрузку, напрочь отказалось работать. И, когда в палатку бесцеремонно ворвался Али, я даже не сделал ему выговора – в тот момент я вообще не был в состоянии что-либо произнести.

– Эфенди! Эфенди! Пожалуйста, скорее. Они мне не велели беспокоить эфенди Форестера и капитана Хантера… Нужна его походная кровать!

– Чья? Шефа?!

– Мне приказали отнести ее наверх, ко входу в старую шахту!

– Али Махмуд!

Райма молнией промелькнула мимо меня и схватила араба за плечи.

– Да! Да! – Его глаза возбужденно сверкали. – Все правда, леди! Это, конечно, черная магия, но все правда!

Из всех невероятных событий той кошмарной ночи самым смешным было, я думаю, когда мы с Али волокли походную кровать сэра Лайонела вверх по крутой тропинке, ведущей к шахте Лафлера. Когда мы наконец достигли цели, я весь взмок от пота. Опустив на землю кровать, казавшуюся мне всегда такой легкой, я с трудом разогнулся и, несмотря на смертельную усталость, невольно залюбовался открывшимся видом. Справа от меня лежала священная долина Дар-эль-Бахари, ограниченная неровной грядой холмов, а внизу, будто река времени, текущая в вечность, извивался зеленый в свете звезд Нил. Несколько минут я не мог оторвать взгляда от этой неземной красоты. Затем к моей руке мягко прикоснулись пальчики Раймы.

Фонарь освещал вход в шахту. Мы спустились к ожидавшей нас группе. Никогда не забуду того момента, когда Веймаут с доктором Петри подняли сэра Лайонела, все еще закутанного в его поношенное армейское одеяло, и положили на походную кровать. Али Махмуд, обладавший силой и ловкостью леопарда, на собственных плечах осторожно поднял его по лестнице. Однако, судя по озабоченному лицу Петри, тут же принявшегося внимательно осматривать страдальца, подъем подействовал на него не лучшим образом.

Райма, бледная как смерть, с ужасом уставилась на доктора, будто он был сам Господь Бог. Что касается моих чувств в этот момент – они представляли из себя сложную смесь радости и ужаса. Радости – потому что мой дорогой шеф получил шанс выжить, и ужаса, потому что, столкнувшись с чудом науки, я лишь сейчас смог в полной мере оценить чудовищный гений доктора Фу Манчи.

И вдруг сэр Лайонел открыл глаза. Сначала его взгляд был бессмысленным, но вскоре он явно узнал нас.

– Держись, Райма, дитя мое, – прошептал он. – Бог хранит твоих близких. – Потом он посмотрел на меня. – Благодарю за бросок в Каир. Вы хороший разведчик!

И он снова закрыл глаза.

– Ну, детка, – улыбнулся Петри, когда Райма вышла на гостиничную террасу и присоединилась к нам, – что скажете о нашем пациенте?

Племянница сэра Лайонела сменила костюм для верховой езды, который обычно носила в лагере, на изящное платье и выглядела в нем прелестно. Однако взгляд ее оставался серьезным и печальным. Взглянув на доктора, она быстро отвернулась, и я увидел слезы, блеснувшие в ее глазах.

– Да-да, – смущенно пробормотал Петри. – Я и в самом деле понятия не имею, что с ним теперь делать. Я ведь, Райма, давно не практиковал. Единственного человека в Верхнем Египте, которому я мог бы довериться, сейчас нет – я обегал в Луксоре все гостиницы. Еще один человек есть в Каире, но он тоже в отъезде.

Воцарилось молчание. Сэр Лайонел Бартон – возможно, лучший из современных востоковедов – лежал в своей комнате в глубокой коме. Парадокс заключался в том, что тайна, раскрытие которой могло вернуть его к жизни, хранилась в его же собственной памяти. Благодаря чудодейственному средству, изготовленному величайшим в мире врачом, доктор Петри буквально вырвал его из объятий смерти, но большего сделать не смог.

Странно, трагично, что такой могучий интеллект, как у доктора Фу Манчи, выбрал путь преступления, что такой блестящий ум оказался направлен не на созидание, а на уничтожение. Он умер. Но его злобная душа все еще витала среди людей…

Еще несколько недель – и это спокойное, тихое местечко неузнаваемо преобразится. Начнется туристский сезон. Гиды, переводчики, торговцы открытками и сувенирами заклубятся вокруг гостиниц. Модные дамы ринутся сюда в поисках праздной жизни, мужчины в белых костюмах – в поисках дам. Волнение, суматоха…

Невидящими глазами я уставился на пустынную дорогу – старинный караванный путь, тысячелетия назад проложенный вдоль противоположного берега священного Нила; на гряду холмов, ограждающую место последнего отдыха фараонов. Мне все еще с трудом верилось, что события последних дней произошли на самом деле.

