Текст книги "Похитители дыма"

Таш
Дорнан, Питория

По словам сапожника, замшевые сапожки, которые Таш видела в прошлом месяце, «были проданы очаровательной юной леди несколько недель назад». Однако разочарование девушки продлилось очень недолго, поскольку в следующую же секунду мастер добавил: «Зато у меня есть вот эти. Только вчера закончил». И он достал с верхней полки пару изящных сапожек, бледно-серых, почти серебряных, замшевых, очень похожих на те, что хотела Таш, только у этих были более изящные шнурки, заканчивающиеся меховыми кисточками, и вместо верхней каймы с вышитым краем эти были отделаны мехом.

Таш ахнула. Это были самые прекрасные сапожки из всех, что она видела. Ремесленник держал обувку на ладони, поглаживая, будто двух новорождённых крольчат. Таш протянула руку, чтобы потрогать их, но сапожник отвернулся, прижал обувь к груди и предостерёг:

– Только не этим.

Таш посмотрела на руки. Она мыла их этим утром, но сейчас, при ближайшем рассмотрении, возможно, они не были идеально чистыми. Она хотела бы померить ботинки, но не была уверена, в каком состоянии пребывают её чулки, да и ноги тоже.

– Сколько? – спросила она вместо этого.

– Четыре кронера.

– Что? Но те, старые, стоили всего три.

А три уже были довольно абсурдной ценой за пару сапог, если учесть, что большая часть обуви не стоила больше двух.

– На эти ушло больше времени и больше меха. Они также покрыты мехом. Их цена – четыре кронера. Они всё равно скоро уйдут, учитывая, сколько здесь народу собралось на ярмарку. Но я пойму, если тебе такая покупка не по карману.

– По карману. Просто у меня деньги не с собой. Вы можете отложить их для меня? Я вернусь за ними позже.

– Отложить их? Другими словами, не продавать до тех пор, пока ты не вернёшься померить их позже, заляпаешь своими грязными руками и затем скажешь, что они тебе не нравятся? Или, что ещё вероятнее, вообще не вернёшься?

– Но я вернусь! Они мне понравились.

– Тогда увидимся позже, когда у тебя будут при себе деньги.

Таш с Грэвеллом прибыли в Дорнан только прошлой ночью, но охотник уже успел сообщить своим связным, что раздобыл очень хороший дым. На заключение сделки не уйдёт много времени.

Таш сложила руки на груди.

– Мне заплатят сегодня или завтра, и когда я вернусь, я буду рассчитывать на хорошую цену.

– Ты можешь рассчитывать на то, что я тебе уши надеру. Ты заплатишь нужную цену, справедливую цену, то есть, хорошую цену. Ты хоть представляешь, сколько труда я в них вложил? Едва ли. Вам, молодежи, всё достаётся так просто. Слишком просто. Вы даже представления не имеете о мастерстве или тяжком труде. – Ремесленник поставил сапожки обратно на витрину, слишком высоко, чтобы Таш могла дотянуться, повернулся обратно к ней и тоже сложил на груди руки.

– Что-нибудь ещё?

Таш хотела уже посоветовать сапожнику, куда ему стоит засунуть свою обувку, но, когда она злилась, она никогда не могла подобрать слова, и сейчас, в самый неподходящий момент, ей на глаза навернулись слёзы от разочарования. Она вышла наружу, хлопнув дверью, и пошла искать Грэвелла, чтобы потребовать свою плату.

Дороги в Дорнане были сухими и пыльными, повсюду царил шум, блуждали люди и витали запахи. Обычно Таш наслаждалась подобными вещами, ей нравилось наблюдать за людьми, которые собирались вместе, чтобы покупать, играть, смеяться, пить, есть и веселиться. Наблюдать за этим было весело, и девушке всегда было приятно чувствовать себя неприметной. Когда же она шла куда-то с Грэвеллом, люди вечно пялились на них. Грэвелл был таким большим и волосатым, что смахивал на великана, а люди вечно спрашивали Таш, могут ли они потрогать её дреды. Здесь же, на ярмарке, где собирались люди со всех уголков Питории и даже из-за пределов страны, она не выделялась.

Однако ж прошлой ночью Грэвелл извлёк немало пользы из своего размера и дыма. Охотник снял комнату в лучшей корчме. Небольшое количество дыма, сцеженного в бутылку корчмаря, волшебным образом обеспечило им появление свободной комнаты к моменту, когда они с Грэвеллом заканчивали ужин.

