Текст книги "Похитители дыма"

Кэтрин не была знакома с леди Анной, она никогда не разговаривала с ней. Вообще всего раз видела сестру Эмброуза при дворе. Кэтрин так много времени провела внутри своих покоев, что других женщин она встречала почти так же редко, как и мужчин. Не привиделись ли ей эти знаки?

Леди Анну вывели вперёд и заставили опуститься на колени на низком деревянном настиле. Предательница опустила глаза, но затем её глаза снова встретились с глазами Кэтрин, и в выразительности этого взгляда не было никаких сомнений. Что она пыталась сказать за считаные мгновения до своей смерти?

Брэдвелл, палач, теперь надел свой капюшон, но его рот всё ещё оставался видимым, и он произнёс:

– Смотри вперёд, иначе я не обещаю, что справлюсь за один удар.

Леди Анна повернулась лицом к толпе.

Брэдвелл занёс меч над головой. Солнечный свет отразился от клинка и попал Кэтрин прямо в глаза. Толпа затихла. Палач сделал шаг вперёд, а затем в сторону, по всей видимости, примеряя угол удара. Затем он шагнул леди Анне за спину, один раз описал мечом круг у себя над головой, ступил на полшага ближе, снова взмахнул мечом над головой, а потом одним плавным движением ударил снизу вверх с такой скоростью, что никто и не заметил момента удара.

Голова леди Анны со стуком упала на помост и откатилась к краю эшафота. Из шеи медленно оседающего тела фонтаном била кровь. Радостный возглас толпы словно кулаком ударил Кэтрин, и девушка пошатнулась на своём стуле.

Брэдвелл шагнул вперёд, забрал голову и за волосы поднял её. Послышался клич: «Насади её». Помощник палача шагнул вперёд, держа в руках пику, и толпа ещё больше оживилась.

Каким-то образом, сквозь эшафот и вопящую толпу Кэтрин смогла встретиться взглядом с Эмброузом. Она не сводила с него глаз, ей хотелось утешить его и выразить свои соболезнования. Она хотела, чтобы он знал, что она не похожа на своего отца или брата, что она здесь не по своей воле, что, несмотря на невероятную дистанцию между ними, она переживает за него.

– Ты не смотришь на леди Анну, сестрица, – прошипел ей на ухо Борис.

Кэтрин повернула голову. Голова леди Анны была насажена на пику. У подножия эшафота стоял Нойес, на его губах играла полуулыбка, пока он переводил свой взгляд с принцессы на Эмброуза. И Кэтрин осознала, какой же дурой она была. Это было не наказание, не предупреждение и даже не урок.

Это была ловушка.

Эмброуз
Бриган, Бригант

– Неужели ты не можешь хотя бы раз в жизни поступить так, как я велю?

Прямо как в старые времена. Когда Эмброуз ещё жил в родительском доме, отец регулярно вызывал его в свой кабинет, чтобы отчитать за то или иное непослушание. И вот, спустя два года после того, как юноша покинул родные пенаты, он снова стоял перед столом своего отца. Но теперь всё обстояло иначе. На время визита в столицу отец снял не привычную элегантную усадьбу, а ветхую виллу. Отец так же выглядел потрёпанным. Его лицо слегка осунулось, возле глаз стало больше морщинок, и, несмотря на весь свой гонор и шум, он казался меньше. И, разумеется, было ещё одно существенное отличие – Анна была мертва, её голова насажена на пику на городском мосту.

– Имейте хотя бы порядочность ответить мне, сир!

– О каком конкретном повелении вы столь беспокоитесь, отец?

– Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю. Я сказал тебе, что именно ты должен произнести в отречении, и я велел тебе казаться искренним.

– Ну, как оказалось, в данном случае я не смог сделать так, как ты велел.

– Да что это с тобой, Эмброуз? – отец оттолкнулся от стола и покачал головой.

– Что это со мной такое, что я не смог отречься от моей сестры? Понятия не имею, сир. Возможно, всё дело в том, что я верю, что она была хорошим человеком. Хорошей сестрой и хорошей дочерью. Меня куда больше волнует вопрос, как ты смог отречься от неё, причём отречься настолько убедительно.

