Текст книги "Похитители дыма"

Эдион
Дорнан, Питория

Эдион вошел в тускло освещенную палатку и остановился, давая глазам возможность привыкнуть к темноте. По ту сторону восьмиугольного деревянного стола сидела мадам Эрут. Её тело было покрыто («одето» казалось неподходящим словом) выцветшими узорными шарфами, настолько хорошо сочетавшимися с висящими на стенах коврами, что юноше всегда было сложно определить, где заканчивалась палатка и начиналась сама хозяйка.

– На этот раз ты принёс кости.

Мадам Эрут говорила с уверенностью, впрочем, она всё делала с уверенностью. Эта фраза была вовсе не предсказанием, а констатацией очевидного.

Эдисон положил на стол кронер и кости.

– Расскажи мне моё будущее.

Эдион и мадам Эрут встречались минимум три раза в год, и всякий раз Эдион приносил кронер и просил предсказать его будущее, но кости были чем-то новым на пути Эдиона к узнаванию предначертанного. Мадам Эрут предпочитала кристальный шар. Однако с Эдионом гадалка пользовалась и чайными листьями, и гаданием по ладони, и картами. Доверяя этим её методам, Эдион уже много лет раз за разом слышал о своём будущем, но в последний раз, когда они встретились с мадам Эрут на ярмарке в Горганте прошлой осенью, женщина попросила юношу в следующий раз убить животное и принести с собой его кости.

И так уж удачно сложилось, по крайней мере, для Эдиона, что всего за несколько дней до новой встречи он заполучил курицу. Юноша умудрился убить птицу, хотя ему не удалось свернуть ей шею должным образом, и несчастное создание кричало, вырывалось и царапалось, пока Эдион, не переставая извиняться перед животным, не отрубил ему голову. Как только птица умерла, юноша сварил её тушку, отделил мясо от костей и оставил их сушиться на солнце. Мясо он раскидал в лесу в надежде, что его найдут лисы. Таким образом, Эдион рассчитывал задобрить природу, чтобы она помогла ему с предсказанием. Он не очень-то верил в силы природы и половину своего времени убеждал себя в том, что мадам Эрут – шарлатанка, и всё же он каждый раз возвращался к ней. Было здесь, в её палатке, что-то такое, что-то далёкое от книг, учения и логики, что-то глубокое, что, как он надеялся, может ему помочь.

Мадам Эрут наклонилась вперёд. Из переплетения шарфов высунулась морщинистая рука и подтолкнула куриные кости.

– Подвинь стол, – распорядилась гадалка, – брось кости на пол.

Её рука уже снова скрылась за шарфами, прихватив с собой кронер Эдиона.

Юноша подвинул стол в сторону, мадам Эрут пошире расставила ноги. Шарфы немного разошлись, и Эдион разглядел внутреннюю сторону её бедра, бледную, покрытую голубыми венами безволосую кожу, так похожую на куриную. Он забрал со стола кости, сложил их в правую руку, накрыл её левой и потряс, ощущая их легкость и слыша их тихий перестук. Затем Эдион пересыпал кости в левую руку, накрыл правой и потряс такое же количество раз. Всё это время он неслышно повторял про себя: «Моё будущее… моё будущее».

– Тебе не нужно ни о чём думать, – посоветовала мадам Эрут, – лучше вообще не думать.

Эдион продолжил трясти кости. Со всеми этими инструкциями мадам Эрут начала напоминать его мать. И он совершенно не хотел в такой момент думать о своей матери, он хотел подумать о будущем. О своём будущем, а не об амбициях Эрин Фосс и её планах на него. Он не хотел думать о своём провале в изучении права, или, если быть точным, о своих успехах в изучении права и отказе двух университетов принять его. Ни об отсутствии друзей. Ни об отказе Ксавьера из Руана, с которым он познакомился на ярмарке в середине зимы, и за которым он ухаживал со всей учтивостью и поэзией законнорождённых любовников только для того, чтобы Ксавьер отверг его на первой весенней ярмарке и публично обозвал «сраным бастардом». Мадам Эрут, тем или иным образом, предсказала все эти события. Хотя, по правде говоря, эти события сумел бы предсказать любой здравомыслящий человек за исключением его матери, которая продолжала настаивать, что таланты Эдиона позволяют ему заниматься всем, чем он захочет, или, если точнее, чем захочет она. Но хотя у неё хватало денег, чтобы оплатить его обучение, а у юноши хватало мозгов на высочайшие отметки, его мать позабыла выйти замуж за его отца. И ни какие деньги и умные речи не могли затмить того обстоятельства, что он оставался незаконнорождённым, а значит, непригодным для поступления в университет. Так что он мог работать писарем у законника, горбатясь на человека, которого он мог бы переспорить и переразмышлять, но он навсегда останется лакеем, черкающим записки, бегающим на побегушках и…