Какую тайну хранила «Могила Черной Обезьяны»? Тщательный осмотр позволил нам предположить, что ко времени своего исчезновения в 1909 году Лафлеру оставалось пробить буквально несколько ярдов, чтобы дойти до тоннеля, ведущего в могильную камеру. Чья-то неизвестная рука закончила его работу и затем так тщательно замаскировала отверстие, что более поздние исследователи его попросту не заметили. А может быть, то была рука самого Лафлера?

Еще одно поразительное открытие ждало нас в самом склепе: каменную решетку, преграждающую вход в него, кто-то уже открывал! А потом вновь закрыл – причем столь искусно, что даже шеф посчитал ее нетронутой! Отсюда следовал вывод: мы проникли в склеп отнюдь не первыми.

Однако открытым оставался вопрос, когда же гробница была опустошена? Во времена Лафлера? Или неделю назад, во время моей поездки в Каир? Кто снова ее закрыл и зачем? И, наконец, что в ней было?

Сводила с ума мысль о том, что ответы на все вопросы, очень может быть, знал бедный сэр Лайонел. И, увы, был не в состоянии поведать их нам.

Нить моих размышлений внезапно прервалась.

– …по соседству с Брайаном Хоукинсом, – донесся до меня голос Петри. – На улице Вимпол. Один человек, с которым я согласился десять минут побеседовать.

– Кто это? – осведомилась Райма.

– Найланд Смит.

Я выглянул в окно.

– Я не просил его о профессиональной консультации, – добавил доктор. – Но он, кажется, каким-то образом нашел средство. Причем давно.

– Дядя часто рассказывал о нем, – вздохнула Райма. – Я надеялась, что когда-нибудь его увижу. Он ведь начальник отдела в Скотланд-Ярде, верно?

– Да. Пять лет тому назад он наконец покинул Бирму. Я пытался встретиться с ним в Англии.

– Веймаут ему телеграфировал, – вмешался я. – Но ответа не получил.

– Я знаю, – кивнул Петри, с отсутствующим видом глядя перед собой. – Это довольно странно. Не похоже на Смита.

– Мы в самом деле ничего не можем сделать? – жалобно спросила Райма и тут же торопливо положила руку на плечо Петри, показывая, что не хочет его обидеть. – Я знаю, что вы делаете все возможное. Просто хотела спросить, имеет ли смысл ждать? Может ли он поправиться сам?

– Думаю, нет, – честно ответил доктор. – Но сильно сомневаюсь, что кто-нибудь сможет назначить другое лечение, нежели то, которого мы придерживаемся. Физически сэр Лайонел крепнет день ото дня. Но состояние его психики, откровенно говоря, меня весьма настораживает.

– Видимо, исходя из вашего медицинского опыта, такое не должно было случиться? – поинтересовался я. – Я имею в виду ваш опыт в обращении с этим странным лекарством.

– В том-то и дело, что не должно было, – уверил меня Петри. – Основная особенность методов Фу Манчи – их точность. Его яды служили своим целям очень тонко. И противоядия неизменно восстанавливали нормальное состояние.

Из-за угла здания показалась плотная фигура.

– А, Веймаут! – приветствовал доктор суперинтенданта. – Вид у вас такой, будто вы смертельно соскучились по доброму глотку чего-нибудь покрепче со здоровенным куском льда в придачу.

– Не худо бы! – согласился суперинтендант, падая в плетеное кресло. Потом он снял шляпу и вытер лоб.

– Есть новости? – поинтересовался я.

Веймаут горестно покачал головой.

– Эту вашу мадам Ингомар и в Луксоре, и в окрестностях знает едва ли не каждая собака, но при этом никто понятия не имеет, где она живет.

– Отсюда вывод: либо она поселилась в туземных кварталах, либо сняла какую-нибудь виллу.

– Рассуждая теоретически, я готов с вами согласиться, – терпеливо улыбнулся Веймаут. – Беда лишь в том, что не далее как сегодня утром мой лучший местный агент доложил, что именно в туземных кварталах о ней никто и слыхом не слыхал. А что касается вилл, то я сам изучил список всех мало-мальски подходящих, какие есть в округе, и почти наверняка могу утверждать: ни одну из них она не снимала.

Мне оставалось лишь молча проглотить этот корректный выговор.

