Текст книги "Моя дорогая жена"

47

Во время ужина все наши мобильники лежат рядком на кухонном рабочем столе за спиной у Миллисент. Мы едим грибной ризотто с луком-пореем и морковью, когда мой телефон гудит как клаксон.

Свежие новости!

Миллисент оборачивается и отключает у моего мобильника звук.

– Извини, – говорю я. – Спортивное приложение.

Жена награждает меня тяжелым взглядом. По нашим семейным правилам во время ужина все телефоны обязаны молчать. Новости могут быть любыми. Но не в моем случае. Мое новостное приложение отфильтровывает все сообщения с именами Наоми и Оуэн Оливер и словами «найдено тело». Технология – вещь удивительная!

И вместе с тем ужасная. Потому что теперь я вынужден ждать окончания ужина, чтобы узнать, что случилось. Это ли не пытка? Лучше бы мой телефон промолчал все двадцать минут. Наконец с ужином покончено. Дети начинают убирать со стола, а я хватаю мобильник.

«НАЙДЕНО ТЕЛО ЖЕНЩИНЫ».

Я вскидываю глаза на Миллисент. Она в старой толстовке, черных легинсах и моих носках стоит возле мойки. Перехватив взгляд жены, я указываю ей на свой мобильник.

Миллисент отвечает мне едва заметным кивком головы и улыбкой.

* * *

Дождавшись, когда вся посуда помыта, а дети усаживаются смотреть телевизор, я поднимаюсь наверх, в ванную, и просматриваю новости.

Замечательно!

Тело Наоми было найдено в мусорном контейнере за отелем «Ланкастер». Последний раз ее видели живой как раз на стоянке неподалеку от этого бака. Это было в пятницу 13-го. Камера слежения зафиксировала, как Наоми шла по стоянке к своему автомобилю. Но та камера охватывает только часть стоянки. Машина Наоми и мусорные баки в эту зону не вошли.

Джош стоит на противоположной стороне улицы, напротив отеля. Как раз там, где я обычно парковался, чтобы понаблюдать за Наоми. Он сильно возбужден – от кофеина или адреналина, а может быть, и от того и другого. И мне нравится снова видеть его таким. Две Джейн Доу, особенно вторая, похоже, нагнали на него тоску.

Сейчас он пышет энергией, его речь полна домыслов и недомолвок. Потому что фактов пока маловато. Наверняка известно только одно: некая женщина, похожая на пропавшую Наоми, была обнаружена в мусорном контейнере работником компании по утилизации отходов. На место уже прибыла полиция, район оцеплен, а пресс-конференция, может быть, состоится вечером, а может, и нет. Но Джош думает, что она состоится.

Непонятно только, что делать с прошлым Наоми. Теперь, когда она мертва, некрасиво говорить о ней плохо.

Джош отмечает, что прошло несколько недель с тех пор, как он получил последнее письмо от Оуэна Оливера Рили. Я улыбаюсь.

Мое новое письмо адресовано телеканалу и помечено словами: «Джошу, лично и конфиденциально». Я представляю себе репортера, когда он его получит. Наверняка выражение его лица будет оргазмическим, хотя он вряд ли обрадуется тому, что это последнее письмо от Оуэна. Письма серийного убийцы сделали его звездой, пусть и местной. И у нас уже пошли слухи, что его пригласили работать на кабельный канал. У него и там все получится. Джош слишком серьезный и искренний; ему трудно не поверить.

И он – один из немногих, у кого благодаря истории с Оуэном улучшится жизнь.

У несчастной мертвой Тристы уже ничего не будет.

Ее даже никогда не признают жертвой. А ведь Триста тоже ею оказалась, хотя сама на себя наложила руки. Мне ее очень жаль, потому что она всегда за всех переживала. Такие чуткие люди, как она, не могут не вызывать симпатии.

Лучшее, что мы можем сейчас сделать с Миллисент, – это предотвратить новые жертвы.

Я спускаюсь вниз, в общую комнату; дети спорят о том, что смотреть дальше. Миллисент грозится отправить их наверх – читать книги, если они не договорятся. И в комнате сразу становится тихо. А потом раздается музыка подросткового сериала, который так любит Дженна. А Рори даже не ворчит. Я подозреваю, что это тоже из-за миниатюрной блондинки. Наверное, она смотрит те же фильмы, что и Дженна.

Миллисент устремляется ко мне. И мы проходим через кухню в официальную столовую, в которой мы устраиваем вечеринки и застолья только по праздникам.

– Они ее нашли? – шепчет мне жена.

– Нашли, – киваю я. – Ждут официального подтверждения.