Было ещё слишком рано. Грэвелл ещё не успел продать дым. Но даже так у него должны были водиться кое-какие деньги, и он мог дать ей часть того, что он задолжал. Деньги были ключом ко всему. Когда у неё будут деньги, сапожнику не будет никакого дела до того, что она молодая и грязная. Если бы у неё были деньги, он вёл бы себя с ней вежливо и учтиво. Таш следовало бы попросить у Грэвелла денег взаймы на ботинки, а он бы потом вычел их из её доли после продажи дыма. Что ж, она попросит сейчас.

Девушка взлетела по ступенькам лестницы и отперла дверь их комнаты. Огромный рюкзак и меха Грэвелла были тут, равно как и его гарпуны и маленький узел, в который были свёрнуты меха и одежда Таш. А вот охотника тут не было. Таш нахмурилась. Грэвелл бы не оставил деньги или дым без присмотра. Он бы всё время держал их при себе.

– Вы не видели Грэвелла? – поинтересовалась Таш у горничной. – Высокий парень. Большой. Чёрные волосы. Борода… Большой. – Таш развела руки в стороны, чтобы показать размеры Грэвелла, но женщина покачала головой.

– Забудьте, – произнесла девушка, направляясь искать дальше. – Он не мог далеко уйти. И, в конце концов, его не так уж и сложно найти. – Таш улыбнулась собственной шутке и начала искать.

Ярмарка расположилась на окраине города, фургоны и палатки выстроились стройными рядами. Шатры по большей части были яркими и цветными, хотя цвета зачастую выцветали на солнце, фургоны были раскрашены и украшены флагами и знамёнами. Таш не очень хорошо читала, но она знала, что рекламировали те или иные товары для продажи: еду, напитки, украшения, керамику, изделия из железа, серебряные изделия и многое другое. По опыту Таш, Грэвелл, скорее всего, отправился перекусить, очень вероятно, что и выпить, и, возможно, заключить сделку.

Таш обходила ярмарку. Это была одна из самых крупных ярмарок, на которых девушка когда-либо бывала. Дорнан вырос в десять раз по сравнению со своими обычными размерами. Приближался обед, и восхитительные запахи в конечном счёте заставили Таш сдаться и съесть пирожок с хрустящей корочкой и начинкой из пряного мяса и картофеля. Она спросила у торговца, не видел ли тот Грэвелла. Лоточник не видел, зато другой покупатель сказал:

– Верзила? Он недавно был в баре Милтона в центре города.

Таш вернулась в город и нашла нужный бар. Внутри было сумрачно, под потолком витали клубы дыма, но они витали недостаточно низко, чтобы как-то помешать Таш, которая по сравнению с большинством местных посетителей была крошечной. Девушка обыскала все углы, но так и не заметила Грэвелла внутри, после чего обратилась к хозяйке заведения. Женщина сказала, что охотник уже ушёл.

– Сказал, что собирается в баню.

Таш вернулась практически к тому же месту, откуда начала свои поиски – баня была по соседству с лавкой сапожника. Девушка прошла мимо окна и заметила, что серые сапожки – её сапожки – всё ещё покоятся на своей верхней полке.

За лавкой, вниз по переулку находилась баня, за которой уже простирались поля.

Таш уже бывала здесь, поэтому знала, где что находится. Это было маленькое здание, которое начинало как амбар, но сейчас внутри располагались три деревянные ванны. Каждая ванна напоминала огромный бочонок с вином с приделанными к нему ступеньками. Вода нагревалась над огнём во дворе и потом подавалась в ванны в больших кувшинах, которые таскали два тощих парня, нанятых исключительно из-за роста и длины рук.

В передней части сарая была отдельная комната, где стояли четыре парикмахерских стула. Когда Таш была здесь в последний раз, она пришла с Грэвеллом, и волосатый охотник был здесь единственным посетителем, но сейчас внутри было людно. Все стулья были заняты, и ещё больше мужчин дожидались своей очереди на стульях, стоящих в рядочек поблизости. Здесь стригли и раскрашивали волосы, ровняли бороды и в то же время начищали ботинки. Таш спросила одного из цирюльников, не видел ли тот Грэвелла. Мужчина поглядел на её дреды и произнёс:

– А тебе бы не помешала хорошая стрижка, сестричка. – Он щёлкнул в её направлении ножницами и рассмеялся.