– Однако же, тебе нужно бросить кости, – напомнила ему мадам Эрут.

Юноша встряхнул их в последний раз и бросил на пол.

Эдион ждал. Он прекрасно знал, что ему нельзя задавать вопросы, вообще как-либо перебивать гадалку. Всё же, после долгой паузы он перевёл взгляд с костей на мадам Эрут.

Глаза гадалки были закрыты, однако она ткнула в Эдиона пальцем.

– Ты неискренен. Однако кости правдивы. Они не лгут. Они не украдут.

Юноша стиснул челюсти. Если бы он хотел очередной лекции, он бы вполне мог остаться позавтракать с мамой.

Он взглянул на кости, умоляя их показать ему что-то совсем иное и полное надежды.

Мадам Эрут провела рукой над костями, произнесла:

– Поговорите со мной. Расскажите мне. Покажите мне.

Эдион обнаружил, что он и сам думает: «Расскажите мне. Покажите мне».

Мадам Эрут замерла и открыла глаза. Затем её крючковатый палец указал на одну из костей.

– У твоего будущего… у него много вариантов. Ты должен сделать выбор. И… – она хохотнула, – воровство – не всегда неправильный выбор. – Гадалка подняла взгляд на Эдиона. – Но ты должен оставаться искренним.

Эдион искренне закивал, уже чувствуя, что зря потратил деньги. Сегодняшний сеанс был ещё более неопределённым, чем обычно. И кто во всей стране может быть по-настоящему искренним?

– С новолунием в твоей жизни появится новый мужчина.

Эдион ждал этого. В его жизни всегда появлялись новые мужчины.

– Иностранец. Красавец.

Новые мужчины от мадам Эрут всегда были красавцами, пусть и не всегда иностранцами, но вряд ли это можно было назвать драматическим откровением.

Мадам Эрут вернулась к костям, склонилась над ними так низко, словно хотела обнюхать. Закрыла глаза, продолжила водить головой над костями, один круг, второй… затем она села прямо и вздрогнула.

– Я ничего подобного прежде не видела. Ты точно убил птицу сам, а не нашёл её дохлой где-нибудь?

– Я убил курицу. И приготовил кости.

– Не врёшь?

– Я никогда вам не лгу.

Мадам Эрут нахмурилась, но снова склонилась над костями.

После долгой паузы она подняла взгляд на Эдиона и произнесла:

– Появился новый источник влияния на тебя. Его я прежде не чувствовала.

– Хорошего влияния? – не удержался от вопроса юноша.

– Его присутствие меняет всё.

Каким-то образом Эдион предугадал её следующие слова.

– Твой отец.

Мадам Эрут всегда говорила Эдиону, что может почувствовать присутствие только его матери, она никогда не могла почувствовать его отца.

– Присутствие моего отца? А он… Мы встретимся?

Мадам Эрут промолчала.

– Так что… его влияние? Он хочет помочь мне? С университетом?

– Не будет никакого университета.

– А что тогда?

Мадам Эрут отвернулась от него и снова провела руками над костями. На её морщинистом лице мелькнула гримаса чего-то, похожего на страх.

– Иностранцу больно. Я не могу разглядеть, выживет он или умрёт. – Гадалка встретилась с Эдионом взглядом, нахмурившись так, словно это его вина. – Ты можешь ему помочь. Но будь осторожнее: он тоже лжёт. – Она указала на грудную кость. – Это перепутье. Здесь расходятся пути твоего будущего. Здесь ты должен будешь выбрать путь. Есть путешествие, сложный путь к далёким землям и богатствам, а есть дорога… – и тут она показала на треснувшую бедренную кость, – к… боли, страданиям и смерти.