– Теперь ты…

– Я отправлю его завтра.

– Отлично.

Я улыбаюсь. Миллисент чмокает меня в кончик носа.

Мы возвращаемся в общую комнату и присоединяемся к детям. А, поскольку фильм идет по телевизору, мы обречены услышать новости про Наоми. Об обнаружении ее тела сообщают во время рекламной паузы. И все происходит так быстро, что мы не успеваем переключить канал.

Мобильник Рори жужжит. Он хватает его и начинает набивать текст эсэмэски.

Дженна не реагирует. Она, не отрываясь, смотрит на экран, как будто по телевизору все еще идет ее сериал, а не новости о мертвой женщине.

– Кто хочет мороженое? – спрашивает Миллисент.

Рори поднимает палец:

– Я.

– А ты, Дженна, будешь?

– Конечно.

– Одну ложечку?

– Три.

– Хорошо, дорогая, – говорю я, вставая с дивана.

Миллисент поднимает бровь и следует за мной на кухню. Я беру четыре креманки и кладу в каждую по три ложки мороженого. Жена хочет что-то сказать, но я не даю ей заговорить:

– Давай не будем сегодня о сахаре. Какое-то время будет только хуже, пока все не наладится.

Это правда. Наоми будет мелькать в новостях каждый вечер, и репортеры будут во всех подробностях описывать, как ее нашли и как она была убита. А, когда Джош получит мое письмо, станет еще хуже. Потому что они будут часами спорить о том, действительно ли Оуэн уехал или он просто выжидает момент, чтобы снова потешить свое самолюбие.

Но рано или поздно все затихнет. Какая-нибудь другая история вытеснит из новостей тему Оуэна, и он исчезнет уже навсегда.

А до тех пор – по три ложки мороженого.

Мы с женой возвращаемся в общую комнату. Сериал о подростках закончился. Рори переключает канал, и мы смотрим концовку одного шоу в преддверии другого. Рекламную паузу между ними опять заполняют новости. И, прежде чем Миллисент успевает схватить пульт, на экране снова появляется Джош. Он повторяет ту же информацию, которую мы уже слышали по другому каналу. Когда Джош рассказывает о том, как было найдено тело Наоми, Рори поворачивается к сестре:

– Как ты думаешь, ее истязали?

– Угу…

– Больше или меньше, чем предыдущую?

– Эй, – говорю я, потому что не знаю, что еще сказать.

– Больше, – шепчет Дженна.

– Спорим, что нет?

Дочь пожимает плечами. Они с Рори пожимают руки.

Миллисент встает и выходит из комнаты.

Я беру свое мороженое и иду на кухню. Мой мобильник почти при смерти, и я роюсь в ящике со всяким барахлом в поисках зарядника. Все зарядные устройства обычно лежат там, но, когда мне требуется зарядник, почему-то в ящике не оказывается ни одного. Я осматриваю кладовку. Туда частенько попадают странные вещи. Когда Дженна была поменьше, я нередко находил там мягкие игрушки, которые сидели вокруг сладостей так, словно их охраняли. Теперь я нахожу там электронные гаджеты.

Но сегодня вечером их в кладовке нет. Зато на нижней полке, за консервными банками, я нахожу маленький пузырек с глазными каплями.

Теми самыми, на которые у Миллисент аллергия.

48

При виде глазных капель я сразу думаю о Рори. Если Миллисент пользовалась ими для того, чтобы скрыть от своих родителей, что она была под кайфом, то почему до такого не могли додуматься другие подростки? Может, Рори тоже так делает, когда сбегает ночью из дома. Может, он со своей миниатюрной подружкой курит травку?

Что ж, бывают вещи и похуже. Гораздо хуже.

Кладовка не место для глазных капель. Но Рори мог просто заныкать их там. Возможно, он тайком вернулся в дом и спрятал их там в последнюю минуту. Или посчитал, что никто не будет рыться на нижней полке за консервами.

Но ведь эти капли могла оставить и Дженна. Что, если это она балуется травкой? Нет, маловероятно. Дженна не стала бы разрушать свои легкие. Футбол для нее важнее.

Я беру пузырек. По дороге в клуб я раздумываю над тем, что может вызывать покраснение глаз, кроме дыма, грязи или какого-нибудь другого раздражителя. Аллергия и переутомление, хотя их скрывать незачем. Возможно, похмелье. Возможно, какой-то новый наркотик, о котором я не слышал.

Пришедшая на урок Кекона застает меня сидящим на скамейке и разглядывающим пузырек с глазными каплями.