Лицо маркиза окаменело.

– Ты столь же дерзок, как и наивен, Эмброуз. Ты – мой сын, и я жду от тебя бо́льшего.

– А Анна была твоей дочерью. Я ожидал большего от тебя. Ты должен был защищать её ценой своей жизни.

– Ты – мальчишка. Не смей говорить мне, что мне следовало делать, – отец понизил голос. – Она убила одного из людей короля. Нам повезло, что на эшафот взошла только она. Король ищет любого повода увеличить свои доходы. Мы могли потерять всё.

– Что ж, я рад, что ты знаешь свои приоритеты, – фыркнул Эмброуз, – какое облегчение, должно быть, сохранить свои земли, даже потеряв собственную дочь.

– Ты заходишь слишком далеко, Эмброуз. Я предупреждаю тебя. Остановись немедленно.

Но Эмброуза уже было не остановить.

– И я бы не стал беспокоиться о том, что ты лишишься благосклонности короля. Ты так красиво отрёкся от Анны. Не сомневаюсь, что король, Нойес и весь двор впечатлены твоими словами, твоими манерами, твоей верностью. В конце-то концов, что для тебя значат собственные истина, доблесть или честь.

Отец вскочил на ноги:

– Убирайся! Убирайся отсюда, пока я не велел тебя высечь!

Эмброуз уже шёл к выходу. Хлопнув дверью, он решительно двинулся по коридору. Таркин кинулся к нему навстречу.

– Вас было слышно даже во дворе.

Эмброуз прошёл мимо. Выйдя на улицу, он понял, что ему некуда идти. Юноша остановился и, взревев от разочарования, принялся раз за разом бить кулаком в стену.

Подошёл Таркин, встал рядом. Он смотрел и морщился. И ждал, пока Эмброуз успокоится.

Наконец, Эмброуз остановился и стер кровь и покалеченную кожу с костяшек пальцев.

– Да что с ним не так? Всего несколько слов, и вот я уже бью стены и ломаю собственные кулаки!

– Он скучает и волнуется за тебя. Хотя, должен признать, он крайне странным образом проявляет свою заботу. Подозреваю, что и ты скучаешь по нему… и тоже проявляешь свои чувства крайне странным образом.

Эмброуз усмехнулся.

– Приятно видеть, что ты не утратил способность улыбаться.

Эмброуз прислонил голову к каменной кладке.

– Не так уж много поводов для улыбок последнее время.

– Как и у всех нас, – Таркин положил руку на плечо брату. – Твой отец любил Анну. По-прежнему любит. Её казнь очень сильно на нём сказалась.

– И, тем не менее, он всё равно отрёкся от неё.

– А что ещё ему оставалось, Эмброуз? Её признали виновной. Если бы отец не отрёкся от неё, король бы отнял все наши владения. Пострадали бы все жители Норвенда, которые зависят от твоего отца. Король бы выиграл куда больше. Твоему отцу пришлось быть убедительным.

Эмброуз не нашёлся с ответом. Он потёрся головой о грубую каменную кладку.

– Анна бы поняла его, Эмброуз. Она знала закон не хуже всех остальных. Она знала, что отец любит её. То, что случилось, неправильно, но не вини его.

– Но то, что они с ней сделали…

Эмброуз много раз представлял себе, как люди Нойеса пытают его сестру, воображал себе её боль и все оскорбления, которые ей пришлось пережить. И всё же в конце она стояла с гордо выпрямленной спиной. Он так ей гордился. Её ум и независимость вдохновляли его, хотя большинство лордов не сочли бы подобные качества достоинствами. Анна выделялась из числа бригантийских женщин, она была необычной даже по мужским меркам. Она много путешествовала, и в Питорию, и дальше. Она разговаривала на нескольких языках и помогла Эмброузу с Таркином выучить питорийский. Эмброуз с теплотой вспоминал их уроки, вспоминал, как она подбадривала его, повторяя: «Нет, это должно звучать более гортанно, словно бы из самой глотки», а потом говорила Таркину: «Ну не стой ты столбом – твои руки и тело также участвуют в разговоре».