– Моей смерти? – не мог не спросить Эдион.

Гадалка покачала головой.

– Теперь я вижу смерть везде вокруг тебя.

Марш
Дорнан, Питория

Лорд Риган поехал на северо-восток в сторону Дорнана, придерживаясь главной дороги и останавливаясь в придорожных корчмах. Марш и Холивелл следовали за ним, попросту расспрашивая об иностранном лорде. А если кто-нибудь задавался вопросом, зачем они его ищут, у Холивелла был наготове простой ответ:

– Он наш знакомый. Того типа, который обычно должен тебе деньги.

Марш дивился, как одного этого комментария хватало, чтобы большинство людей быстро вставало на их сторону. Холивелл рассмеялся и пояснил:

– Риган выглядит богачом. Люди не доверяют богачам и готовы поверить в самые худшие слухи о них. Они надеются, что время от времени богатеям будут задавать хорошую трёпку, причем не имеет значения, заслужили они её или нет.

Дорога до Дорнана заняла у Ригана пять дней. Марш с Холивеллом потратили вдвое меньше времени, отчего они пришли к выводу, что Риган явно не спешил передать принцу печать. В Питории было прохладнее и больше зелени, чем в Калидоре, и в то же время она была больше. Дороги здесь казались шире, реки глубже, а города больше и богаче. Холивелл мог говорить, что люди презирают богачей, но здесь все жители казались сытыми и довольными жизнью.

Они прибыли в Дорнан ранним вечером. Маршу Вестмаут показался оживлённым местом, хотя на самом деле порт был не оживлённее Калии в ярмарочные дни. А вот улицы Дорнана были настолько забиты лотками, что по ним было сложно пройти. Тротуары были заполнены мужчинами с цветными волосами – одни были окрашены ярко красный цвет (это были люди шерифа), у многих же волосы были цвета морской волны – знак преданности местному лорду.

Марша с Холивеллом направили в поле, где была возведена временная конюшня. В конюшне за постой лошадей с них содрали больше, чем они платили за ночлег в придорожной корчме. С другой стороны, у них не было выбора, и они достигли конечной точки своего путешествия. Скоро они найдут Ригана. Холивелл спросил про лучшую корчму в городе, туда абаски и направились. По пути Марш прислушивался к разговорам, мысленно практикуя новый язык.

В корчме Холивелл сказал, что ищет друга из Калидора, который должен был приехать только сегодня днём.

– Вы тоже из Калидора? – спросил корчмарь, вглядываясь сначала в глаза Холивелла, затем в глаза Марша.

– Конечно, – ответил старший абаск, – хотя у нашего друга карие глаза.

– Ну, какого бы цвета они ни были, их здесь нет. Мы забиты под завязку на протяжении последней недели. По правде говоря, мы забиты больше, чем под завязку. В некоторых комнатах разместилось по три-четыре постояльца. И я не думаю, что в других корчмах ситуация отличается от нашей.

Холивелл направился к следующему постоялому двору. Однако две корчмы спустя стало очевидно, что все заведения действительно переполнены, и каким бы богатым или благородным не был Риган, ему не удалось бы получить для себя комнату. Абаски выяснили, что существует возможность арендовать койку в частных домах или в палаточных городках на окраине Дорнана.

– Если он остановится в чьём-нибудь доме, найти его будет непросто, – заметил Холивелл.

– Он так не поступит, – возразил Марш. – Чтобы великий лорд Риган остановился на ночлег в доме какого-то простолюдина? Никогда. Нам следует проверить палаточные городки.

Палатки для ночлега представляли собой большие шатры, в которых выстроились ряды походных кроватей, отделённых друг от друга занавесками. У изголовья каждой кровати стоял тяжёлый металлический сундук, в который можно было сложить свою одежду и другие вещи.

Холивелл оглядел палатки со скептицизмом.

– Неподходящее жильё для лорда.

Марш покачал головой.

– Риган солдат. Представит себе, что снова отправился в военный поход. Вон… смотри!