Кекона так увлечена сплетнями, что подпрыгивает на своих ногах, как будто ей не шестьдесят, а всего шесть лет. Едва выбежав на корт, она начинает болтать. Ей надо успеть обсудить все последние новости до отъезда из города. Каждый год Кекона отправляется на месяц на Гавайи, и срок ее очередного путешествия туда неумолимо приближается. Кекона боится, что теперь – когда тело Наоми найдено – она пропустит самое интересное.

– Задушена, – сообщает она мне. – Как и остальные.

– Я в курсе.

– И на ее теле следы пыток. Эти чертовы порезы бумагой.

Мое сердце подскакивает:

– Порезы бумагой?

– По словам полицейских, ими покрыто все тело Наоми. Порезы были даже на ее веках, – Кекона дрожит, как будто на улице холодно.

Порезы бумагой.

Я закрываю глаза, стараясь не представлять себе, как Миллисент их наносила. Я пытаюсь отогнать от себя мысль, что она превратила нашу интимную шутку в нечто настолько болезненное.

Еще только одиннадцать дня. Утром в новостях сообщили, что отпечатки пальцев мертвой женщины были удалены. Но полиция установила личность убитой по стоматологическим записям. Это Наоми.

– О порезах рассказали сотрудники полиции? – уточняю я.

– Не официально. Как принято говорить, это стало известно из анонимных источников. Но если вам интересно мое мнение, то скажу так: уж больно срок странный, – Кекона многозначительно выдерживает паузу.

И я вынужден задать вопрос:

– О чем это вы?

– Ну… предыдущую женщину держали пленницей целый год. А Наоми? Всего полтора месяца.

– Может, Оуэну надоело ждать, когда его разыщет полиция.

Кекона фыркает:

– Что-то вы сегодня дерзки?

Я пожимаю плечами и подбрасываю вверх теннисный мяч, намекая Кеконе: не мешало бы нам поиграть. Ведь именно за это она мне платит. Кекона потягивается и размахивает ракеткой.

– Будь это кино, эта разница что-нибудь да значила, – говорит она.

Кекона права, только исходит из неверных предпосылок.

– А разве не вы говорили, что жизнь – это фильм ужасов? – подкалываю ее я.

Кекона не отвечает.

– Подавайте, – говорю я.

Кекона подает мяч дважды. Я не отбиваю ее мячи, потому что она не хочет играть по-настоящему. Она хочет зарабатывать очки на подачах.

– Они еще сказали, что ее тело было обожжено.

– Обожжено?

– Так они сказали. Ожоги по всему телу, как будто ее ошпарили.

Я поеживаюсь: ведь даже случайно ошпариться – невероятно больно. И все же Миллисент это сделала. Намеренно.

– Понимаю, мне тоже не по себе, как представлю это, – говорит Кекона. Она снова подает и останавливается. – Сегодня утром они сказали, что Оуэн воссоздал свое старое преступление. Он сжег вторую из своих жертв – Бьянку или Брианну, я не запомнила толком ее имени. Они показали в утреннем репортаже ее фото. Она выглядит почти точь-в-точь как Наоми.

Я все это пропустил. Вот что значит – не иметь возможности смотреть новости дома.

– Все это странно, – говорю я. – Подавайте.

Кекона подает девять раз подряд. И только потом останавливается и снова заговаривает. Но уже не об Оуэне. А о Дженне.

– Я слышала о вашей дочери.

Меня не удивляет, что Кекона прознала про инцидент в школе крав-мага. Именно о таких вещах мы обычно все дружно судачили. Только раньше они не затрагивали мою семью.

– Да, – бормочу я себе под нос, подыскивая объяснение поступку дочери. Как лучше оправдать Дженну за то, что она ударила мальчика камнем? Сказать, что у нее был плохой день? Провалила тест? Забыла принять лекарство? Нет, все это звучит жутко. Как будто моя дочь не может себя контролировать.

Кекона подходит и похлопывает меня по руке:

– Не переживайте. Ваша дочка – крутая девчонка!

Я смеюсь. Пусть уж моя дочь будет крутой девчонкой. Это лучше всего остального.

* * *

После урока с Кеконой я, наконец, получаю возможность послушать новости. Кекона права насчет бывшей жертвы. Бьянка и Наоми очень похожи. У обеих были темные волосы и добродушное выражение на лице. Бьянка тоже была обожжена, только не кипятком. А маслом.

Это сходство побуждает репортеров вспомнить о Линдси и, покопавшись в прошлом, найти еще одну жертву Оуэна, у которой тоже были прямые светлые волосы.

По-моему, все это притянуто за уши. Репортерам просто нужно о чем-то говорить. А за неимением конкретной информации они начинают искать взаимосвязь там, где ее нет. Если бы Миллисент хотела воспроизвести преступление, детали совпадали бы полностью.