А её собственные руки, которые двигались столь плавно и элегантно, в конце были переломаны. Её острый язык вырван, а улыбчивые губы навечно сшиты воедино. О чём Анна думала, пока они пытали её? Хотела ли умереть так быстро, как это только возможно? Скорее всего. Перед казнью её продержали в заточении три недели. Каждый день, должно быть, они пытали её. Перед казнью она была такой худой. А он мог только смотреть… и тоже отречься от неё.

Эмброуз почувствовал объятия Таркина и только тогда осознал, что снова расплакался. Он заговорил, тихо, не сводя взгляда с каменной стены.

– Я не верю в то, что она виновна. В смысле, я могу поверить, что она убила солдата, но она могла так поступить только из самозащиты. Но я не верю, что она и сир Освальд были любовниками. Они были друзьями с детства, он поощрял её стремление к учёбе. Она восхищалась им и ценила как друга. И в любом случае, с каких это пор короля волнует, кто с кем спит? Будь это так, половина двора уже очутилась бы в подземельях. Хотя я понятия не имею, что они делали так далеко на западе. Этого так толком и не объяснили. Здесь замешано что-то ещё, я уверен в этом.

Таркин ответил почти неслышно:

– Я тоже не верю в то, что нам рассказали правду, Эмброуз, но я не настолько глуп, чтобы признаться в этом кому-то, кроме тебя.

– Хочешь сказать, что я глупец?

– Ты благороден и правдив, Эмброуз. И я восхищаюсь тобой.

– Сочту это за «да», – улыбнулся Эмброуз сквозь слёзы.

Но Таркин был совершенно серьёзен.

– Никто из нас не знает, что в действительности произошло с Анной или сиром Освальдом, но что бы это ни было, это явно было направлено против короля. Я только что потерял сестру, я не хочу лишиться ещё и брата. Я знаю, что тебе было практически невозможно отречься от Анны, но было совершенно очевидно, что ты не веришь в собственные слова. Этих мелочей бывает достаточно, чтобы погубить человека, если они направлены против короля. Верность – это всё, чего он хочет и ожидает. Абсолютная преданность.

– А как насчёт верности моей сестре? Она ничего не значит?

– Ты же знаешь, Алоизий верит, что он превыше всего.

– Так ты думаешь, что я обречён?

Таркин покачал головой.

– Нет, но я думаю, что тебе сейчас опасно оставаться в Бригане.

– Сейчас везде опасно.

– Неправда. Но здесь нам не рады. При дворе почти никто не рискует встретиться с отцом взглядом, ещё меньше людей готовы с ним заговорить. С момента нашего приезда никто ещё не пригласил отца на ужин, и ни один человек не принял наши приглашения навестить нас здесь – у всех внезапно обнаруживаются другие неотложные дела.

– Отец может считать себя счастливчиком. Все они двуличные крысы. Я бы не стал доверять никому из них.

– Быть изгоем – не самая приятная вещь, Эмброуз. Без союзников при дворе мы слабы. Дома, среди наших людей, мы будем в бо́льшей безопасности. – Таркин глубоко вздохнул. – Завтра мы с отцом возвращаемся в Норвенд. Почему бы тебе не отправиться с нами? Дома ты окажешься вдали от Королевской гвардии, двора и короля.

– Я обязан находиться здесь. Я поклялся защищать принцессу и не стану убегать.

Таркин вздохнул.

– Ты обязан. Вот ещё одна опасная вещь, братец. Я видел тот взгляд, которым вы обменялись с принцессой во время казни. Ты слишком очевидно выражаешь свои чувства, Эмброуз, они написаны у тебя на лице большими буквами. Нойес и принц Борис тоже заметят их. Нойес замечает всё.

– Так что же, теперь я даже не могу ни на кого взглянуть, чтобы меня не обвинили в преступлении?