Юноша указал на Ригана, вышедшего из-за одной из занавесок в дальнем конце шатра. Марш опустил голову и, стараясь вызывать как можно меньше подозрений, отвёл себя с Холивеллом с пути Ригана. Риган мог и не узнать бывшего виночерпия своего сюзерена, но глаза абасков были слишком заметны. Лорд прошел мимо, не удостоив парочку и взглядом. Марш с Риганом двинулись следом, смешавшись с толпой.

Риган ходил по ярмарке, словно бы оценивая всё мероприятие. Он перекусил возле лотка с едой, но никого не встретил. Казалось, он совершенно не спешит найти бастарда принца. Когда стемнело, лорд вернулся в свою ночлежку. Холивелл снял себе койку в том же шатре, но Марш не захотел рисковать и сказал спутнику, что подыщет себе другое жилье.

– Не уходи далеко, – посоветовал ему старший товарищ, – наша пташка может оказаться очень ранней. Если сын принца здесь, мы должны быть готовы действовать быстро. Нельзя позволять ему уехать с Риганом.

– Я понимаю, – ответил Марш, а затем, подумав, что ему нужно быть более твёрдым, добавил: – Я сделаю то, что должно.

– А что, если для этого потребуется кого-нибудь устранить? Например, Ригана. Как там твоя совесть, не проснётся внезапно? Не помешает тебе?

Желудок Марша скрутило в узел. Он почти догадывался, что это входит в планы Холивелла. Может, лорд Риган и не испытывал энтузиазма касательно полученного задания, но он выполнит его и убьёт любого, кто попробует его остановить. Он был калидорским лордом, другом принца и уважаемым солдатом. Другими словами, достойный соперник, и Маршу с Холивеллом потребуется применить силу, чтобы остановить его.

– Риган поддержал Телония, когда принц пожертвовал Абаском, и весь мой народ погиб. Моя совесть будет чиста. На самом деле, моя совесть спрашивает меня, почему я так долго ждал, прежде чем отомстить.

Холивелл улыбнулся.

– Ты отомстишь, брат мой.

Марш оставил Холивелла и принялся бродить по ярмарке. В его душе зрело возбуждение от того, что он наконец-то что-то сделает, а не будет просто ждать. Холивелл убьёт Ригана, а он, Марш, поможет ему. И так будет правильно. Юноша был воином, абаском. Почему он не должен наказывать тех, кто предал его соплеменников? Риган не дождётся от него жалости. Лорд прожил долгую и полную привилегий жизнь. Джулиен, брат Марша, – нет. Юноша наблюдал за тем, как разговаривают и смеются другие мужчины. Холивелл теперь был его другом, его единственным другом. Не мешало бы помнить, что лорд Риган был близким другом принца Телония. Смерть Ригана станет для принца тяжёлым ударом. А учитывая, что Телоний ещё и сына лишится, это будет двойной удар. Марш попытался вспомнить всех своих друзей, бок о бок с которыми он рос в Абаске. Вспоминать их лица становилось всё сложнее, но он прошёлся по именам: Делит, Хедж, Анара, Амарк, Гранус, Тарин, Ванар. Все мертвы. Ради них и ради всех абасков, Риган заплатит.

Марш смотрел на все эти великолепные пироги, мясо и сыры, которые предлагались торговцами, но он не хотел есть. Он понаблюдал за акробатами и артистами на ходулях, проскользнул в шатёр, посвящённый танцующим мужчинам, но не нашел ничего, что могло бы отвлечь его от тяжких мыслей. Так было, пока он не прошёл мимо шатра цирюльника, где прямо в тот момент несколько людей красили свои волосы в кроваво-красный цвет. Юноша остановился, зашел и попросил подстричь его по местной моде – подлиннее на голове и гладко выбрить вокруг шеи. В результате он мигом сделался гораздо менее подозрительным. Затем Марш отправился в леса к северу от ярмарки, расстелил свой спальный мешок, и тут на него снова нахлынули воспоминания о его брате, его семье и всех тех друзьях, кого он знал в Абаске. И снова он мысленно напомнил себе: «Это правильно. Это ради них».

Но сон всё равно не шёл.