Эти новости немного расстраивают меня. По дороге на работу, я отправил письмо Джошу. Было еще довольно рано, и стоянка перед почтой была свободна. Так что никто не мог увидеть хирургических перчаток на моих руках, когда я опускал конверт в почтовый ящик. Но, если бы я посмотрел утренние новости, я бы изменил текст письма. Я бы написал Джошу, что репортеры ошибаются, что они, как всегда, все надумывают. Оуэн не воспроизводит свои старые преступления. И они должны заткнуться, а не обмусоливать разные способы истязания жертв.

Моя дочь не должна это слышать.

Но я не видел новостей, не слышал о Бьянке. А сейчас уже слишком поздно. В клубном доме Джош взирает на меня со всех экранов – изнуренный, но взвинченный. Он до сих пор стоит напротив «Ланкастера». А дневной свет делает здание отеля причудливо-вычурным.

«На данный момент нам достоверно известно только то, что женщина, найденная в мусорном контейнере за этим отелем, – Наоми Джордж. Остальные сообщения пока официально не подтверждены. Однако наши источники проинформировали нас, что Наоми была убита всего за день до того, как ее тело обнаружили…»

GPS-маячок не показывает за день ничего необычного. Миллисент даже не заезжала в гастроном «У Джоя». Она высадила детей у школы, заехала в офис, потом несколько часов показывала клиентам дома, заглянула в бакалейный магазин и на заправку. Никаких намеков на то, где она держала Наоми. Если только это не было какое-то здание, открытое для публики. Это кажется мне маловероятным, ведь в таком месте постоянно толкутся люди.

Впрочем, теперь уже не важно. Ведь Наоми нашли. А завтра Джош получит мое письмо.

Он не станет о нем молчать. В прошлый раз я думал, что полиция будет дольше изучать мое послание, но новости о нем распространились почти сразу. И на этот раз будет так же. Мое новое письмо выглядит, как и все предыдущие, пахнет так же и даже написано на листе бумаги из той же пачки. Никто не усомнится в том, что его написал тот же самый человек, что отправил остальные письма. Будь я игроком, я бы поставил на то, что новости о письме сотрясут телеэфир еще до того, как я приеду с работы домой.

Но я – не игрок. В свои тридцать девять я стал планировщиком. Возможно, даже очень хорошим.

49

Трудно сказать, проиграл я или выиграл свое воображаемое пари. Это вопрос времени.

Я думал, что Джош появится с письмом в эфире перед вечерними новостями. И будет на всех каналах к тому времени, как люди сядут ужинать. Но это происходит на несколько часов раньше – когда мы с Дженной сидим в офисе доктора Бежа. Он полагает, что моей дочери нужно чаще бывать у него на приемах. Я считаю, что ей нужен другой доктор. С тех пор как Дженна стала ходить на консультации к доктору Бежу, она от обрезания себе волос перешла к битью других людей камнями.

Мы с Миллисент теперь по очереди возим дочь на эти консультации. Отлучаться с работы по три раза в неделю (а именно столько визитов к нему рекомендовал доктор Беж после инцидента в школе крав-мага) никто из нас не может. Сегодня моя очередь сидеть в комнате ожидания, выбор развлечений в которой ограничивается терапевтическими комиксами, образовательными журналами и телевизором. Я в этой комнате один, если не считать суровую на вид секретаршу в черном как смоль парике, которой ни до кого нет дела. Я включаю телевикторину и пытаюсь отгадывать в уме ответы на вопросы параллельно с ее участниками.

Телеигра прерывается примерно за десять минут до окончания приема Дженны. На экране появляется Джош; после краткого вступления он начинает громко зачитывать письмо Оуэна. Секретарша вскидывает глаза.

Пока Джош читает написанные мною слова, у меня по спине пробегают мурашки. Когда же он доходит до конца письма, я с трудом подавляю улыбку. Оуэн выглядит в нем законченным ублюдком.

«До свиданья.

Наконец-то».

Джош перечитывает письмо еще два раза до того, как Дженна выходит из кабинета психолога. Она выглядит уставшей.

За дочерью следует доктор. Он выглядит довольным.

– Иди, – говорит Дженна.

И я захожу в кабинет к доктору Бежу, готовому попотчевать меня миской отборной чепухи.

Но я отказываюсь:

– Извините, у нас совсем нету времени. Я могу позвонить вам позднее?

Хороший доктор явно мной не доволен.

Но мне по барабану.

– Я буду рад вашему звонку, – говорит психолог. – Если я вдруг буду недоступен, просто оставьте мне сообщение и я…

– Договорились. Большое вам спасибо.