Всё, что он сделал, – лишь посмотрел на принцессу Кэтрин. Он должен был посмотреть на неё. Король и Борис торжествовали, но не Кэтрин. Она была печальной, но спокойной. Этот взгляд помог ему справиться с собственной грустью и болью.

Эмброуз видел Кэтрин почти каждый день, когда стоял на страже возле её покоев, когда сопровождал во время конной прогулки, порой они даже перебрасывались парой фраз. Эмброузу нравилось, как она улыбается и смеётся. Ему нравилось, как она отвечает на подначки Бориса, с умом, остроумием и задором. Ему нравилось, как Кэтрин ведёт себя с разными людьми, как она выводит из себя Бориса, но только с Эмброузом она была милой, ласковой и заботливой. По крайней мере, насколько ему было известно, она поступала так только с ним. И неужели это неправильно, что его так раздражает мысль, что принцесса Кэтрин может быть милой и ласковой с другими мужчинами? Ему нравилось, как она вставляет свою изящную ногу в стремя, как уверенно и прямо держится в седле. А ещё он с теплотой вспоминал тот жаркий день в конце прошлого лета, когда она загнала свою лошадь в море, а затем, с выражением совершенной свободы и неистовой одичалости, со смехом соскочила с лошади и принялась плавать вокруг неё. Он пришёл в отчаяние, когда Борис прослышал об этом и на две недели запретил сестре прогулки верхом. Она ни разу больше не плавала. Эмброуз боялся, что каким-то образом они смогут уничтожить Кэтрин точно так же, как уничтожили Анну. И всё же, пока им никак не удавалось сломить её. Кэтрин была столь же сильна, как её отец и брат.

Таркин ткнул его локтем в бок.

– Как я и говорил, у тебя все чувства на лице написаны, и я могу назвать эти чувства «любовью».

– Восхищение, уважение и, признаю, в какой-то степени тёплые чувства – вот что ты можешь увидеть у меня на лице, – Эмброуз ткнул Таркина в ответ, но не смог удержаться от улыбки.

– Что ж, постарайся, чтобы все видели именно это. И постарайся, чтобы тёплых чувств было как можно меньше.

– Не переживай брат, скоро эти тёплые чувства сменятся полнейшей скукой. Через неделю принцесса Кэтрин покинет Бригант, чтобы выйти замуж за принца, а я останусь здесь, простой солдат и стражник.

– И всё же тебе нужно быть осторожнее, Эмброуз. Нойес пристально за тобой наблюдает.

– Прекрати беспокоиться! Даже Нойес не сможет казнить меня за взгляд.

Марш
Калия, Калидор

Марш молча стоял возле стола с напитками. Предполагалось, что он будет смотреть прямо в противоположную стену, но незначительного поворота головы вправо было достаточно, чтобы увидеть всё, что ему было нужно.

Лорд Риган вместе с принцем Телонием сидели в алькове в дальнем конце комнаты. Принц наклонился к Ригану, почти заискивающе глядя на него, почти прося вместо того, чтобы командовать. Риган потер лицо рукой и коротко кивнул. Принц откинулся назад и громко произнёс:

– Отлично. Мои благодарности, – после чего потребовал: – Напитки!

При этих словах принца Марш повернул голову обратно и снова уставился в стену.

Затем он взял графин с вином и серебряный поднос с виноградом и направился к двум мужчинам. Он прямо-таки чувствовал разницу в их настроении. Принц всё ещё выглядел уставшим. За те несколько недель, что прошли с момента смерти его жены и юных сыновей, он постарел лет на десять. Однако теперь в его глазах не было воцарившейся там пустоты, он почти улыбался. Принц Телоний почти не принимал посетителей, даже лорда Ригана с момента их напряжённого разговора после похорон он держал на расстоянии. Но в последние несколько дней всё изменилось. Принц стал вставать раньше, он одевался, принимал ванну, внятно говорил, а прошлой ночью потребовал послать за Риганом.

Марш налил вина. С момента смерти жены принц начал пить в течение дня. Немного, но каждый день, и эта привычка и не думала исчезать.

– Мне воды, – распорядился Риган.