Марш проснулся на рассвете и сразу направился прямиком к шатру для ночлега, там на приличном расстоянии от входа он принялся ждать. Холивелл, появившись, подошёл прямо к юноше и откинул его капюшон. Марш опасался, что Холивелл поднимет его на смех, но старший товарищ лишь сказал:

– Ты почти сойдёшь за питорианца.

Соратники купили по миске с кашей у ближайшего лотка с едой и принялись за еду, пока вокруг них неторопливо просыпалась ярмарка.

– Что будем делать? – спросил Марш.

– Мы приглядим за Риганом и узнаем, куда он пойдёт, – улыбнулся Холивелл, – а вот и он сам. Да начнётся веселье.

Риган вышел из шатра, не обращая внимания на лотки с едой, и быстрым шагом пошёл в ту сторону ярмарки, которую Марш прошлой ночью обделил своим вниманием. Здесь была совсем другая атмосфера. Шатры здесь были большие и красивые, яркие, украшенные флагами и вымпелами. У одних даже были золотые и серебряные украшения, в то время как другие были украшены кристаллами. Звенели ветряные колокольчики, повсюду стояла стража. Изменились и посетители – здешние были старше и определенно богаче. Здесь вдобавок было гораздо тише, отчего Маршу с Холивеллом было куда сложнее не выделяться из толпы. Они держались поодаль и смотрели за тем, как Риган подошёл к маленькому лотку с едой. Лорд съел пирог и остался стоять там.

– Он чего-то ждёт? – поинтересовался Марш.

Холивелл покачал головой.

– Он наблюдает за шатром, тем, что с красными и золотыми вымпелами. Не хочешь прогуляться и узнать, кто им владеет?

Марш пошёл к другому лотку с едой и купил себе пирог.

– Доброе утро, сэр.

Продавец уставился на него.

– Ты что, из Абаска, с такими-то глазами?

Юноша кивнул.

– Я много лет не видел таких глаз. Позволь угадать, ты впервые тут, в Дорнане?

– Да, и здесь потрясающе. Простите мой питорианский… я всё ещё учусь. Я лишь смотрел вон на тот шатёр. Это самый красивый шатёр, что я тут видел.

– Впечатляет, правда? А он ещё и женщине принадлежит!

– Женщине? Кто она?

– Торговка. Пожалуй, для тебя она слишком стара, друг мой.

– Никогда нельзя знать наверняка.

– Ну, за Эрин закрепилась определённая репутация. Она заманивает мужчин, а затем выплёвывает их обратно. – Продавец оглядел Марша с ног до головы. – Ты и дня не продержишься.

Марш рассмеялся, хотя он и не до конца понял, что именно имел в виду торговец.

– А чем она торгует?

– Мебелью. Дорогой мебелью с юга, из-за границы. Приезжает туда, чтобы покупать, приезжает сюда, чтобы продавать.

– И она сама этим занимается? У неё нет мужа?

– У неё есть сын, но от него мало проку. Испорчен. Мягкий, как масло. Хочет стать законником, но его никто не возьмёт.

– Недостаточно умён?

– О, он достаточно умён. Просто родился не с той стороны простыней.

– Вы имеете в виду, что он бастард? Его мать так и не вышла замуж за его отца?

– Именно это я и имею в виду. Жалко юного Эдиона. Это означает, что у него нет будущего.

– И его отец никак не поможет? Вы знаете, кто он?

Мужчина пожал плечами.

– Точно не я. Это всё, что я знаю.

Марш уже думал было вернуться обратно к Холивеллу, когда из красно-золотого шатра вышел хорошо одетый юноша. На нём были изящные сапоги, узкие штаны и плотно облегающий тело камзол из мягкой кожи. Ветер смахнул его светло-каштановые волосы ему на глаза, и парень зачесал их себе за уши.

Марш едва не рассмеялся.

– Это он, – сообщил он Холивеллу. – Он словно молодая копия принца. Те же волосы, та же фигура. Он выглядит в точности так, как Телоний должен был выглядеть двадцать лет назад. Он подходит по возрасту, а продавец лотка с едой сказал, что он незаконнорождённый.

Холивелл поглядел на Ригана, чей взгляд был прикован к юноше.

– Похоже, Риган тоже это знает.