– Мне часто приходилось слышать не самые лестные отзывы о методах Скотланд-Ярда, – примирительно заметил Петри. – Правда, как правило, от тех, кто сам в этих методах мало смыслит. Но вы должны согласиться, Гревилль, что по крайней мере в основательности им не откажешь.

Он взглянул на меня и осекся на полуслове. Я же в свою очередь во все глаза уставился на высокого араба, который направлялся к гостинице, но при виде нашей группы словно споткнулся. Впрочем, заминка его была мимолетна; он тут же сделал независимый вид и невозмутимо прошествовал мимо нас к дверям.

– Араб! – вскричала Райма, вскакивая и сжимая мою руку. – Видели того араба, который только что прошел?! Это тот самый, которого я видела в лагере. Человек, пробежавший по вершине холма!

Я мрачно кивнул и повернулся к Веймауту:

– Предоставьте его мне. Похоже, мы наконец получили ключ к этой истории.

– Это что, тот самый таинственный араб, о котором вы говорили? – взволнованно уточнил он.

– Да.

Я бросился в гостиницу. Однако в вестибюле никакого араба не было – там бесцельно толклись несколько туристов, в основном американцы. Я подскочил к портье, по счастью, моему старому знакомцу.

– Высокий араб, – торопливо выпалил я. – Только что вошел. Бедуин, скорее всего из племени фаргани. Или, может быть, масаи. Куда он пошел?

Будто из воздуха, за спиной портье материализовался Эдель, помощник управляющего. Я заметил, как он многозначительно сжал плечо моего знакомого.

– Вы спрашиваете о том арабе, который сейчас вошел, мистер Гревилль? – осведомился Эдель. – Он состоит в штате прислуги одного из наших гостей, видного дипломата.

– Это не помешало ему бродить вокруг лагеря сэра Лайонела, – со злостью отпарировал я. – При желании я мог бы сообщить о нем и еще кое-что.

Эдель смутился, что было для него совершенно нетипично. Выражение его лица заставило меня насторожиться. Вообще-то этот швейцарец был совсем неплохим парнем. Однако, анализируя все, что мне уже довелось услышать о методах доктора Фу Манчи, я невольно призадумался: не состоит ли мой давний и доселе вполне уважаемый знакомый в слугах у этого великого и злого гения?

– Что за дипломат? – довольно резко спросил я. – Я его знаю?

Эдель заколебался.

– Мистер Флетчер, – наконец пробормотал он. – Ради Бога, дорогой мистер Гревилль, прошу на меня не сердиться: мне на подобный случай даны совершенно конкретные распоряжения.

Вскипев от злости, я мог наговорить ему невесть что, хотя и понимал в душе: бедняга не виноват. Однако внезапно я почувствовал, что за моей спиной кто-то есть, и обернулся. Это был Веймаут.

– Я уважаю правила, заведенные в вашей гостинице, Эдель, – гораздо мягче, чем собирался, произнес я. – Однако, может быть, вы не станете возражать, если я встречусь со слугой мистера Флетчера?

– В свою очередь, хотел бы добавить, – глядя на швейцарца, заявил суперинтендант, – что полностью присоединяюсь к пожеланию мистера Гревилля.

Эдель узнал Веймаута, и это лишь усилило его смятение.

– Прошу меня извинить, джентльмены, – пробормотал он. – Если вы не возражаете, я хотел бы позвонить в номер мистера Флетчера.

И он удалился в сопровождении портье, судя по виду, до глубины души потрясенного насилием над священными правилами внутреннего распорядка.

Я обменялся взглядом с Веймаутом.

– Ну-с, а теперь скажите, что это все, черт возьми, означает? – поинтересовался он.

Я собрался ответить, но тут появились Райма и доктор Петри. Еще мгновение спустя перед нами вновь возник Эдель.

– Если мистер Гревилль и доктор Петри соблаговолят подняться в тридцать шестой номер, – возгласил он, – мистер Флетчер будет рад их принять.

– Господь Бог знает: у нас вполне достаточно неприятностей и без известного дипломата, – бурчал Петри, пока мы поднимались в лифте на третий этаж. – Я лично этого мистера Флетчера отродясь в глаза не видел. Можете вы объяснить, чего ради он именно меня попросил вас сопровождать?

– Не могу, – признался я, заставив себя улыбнуться, хотя не ощущал ни малейших позывов к веселью.

Лифт остановился. Лифтер, мальчишка-нубиец, проводил нас до дверей тридцать шестого номера, нажал на кнопку звонка и удалился в свою кабину.