В разговор включился ещё один цирюльник.

– Мы можем избавить тебя от всего этого. За плату, разумеется.

Теперь к Таш было приковано всеобщее внимание. Но девушка не сдавалась:

– Вы не видели Грэвелла? Большой парень. Достаточно большой, чтобы вышибить дух из вас обоих за один присест.

Но оба цирюльника лишь рассмеялись, и Таш как раз пыталась придумать очередную колкость, но внезапно увидела мужчину, который заправлял всей баней, поспешила к нему и спросила, нет ли здесь Грэвелла.

– Он друг. Мой хозяин. Это важно.

– Мы здесь ценим личное пространство.

Таш закатила глаза и произнесла:

– Яйца вы здесь цените, если точнее.

Она была удовлетворена тем, как звучал её голос, пусть даже сказала она полную околесицу.

Таш обошла амбар в надежде найти вход. Там была небольшая дверь, через которую мальчишки таскали в баню горячую воду, и девушка подождала, пока один из них не появился возле дверцы с кувшином, после чего проскользнула внутрь следом за ним. Слева висели три занавески, и девушка знала, что за каждой из них находилась своя бадья. Но в которой из них отмокает Грэвелл? Есть лишь один способ узнать…

Таш проскользнула за первую занавеску.

Возле бадьи стояла пара сапог. Тонкая тёмно-коричневая кожа с зелёными стёжками. Определенно не Грэвелла. Послышался плеск, с которым обитатель бадьи нырнул под воду, и Таш воспользовалась было шансом скользнуть за бадью, но путь ей преградила лестница, с которой свисали многочисленные полотенца. Девушке пришлось протискиваться мимо, спиной к стене, и пока она была занята этим процессом, не сводя глаз с бортика бочки, из воды вынырнул юноша. Повернувшись спиной к Таш, он смахнул воду с каштановых, доходящих ему до плеч волос, и встал, открывая ей на обозрение свои плечи, туловище, бёдра и ягодицы. Затем он повернулся и потянулся за полотенцем.

И замер с протянутой рукой, уставившись на Таш.

Таш уставилась на него в ответ. Юноша был голым.

Взгляд девушки поднялся выше, и она поняла, что парень не был полностью голым. С шеи его свисала золотая цепь со странным кулоном. Поначалу девушка подумала, что кожа юноши пошла пятнами и покраснела из-за горячей воды, но затем до Таш дошло, что тело парня покрыто синяками.

– Насмотрелась?

Таш отвернулась, прикрыв глаза рукой.

– Прости. Ошиблась занавеской.

И с этими словами Таш протиснулась между лестницей и стеной в соседнее отделение, постоянно чувствуя на себе взгляд юноши. Девушка заглянула за следующую занавеску. Бадья в виде половины бочонка была огромной, но Грэвелл всё равно заставлял её казаться маленькой.

Таш скользнула за занавеску и победно улыбнулась.

– Если ты пришла поговорить об этих чёртовых сапогах, можешь уходить прямо сейчас, – заявил охотник.

Эдион
Дорнан, Питория

Вода в бадье остыла, а вот боль от синяков не сильно и ослабла. Эдион заплатил здешним парням по шесть копеков каждому, чтобы они постирали его провонявшие мочой шмотки, и пообещал удвоить сумму, если к тому моменту, как он высохнет, его одежда также будет готова к использованию.

Юноша аккуратно намылил тело, касаясь каждого ушиба и синяка и прокручивая в голове события сегодняшнего утра: вот мадам Эрут отказывается принять его, ловушка Стоуна (глупо, глупо!), побои, а затем, наиболее неожиданное и приятное событие – встреча с юношей по имени Марш, с этими чудесными глазами. Марш просто невообразимо улучшил его день и определенно подходил под описания красавца-иностранца из предсказания. Этим вечером он выпьет и поужинает с ним, а может, и не ограничится этим.