И действительно, Риган следовал за Эдионом по ярмарке.

– Идём, – резко сказал Холивелл, – нельзя позволить им заговорить.

Абаски поспешили следом, догоняя Ригана, но калидорский лорд, похоже, не спешил познакомиться с будущим наследником престола, предпочитая пока держаться от него на расстоянии. Наконец, юноша скрылся в шатре, над которым висела вывеска, обещающая предсказать судьбу. Риган задержался на мгновение, а затем удалился той же дорогой, которой пришёл.

Нырнув в сторону, Холивелл распорядился:

– Я прослежу за Риганом. Ты не спускай глаз с юного принца.

– Что? Почему?

– Я должен узнать, что задумал Риган. Возможно, у него здесь друзья. Друзья, с которыми мы бы не захотели внезапно познакомиться позже. – Глаза Холивелла сверкали. – Мы нашли наш трофей, брат. А теперь нам нужно убедиться, что мы его не потеряем.

Эдион
Дорнан, Питория

Эдион шел к фургону своей матери по вытоптанной траве. Он вернулся к мадам Эрут, чтобы потребовать от неё более развёрнутых объяснений вчерашнего зловещего предсказания, но помощник гадалки вытолкал юношу взашей.

– Она вас не примет. Она говорит, вас окружает смерть. Она никогда больше вас не примет.

– Глупости, – ворчал Эдион, уходя прочь. – Это она воровка, а не я. Берёт у людей деньги, а затем пытается напугать их. Рассказывает им сказки, а затем отказывается объяснить их значение. – Юноша остановился. – Она – мошенница. Лгунья.

Проходящий мимо торговец пожал плечами.

– Типичная женщина, приятель.

Эдион проигнорировал его слова и пошёл дальше.

– Я должен настоять на том, чтобы она вернула мне деньги, и будь прокляты все эти «Я чувствую присутствие твоего отца» и «Тебя окружает смерть» и прочие бредни.

Он остановился, готовый развернуться и пойти обратно, но тут кое-что привлекло его внимание. Справа от него располагались фургоны, на которых торговцы перевозили свои товары между городами.

Эдион почувствовал, как уголки его рта расплываются в улыбке.

Ближайшая повозка принадлежала Стоуну, ещё одному торговцу, конкуренту Эрин. Подобно всем странствующим торговцам, Стоун путешествовал между городами в богато украшенном личном фургоне: роскошном, удобном, доверху забитом подушками и шелками. Но все ценные товары – произведения искусства, драгоценные ковры и украшения – хранились в больших, тяжёлых грузовых фургонах. И эти фургоны круглосуточно охранялись. На самом деле, все повозки, от обычных походных кухонь до роскошных личных фургонов, охранялись, потому что на ярмарках всегда отирались люди, готовые воспользоваться любой возможностью спереть еду, котелок или драгоценную шкатулку.

Эдион знал это, поскольку в своё время он украл все эти вещи.

Фургон Стоуна был типичной грузовой повозкой, простой и деревянной. Борта фургона опускались, чтобы можно было положить или снять крупные товары. На корме повозки располагалась маленькая деревянная дверь. Для сохранности содержимого фургона она всегда запиралась. Вот только сейчас дверца фургона Стоуна была не заперта. На самом деле, она даже не была закрыта должным образом, Эдион почти мог заглянуть внутрь. Он мог заглянуть внутрь, но всё, что он видел – это краешек тёмно-красного ковра, богато украшенного шёлком, шерстью и невероятно мягкого – товар из дальних стран.

«Ты должен сделать выбор. И воровство не всегда неправильный вариант».

Оставлять без охраны открытый фургон было немыслимым преступлением. Но, возможно, охранник был внутри. Эдион нахмурил брови. Нужно проверить. Он направился к фургону, заглянул внутрь, чтобы проверить, есть ли кто внутри – никого не было, – и прежде, чем он успел одуматься, юноша уже забрался внутрь и закрыл за собой дверь.

Проще простого.