Дверь открылась. Я увидел до блеска выбритого, плотного, коренастого мужчину в великолепно сшитом костюме. Кустистые брови, тяжело нависающие над хмурыми глазами, и могучая нижняя челюсть придавали ему сходство с боксером и, должен признаться, не вполне соответствовали сложившимся у меня представлениям о дипломатах.

Петри уставился на него очень странным взглядом.

– Доктор Петри, я полагаю? – вежливейшим образом осведомился мистер Флетчер. – А вы, по всей видимости, мистер Гревилль? Входите, прошу вас.

И он, продолжая придерживать дверь, отступил в сторону. Мы с моим спутником озадаченно посмотрели друг на друга и вошли в маленькую прихожую.

Почему, интересно, хозяин номера сам открывает дверь, если у него есть как минимум один слуга-араб?

Меня обуревали самые серьезные подозрения.

– Проходите сюда! – услышали мы голос из соседней комнаты.

Мало мне было собственных, далеко не самых приятных ощущений, а тут я еще почувствовал, как мой спутник больно сжал мне руку. Потом он, будто ничего не случилось, прошел в гостиную. Я последовал за ним.

Выходящее на балкон окно было распахнуто. Справа от него стоял письменный стол. А за столом, спиной к нам, восседал тот самый араб, которого я совсем недавно видел в вестибюле.

Тюрбан он успел снять, и я с удивлением отметил, что голова его отнюдь не была выбрита, как положено правоверному мусульманину, а, напротив, украшена пышной гривой седых, со стальным отливом волос.

Флетчер исчез.

Едва мы вошли, человек за столом встал и повернулся. В отсутствие тюрбана темно-коричневый цвет его кожи казался несколько неуместным. Я вновь отметил твердый взгляд стальных глаз, который мне так запомнился, худое, изможденное лицо, которое, однажды увидев, невозможно забыть.

Однако если я всего лишь пришел в замешательство, то мой спутник был совершенно парализован. Я услышал его участившееся дыхание, повернулся… и увидел, что почтеннейший доктор в буквальном смысле остолбенел от изумления, уставившись на высокую фигуру этого таинственного араба.

– Вы! – наконец шепотом произнес он. – Вы, старина! Фантастика!

Араб бросился вперед и сжал руку Петри. Увидев выражение, появившееся в его серых глазах, я почувствовал себя лишним и решил было отвернуться.

– Поверьте мне, у меня не было другого выхода! – воскликнул араб. – Боже, как я рад снова вас видеть! – он повернулся ко мне. – Мистер Гревилль, умоляю простить мне эту комедию. Поверьте, для нее были серьезные причины.

– Гревилль, – произнес Петри, не сводя с араба глаз, выражение которых я не берусь описать, – позвольте вам представить мистера Найланда Смита.

– Я был совершенно уверен, что вы узнаете инспектора-детектива Флетчера, – с усмешкой заметил Найланд Смит. – Вы ведь однажды провели с ним целую ночь – помните, в одном магазинчике, чуть пониже Лаймхауза? Тогда он был еще сержантом. Вспомнили?

– Господи! – вскричал Петри, хлопнув себя по лбу. – Конечно же! Я ведь чувствовал, что где-то его уже видел! Ну, конечно же Флетчер! Слушайте, а что он здесь-то делает?

– А что делаю я, вас уже не интересует? – невозмутимо отпарировал Найланд Смит. – На оба вопроса ответ один. Флетчер теперь работает в моем отделе – вы ведь помните, он всегда интересовался Востоком. А здесь он вполне удачно изображал дипломата, пока я под видом его слуги-араба располагал неограниченной свободой передвижения.

– И все же я не понимаю, чем именно вы здесь занимались, – признался я. – Вообще не могу представить, что могло понадобиться здесь, в Луксоре, одному из высших чинов Скотланд-Ярда. Это ведь не совсем обычно, верно? Я имею в виду то, что совсем недавно вы бродили вокруг нашего лагеря, сэр.

Найланд Смит улыбнулся, и мое представление о нем в корне изменилось. Как часто бывает у людей, которые улыбаются редко, лицо его буквально преобразилось. Впервые я почувствовал, что меня отпускает вся эта англо-индийская чертовщина. Мне позволили заглянуть под маску – и я немедленно полюбил человека, которого увидел за ней.

– Весьма необычно, – согласился он. – Однако ничего не поделаешь, так уж сложились обстоятельства, – он повернулся к Петри. – Можете себе представить, я так быстро мимо вас проскочил, что не узнал Веймаута! Надо за ним послать. Сейчас Флетчер сбегает.