Эдион откинулся на спину, задумавшись о лице Марша, его губах и бутылке с водой. Отличные губы: не слишком пухлые, не слишком толстые, как раз нужного размера. Да, вечером он повидается с Маршем, но нужно встретиться и с матерью. Деньги для Стоуна были большой проблемой. Пятьдесят кронеров – это куча денег. У матери была такая сумма, но она не расстанется с ней просто так. Эдиону придётся объяснять, зачем ему понадобились деньги. И юноша подозревал, что, если он солжет матери, Стоун каким-нибудь образом узнает об этом и навеки получит над ним власть. Единственный способ избежать подобного развития событий – рассказать матери, что произошло. Рассказать ей правду. Полностью признаться во всём. Это был единственный выход.

«Ты должен быть честным…»

И всё же, с раздражением признал Эдион, иногда его мать не очень хорошо реагировала на правду. Он знал, что она любила его, но она не понимала, на что похожа настоящая жизнь, по крайней мере, для Эдиона. Когда он рассказал матери о том, что, по университетским правилам отец должен отправить ребёнка на обучение, она ответила:

– Ты слишком негативно настроен, Эдион. Правила существуют, чтобы их нарушать.

Сперва он верил ей, он усердно занимался с наставниками, сперва учил языки, затем законы. Людям, которых он знал по ярмарке, не было никакого дела до того, был ли у него отец или нет, им было неважно, что он носил фамилию своей матери. И вот он отправился в университет в Гарии, предстал перед профессором, рассказал о своем интересе к праву, и профессор выглядел довольным… пока не встал вопрос о семье, после чего профессор очень вежливо, даже с печалью в голосе, но крайне решительно заявил, что это невозможно. Профессор в Торнии выразился ещё яснее: он взглянул на Эдиона словно на подзаборного пса и заявил:

– Мы обучаем только джентльменов.

После этого Эрин предложила сыну поработать клерком в суде, что, на взгляд Эдиона, было ещё смешнее. Если уж в университете с ним обращались как с дерьмом, то в суде он и подавно не дождется лучшего отношения к своей персоне.

Эрин была успешной предпринимательницей, что было весьма необычно, а вот одинокие матери встречались не так уж и редко. Но вот её презрение к условностям было проблемой. Она встречалась с мужчинами и даже не пыталась скрыть этого или сделать вид, будто заинтересована в замужестве. Она как-то сказала, что если повстречает мужчину, который будет одновременно привлекательным, заботливым и умным, она может и выйдет за него замуж, но она сомневается, что подобное сочетание существует. И это заставило Эдиона задуматься, что она на самом деле думает о нём. В глубине души юноша подозревал, что его мать на самом деле не слишком жалует мужчин, и чем старше он становился и чем больше он превращался из ребёнка в мужчину, тем меньше Эрин любила и его.

Поэтому теперь, когда Эдион был вынужден признаться матери в своих преступлениях, он сомневался, что она проникнется к нему пониманием. Больше всего на свете она ненавидела воров. Эрин была безжалостна к тем, кто пытался её обокрасть, она тащила попавшихся воришек в местные суды и требовала жесточайшего наказания. Она наказывала даже слуг, осмелившихся взять со склада хотя бы крошку без её разрешения.

Однако какой у него был выбор? Ему придётся признаться: рассказать правду и поклясться, что подобное больше не повторится.

А уж в последнем он был уверен. Он больше не будет красть. Это было его перепутье. Это был его выбор.

Больше никогда.

Эдион вынырнул из воды, словно бы отрекаясь от былых привычек. Затем он повернулся и потянулся за полотенцем. Тогда-то он и заметил девчонку.

Она была маленькой и тощей, подобно куче беспризорников, что таскались за ярмарками по пятам. Но эта девчонка была другой. Начнём с волос. У неё были длинные светлые волосы, заплетённые в дреды и собранные сзади в неаккуратный пучок. Её кожа была коричневой, цвета тёмного южного мёда, но глаза были голубыми – цвета морской синевы. И, конечно же, Эдион знал, кто она такая. Он видел девчонку на ярмарках в Голдминстере и Чемстере. Она отиралась с большим мужиком по имени Грэвелл, который, по слухам, был охотником на демонов.

– Насмотрелась? – поинтересовался он, и девушка отвела взгляд, пробормотала извинения и скрылась за занавеской.

Криво ухмыльнувшись, Эдион завернулся в жёсткое полотенце и осторожно вылез из бочки. Он почувствовал себя чуточку лучше, но и только. Он не решался даже вытереться досуха, поэтому просто стоял и пытался расслабиться. Пошевелив плечами, он понял, что просто не может игнорировать беседу, завязавшуюся по ту сторону занавески. Глубокий голос, скорее всего, принадлежал охотнику на демонов, Грэвеллу.