Внутри было тепло и сумрачно. Деревянные брусья крыши фургона были туго обтянуты полотном, так что солнечный свет отбрасывал решётчатые тени на всё. Ярмарочный шум был приглушён, словно звуки, доносящиеся из другого мира, и на несколько мгновений Эдион просто наслаждался своим присутствием тут, в окружении стольких возможностей. Затем он начал оглядываться по сторонам. Он никогда не знал, что он ищет, но он всегда понимал это, как только находил то, что ему было нужно.

Эдион обыскивал фургон методично, быстро и осторожно. Юноша вырос посреди подобных предметов, поэтому мог в считаные секунды распаковать и заново упаковать любую статую. Ему хватало одного взгляда, чтобы оценить примерную стоимость вещей, но это было неинтересно. Эдион поймёт нужную вещь, как только возьмёт её в руки и не сможет положить обратно. Это будет нечто такое, в чем он нуждается, что-то такое, что он просто обязан будет взять. Эта нужда никогда не длилась дольше несколько дней, после чего вещь теряла все свои чары. Как только Эдион получал желаемое, он мигом утрачивал к этому интерес, иногда юноша даже испытывал отвращение к украденным предметам. И к себе. Он всегда избавлялся от украденного, что-то просто отдавал, что-то выбрасывал в переулках или в лесах. За всё время он продал лишь две украденные им вещи, и оба раза он чувствовал себя на редкость мерзко и терзался угрызениями совести. И даже тот факт, что юноша отдал все деньги попрошайке, не слишком поднимал ему настроение. Однажды Эдион даже вернул украденную картину обратно в тот же дом, откуда он её вынес. И всё время, что юноша возвращал картину, он трясся от ужаса при мысли, что его схватят. Странно. Когда он что-то воровал, ему никогда не было страшно, даже наоборот, он словно испытывал необъяснимый зуд. Как сейчас. Но даже так Эдион не был уверен, почему он крадёт, то ли ради острых ощущений от самого процесса, то ли потому, что не мог иначе. Кто-то пил, кто-то соблазнял женщин, а он вот был вором.

Эдион методично обыскивал фургон, открывая и закрывая ящики, распаковывая и запаковывая предметы, и прочесал уже половину помещения, когда нашёл его.

Крошечный серебряный корабль.

Кораблик сидел в его руке словно готовый отправиться в плавание. Парус представлял собой изящный лист серебра, а люк в трюм открывался, чтобы показать… ну, ничего там не было, но возможно, предполагалось, что внутри можно хранить монетки или – да! – маленькие свечки: корпус корабля был усыпан крошечными отверстиями, чтобы струившееся изнутри мерцание свечи могло создавать особые узоры. Это была изящная поделка, но она не представляла почти никакой ценности. Глупая безделушка, но Эдион моментально влюбился в неё. Он поцеловал нос корабля и прошептал:

– Ты – мой.

– А ты, приятель, – мой.

Эдион обернулся и обнаружил стоящего у него за спиной здоровенного охранника. Ещё один заглядывал внутрь фургона из дверного проёма.

Юноша замер. Корабль парил в его ладони, его нос указывал в сторону, противоположную от двери и преградивших к ней путь охранников. Попытка убежать была крайне плохим вариантом действия, но хороших у него особо и не было.

– Вы джентльмены, часом, не иностранцы?

– Чего?

– Какое облегчение, – Эдиону быстро нужно было придумать какую-то отговорку, и, неожиданно для себя самого, он произнёс: – Я ищу Стоуна. Мне показалось, я видел, как он заходил сюда.

– Чушь собачья.

– Мы друзья, Стоун и я.

– А что же это тогда такое у тебя в руке?

Эдион невинно распахнул глаза:

– Это? О, эта восхитительная безделушка выпала из упаковки, я просто складывал её обратно. Она просто очаровательна. Из Абаска, судя по изящности мастерства. На вид лет пятьдесят.

– Вдвойне чушь!

– Думаете, она старше? А может быть, из Саваанта? – Эдион внимательно осмотрел корабль. – Может, вы и правы. – Юноша шагнул вперёд, вручил безделушку первому охраннику и добавил: – Ну, поскольку Стоуна здесь нет, я, пожалуй, пойду.

Охранник схватил Эдиона за полы камзола, болезненно прижав серебряный кораблик к груди юноши.

– Ты, пожалуй, увидишься с мистером Стоуном. Сейчас.