Марш поставил поднос с виноградом на стол и проворно вернулся к своему месту. Забрал кувшин с водой и предпочёл взять деревянную миску с орехами вместо блюда с сушеными яблоками, выглядевшими весьма неаппетитно. Затем Марш медленно двинулся обратно к двум мужчинам, на ходу изучая говоривших.

Хотя поведение принца улучшилось, настроение лорда Ригана явно осталось неизменным. Риган, самый доверенный, близкий и старейший друг принца, был типичным калидорским лордом – привлекательным тем, чем привлекательны богатые, могущественные, сильные и здоровые люди. Но сейчас его лицо было нахмурено. Мрачное выражение лица подходило ему ничуть не меньше улыбки. Ему всё было к лицу. Сегодня Риган был одет в золотистый бархатный дублет, который поблескивал в лучах солнца и подчеркивал ширину плеч лорда, в точности как это делали изящно плетенные кожаные ремни, которые по диагонали пересекали его грудь и опускались к бёдрам. Ремни, на которых висели его ножи. Риган был единственным человеком, которому позволялось носить оружие в присутствии принца. Он был единственным, кому дозволялось хмуриться, когда принц улыбался.

Марш осторожно поставил миску на стол, слегка подвинул поднос с виноградом в сторону и в последний раз поправил миску с орехами.

– Твой дикарь сегодня не намерен спешить, – прорычал Риган.

– Выпусти свой гнев на меня, а не на него, друг мой, – ласково ответил Телоний.

Марш медленно налил воды. Он с радостью бы плеснул её в лицо Ригану, но вместо этого сконцентрировался на медленном и стабильном потоке, позволяя словам Ригана просочиться мимо.

Марш привык к нерегулярным пренебрежительным ремаркам в свой адрес, хотя лорды редко опускались для того, чтобы лично комментировать слугу. Обычно Марш удостаивался весьма мягких оскорблений – «шуточек» о том, что принц «выдрессировал» его, или же титула «последний из абасков». Иногда к нему проявляли искренний интерес, хотя в основном всех привлекали его глаза. Люди смотрели ему прямо в глаза, после чего выражали свое мнение, обычно словами «Потрясающе» или «Отвратительно». В прошлом месяце один молодой лорд потребовал, чтобы Марш стоял на свету, дабы вельможа смог лучше рассмотреть его. Свое пожелание лорд объяснил так:

– Я слышал, что у абасков ледяные глаза, но в твоих помимо белого я вижу также голубой и серебряный. – А закончил он свою тираду словами «крайне неприятно».

Иногда люди говорили, будто бы думали, что всех абасков убили. Марш тоже так думал, пока не встретил Холивелла.

– Я не сержусь, – ответил лорд Риган, – но разве я не могу возразить?

Маршу, со скоростью улитки возвратившемуся на свое место возле стола, показалось, что гнев даже заставил лорда повысить голос.

– Ты – мой друг. Мне нужна твоя помощь. Я прошу тебя, как друга, – принц настолько повысил голос, что его слова также доносились до ушей Марша.

– А что потом? Что, по-твоему, случится потом? Тебя уважают, но это не то же самое, что привезти какое-то абаскское отродье прислуживать за столами.

Ответа принца Марш не расслышал, поскольку слишком яростно думал: «Да пошёл ты, да пошёл ты!»

Риган, разумеется, был прав. Принца Телония уважали, а Марш действительно был всего лишь слугой, фактически рабом. Принц представлял собой цивилизацию и благородство, Марш являл собой всё примитивное и бескультурное. У принца была репутация человека, склонного к мудрости, чести и справедливости. За абасками закрепилась репутация горных троллей.

Марш работал на принца восемь лет – половину своей жизни. О своей родине и своём народе он узнал от калидорцев. Ему больше не от кого было узнать это, поскольку все абаски были уничтожены во время войны между Калидором и Бригантом. Принц Телоний получил престол Калидора из рук своего отца и отказался уступить его своему брату, королю Алоизию Бригантскому, после смерти отца. Затем они боролись, как могут бороться только братья, их ненависть становилась только яростнее от того, что они оба были одной крови. А ещё они боролись, как это могут делать только правители – при помощи армий.