Он выглянул в прихожую, отдал распоряжение и, внезапно помрачнев, принялся нервно ходить по комнате.

– Смит! – воскликнул Петри. – Но я ведь тоже не понимаю. Зачем вам понадобилась вся эта секретность?

Найланд Смит остановился перед ним, мрачно уставившись в пол.

– Послушайте, – произнес он, – вы вообще-то как, представляете себе, с кем мы имеем дело?

– Нет, – язвительно отпарировал Петри, – не представляю.

Смит какое-то время молча его рассматривал, потом повернулся ко мне.

– А вы, мистер Гревилль?

– Я что-то слышал о докторе Фу Манчи, – ответил я, решив, что состязание в остроумии в данный момент не вполне уместно. – Но ведь он, насколько я знаю, давно умер.

– Возможно, – согласился Смит, вновь начиная мерить шагами комнату, – вполне возможно. Но, – и он повернулся к доктору, – вы узнаете его методы, Петри? Не так ли?

– Несомненно. И бедняга Бартон тоже. Вы ведь в курсе, что в свое время мне совершенно случайно удалось приобрести противоядие. Тогда оно совершало чудеса. Однако теперь, похоже, дало сбой.

– Да, я знаю, – кивнул Смит и, подойдя к письменному столу, принялся набивать крупно нарезанным табаком отлично обкуренную, внушительных размеров вересковую трубку. – Может быть, с годами это лекарство теряет силу – кто знает? Но в одном я уверен, Петри. К вам, мистер Гревилль, это тоже относится, – голос его звучал вполне спокойно, но трубку ему удалось раскурить, лишь сломав две спички. – Все эти жестокие фокусы говорят о том, что зло, казавшееся нам погребенным, готово вновь обрушиться на мир. Потому я и здесь.

Мы с Петри сочли за благо воздержаться от комментариев. Найланд Смит, теперь с дымящейся трубкой в зубах, возобновил свое кружение по гостиной.

– Вам надо познакомиться со всей этой историей, Гревилль, – промолвил он. – Затем мы составим план. С самого начала нам нужно уяснить себе вот что: мы сможем предотвратить опасность, только если ударим достаточно быстро. Похоже, это перст судьбы, Петри: я снова опоздал. Первое сообщение пришло ко мне из Китая, потом адреса стали приближаться: Каир, Москва, Париж и, наконец, Лондон. Противник таков, что приходится сомневаться буквально во всех, поэтому я предпочел действовать сам. И точно могу сказать: впервые мне удалось скрестить с ней шпаги за ужином в дешевом ресторанчике на Ковентри.

– Скрестить шпаги? С ней? С кем именно? – опередив меня, взялся уточнять доктор.

Однако Смит, игнорируя его вопрос, продолжал вышагивать взад-вперед, размышляя вслух.

– Потом, очень кстати, пришло сообщение о внезапной смерти немецкого египтолога профессора Зейтланда. Она заинтересовалась этим. Меня это устраивало. Я послал Флетчера на встречу с ней, однако она исчезла. Мы окончательно потеряли ее след; больше недели о ней ничего не было известно, несмотря на все наши усилия. В конце концов неоценимый подарок преподнесла нам французская полиция, опознав ее в Марселе. Она плыла в Египет. Прекрасно! Я немедленно связался с Флетчером. Вы бы лучше поняли, почему я прилагаю такие старания, если бы узнали, от кого исходит приказ! Вслед за тем я получил информацию из Китая, открывшую наконец мне глаза. Две недели назад я приехал в Порт-Саид, причем с абсолютно пустыми руками. Ни единого доказательства и один-единственный факт; все остальное – не более как теории…

Он обнаружил, что трубка погасла, и подошел к столу, чтобы ее раскурить.

– Насколько я понимаю, мистер Смит, – заметил я, – речь идет о мадам Ингомар?

Он коротко взглянул на меня через плечо.

– Мадам Ингомар? Да, это одно из ее имен. А в досье, которое давно заведено на нее в Скотланд-Ярде, она значится под именем Фа Ло Ше. Ты ее сразу узнаешь, Петри, как только увидишь.

– Что?

– Тебе уже пришлось разок с ней встретиться. Тогда ей было около семнадцати; сейчас – под тридцать. Она – самая опасная из всех женщин, какие только живут на Земле.

– Но кто же она? – вскричал доктор.

Найланд Смит повернулся, держа в руке зажженную спичку.

– Дочь доктора Фу Манчи, – просто ответил он.