Грэвелл: Я же сказал тебе, я веду переговоры.

Девчонка: Что-то не похоже.

Грэвелл: Подобные вещи нельзя торопить. Я разведываю обстановку. Я надеялся, что Саутгейт будет здесь, но он в Торнии. Тут есть Флэксман, но я скорее умру с голоду, чем буду иметь дело с ним.

Девчонка: Сколько времени это займет?

Грэвелл: Столько, сколько понадобится. Могу я принять ванну в тишине и покое?

Девчонка: Долго ещё?

Грэвелл: Ещё пару кувшинов горячей воды, ещё немного мыла, затем я собираюсь поужинать, затем…

Девчонка: Нет, меня не интересует, сколько ещё ты собираешься принимать ванну! Сколько ещё времени уйдёт, пока ты заключишь сделку?

Грэвелл: Ты превращаешься в зануду.

Тишина.

Девчонка (тихо): Хорошо, хорошо, я больше не буду. Чтобы перестать занудничать, мне потребуется всего лишь небольшой заём.

Грэвелл: Зачем? Не на эти сапоги же?

Девчонка (вкрадчиво): Грэвелл, честно, у него появилась пара получше, с мехом и кисточками. Когда ты их увидишь, то поймёшь, что это самые красивые сапожки в мире.

Плеск.

Девчонка: Ну что? Одолжишь мне четыре кронера?

Грэвелл: ЧЕТЫРЕ КРОНЕРА?

Ещё больше плеска.

Девчонка: Это не так уж много.

Грэвелл: ЧЕТЫРЕ КРОНЕРА? ЗА САПОГИ?

Девчонка: Это мои деньги. На что я их трачу – это моё дело. Ты свои деньги тратишь на азартные игры и женщин!

Грэвелл: Именно, а не на сапоги!

Девчонка: Мне просто нужен заём. На самом деле, не столько заём, сколько аванс.

Грэвелл: Я не даю взаймы. И я не плачу авансом.

Девчонка: Но… если он продаст эти сапоги, тогда они пропадут.

Грэвелл: А ты сэкономишь четыре кронера.

Девчонка: И буду ненавидеть тебя вечно.

Грэвелл: Здесь на ярмарке есть несколько сапожников. Ты можешь купить себе другие сапоги. Хорошие сапоги. По разумной цене.

Девчонка: Но я хочу серые замшевые сапожки.

Грэвелл: И по какому случаю ты будешь надевать эти сапожки с мехом и кисточками?

Девчонка: Когда пожелаю, если они будут мои.

Грэвелл: Тогда тебе придётся купить их на свои деньги, когда ты их получишь.

Девчонка: Но я сделала свою работу. Я рисковала жизнью. Теперь тебе нужно всего лишь продать товар. Если бы ты выполнял свою работу в срок, как и я свою, мне бы даже не пришлось просить тебя о займе или авансе. Ты должен мне денег.

Грэвелл: Я же сказал, нет.

Девчонка: Ты… ты… Я тебя ненавижу!

Далее последовали грохот и плеск, Грэвелл закричал, девчонка вскрикнула, а затем Грэвелл выругался и заорал:

– Верни мои сапоги!

– Получишь их, когда я получу свои сапожки.

Далее последовало ещё больше плеска, ругательств и угроз самого жуткого вида, затем раздался звук отодвигаемой занавески, и Грэвелл снова закричал. Эдион выглянул из-за своей занавески и увидел обнажённого, огромного, волосатого, мокрого и разъярённого Грэвелла, стоящего посреди амбара. Работающие в бане мальчишки наблюдали за ним и усмехались.

– Десять копеков, если поймаете её! – закричал им Грэвелл.

– Он вам не заплатит, – ответила девчонка, – он заставит вас ждать столько же, сколько заставляет меня.

Это взбесило Грэвелла ещё больше:

– Ты! Очерняешь моё имя!

Он зарычал и погнался за девчонкой. Мальчишки явно были настроены заработать как можно больше денег, так что один из них захлопнул небольшую дверцу в дальней стене амбара и встал возле неё, скрестив на груди руки. Другой начал приближаться к девчонке. Однако она была невероятно быстрой. Она увернулась от приближающегося к ней паренька и подошла поближе к Грэвеллу, потрясая его сапогами.