Это была неравная битва. Бригант был больше и сильнее, а Алоизий был куда более опытным лидером. Но у Телония было нечто такое, чем никогда бы не смог похвастаться Алоизий – любовь своего народа. Телоний хорошо обращался с жителями Калидора, следил за тем, чтобы налоги взимались честно, а законы исполнялись мудро и справедливо. Алоизий правил Бригантом ужасом и жестокостью. Калидорцы боялись Алоизия и любили Телония.

Абаск – прекрасный, маленький горный регион, ставший родиной Марша, лежал на границе между двумя королевствами и всегда считался частью Калидора. Когда Алоизий вторгся на земли своего брата, его армии огнём и мечом проложили путь сквозь Абаск, направляясь к Калии, столице Калидора. Армия Телония была практически повержена. Принц созвал все оставшиеся силы в город, для защиты столицы. Телонию удалось удерживать Калию дольше года, после чего он контратаковал и отбросил армии Алоизия обратно до границы с Бригантом, после чего, наконец, был заключен мир.

Бригант был в отчаянии, его сокровищница опустела, а армия поредела. Калидор был изнеможён, но его жители ликовали – им удалось отбить нападение более сильного врага, они одержали славную и достойную победу против всех шансов. Связи с саваантами на юге укрепились ещё больше, и в последующие годы торговля возросла. Калидорские фермы и виноградники процветали, и города были отстроены заново. Мало кого из калидорцев волновало, что сталось с горными абасками. Да и не осталось почти никого из абасков, о ком следовало бы волноваться. Абаскские воины были уничтожены ещё во время первых сражений войны, когда враги заполонили Абаск, а уцелевшие были оставлены умирать от голода или попали в рабство к бригантийцам.

Когда началась война, Маршу было семь лет, его собственные воспоминания об этом периоде были весьма смутными. Он помнил, как ему сказали о смерти отца, он помнил, что в какой-то момент его мама и сёстры умерли, но он не был точно уверен, в какой именно. В основном он помнил, как его старший брат, Джулиен, держал его за руку, когда они отправлялись на поиски еды. Он не мог в точности вспомнить это чувство голода, но он точно помнил, что голодал, потому что память сохранила воспоминания о том, как Марш ел траву. Но в основном он помнил только то, как держался за руку Джулиена и шёл день за днём до тех пор, пока однажды Джулиен не рухнул замертво, а какие-то возвращавшиеся с границы калидорские солдаты не забрали его от мёртвого тела брата и не привезли в теплый и безопасный лагерь принца Телония.

Марш привык считать себя счастливчиком. Ему повезло, что он не умер с голода, повезло, что его спасли калидорцы, а не бригантийцы, повезло, что принц взял его к себе и воспитал своим личным слугой, повезло, что у него было достаточно еды, чтобы есть каждый день.

Так было до тех пор, пока он не встретил Холивелла.

Марш вернулся в землю, которая когда-то была Абаском, когда он путешествовал подле принца. Он выскользнул из королевского кортежа и забрался в суровые горы. Он надеялся, что вспомнит родные места или узнает какие-нибудь элементы ландшафта, но, на самом деле, окрестности выглядели странно – они казались ещё более суровыми и негостеприимными, чем он запомнил. Три дня спустя он вернулся к принцу и рассказал ему часть правды.

– Я должен был увидеть это, сир.

– И что же ты нашёл?

– Горы остались, как и кое-какие руины, но папоротники и леса забрали эту землю себе. Теперь там никто не живёт.

Принц печально улыбнулся.

– Жизнь в горах всегда была суровым испытанием. Твой народ был сильным и находчивым.

«А ты оставил его подыхать с голоду или становиться рабами», – хотелось прокричать Маршу прямо в лицо принца.

– Что ж, я рад, что ты вернулся ко мне, Марш. Без тебя я как без рук.

Так что Марш выдохнул и выдавил из себя ответ:

– Единственно верным было вернуться к вам, сир. После всего, что вы для меня сделали.