Я протягиваю свою руку. Доктору требуется секунда, чтобы ее пожать.

– Что ж, до свиданья.

– До свиданья.

Мы с Дженной выходим на парковку. Дочь искоса поглядывает на меня.

– Ты сегодня какой-то загадочный.

– А я думал, что всегда такой.

– Сегодня ты загадочнее, чем обычно.

– Ну, так это здорово.

– Пап! – скрестив руки на груди, Дженна заглядывает мне в глаза.

– Хочешь хот-дог?

Дочь смотрит на меня так, словно я предложил ей выпить.

– Хот-дог?

– Угу. Такую трубочку из мяса в обертке с горчицей и…

– Мама запрещает нам есть хот-доги.

– Я попрошу ее составить нам компанию.

По-моему, при этой мысли мозг Дженны слегка закипает. Но она садится в машину, больше не вымолвив ни единого слова.

* * *

В «Топ-Доге» предлагают тридцать пять версий хот-догов, включая тофу. Именно его заказывает себе Миллисент. И она не произносит ни слова, когда Рори заказывает себе два говяжьих хот-дога с чили. Это похоже на празднество. Впрочем, мы и вправду празднуем. Оуэн исчез навсегда. Об этом распинаются репортеры со всех телеэкранов над нашими головами. Сегодня все идет по плану, и, похоже, каждый из нас это чувствует.

– Мы теперь вернемся к нормальной жизни дома? – интересуется Рори.

Миллисент улыбается:

– Уточни, что ты имеешь в виду под словами «нормальная жизнь».

– Конец блэк-аута. Возвращение к цивилизации.

– Хочешь смотреть новости? – хмыкаю я.

– Я не хочу, чтобы мне запрещали это делать.

Дженна закатывает глаза:

– Ты просто хочешь впечатлить Фейт.

Я сразу же понимаю: так зовут светловолосую подружку Рори.

– Кто такая Фейт? – спрашивает Миллисент.

– Никто, – отрезает Рори.

Дженна хихикает. Рори щипает ее под столом, и она взвизгивает:

– Перестань!

– А ты заткнись!

– Это ты заткнись!

– Погодите, вы говорите о Фейт Хаммонд? – встревает Миллисент.

Рори не отвечает, что значит «да». И это также значит, что Миллисент знает родителей Фейт; скорее всего, она продавала для Хаммондов дом.

– Почему они его не поймали? – спрашивает Дженна. Ее глаза устремлены на телеэкран.

Похоже, мы еще не вернулись к нормальной жизни.

– Они его уже один раз ловили, – говорит Рори. – Но он улизнул.

– Значит, полиция не может его поймать?

– Она его обязательно поймает. Такие люди, как он, не остаются долго на свободе, – говорю я.

Рори открывает рот, чтобы что-то сказать. Но Миллисент заставляет его промолчать одним своим взглядом.

Все, что я могу еще сказать, звучит в моей голове слишком глупо. И я тоже закрываю рот.

Мы молчим. Все молчим, пока Дженна не признается:

– Что-то мне нехорошо, – потирает она живот. Дочь съела хот-дог с луком – почти такой же большой, как мой хот-дог с сыром и чили.

Не думаю, что это стресс расстроил сегодня ее живот.

Но Миллисент кидает на меня говорящий взгляд.

Я киваю. Да, это я виноват, что предложил полакомиться хот-догами.

Миллисент хватает свою сумочку и кивает головой на выход. Она не разозлилась на меня за то, что я не обсудил с ней заранее этот поход в «Топ-Дог». Я беру жену за руку. И вместе с детьми мы выходим на парковку.

– А как твой живот? – спрашивает меня Миллисент.

– Прекрасно. А твой?

– Лучше не бывает.

Я наклоняюсь и пытаюсь ее поцеловать. Но Миллисент отворачивается:

– У тебя изо рта жутко пахнет.

– А от тебя пахнет тофу.

Она смеется, и я смеюсь. Но с животом у меня отнюдь не так хорошо, как я сказал. Едва мы добираемся до дома, Дженну и меня начинает тошнить. Дочь убегает наверх в ванную, а я опорожняю желудок прямо в прихожей.

Миллисент носится между нами с имбирным элем и холодными компрессами.

– Блюют, как доги! – хохочет Рори.

И я внутри смеюсь вместе с ним.

Сегодняшний вечер просто чудесный, даже несмотря на то, что меня рвет. Сегодня вечером я ощущаю себя так, словно, наконец-то, выдохнул.

А ведь я даже не сознавал, что сдерживал дыхание.