Эдион на мгновение задумался, как она с Грэвеллом ловила демонов. Об опасности. О приключении. Юноша хотел помочь девчонке. Она должна получить свои сапожки. Определённо же Грэвелл оставил свой кошелёк рядом с бадьёй… так что, пока за его спиной продолжали звучать крики и проклятия, Эдион проскользнул за занавеску на сторону Грэвелла.

Одежда охотника горой валялась на полу. Эдион быстро порылся в этой куче, почувствовал что-то тёплое и отдёрнул руку. Там что, пряталось какое-то животное? Куча одежды не шевелилась, но слегка светилась фиолетовым цветом. Эдион разгрёб одежду и обнаружил под ней большую бутылку, обёрнутую тесьмой. Бутыль была из чистого толстого стекла, а внутри клубилось облако фиолетового дыма.

Эдион уже видел демонический дым раньше, но только в крошечных количествах, в которых его продавали в дымных притонах. Когда юноша впервые посетил такой притон, на ярмарке в Чимстере, он вдохнул весь дым за один раз, подражая мужчине, который казался весьма опытным в этом деле. Эдион отрубился и очнулся на следующее утро, лежа в переулке, без своего кошелька. Так он узнал, что подражание дымным наркоманам – не самая хорошая идея. Во второй раз он вдыхал дым маленькими порциями, втягивая его в нос и затем вниз, до самых лёгких, держа его внутри, сколько можно, а затем выдыхая. Ощущения были невообразимыми, самое идеальное расслабление в его жизни. Тот дым был бледным и вялым, едва крутился в своём крошечном сосуде. Дым в этой бутылке был насыщенным и быстро двигался. И его было так много, хватит на сотню вдохов, если не больше.

Эдион потянулся и дотронулся до бутылки, и дым, словно живой, сгустился вокруг его пальцев. Эдион должен был забрать эту бутылку, и вот она уже была у него в руках, тяжёлая, словно внутри был не дым, а песок. Юноша уставился в бурлящее фиолетовое облако. Это было практически гипнотическое зрелище, но он быстро вернулся в реальность, услышав окрик Грэвелла:

– Следи, чтобы не лягнула! Следи, чтобы не лягнула! Нет! Не позволяй ей проскочить мимо!

Эдион проскользнул на свою сторону и обмотал вокруг бутылки полотенце, но фиолетовое свечение всё равно просачивалось сквозь него. Погоня двигалась в его сторону. Когда занавеска съехала в сторону, Эдион уронил завернутую в полотенце бутылку в бадью, и девчонка, держа в руке сапоги Грэвелла, прошмыгнула мимо, нырнула за лестницу с полотенцами и опрокинула её на бегущего по пятам мальчишку.

– Да, тебе стоит бежать, – закричал Грэвелл, и девчонка со смехом ответила ему:

– Ну, я, по крайней мере, могу бегать, старик.

Эдион поставил лестницу с полотенцами на место и поправил занавеску. Фиолетового свечения в бассейне было не видать. Всё выглядело нормально.

Крики Грэвелла приближались, он возвращался, ворча на девчонку и ругаясь на медлительность мальчишек.

Эдион шагнул к бадье, но остановился от яростного рёва Грэвелла, столь громкого, что, казалось, даже занавеска дрогнула.

– Маленькая воровка! Я убью её! Я оторву ей ноги!

Судя по звукам, Грэвелл начал быстро одеваться, ругаясь и бормоча себе под нос.

– Украла мой дым, значит, да, девчуля? Что ж, я доберусь до тебя, и тогда я покажу тебе, что бывает с похитителями дыма. Ты будешь умолять, чтобы тебя заковали в колодки…

Эдион всё ещё стоял возле своей бадьи, когда Грэвелл решительно утопал прочь. Всё снова затихло. Он поёжился. Он услышал, как пришли мальчишки и проверили отделение Грэвелла, слышал, как владелец бани приказал им всё прибрать.

Эдион снова забрался в воду.

Вода была горячее, чем ему запомнилось, и он погрузился в неё с улыбкой. Он пошарил рукой в поисках бутылки, опустившейся на самое дно. Эдион взял её в руки, откинулся на спину, и его болячки медленно стали угасать.