Разумеется, Марш не стал упоминать, что он повстречал Холивелла. Они заметили друг друга через долину, по соседству с развалинами его деревни. Холивелл помахал ему и приблизился, и сердце Марша едва не выскочило из груди, когда юноша заметил, что глаза незнакомца такие же бледные и ледяные, как и у него.

Не стал Марш упоминать и о том, что он провёл два дня с Холивеллом, который рассказал ему совершенно иную историю войны.

Холивелл знал семью Марша и рассказал, как пал его отец во время первой атаки на мост возле Риэля. Он рассказал, как дядья юноши погибли в последовавшей битве у Тима, когда бригантийцы попросту вырезали абаскские войска, бросившиеся в атаку, которую не поддержали калидорцы. Холивелл рассказал, как после битвы Алоизий оккупировал Абаск и начал планомерно уничтожать всё, что лежало в его границах. Рассказал, как абаскские вожди умоляли Телония прийти к ним на помощь, но принц, полный решимости защищать свою столицу, отказал им. Холивелл поведал, как абаски страдали в течение двух долгих лет, как они прятались в горах, если могли, пока армия Алоизия уничтожала их дома, урожаи и скот, как захватчики превращали их прекрасную страну в пустошь, заполненную лишь сожжёнными деревнями и братскими могилами, заполненными трупами истощенных абаскских детей.

Марш сохранил лишь смутные воспоминания о своём отце и дядьях, но Холивелл говорил по-абаскски прямо как они, ругался как они и даже смеялся так же, как в воспоминаниях Марша смеялся его отец. Холивелл едва не погиб на той войне – он показал Маршу свои шрамы и произнёс:

– Бригантийцы покромсали меня на куски, но я не умер. Я умолял их убить меня, но они только смеялись. Несмотря на все тяготы, я исцелился. Я работал на них, я был рабом, я выполнял все самые грязные обязанности, но со временем я понял, что больше не хочу умереть. Я хочу выжить и отомстить.

Он улыбнулся:

– И я отомщу. Бригантийцы убили мою семью и убили твою семью. Но они были достойным врагом, и я по-прежнему на них работаю. Мой настоящий враг – принц Телоний. Он поклялся защищать нашу землю. Он называл себя нашим братом. Но он предал нас. И за это он не заслуживает прощения. За это может быть только месть.

Холивелл произнёс всё это по-абаскски, и Марш подумал, что в жизни не слышал лучшей речи. Это было самое близкое ощущение братства, которое он испытывал за долгие годы.

Ещё он почувствовал себя глупцом – он поверил в ту ложь, что ему рассказали. Принц вовсе не был героическим победителем в войне, которую он выиграл вопреки всем шансам. Он был монстром, который пожертвовал целым народом, чтобы жирные торгаши из Калии продолжали жить в безопасности, а принц и дальше бы восседал на своём троне.

Холивелл показал ему правду – что никому в Калидоре и дела нет до абасков. Холивелл плевать хотел на калидорцев и их «цивилизованные» обычаи, а теперь так же действовал и Марш. Холивелл был абаском и гордился этим, и Марш поступал так же.

– Но как мы можем быть абасками, если Абаска больше нет? – спросил Марш.

Холивелл ткнул Марша в грудь.

– Абаск живёт там. Внутри тебя. В твоей душе, в твоём духе. Если ты позволишь ему, Телоний уничтожит и это. Он попытается изменить тебя и превратить в одного из них. Не позволяй ему этого. Помни о своем отце, о своих дядьях, о своем брате. Они гордились тем, что родились абасками, и тебе стоит поступать также.

Холивелл убедил Марша вернуться к принцу. Он сказал ему проявить терпение, ждать и слушать – и сообщать Холивеллу обо всём, что может пригодиться в деле отмщения абаскского народа.

Теперь Марш краешком глаза наблюдал за тем, как принц стянул с пальца золотое кольцо со своим гербом – орлом с зелёным изумрудом вместо глаза. Риган взял кольцо и спрятал во внутреннем кармане дублета. Марш пришёл к выводу, что его время терпеливого ожидания и подслушивания подходит к концу.