И с этими словами бугай вышвырнул Эдиона из фургона. Юноша упал лицом в траву, в рот моментально набилась грязь.

– Вставай.

Слова были совсем необязательны, поскольку второй охранник уже поднимал Эдиона на ноги. Люди пялились на то, как Эдиона тащат мимо них, один мальчишка даже указал на юношу пальцем и рассмеялся. Ноги Эдиона перестали быть ватными, и юноша смог заставить их идти. Он выплюнул грязь и с облегчением отметил, что челюсть не сломана.

Они добрались до фургона Стоуна, и Эдиону велели вытереть ноги, прежде чем заходить внутрь. И хотя в данной конкретной ситуации воровство явно было неверным решением, и Эдион определенно не находился на пути к богатствам, просьба вытирать ноги перед входом как-то плохо вязалась с прелюдией к боли, страданиям и смерти, так что юноша с радостью подчинился. Не успел он закончить, как охранники уже затолкали его внутрь и поставили на колени. Эдион постарался выглядеть так умоляюще, насколько это вообще возможно.

Стоун, жирный коротышка, сидел на одном из пары находившихся в комнате складных стульев из изящного красного дерева и бархата.

Эдион знал, что порой молчание значит куда больше, чем слова. В жирных, как сардельки, пальцах Стоуна находился серебряный корабль, утративший свою форму после того, как безделушку вжали в тело юноши.

– Эдион, Эдион, Эдион…

И по-прежнему лучше молчать. Лучше дождаться обвинений.

– Что только твоя мать об этом думает?

– О чём?

– Воруешь… снова.

– Я? Ворую? Нет. Мне кажется, твои люди ввели тебя в заблуждение. Это всё глупое недоразумение. Мне показалось, что я увидел, как кто-то забрался в твой фургон. Дверь была открыта, охраны было не видно – грубейшее нарушение своего долга, кстати, и я последовал за ним, чтобы всё проверить. Но внутри никого не было, зато я заметил эту прелестную серебряную безделушку, которая вывалилась из упаковки.

Стоун тяжко вздохнул.

– Прошу, Эдион, не начинай. Это неловко.

– Не уверен, что понял тебя.

– Как я уже говорил, что твоя мать с этим сделает?

– Она поймёт, что я всего лишь пытался помочь.

– Помочь себе поживиться моей собственностью, ты хотел сказать? – Стоун нахмурился. – Ложь вдобавок к воровству, Эдион. Нехорошо.

– Твоя дверь была открыта. Охраны рядом не было. Любой мог зайти внутрь. По счастью, это был всего лишь я, Эдион. И я поднял этот корабль с пола, чтобы его не раздавили.

Стоун поставил серебряный кораблик на стол перед собой. Он упал.

– Виной его повреждениям грубое обращение со мной со стороны твоих охранников. Моё лицо. Моя челюсть. Корабль вот. И всё без какой-либо причины.

– Сегодня серебряный корабль. В прошлом месяце золотое кольцо. За месяц до этого картинная рама. А ещё раньше коврик для молитв из Илласта. Все эти вещи украдены из моих припасов. И каждый раз это был ты, Эдион, разве не так?

– Нет! Совершенно точно не я!

Хотя на самом деле Эдион не был в этом уверен на все сто. Он не помнил, чтобы брал картинную раму, золотое кольцо действительно было, что же касается коврика для молитв… В последнее время точно нет, хотя, возможно…

– Следующий, кого ты попытаешься обокрасть, Эдион, может оказаться совсем не так добр и всепрощающ, как я.

«Всепрощающ?» Эдион вскинул голову, на его лице заиграла полуулыбка, полунадежда.

Стоун снова тяжело вздохнул.

– Я не буду ничего рассказывать твоей матери. Ты же знаешь, как тепло я к ней отношусь. Искренне тепло.

Эдион кивнул и продолжил ждать.

– Я ничего ей не скажу, потому что это сделаешь ты. Ты расскажешь своей матери, что обворовываешь меня. Вот твоё наказание.

Эдион поверить не мог в то, что так легко отделался. Он мог вляпаться гораздо глубже.

– Ну, разумеется, я расскажу ей о том, что сегодня произошло.